Я же пользуюсь тем, что мы все-таки дети бога. Его дети, понимаешь? Мы были и остаемся детьми. Неважно, что взрослеем. Просто меняются игры, вот и все. Отбрось бетонную скорлупу, которой защищает себя взрослый человек – и он будет вести себя как малое дитя. Этот мир – мир детей. Поэтому, когда кто-то начинает раздражать меня, я вспоминаю, что он или она когда-то были детьми. Маленькими наивными мальчиками или девочками, лезущими на ручки. Ну, как можно злиться на этих карапузов? И я не ставлю себя выше их. Я такой же, как они. Советую и тебе обзавестись данной практикой. Очень облегчает жизнь. Только нужно чувствовать все по-настоящему. То есть, нужно немножко потренироваться видеть людей в таком свете.
Погружаясь в объятия Морфея, я вдруг подумал, что Серега в утрешней лекции не коснулся главного – какая же все-таки цель у детей бога. Для чего мы здесь? Нужно будет спросить, – пронеслась мысль, и я уснул.
Глава 5.
Глава 5.
Утром мы, как обычно, пришли на мол. Гардей встретил нас.
– Итак, сегодня на повестке дня, – сказал он. – Вы двое поедете с Геной. Отвезете четыре куба шалевки в Ровенскую Слободу. Я обещался тамошнему председателю отдать по бартеру. Взамен возьмете мясо и подсолнечное масло. Возьмете с собой Леника, поможет с разгрузкой.
– А что с делянкой? – спросил я.
– Завтра на делянку. Сейчас дуйте в Слободу, Сивый и Валет постоят на пиле.
– Сколько чего брать?
– Сколько дадут. Гена в курсе, где и что брать, – отчеканил Гардей, давая знать, что разговор окончен.
Мы наши Гену возле нашего старенького "ГАЗона". Доски уже загружены. Гена кивнул нам, подошел. Глаза красные, усталые. Неужели забухал? Надеюсь нет, кодированный. Как он сам не раз заявлял: "И не тянет совсем".
– Что, Гентос, всю ночь овец в колхозе крал? – пошутил Сергей. Похоже, он тоже заметил.
– Да манал я его в баню, – сквозь зубы возмутился Ушатый. – Полночи не мог заснуть.
Он смачно сплюнул. – Собака брехал, как бешенный, а у меня трактор разобранный во дворе стоит.
Гена зевнул, снял куртку и закинул в кабину.
– Ну что, погнали? – полуутвердительно спросил он. – Раньше сядем, раньше выйдем.
– А где Леник?
– Хер его знает. Поссать пошел. Или воды хлебнуть. Вчера вечером налакался, сволочь, с утра уже, небось, целый чайник воды высосал.
Гена хлопнул по двери.
– Трое в кабину, один в кузов, – сказал он.
– Я полезу, – ответил Сергей.
Из конторы появился Леник. Махнул рукой, прокричал что-то невнятное, затем снова исчез. Через несколько минут он выскочил и побежал к нам, заправляясь на ходу.
– Где тя носит, а? – устроил ему выволочку Гена, – ты, че блин, весь день в сортире просидеть собрался?
– Иди в жопу, – беззлобно ответил Леник и полез в кабину.
Всю дорогу Леник развлекал нас байками. Гена помалкивал. Я клевал носом, практически не слушая того, что Леник несет. Что ему абсолютно не мешало.
– Слышь, – сказал он, в который раз дернув меня за рукав, – ну я ей и говорю…
Дальше все слилось в один мерный гул, и я снова погрузился в сон.
Проснувшись в очередной раз, я посмотрел в заднее стекло. Серега лежал в кузове, положив руки за голову и закинув ногу за ногу. Он смотрел в небо. Казалось, его ничто не заботит. Леник, тем временем продолжал разглагольствовать:
– Так вот, слышь, покупает она ему новые туфли. Белые, прикинь? Ну на хрена?.. Смотри, говорит, не пропей. А то в жизни больше ничего не куплю. Недели не прошло, этот чертяра снова за свое. Всю ночь бухал. Утром глаза продирает – нету. Нигде нету. Япона мать, думает, пропил.
Леник снова дернул меня за рукав.
– Ммм… – промычал я, чтобы отвязался. Леник продолжал:
– Короче, смотрит, дочки нет. На работе она. Он быстро выгреб все бабло из заначки, и прямо в тапках бегом на поезд, на Гомель. Туда-сюда, по магазинам. В общем, купил почти такие же туфлоны, тоже белые, мать их за ногу.
Успел в хату заскочить раньше ее. Кидает это белое дерьмо в прихожей, а сам шмыг под одеяло, типа, дрыхнет.
Дочь пришла, ходит туда-сюда, потом говорит сама себе: "Опять где-то шлялся, старый пень. Я уже и туфли в шкаф прибрала. Все равно нашел. Вот что с ним делать?.."
Леника душил смех:
– Валерьян подрывается к шкафу – точняк. Стоят в дальнем углу. Во, попал! Всю заначку коту под хвост. Сколько бухла пропало! Но, зато теперь ходит в белых туфлях, как фраер. Две пары, епта!
Он заржал во все горло. Я лишь покачал головой. Как говорит Серега, это мир детей. Просто мир детей.
– Скоро приедем, – произнес Гена.
В городок мы прибыли часам к одиннадцати. Пришлось покрутиться, пока нас, наконец, не отправили в нужное место на разгрузку. Там нас встретила кладовщица, Ильинична, дородная тетка. Шлепки на босу ногу, джинсовая юбка, и черный цеховой халат на плечах. Густые, темные с проседью волосы завязаны в косу. Складская пыль въелась, издали окрашивая их в серый цвет. Она показала сарай, куда складывать доски и удалилась.
Разгружали сами. Скидывая очередную доску, Гена нарушил тишину и сказал:
– Был у меня такой случай. Дружбан однажды позвонил, попросил помочь. Они в одном гомельском банке фойе отделывали. Ну, зал, где посетители сидят. Осталось только кое-где по-мелочи, и самое главное, потолок. А потолки там высоченные, мама не горюй. И три дня до сдачи. Нужно что-то делать, просто тупо не успевали. Пока леса разберешь, пока передвинешь.
Рассказ Гены то и дело прерывался звуком падающих досок и редкими матюгами Леника. Мы с Сергеем молча делали свое дело.
Взял я тогда сварку, – продолжал Гена, – и сварганил из подручного металлолома этакую люльку. Двое в ней стоят, потолок шаманят, а остальные снизу за канаты тянут. За один потянут – она в одну сторону идет, за другой – в другую. Как раз за три дня и закончили.
– Так, все, мля! Запарило! – прерывая Гену, подал голос Леник. – Перекур.
Мы присели на доски. Гена смог спокойно закончить свой рассказ. Он щелкнул зажигалкой, прикурил, и, затянувшись, продолжил:
– В пятницу вечером, мы не то, что отряхнуться, руки не успели помыть. Подруливает к банку делегация, такая, полно машин. Одни новенькие Мерседесы, как на подбор. Выходят из них дядьки, в пиджаках и костюмах – высокое начальство, видать, приехало. Заходят и смотрят. А мы стоим перед ними впятером, кто, в чем работал. Грязные, обляпанные, ну как бомжи. Старшой их походил везде, посмотрел, а потом говорит:
"Ну, и кто из вас люльку делал?". Мужики стоят, молчат.
"Я", – отвечаю.
"Иди за мной".
Подошли мы к самому богатому мерину, он открывает багажник, а там все уложено двухлитровыми пакетами с соком.
"Выбирай", – говорит.
Я хотел, было, взять апельсиновый, что подороже. А потом вдруг подумалось. Не, не буду жлобится. Взял обычный, березовый. Дядька посмотрел, покачал головой, и говорит, – "Да, мужик, с тобой только в разведку… У тебя же компас в голове. Спрячь за пазуху и никому не говори. Это же чистый спирт".
Вот так, и денег мне отвалили наравне со всеми, за неделю.
– О, блин, офигеть! – вставил Леник. Особенно его зацепило его про спирт. – Что ж ты, падла, молчал! Втихаря все сам высосал?
– Да не, мы его там и оприходовали. После расчета, мы, как положено, пошли отмечать. Заскочили в магазин. Кто бутылку хватает, кто салями, кто зелень. Накрыли поляну. Мужики навернули по стопке. Я сижу, жду.
"Геннадий", – говорят, – "что ты как неродной. Бери, наливай, что видишь".
"Спасибо", – отвечаю, и ставлю пакет на стол, – "но сперва давайте-ка березового шахнем".
– Гентос, так ты ж вроде не пьешь, – прервал его Серега.
– Так это когда было, – ответил Гена, и закончил, – в общем, водяра тогда в ход так и не пошла. После "березового" на ногах были только Антоха и я. Остальные еле-еле по домам поползли.
Гена докурил, поднялся. Леник уже слинял и шатался по округе. Гентос чертыхнулся и отправился за ним. Не теряя времени, мы с Сергеем принялись укладывать доски в сарай. Послышались крики. Гена шел, подгоняя перед собой Леника. Через мат-перемат они тоже включились в работу.
– Фуух… Последняя, – сказал Сергей, подавая доску. Его плечи, мокрые от пота, блестели в лучах солнца. Работа у Гардея давала о себе знать. Банки, возможно, особо не выросли, но жирок сходит заметно. Я это чувствовал по себе. Главное, выкладываться полностью. Брать побольше, кидать подальше. Если вошел в ритм, то не в напряг. Солнце ушло с зенита и катится вниз. Деревья начали бросать уже заметные тени. Чувствуется еще едва заметное дыхание вечерней прохлады.
– Пойду, пройдусь, – сказал Сергей, спрыгнув с пустого кузова.
– Погоди, я с тобой, – ответил я, – хочу в магазин заскочить. Пить охота, а воды нет. Хоть минералки, какой, возьму.
Гентос тоже высказался за минералку, а Леник решил дябнуть пивка. Сделав заказ, они поехали к председателю за товаром. Мы с Сергеем, не спеша, направились вдоль улицы, что пронизывала городок насквозь. Пришлось идти по обочине, изредка отступая на траву, чтобы пропустить снующие мимо машины. Мимо проплывали дома, по большей части ухоженные. Между краем дороги и домами раскинулся широкий ковер из зеленой сочной травы. Он достаточно широк, чтобы различная живность, снующая туда-сюда перед домами, не лезла на дорогу под машины. Часто нам попадались куры, гуси, собаки. Иногда даже индоутки. Один раз мы встретили небольшое стадо баранов. Обошли стороной, ну их нафиг. Мягкий ветер обдувал мокрые от пота плечи, но жажда становилась все сильней. Мы брели в молчании, каждый погружен в свои мысли. Наконец показался местный магазинчик. Новенький, как с иголочки, он носил гордое название – "Родный Кут"
– О, я предвижу кое-что любопытное, – нарушил молчание Сергей, – одно из тех, что тебе определенно будет интересно. Давай заскочим в лавку, потом расскажу.
В магазине Сергей, как ни в чем не бывало, молчал, а меня прямо распирало от любопытства. Серега, провокатор, блин. Затарились, не забыли и про наших товарищей. Сергей расплатился, и мы вышли на улицу. На выходе он повернулся и пошел прочь от магазина. Я двинулся следом за ним. Уже повидавшая виды лавка осталась сиротливо стоять в сторонке – местный культурный центр слухов и новостей. Днем здесь никак не могли начирикаться соседки, столкнувшиеся нос к носу в магазине, вечерами бухали и чистили друг другу рожи алкаши.
– Пошли дальше, это не место для серьезного разговора, – сказал Сергей. – Аура вокруг этой скамьи сильно взбаламучена, искажена. Потоки перекручены. Мысли будут скакать с места на место. Поищем что-нибудь более гармоничное.
Наконец мы нашли место, где можно передохнуть и поговорить. Сплошной ряд домов разрывала ухабистая проселочная дорога. Она начинала свой путь от шоссе, текла, петляя вокруг полей, и исчезала в далеком лесу. Чуть дальше от поворота возле обочины стояла группа из нескольких деревьев. Одинокие, словно богатыри из сказки, они денно и нощно наблюдали простор полей. Мы направились туда.
Сергей примостился на завалинке, опираясь спиной на толстый ствол. А я прилег на поваленную бетонную опору, почти горизонтально выступающую из земли. Будучи в тени, она все еще хранила накопленное утром тепло. Мышцы приятно загудели, тело покрыла истома. Ужасно клонило в сон.
– Да ты никак на "спящем" камне решил вздремнуть, – подал голос Сергей. Я вздрогнул от неожиданности, сон как рукой сняло. Что-то зловещее послышалось в его замечании. Я поднялся, ощупывая опору рукой. Бетон, как бетон. Сергей сидел, улыбаясь.
– Да ладно, расслабься, я пошутил. Мы же не в Мексике. Это, мой друг, если ты еще не понял, место силы, дарующее энергию. Чувствуешь, как здесь комфортно, уютно? В таких местах приятно отдыхать, набираться сил. Главное, только, не замерзнуть.
– Что, правда? – спросил я, зевая. – Давай, я полежу, а ты мне расскажешь, что хотел.
– Нет, нельзя. Ты тут же заснешь, а у нас сейчас нет на это времени. Скоро ребята подъедут, а нам еще нужно заскочить кое-куда. Я же тебе обещал, что покажу кое-что интересное. Вернее даже не что, а кого.
Сергей задумался на несколько секунд. Я стряхнул наваждение и сел, выпрямив спину. В самом деле, какое-то колдовское место. Сергей сунул травинку в рот, пошевелил ею. Затем продолжил:
– Хочу тебе рассказать о колдунстве и колдунах. Знаешь что-нибудь об этом?
Я общался с Сергеем уже достаточно, что бы не удивляться подобным вопросам. Пожав плечами, ответил:
– Да собственно, ничего. Так, слухи. А что, есть один неподалеку?
Сергей утвердительно кивнул.
– Пойдем к нему?
Сергей снова кивнул, и начал рассказывать.
– Обычному человеку мало что известно о жизни колдунов, это правда, – сказал он. – Наверное, самый известный момент – это смерть колдуна, вернее сам процесс умирания. Написано немало преданий о том, что колдун перед смертью должен коснуться кого-нибудь, что бы отдать свой грех и легко отойти. Ежели не найдется желающего помочь ему, то колдун умирает в страшных мучениях. В старину считалось, что нужно прорубить дыру в крыше, чтобы облегчить его страдания.
Как-то раз в детстве я читал историю. Умирал старик, но никак не мог отойти. Сильно мучился. Звал кого-нибудь. Но бабки запретили к нему подходить. Грех. Сыну сказали, что отец колдун, и не в коем случае, не должен его касаться. Однако парень сильно любил отца, и не мог видеть, как тот страдает. Тогда он взял топор и прорубил крышу, открыв небо над умирающим. В итоге колдун таки умер, испытывая при этом страшные мучения.
Сергей немного помолчал, затем закончил, – такие вот дела.
Он вытащил травинку изо рта, подцепил ею пробегающего мураша, поднял и смотрел, как тот ползет вдоль стебля.
– Ты должен знать, чем отличается шаман от колдуна. – Сергей закрыл глаза и ненадолго погрузился вглубь собственных мыслей. Затем посмотрел на меня и продолжил. – Ты уже достаточно в курсе, чтобы иметь понятие, кто такие шаманы и с чем их едят. – Сергей улыбнулся. – Кастанедовские шаманы называли себя магами древности. Образно говоря, шаманы расширяют и углубляют свое восприятие мира, могут видеть вещи и процессы, не поддающиеся обычному восприятию и управлять ими. Колдун же обычный человек, у которого есть невидимая сила – колдунство.
– Блин, Серега, пожалуйста, можешь говорить нормально – колдовство? – невольно прервал я его. – А то от твоего жаргона меня на смех пробивает, хотя мне очень интересно.
– Колдунство это колдунство, а колдовство это колдовство. Не путай теплое с мягким. Совсем разные вещи, – ответил он. – Колдовство это процесс наложения чар, а колдунство это нечто внутри колдуна, что дает ему силу.
Колдунство – такая же субстанция, как и душа. Оно так же происходит из тонкого, божественного мира. Оно так же обладает собственной волей, ему так же нужен сосуд, тело человека, для существования в этом мире. Оно может сколько угодно жить в нашем мире, периодически меняя тела, старые, одряхлевшие на новые, молодые. Но вернуться в тонкий мир оно не может. Если душа спокойно покидает тело, направляясь домой, то колдунство выйти из тела не может, оно погибнет. Колдунство может только перетечь от одного человека к другому. Колдунство обволакивает душу словно спрут, и не отпустит ее до тех пор, пока не найдет другой сосуд. В случае если колдуну никто не поможет, душа еще живет некоторое время в уже мертвом теле, испытывая невообразимые страдания. Колдун уже мертв и боли не чувствует, но тело его корчит и корежит. Это муки души.
Затем колдунство погибает, разрывая своими жвалами и душу. Колдунство – единственное, что может убить душу в нашем мире, потому что они одной природы. Тот парень из истории. Он ведь не помог отцу. Повелся на суеверия и своим бездействием убил своего отца. По-настоящему убил.
Сергей замолчал. По травинке бегало уже несколько муравьев. Стряхнув их, он облизал стебель.
– Ммм, кисленькая. В детстве любили так делать. Ладно, пошли, сходим в гости. Увидишь своими глазами.
Он встал, отряхнулся. Я тоже поднялся, Мышцы, как и все тело отчаянно протестовали. Только расслабились, и на тебе. Мы собрали пожитки и направились вглубь поселка. Сергей знал, куда идет. Я следовал за ним. Сергей позвонил ребятам.
– Гена дарова, ну как там у вас?.. Сколько ждать?.. Через час будете?.. Хорошо, наберете… подождем.
Сергей положил трубку. Рядом никого не было, меня донимали вопросы, и я решил начать разговор.
– Слушай, Сергей, тот парень… Если бы он забрал колдунство у отца, что тогда?
– О, такие истории сплошь и рядом. Обычно колдун умирает окруженный родственниками, или даже просто рядом с незнакомыми людьми, и колдунство беспрепятственно перетекает от одного к другому. Да и время сейчас такое, что никто не верит в бабкины сказки. Кто подумает, что его близкий родственник колдун? А если и подумает, разве придаст этому значение? Кто не подаст руки умирающему, если он этого так просит? Поэтому смерть колдуна, смерть настоящая, гибель колдунства и души, явление очень редкое теперь, я бы сказал редчайшее.
– А что становится с теми, кто берет колдунство себе?
– У них открываются различные способности. Вряд ли они понимают, что такое колдунство. Они не ощущают колдунства в себе. Они считают, что у них открылся дар божий. Они не могут управлять колдунством. Колдунство все делает само, достаточно лишь воли носителя.
Кто-то может цеплять ложки на грудь, кто-то видит через предметы. Кто-то бескорыстно исцеляет людей, а кто-то вредит людям по-черному. Все зависит от характера и совести человека. В общем-то, колдунство действительно дар, потому что при грамотном подходе можно поднимать неплохие деньги и жить достаточно безбедно.
– А какова цена? Чем-то приходится платить? Наверное, не зря же оно грехом считается?