Первый сборник А. Данилова "Обретение девственности" основан на фактическом материале и посвящен нелегкому труду моряков.
Содержание:
Андрей Данилов - Обретение девственности 1
Расстрелять 1
"Чайка" 1
"Шлюпочная тревога" 1
"Убийца" 2
"Пошли на хуй" 2
"Заработался" 2
"Одеколон - не самогон" 2
"Одеколон - не самогон. Продолжение. Чемодан без ручки" 2
"Одеколон - не самогон. Часть третья" 3
"Любовь к животным" 3
"Не добрый я" 3
"Генералы песчаных карьеров" 3
"Битва с железным ящиком" 4
"Огни святого Эльма" 4
"Боцман и Маргарита" 4
"Шаговое напряжение" 5
"Гирокомпас" 5
"Цена подсказки" 6
"Комсомольская Правда" 6
"Гипотермия" 6
"Шкаф" 6
"Земное притяжение" 7
"Морской политес" 7
"На нас опускается бетонная плита" 7
"Маугли" 7
"Грех на душу" 8
Андрей Данилов
Обретение девственности
Расстрелять
Всякий курсант служил в армии. Хоть неделю. Если повезет. Или два месяца, если не повезло. Нам повезло в квадрате. Мы отбывали военную стажировку в Лиепае, на базе подводных лодок. Дизельных, 613 проекта. И - по полной программе. Житье в казарме с личным составом, т. е. со скотами (это офицеры так называли матросов), подъем в 06.30 и прочими военно–морскими забавами. Но, быстро адаптировавшись, мы с Кабаном сначала переехали в кубрик мичманов, где научились спать вверх ногами, в табачном дыму, под лязг костяшек домино; а затем перебрались в кубрик офицеров. Правда, в нашем было опасно. Приходил дикий капитан 2 ранга, командир нашей лодки, и выносил нам мозги виртуозным матом. Иногда строил нас, обоих на пирсе, и снова сносил башню. Поэтому, все время мы проводили у товарищей, в кубрике напротив. Там было уютно, тихо и спокойно. Ни кто не орал на рассвете:
- Встать, смирно, я вас, б…й, сгною. Будешь жить в торпедном аппарате, пока не сдашь мне его устройство.
Ну и так далее, с разными вариациями на тему устройства ПЛ.
А в кубрике с нашими товарищами жил лейтенант, выпускник училища им. Фрунзе, командир группы движения, а по ихнему - "движок". Я говорю жил - потому что другие офицеры редко появлялись. А если и появлялись - то не надолго. А этот сидит, какие–то графики рисует, схемы или дежурит. То по казарме, то по КПП, где его все на хер посылают.
Познакомились. Одногодок оказался. Только что после училища - вот его и гноили. То есть он в службу вникал, как говорил замполит нашей базы. Замполит тот еще перец был, но - это отдельная история. А у "движка" за забором - молодая жена, из Ленинграда. Ждет его на съемной квартире. А он то в наряде, то пишет, то рисует. Достали его, одним словом. Мы помогать ему стали, рисовали за него. Домой отпускали. Но, все равно, парень на пределе был.
А тут - Ашурбек Джанибекович Термангалиев, матрос из его экипажа. То ли узбек, то ли таджик. Он плохо по–русски говорил, одно только четко сказал, когда его на службу, в Лиепаю, привезли:
- Я вашу службу в рот ебал.
И точно, интим был полный. Его воспитывали, воспитывали. А потом бросили. Ну, в братской семье советских народов, не без урода. Да и хрен с ним. А Джанибекович на третьем году совсем оборзел. С койки не вставал, офицеров, как положено не приветствовал, в столовую ходил сам, без строя. Плац пересекал, как хотел, а не строго по периметру. Данью молодых обложил. Даже на нас пытался наехать. Кабан его молча в грудь толкнул, а я на свой левый рукав, на шесть нашивок показал. Мол, ты думаешь, к кому лезешь? Отстал.
В тот замечательный, выходной день "движок" нес очередное дежурство - по казарме. Заходит в кубрик офицеров, к нам. Трясется весь. Усидеть не может. И только одно:
- Гад, гад, гад - это он про Ашурбека.
Тот его на хер послал. И, еще, под ноги плюнул.
- Что мне с этой скотиной делать? - это он как бы нас спрашивает.
- А ты его расстреляй - задумчиво отвечаю ему я, переставляя ферзя. Очень мы любили на стажировке в шахматы играть.
- Как расстрелять? - удивился движок.
- Из пистолета - отвечаю - или что у тебя там в кобуре? Огурец?
Движок задумался, стрельнул у нас сигаретку и вышел. Минут через десять слышим - возня в коридоре. Выглядываем. По середине коридора решительно идет наш "движок" с обнаженным "Макаровым" в руке, за ним изумленный Ашурбек. В жопу и бока его тычут штык–ножами дежурные по экипажам. Человек шесть. Седьмой несет лопату. Вывел "движок" Ашурбека за матросскую столовую и приказал ему рыть яму. Тот в отказку. Дежурные его штыками потыкали, и Ашурбек стал копать. Копает, смотрит на "движка", и посмеивается. Мол, ни хрена ты мне не сделаешь. Выкопал. "Движок" его на край ямы поставил, пистолет на него навел и говорит:
- Именем Союза Советских Социалистических Республик, властью, данной мне инструкцией дежурного по казарме, приговариваю Ашурбека Джанибековича Термангалиева за злостное разгильдяйство к расстрелу. Приговор окончательный и обжалованию не подлежит. Приговор привести в исполнение немедленно.
И щелк пистолетом вхолостую. Ашурбек, пока "движок" приговор ему зачитывал, сильно в лице изменился. Видно думал - а вдруг, и правда прихлопнут? Не знал он, что та лопата, которой он могилу себе копал, была в руках у самого здорового старшины 2 статьи. И стоял он с лопатой сзади Ашурбека. Одновременно, с сухим щелчком пистолета, он нанес удар лопатой по его голове. Не сильно так, только чтобы оглушить. Ашурбек рухнул в яму, при этом сильно нагадил в штаны. "Движок" приказал старшинам слегка присыпать его песочком, оставив лицо открытым. Здоровому, с лопатой, велел дежурить у тела Ашурбека и позвать его, как очнется. С чувством хорошо исполненного воинского долга, насвистывая и засунув руки в карманы форменных брюк, "движок" вернулся в казарму. Настроение до конца дежурства у него было отличное.
А с Ашурбеком произошли страшные перемены. Более исполнительного, прилежного и дисциплинированного матроса было не сыскать во всем ВМФ. Таковым он и оставался до самого дембеля.
01.07.2009
"Чайка"
Обычно на ходу, до обеда, судовой трансляцией не пользуются. Не гласное правило. Дают ночной вахте отдохнуть. А тут, в 10.20, раздался голос нашего бесноватого капитана:
- Давай, еще ползи - и дальше - еще, прямо, метров 5.
Что за хрень твою медь. Разбудили. Что еще наш "папа" затеял? И снова, во всю электрическую мощь трансляции:
- Агафонов, замри, она над тобой.
И, после паузы:
- Подожди, не шевелись, она к тебе идет.
Вылезаю из койки и смотрю в иллюминатор. На палубе, в районе третьего трюма, распластавшись, как лягушка, лежит матрос Агафонов. По крышке трюма важно ходит чайка. Начинаю медленно соображать. Это они с капитаном охоту на чайку затеяли. Решили взять ее голыми руками. "Папа" в охотничьем запале, не видит, что тумблер трансляции на "циркуляр" перевел. Весь пароход его вопли слышит.
- Все, она над тобой. Хватай ее.
Агафонов, стремительный как фаус патрон, вскакивает на ноги. Охреневшая чайка, включает систему вертикального взлета. Видны смешно болтающиеся лапки. За них то бравый матрос и хватает чайку.
- А–а–а - торжествующе орет капитан - попалась, тварь.
Чайка беспомощно бьет крыльями и срет, срет прямо на бороду матроса Агафонова.
Все. Занавес. Падаю обратно в койку. Досыпать.
02.07.2009
"Шлюпочная тревога"
Капитан Плосконосов любил тревоги. До того любил, что экипаж у него не задерживался. Списывался при любой возможности. Из постоянных на судне - только старший механик. Кореш его и собутыльник.
Идем в горле Белого моря. Завтра будем в Архангельске. Все устали, задерганные. И тут, после обеда. Тррррр. Звонок громкого боя. Здрасте вам.
- Учебная шлюпочная тревога. Шлюпку правого борта приготовить к спуску. Экипажу приготовиться покинуть судно! - от бодрого голоса нашего капитана никуда не спрятаться.
Тихо матерясь, экипаж выползает из теплых коек. Все в жилетах. Вываливаем тали. Шлюпка повисает над водой. Команда шлюпки во главе со мной занимает места.
- Трави тали - с мостика орет довольный капитан.
Хмурый боцман отпускает тормоз, и мы лихо едем вниз. Кормовую таль заедает. Шлюпка, кормой вверх повисает над морем. Команда шлюпки, как крупный горох оранжевого цвета, летит в воду.
Зашибись.
Белое море - это не Черное. В воде холодно.
- Человек за бортом - слышим мы приглушенные вопли по трансляции с нашего разворачивающегося теплохода.
И соответствующие сигналы колоколом громкого боя. Все, как положено. По нашим морским наставлениям. Судно становится к нам левым бортом. С него пытаются спустить вторую шлюпку. Что бы нас поднять из воды. Но что–то не получается. Ветер доносит до нас обрывки Плосконосовских команд:
- Боцман…. Мать твою… Быстро…
Я собрал всех вокруг себя. Держимся друг за друга, что бы не разнесло. На лицах людей - бессильная злоба. Страха ни у кого нет. Ну и отлично.
Наконец, вторая шлюпка медленно поехала вниз. Через пять минут подошла к нам. Старпом рулит стоя, на лице - паника.
- Как у вас дела? - кричит издали.
Как вы думаете, что мы ему ответили?
03.06.2009
"Убийца"
Шеф–повар Гаубис был уникальной личностью. Из нормальных продуктов он умудрялся приготовить удивительное дерьмо. Причем, в меню, вывешенном на доске объявлений, значились и котлетки, и биточки, и зразы, и ежики. Но, изо дня в день он готовил одно и то же. Жуткую, вонючую, булькающую массу из мясного фарша и риса.
Надо отметить, что из всех радостей жизни на судне остается только одна - вкусно пожрать. Если повар готовит плохо - это моментально сказывается на моральном состоянии экипажа. Тут и до греха не далеко.
За ужином, в кают–компании, радист Ванечка, шлепнул вилкой по очередной котлетке Гаубиса. Котлетка чвакнула, испустила вонючий дух и замерла, умерев.
- Да - сказал с отвращением Ванечка - если бы не компот, голодным бы ушел.
Через час Ванечка заглянул ко мне в каюту, держась за живот.
- Кажется, я отравился - сказал он.
- Так ты вроде бы не ел?
- Был грех, откусил кусок - Ванечка схватился за рот и метнулся в гальюн.
Через некоторое время я навестил больного. Радист лежал на диване и тихо стонал.
- Плохо? - спросил я.
- Очень - Ванечка с трудом ворочал языком - этого Гаубиса убил бы.
Сказано - сделано. Я отправился за шефом. Все–таки мы с Ванечкой были друзья.
- Иди, шеф, полюбуйся на своих рук дело - я нашел Гаубиса на камбузе - радист помирает, отравился.
- Как? - Гаубис занервничал - где он?
- Где, где - глубокомысленно ответил я - у себя, в каюте.
Шеф засуетился и, вытирая руки о не очень чистый фартук, потарахтел проведать радиста.
- Ваня, что с тобой? - голосом заботливой медсестры спросил Гаубис.
Радист поднял мутные глаза на шефа.
- Пришел? - едва слышно спросил он - а теперь, пошел вон отсюда, ГОВНО.
Гаубис покраснел, засопел.
- Как ты можешь со мной так говорить, тебя еще на свете не было, а я уже уголь штивал. Кочегаром.
- Кочегаром? - переспросил Ванечка - кочегаром ты и остался.
Гаубис понуро побрел из каюты.
- Не повар ты, а убийца - в спину шефа добавил радист - У–Б–И-Й–Ц–А!
Надо заметить, что Ванечка был из очень интеллигентной семьи. Из Москвы. И бранных слов не употреблял вообще.
А Гаубиса так до конца рейса и звали - убийца. Прилипла к нему эта кличка.
17.09.2009
"Пошли на хуй"
Четвертого механика Юру Колбкова на судне сношали все кому не лень. И капитан, и "дед", и помполит. Даже боцман пытался. А все потому, что работал Юра первый месяц. И что не случись - кто виноват? Колобков! Подать сюда Колобкова. И давай его и в хвост и в гриву. Вообщем - в рот ему пароход, а в жопу якорь.
Устал Юра от всего этого. И самое главное, Юра был блатной, сын большого московского морского чиновника, а мафия судовая этого не прочухала.
И вот, однажды, после вахты и обеда, Юра весь в белом, обзвонил капитана, деда и помпу. Пригласил их к себе в каюту. Поговорить. Они с радостью, бегут. Воспитывать, так сказать, молодого специалиста. Первым дед пришел, за ним капитан с помполитом. И боцман, с какой–то радости, в дверях каюты маячит. Юра всех рассадил, на диванчик. Вежливо так. Они сидят рядком, ждут, что он им скажет.
- Все собрались? - вежливо он их так спрашивает.
- Да, вроде все - дед ответил.
- Ну, так вот, а теперь, пошли вы все НА ХУЙ!!!
И тишина. Боцман первый отвалил, остальные молча за ним. Не смогли ему ни чего ответить.
Но отстали. Раз и навсегда.
13.01.2009
"Заработался"
Моторист газоэлектросварщик Потесов был сорокот. Сорокотами на флоте называли долго плавающих людей рядового состава. Кроме того - он был парторг. Серьезный и авторитетный.
Стояли в Архангельске, на городском рейде. Расписание вахт - как у причала. Штурмана с механиками на сутках. У остальных рабочий день. С девяти до восемнадцати. Потом свободен. Прыг в рейдовый катер и домой.
ГЭС Потесов отработал день, посидел немного с мужиками. Принял маленько. Поужинал. Зачем дома–то есть, если на судне можно? И засобирался на девятнадцати часовой катер. Катер опаздывал. На рейде стояло много судов.
В катере Потесова сморило. Водочка, возраст. Заснул, короче Потесов в катере, по дороге домой. Очнулся, когда катер о причальную стенку Красной пристани стукнулся. Глядь на часы - без двадцать пять девять. Запереживал. На работу опаздывает. И давай на катерников кричать. Мол, быстрее, все ж опаздывают. Привезли его во время, без десяти девять. Потесов скорее переодеваться в рабочее. У нас на флоте ведь как - раз ты в рабочей одежде - значит на работе. А чем ты там занят - не важно. Переоделся - и на развод, в машину, побежал.
Я на вахте в тот день стоял. Обход по судну делаю. В коридоре ко мне Потесов скромненько подходит и в пол голоса спрашивает:
- Что, мол, происходит?
А я понять не могу, чего ему от меня надо.
- Все в порядке - отвечаю.
- Да как в порядке - говорит он мне - начало десятого, а в машине никого?
- Ну и что? - спрашиваю я.
- Как ну и что? - волнуется Потесов - не порядок. Где все?
- Тут уже я волноваться начал.
- Кто все? - тупо переспрашиваю
- Ну все, мотористы? Боцмана не видать
- Да дома все уже… - осекаюсь я и начинаю медленно соображать.
- Гражданин Потесов - спрашиваю его - который час?
- Пятнадцать минут десятого - отвечает бравый ветеран.
- А может двадцать один час пятнадцать минут?
Потесов смотрит на меня, смотрит в иллюминатор. А там светло - белые ночи. Смачно ругается и уходит в каюту.
- В отпуск тебе пора - кричу я ему в след - заработался.
15.09.2009
"Одеколон - не самогон"
Одеколон - не самогон. Его с умом варить надо.
Теплоход "Уильям Фостер" подходил к порту Момбаса. Второй помощник собирал по всему пароходу пустые пузырьки из–под одеколона. Или похожие. На вопрос зачем - честно отвечал - потом узнаешь. Но шила в мешке не утаишь, как говаривал курсант Козлов, получая новые брюки в баталерке.
Мне не спалось. И в пять утра я решил попить чайку. Из буфетной я услышал стук стекла на камбузе. Стук стекла в принципе интересует любого моряка, тем более ночью, после двух месяцев рейса.
А вдруг?
Резко распахнув дверь камбуза, я обнаружил второго помощника. Воровато жмурясь, он прикрыл рукой поднос. На подносе стояла батарея бутылочек. Он их наполнял темной, синей жидкость. Жидкость варилась в котле. Слабо пахло лавандой.
Напевая: "Лаванда, горная лаванда…" я подошел к плите и вопросительно кивнул на поднос. Второй мучительно и жарко зашептал:
- Только ни кому не говори, это я одеколон варю. Для туземцев.
- Но зачем? - я ничего не понимал
- Как зачем? Для натурального обмена. Ты что, не знаешь? Дикий? Первый раз в Африке?
Пришлось признаться, что первый.
- Слушай сюда, деревня. - учил меня второй - в порт придем, на борту появятся разные менялы. Будут менять кофе, поделки разные.
- На что? - тупил я.
- Да на все. На мыло. Биг соп. Литл соп. На одеколон. Пафрюм.
Последнее слово второй выговорил с придыханием и нежно.
- Понял, село?
- Понял - сказал я и посмотрел на его сокровища.
- Ну - ну - заерепенился второй помощник - иди, сам чего–нибудь придумай.
- Дай хоть посмотреть - попросил я.
- На - второй с гордостью протянул мне флакон.
Я немного прыснул синей жидкости себе на ладонь. Жидкость не пачкала и отдавала лавандой.
- Секретный рецепт. Пахнет и не пачкает - с гордостью сказал второй - ну ладно, ладно, иди, не отвлекай. У меня еще дел полно. И после вахты отдохнуть надо.
С огромным чувством собственной не полноценности я побрел в каюту. Окинув взглядом убогое убранство практикантской каюты я понял, что не готов к встрече с Африкой. В каюте был полный голяк. Не было даже коврика. Из–под койки мрачно выглядывал огромный черный чемодан без ручки. Я беззаботно пнул свой чемодан и завалился спать.
24.05.2009
"Одеколон - не самогон. Продолжение. Чемодан без ручки"
Так вот. Чемодан без ручки оказался круче любого самопального одеколона. Когда на вторые сутки, по приходу в Момбасу, меняльный запал у всех поутих, я вынес на палубу свой огромный, черный чемодан без ручки. И сел на него. Первым застонал черный стивидор, стоящий у трапа. Он предложил двух килограммовую банку растворимого кофе. Я хмуро молчал. Второй негр, отпихивая первого, стал совать мне в руки два покрытых лаком панциря черепахи и статуэтку под цветистым названием "дерево жизни". При этом он бил себя кулаком в грудь и на хорошем русском говорил:
- Махмуд комсомолец!
Через десять минут вокруг меня бурлило. Чемодан без ручки оказывал на ниггеров какое–то магическое действие.
В результате, на зависть самым крутым ченчилам нашего экипажа, я продал свой чемодан за деньги. За шестьсот местных шиллингов. Для справки - бутылка местной водки с удивительным названием "VOLGA" стоила шесть шиллингов.
23.10.2009