Блинихе хотелось бежать от страха прочь из этого заколдованного, нечистого места, где не только паны, но и дворня, как на подбор, оказалась из нечистых, но мысли о возможном вознаграждении заставляли её терпеть. К тому же ещё неизвестно, как бы поступили Перчшинские в случае её самовольного отъезда - нечистые, они и есть нечистые, от них можно что угодно ожидать.
"Господи, хоть бы отпустили! И зачем я только эту мазь трогала - лучше бы не видела всех этих страхов!" - Блиниха нервно мерила шагами флигель, ожидая известий от Перчшинского.
Часа через два появился пан в сопровождении сына. Блиниха загодя, чтобы не выдать себя неосторожным возгласом или взглядом, перевязала правый глаз.
- Что это у тебя с глазом? - подозрительно спросил старший Перчшинский вместо приветствия и пристально посмотрел на Ганну.
- Разболелся глаз - на свет больно смотреть, - пояснила Блиниха, полумёртвая от страха, что всё раскроется.
Перчшинский некоторое время смотрел на Ганну, затем, наконец, нарушил неловкое молчание:
- Сослужила ты службу хорошую мне. Правду люди говорили, что лучшей бабы мне не найти. Лучше любых докторов. Можешь ехать - тебя отвезёт тот же кучер, что привёз нас сюда. Поедешь в экипаже. Возьмёшь золота и серебра - там уже всё грузят. Чего больше хочешь - золота или серебра?
- Куда нам, холопам, золото - только лихих людей приваживать. Мне бы серебра, - пояснила Ганна, неожиданно вспомнившая предостережение хута.
- Одно серебро? - удивился пан.
- Ну, разве что немного золота. - замялась Ганна.
С одной стороны, в ней взыграла природная жадность, с другой же - Блиниха просто боялась, чтобы Перчшинский ничего не заподозрил.
- Завтрака не будет, - поезжай прямо сейчас. Там тебе в дорогу всё приготовлено, - сказал Перчшинский.
- Премного благодарна! - раскланялась Ганна, которая была только рада тому, что завтрака не будет, - несмотря на голод, она с содроганием вспоминала вчерашние собачьи и лошадиные кости.
- Скажешь своему пану, что в мае буду у него в Ректе, - сказал на прощание Перчшинский и, повернувшись, вышел во двор.
- Быстро доедешь - у нас лучшие лошади в округе! Да ты знаешь, - молодой панич улыбнулся и пошёл вслед за отцом.
Ганну усадили в уже хорошо знакомый ей огромный экипаж. Кучер, присвистнув, лихо стеганул лошадей пугой, и богато украшенная шестёрка вороных понесла карету прочь. Блиниху никто не провожал и лишь чернобородый лениво махнул ей рукой, когда экипаж пролетел через широко открытые ворота имения.
Перчшинский не обманул - в экипаже помимо сытного обеда Ганна обнаружила три больших жбана с серебром и один маленький жбанок с золотом. "Теперь заживём - и на выкуп, и на жизнь, и на новый дом хватит", - думала Г анна, глядя на мелькавший за окном, давно освободившийся от снега, покрытый свежей молодой зеленью перелесок.
Обед Ганна поначалу трогать боялась, но потом голод сделал своё дело - Бли- ниха осторожно развязала приготовленный для неё узел и обнаружила там жареную свинину и ещё тёплый каравай хлеба. Блиниха, не снимая повязки, осторожно поднесла мясо к лицу и понюхала. Свинина и пахла, и выглядела очень аппетитно. Блиниха, наконец, решилась и отправила первый кусок в рот. И мясо, и хлеб были вкусными, но Ганна, поев, тут же завязала остатки еды в узел, а крошки и небольшую кость выбросила за окно.
Шестёрка вороных без устали мчала Блиниху домой - лишь позади экипажа струилась длинная полоса придорожной пыли, взбиваемой быстро крутящимися колёсами. Ганна сняла повязку и чуть не вскрикнула - она сидела на огромном осиновом колу, к которому были привязаны жбаны с золотом и серебром. Впереди неё, тоже на колу, вместо кучера сидел чёрт в ливрее. Вместо шестёрки вороных перед нею было шестеро больших, сильных чертей, которые без видимых усилий быстро тащили кол вперёд, иногда потряхивая его на ухабах. Блиниха надела повязку и вновь оказалась в экипаже. "То–то я, дура, бахвалилась, что только у самого чёрта в бабах не была. Теперь побыла на свою голову! Господи, хоть бы домой доехать!" - Блиниха затравленно забилась в угол экипажа и принялась шептать знакомые молитвы. Но затем испугалась, что черти что–нибудь почувствуют и испуганно замолчала.
Экипаж резко остановился, дверцы распахнулись и Ганна оказалась прямо у ворот своей хаты. Подождав, пока Ганна достанет жбаны с золотом и серебром, кучер, ни слова не говоря, стеганул шестёрку и экипаж, подняв целую тучу пыли, круто развернулся и помчался прочь, туда, откуда только что привёз Блиниху.
- Слава тебе, Господи! - пробормотала Ганна и перекрестилась. - Неужели дома?
Блиниха опустилась прямо на траву возле стоящих тут же жбанов и вытерла проступивший на лбу пот. Из хаты к ней уже радостно бежал Василь.
На волю Блины выкупились как раз перед пасхой. Старжевский сдержал своё слово и взял ровно столько, сколько они и договаривались. Денег хватило и на новый дом, и на землю, и на приданое для Катьки, которая, став завидной невестой, не знала отбоя от женихов. Но теперь и сами Блины не хотели отдавать дочь за кого попало, пока, наконец, не объявился молодой купчик из Пропойска. К осени сыграли свадьбу, и довольная Катька уехала жить к мужу в город. Хут ушёл сразу после свадьбы Катьки, пояснив Ганне, что принёс денег и зерна ровно столько, сколько было можно. Теперь пришёл черёд носить другим - мало ли людей на Белой Руси живёт. Да и в доме хут жил старом, а после его продажи всё равно должен был искать новых хозяев - в новый дом путь ему был заказан. Ганна восприняла уход хута спокойно и даже не без некоторой радости - денег и зерна хватало, они разбогатели, и теперь Блиниха боялась только одного - как бы хут, рассердившись за что–нибудь, не спалил им новый дом и всё остальное богатство.
О Перчшинских Ганна стала понемногу забывать. Василю она так ничего и не рассказала. Правый глаз ничем не отличался от левого - и обоими, и каждым поочерёдно Ганна видела одно и то же: вокруг шла простая сельская жизнь, наполненная обычными крестьянскими заботами, в которой не было ничего необычного или сверхъестественного.
Между тем примерно через год, день в день с рождением младшего сына Перч- шинского, прошлое всё же напомнило о себе самым неожиданным образом. В гости к Старжевскому заехал тот самый молодой панич - старший сын Перчшин- ского. Не преминул он заглянуть и к Г анне и передал от имени отца жбан серебра. Выглядел он самым обыкновенным образом, и Ганна решила, что от тех способностей, которые появились у неё в правом глазу после смазывания волшебной мазью, теперь, по прошествии года, не осталось и следа. Молодой Перчшинский торопился и почти тут же уехал домой на знакомой Ганне шестёрке вороных. Бли- ниха облегчённо вздохнула и перекрестилась - визит панича всё же напугал её, напомнив о прошлом.
Василь на радостях успел умыкнуть из жбана несколько серебряных монет и отправился праздновать в корчму в другой конец Ректы. Сидел он там долго и Ганна, потеряв терпение, отправилась на поиски мужа. Оказалось, что он давно ушёл из корчмы к одному из своих приятелей, живущему неподалёку. Получив от корчмаря нужные ей сведения о муже, Блиниха уже собралась уходить, как вдруг её внимание привлек человек, сидевший спиной к ней за одним из столов. Судя по одежде, это был панич. Паничи в эту корчму никогда не заезжали, а этот запросто сидел рядом с двумя известными во всей округе местными пьяницами.
- Кто это? - удивлённо спросила Ганна, показывая корчмарю на сидящего к ней спиной панича.
- Где? - пожал плечами корчмарь.
- Да вон, за столом.
- Что ж ты, нашего Федьку Кривого не узнала? Правда, он такой синий от пьянства, что и я его с трудом узнаю, - засмеялся корчмарь.
- А рядом? Рядом кто?
- Рядом? Рядом - Гришка, друг его.
- А между ними кто? - рассердилась Ганна.
- Между ними? Никого. Можешь ты сесть, а то, наверное, чёрт между ними - раз два дня подряд пьют! - засмеялся корчмарь.
Сидевший спиной к ним панич обернулся и Ганна едва не вскрикнула от неожиданности - это был молодой Перчшинский. Панич внимательно посмотрел Блинихе в глаза и, ничего не сказав, отвернулся. Ганна, поражённая увиденным, присела за пустой стол рядом и стала наблюдать, что будет дальше. Корчмарь хотел предложить выпить и ей, но Блиниха лишь с досадой отмахнулась. Федька с Гришкой выпили ещё сивухи и о чём–то заспорили. Перчшинский смотрел на них с интересом, а затем неожиданно схватил Гришку за нос и, потянув вниз, ударил его головою о стол.
- Ты чего?! - заорал Гришка на своего собутыльника.
- Я? Ничего! - удивлённо ответил Федька и растерянно захлопал своими пьяными глазами.
- А за нос меня кто схватил, а?! - продолжал кричать Гришка.
- Совсем допился? Разве я его хватал за нос?! - Федька обернулся, ожидая подтверждения своим словам у окружающих.
Воспользовавшись этим, молодой Перчшинский тут же хватил Федьку кулаком по уху.
- Ах ты гад! - крикнул Федька и бросился на Гришку.
Пьяницы катались по полу, валтузя друг друга изо всей силы кулаками, а панич лишь смеялся, глядя на всё происходящее.
Драчунов насилу разняли и основательно помятого Федьку выпроводили на улицу, а Гришку с разбитым носом усадили в угол. Казалось, что Перчшинского никто не замечает. Панич, перестав смеяться, подошёл к столику, за которым сидела Ганна, и присел напротив неё, пристально глядя Блинихе в глаза.
- А я думала, вы уехали… - растерянно нарушила молчание Ганна. - Зачем вы тут, зачем их щипали - драка ведь вышла?!
- А ты меня, Ганна, видишь? - удивлённо спросил Перчшинский.
- Что же в этом такого? - вопросом на вопрос ответила Блиниха.
- А каким глазом? - спросил панич.
Ганна лишь пожала плечами в ответ.
- А ну - вначале одним посмотри, а другой закрой, а потом - наоборот, - заинтересованно предложил панич.
Г анна так и сделала. Правым глазом она видела Перчшинского, но стоило ей его закрыть, как панич исчезал.
- Ну - каким глазом ты меня видишь? - уже нетерпеливо спросил панич.
- Правым, - ответила Г анна и приготовилась сознаться Перчшинскому, как год назад она воспользовалась мазью его отца.
Но Перчшинский её опередил и неожиданно ударил рукой Ганну прямо в глаз. Блиниха почувствовала дикую боль, и её лицо залило кровью. Блиниха истошно взвыла, схватившись за правый глаз руками. Глаза не было - вместо него ладони ощутили сплошную кровавую рану. Блиниха взвыла ещё более жутко, и все посетители корчмы сгрудились возле неё, позабыв о произошедшей драке. Кое–как перевязали и отвели домой. Никто ничего не видел, лишь околачивавшийся на улице Федька потом всем рассказывал, как из трубы корчмы вылетел огромный чёрный ворон, державший в лапах окровавленный человеческий глаз и улетел прочь в сопровождении присоединившихся к нему с ближайших деревьев шести громко каркающих крупных ворон. Ему, конечно, не верили, но история с вырванным у Блинихи глазом не поддавалась никакому объяснению, и долго её ещё рассказывали в окрестных корчмах подгулявшие мужики.