Вряд ли студент не мог принести журнал домой, потому что там некуда его спрятать. Хонда уже решил, что юноша живет один, где-то снимает жилье. Хонда мог понять одиночество, которое, словно домашнее животное, бросалось на юношу, когда он возвращался в свою комнатку, - скорее всего, он боится открыть страницу с обнаженной, связанной женщиной, потому что ему придется разделить эту радость с собственным одиночеством. Устроенная им самим абсолютная свобода - свобода тюремной клетки, и конечно страшно на этом запущенном, крошечном пространстве, в этом темном гнезде, наполненном зовом семени, оказаться лицом к лицу с обнаженной фарфорово-голубой женщиной с протянутой по ее груди веревкой, увидеть эти расширенные, как вздыбленные крылья голубя, ноздри. Общаться со связанной женщиной, имея такую неограниченную свободу. Это уже сродни убийству… Именно поэтому он и предпочел выставить себя на обозрение. Жуткие условия были просто необходимы, чтобы выразить тончайшие, как шелковая нить, ощущения, таящиеся в зове плоти.
Какие-то особенные, грубые, сладкие как патока чары. Определенно, будь у юноши художественно выполненная фотография прекрасной модели, она не вызвала бы у него такого желания. Желания, похожего на ветер, который бушует ночами на улицах большого города. Темного, слишком огромного. Дорога, по которой бежит пламя, и подземная сточная канава чувств… Хонда смотрел на свой дом, стоя у величественных каменных ворот, оставшихся со времен отца, и думал, что ему следует жить не так, как отец жил в старости. Он толкнул калитку, вошел во двор, увидел, как распустились на ветках огромные белые цветы магнолии, и, почувствовав усталость от прогулки, решил, что хорошо было бы жить, умея хотя бы слагать стихи.
35
Хонда просил Кэйко купить ему сигары и, пользуясь случаем, сказал, что хотел бы поговорить с ней и Кацуми, так что Кацуми приехал за ним на машине к конторе. Во второй половине дня солнце припекало, как в начале лета.
Настоящих "гаван" не было, но в магазине для американцев можно было приобрести сигары американского производства из Флориды. Хонда с Кацуми отправились к бывшему универмагу "Мацуя", где теперь располагался этот магазин, чтобы встретить Кэйко с купленными сигарами.
Хонда, конечно, не мог войти в магазин для американских военных. Он велел Кацуми поставить машину перед магазином и из окна наблюдал за выходом. У окон с белыми занавесями слонялись художники, предлагая выходившим военным нарисовать их портрет. Молодые люди, вернувшиеся, похоже, из Северной Кореи, особенно не сопротивлялись и начинали позировать. Среди них была молодая девушка в синих джинсах - американка, которая приходила за покупками, - она позволила себя рисовать и присела на латунные поручни у окна.
Все это в ситуации, когда надо было как-то убить время, представляло интересное зрелище. Американские солдаты, которые с серьезными лицами, не смущаясь, позировали на виду у всех, выглядели так, словно выполняли профессиональные обязанности, и непонятно было, кто, собственно, клиент. Вокруг стояли зеваки - место того, кто, насмотревшись, уходил, сразу занимал другой, а над толпой, словно скульптура, выступала голова и розовая шея высокого американца.
- Что-то долго, - бросил Хонда Кацуми и вылез из машины, собираясь побыть на солнышке.
Смешавшись с толпой, он стал смотреть на позировавшую молодую девушку-американку. Она не была красавицей. На ней были надеты синие джинсы и полосатая, с коротким рукавом рубашка мужского покроя, солнечные лучи, косо падавшие на лицо, освещали часть щеки с россыпью веснушек, из-за того, что девушка жевала жвачку, лицо иногда кривилось. Оно не было ни надменным, ни холодным. Ей не мешало, что на нее смотрят, взгляд темно-рыжих глаз был почти неподвижен - словно привязанный, он был направлен в одну точку. Хонда ощутил внезапно вспыхнувший интерес к девушке, для которой чужие взгляды были не более чем воздух вокруг - "может статься, это именно то, что мне нужно…". В этот момент с ним заговорил стоявший рядом мужчина. Он некоторое время пристально вглядывался в лицо Хонды и в конце концов обратился к нему со словами:
- Кажется, мы где-то встречались? Заговоривший был маленьким, словно мышь, одет в жалкий пиджачишко. Волосы буквально срезаны у висков, в бегающих глазках смесь заискивания и угрозы. Едва взглянув на него, Хонда почувствовал тревогу.
- Простите… Не помню… - холодно произнес Хонда.
- Да ночью, там, в парке, вместе любовались, и не раз…
Хонда побледнел, всеми силами стремясь сохранить самообладание. И повторил холодным тоном:
- He понимаю, о чем вы. Наверное, обознались.
Этот ответ вызвал на лице человечка ехидную ухмылку. Хонда знал, что это выражение, похожее на сеть трещинок в земле, порой обещает силу, способную сокрушить любую крепость. Но пока нет никаких доказательств. А лучше всего то, что у Хонды нет репутации, которой бы он дорожил. Усмешка сделала свое дело - она заставила Хонду осознать это.
Хонда, отодвинув плечом незнакомца, пошел к дверям магазина. Оттуда как раз вышла Кэйко.
Кэйко двигалась, выпятив грудь, обтянутую лилового цвета костюмом, она следовала за военным, который нес, обхватив обеими руками, такие огромные пакеты, что за ними не видно было лица. Сначала Хонда решил было, что это Джек - любовник Кэйко, но ошибся.
Прямо посреди тротуара Кэйко представила Хонду. Потом военного, объяснив:
- Это, не знаю имени, просто очень любезный человек, который предложил донести мои покупки до машины.
Прежний человечек, увидав, что Хонда разговаривает с американцем, скрылся.
У Кэйко на груди была приколота сверкающая, похожая на орден брошь. Кэйко в ярких лучах солнца шла к машине, Кацуми, дурачась, почтительно открыл дверцу и поклонился. Военный передал ему один за другим пакеты, и Кацуми, покачнувшись, с трудом их принял.
Это было зрелище. Зеваки, толпившиеся у американского магазина, отвлекшись от созерцания моделей, позировавших художникам, открыв рты, наблюдали за ними.
Машина тронулась, Кэйко помахала на прощание ручкой - американец ей ответил, и несколько мужчин из толпы тоже помахали.
- Какова популярность! - Хонда произнес это излишне легкомысленным тоном: ему было необходимо внушить себе, что недавнее душевное смятение уже улеглось.
- Уф, - выдохнула Кэйко. - Точно, мир не без добрых людей. - Поспешно достав носовой платок с китайской вышивкой, она по-европейски громко высморкалась. После этого ее носик как ни в чем не бывало снова задорно стал смотреть вверх.
- Все оттого, что спите голой, - заметил Кацуми, вращая руль.
- Фу, как некрасиво. Точно ты видел… Так куда поедем?
На Гиндзе можно было опять столкнуться с тем человечком, поэтому Хонда предложил:
- А тот новый отель, на углу Хибии, как он называется… - Хонда забыл название, и это его раздражало.
- Наверное, отель "Хикацу", - помог Кацуми, и вскоре мелькнула грязная, серая, покрытая мусором поверхность воды - они ехали по мосту Сукиябаси.
Кэйко была очень приветлива и умна, но ей явно недоставало деликатности. О литературе, искусстве, музыке, даже о философии, когда о том заходила речь, она рассуждала так же, как рассказывала о духах или ожерельях, вкладывая в свои слова типично женские представления о роскоши и привлекательности; конечно, ни в искусстве, ни в философии она не была профессионалом, но обладала обширными познаниями в этих областях, и хотя многое Кэйко знала поверхностно, о некоторых вещах судила достаточно глубоко.
Если учесть, что дамы высшего света эпох Мэйдзи и Тайсё были либо педантично добродетельны, либо ужасно ветрены, золотая середина, присутствовавшая в характере Кэйко, приводила в изумление. Однако Хонда догадывался, какие беды подстерегали ее мужа. Она не была жестокой, и все-таки постоянно чувствовалось, что она не может быть снисходительной к маленьким слабостям.
Может быть, это защитная реакция? А на что? Кэйко, которую воспитывали так, что она не испытывала потребности защищать себя броней, скорее всего, не приходилось бороться с миром, который был бы ей враждебен. В присутствии Кэйко мир превращался в слугу, чувствовалось, что ее своеобразная чистота властно подавляет людей. Если Кэйко сама была человеком, не делавшим различия между благодеянием и любовью, то тот, кто пользовался ее вниманием, был рад верить, что любим.
И сейчас, когда она с бокалом шерри в новом вестибюле, напоминавшем площадку для регби, приступила к своим инструкциям, у Хонды сложилось ощущение, что ему рассказывают, как по-французски приготовить птицу под названием Йинг Тьян.
- С тех пор вы уже виделись дважды. И каковы ощущения? Чего ты смог добиться? - сначала Кэйко допрашивала Кацуми. Задав вопросы, она достала из бумажного пакета и положила на колени Хонде деревянный ящичек с сигарами, о которых на время забыли.
- Каковы ощущения? Думаю, скоро наступит подходящий момент…
Хонда, воображая давно забытый аромат сигар и поглаживая кончиками пальцев коробку с рисунком, заставлявшим вспомнить о банкнотах какого-нибудь небольшого европейского государства, - коробку, где на зеленом фоне сияла розового цвета лента с золотыми знаками и ряд золотых монет, испытывал все большее раздражение от каждого слова Кацуми. Хонда удивлялся самому себе, потому что воспринимал это раздражение с радостью, как некое предчувствие.
- Вы целовались?
- Да, один раз.
- Ну и как?
- Как? Я проводил ее до общежития и у ворот поцеловал.
- Ну и как?
- Я здорово волновался. Наверное, первый раз так.
- Что-то на тебя это не похоже, где ж твои способности?
- Это особенная девушка. Ведь она принцесса Кэйко посмотрела на Хонду:
- Да. Лучше всего привезти ее в Готэмбу. Придумаем, что на вечеринку, договоримся, что с ночевкой, приехать нужно как можно позднее. Мы ведь знаем, что им разрешают ночевать вне общежития, еще имеет значение, что это вроде бы как компенсация за тот раз, когда ее пригласили, а она не приехала, подвела, так что вряд ли она откажется. Да, она может испугаться дальней поездки вдвоем с Кацуми, поэтому вы должны быть вместе с ними. Конечно, Кацуми вас повезет. В Готэмбе буду ждать я, и, если обман откроется, ничего страшного. Меня не смутишь… Когда вы приедете на дачу, конечно, покажется странным, что никого из гостей нет. Но как бы там ни было, принцесса-иностранка одна оттуда убегать не станет, вот тут и понадобятся таланты Кацуми. В ту ночь вам, господин Хонда, лучше положиться на Кацуми и спокойно ждать, пока будет готова "утка с апельсинами".
36
В двенадцать часов ночи в Нинаоке в Готэмбе Хонда, погасив в гостиной огонь в камине, под зонтом вышел на террасу.
Бассейн перед террасой уже обрел свои формы, по грубой бетонной поверхности стучал дождь. До полного завершения работ еще далеко, не было даже лесенок. Сырой от дождя бетон в падавшем с террасы свете фонарей выглядел как грязный компресс. Для окончания работ нужно было приглашать людей из Токио, поэтому дело не двигалось.
Даже ночью было видно, что сток на дне бассейна никуда не годится. "Вернусь в Токио, и нужно будет этим заняться", - подумал Хонда. По лужам, стоявшим на дне, прыгали капли дождя. Они словно пытались ухватить далекие огни фонарей на террасе. Ночной туман, поднявшийся из ущелья в западном конце сада, закрыл белой пеленой половину газона. Было очень холодно.
Недостроенный бассейн выглядел огромной, бездонной могилой. Это ощущение появилось не теперь: он с самого начала только так и мог выглядеть. Казалось, если бросать на дно кости, вода, взметнувшись брызгами, успокоится, и потом эту яму в земле словно высушит огнем, кости же, впитав воду, станут огромными и блестящими. В старые времена не было бы ничего удивительного в том, что человек в возрасте Хонды приготовил для себя могилу, а Хонда стал на всякий случай строить бассейн. Жестокая попытка заставить одряхлевшее тело всплыть в массе голубой воды. У Хонды появилась привычка тратить деньги исключительно ради каких-то злых шуток. А может быть, отражающиеся в воде летние облака и горы Хаконэ как-то возвеличат его старость. И еще, какая бы гримаска пробежала по лицу Йинг Тьян, узнай она, что бассейн вырыт только потому, что летом Хонда хочет вблизи увидеть ее раздетой.
Хонда, собираясь вернуться в дом и закрыть дверь, поднял зонт и посмотрел на окна второго этажа. В четырех окнах оставался свет. В кабинете он свет выключил, так что горели окна в двух гостевых комнатах. В соседней с кабинетом комнате ночевала Йинг Тьян. В комнате напротив - Кацуми…
Капли дождя, скатившись с зонта, попали на колено, отозвались болью в суставе. На холодном ночном воздухе суставы заныли, незаметно подкравшаяся боль ожила в них, будто расцвел красный цветочек. Хонда представлял, будто это красные цветы с небольшим кружевным венчиком. На санскрите их называют небесными цветами. Кости, которые в юности прятались в теле и скромно выполняли свою роль, постепенно стали громко заявлять о своем существовании, петь, беспокойно шептаться и ждали только удобного случая, чтобы пробить слабеющее тело, сбросить его надоевший мрак, вырваться на поверхность и подставить себя свету так, как это постоянно делают молодая листва, камни, деревья - все вещи одной с ними породы и природы.
Хонда, глядя на окно второго этажа, представил себе, как Йинг Тьян сняла платье, и ему вдруг стало жарко. Что это? Обдало жаром кости? Разметали горячую пыльцу красные цветочки в суставах?
Хонда быстро закрыл на ночь входную дверь, погасил лампу в гостиной и крадучись поднялся на второй этаж. Чтобы бесшумно пройти в кабинет, он открыл дверь и вошел в спальню, которая находилась рядом с кабинетом. Ощупью в темноте добрался до заветной книжной полки. У него дрожали руки, когда он один за другим снимал с нее толстые тома. Наконец приник взглядом к глазку в глубине полки.
В слабоосвещенном круге показалась Йинг Тьян, что-то мурлыкавшая себе под нос, - вот он, бесконечно долгожданный миг. Так чувствуешь себя в преддверии сумерек, в ожидании, что вот-вот распустится луноцвет. Или откроется полностью картина на веере, сейчас частями возникающая из его складок. Хонда увидит то, что больше всего хотел бы в этом мире увидеть, - Йинг Тьян в момент, когда на нее никто не смотрит. Он-то будет смотреть на нее, и это нарушает условие "момента, когда на нее никто не смотрит", и все-таки… Когда ты абсолютно невидим и когда ты не знаешь, что на тебя смотрят - такие состояния сходны, но по существу различны и все-таки…
Удивительно, что Йинг Тьян совершенно спокойно восприняла то, что вечеринка, на которую ее привезли, оказалась выдумкой.
Когда они приехали на дачу, Хонду явно смущала мысль о том, хорошо ли он делает, обманывая девушку, да еще иностранку, Кацуми, чтобы выглядеть в этой ситуации прилично, предоставил объясняться Хонде. Однако объяснений не потребовалось. Когда Хонда разжег огонь в камине и предложил напитки, Йинг Тьян счастливо рассмеялась и ни о чем не спросила. Скорее всего, она решила, что неправильно поняла по-японски. В чужой стране, получая приглашения, она часто ошибалась, куда и когда идти. Когда Йинг Тьян приехала в Японию и встретилась с Хондой, посольство Таиланда в Японии, зная понаслышке о прежних связях Хонды с королевской семьей, передало ему письмо с просьбой говорить с девушкой исключительно по-японски, чтобы она совершенствовалась в языке.
Глядя на спокойное лицо Йинг Тьян, Хонда почувствовал жалость. В неизвестной, чужой стране, окруженная недобрыми намерениями, она сейчас, с освещенными пламенем смуглыми щеками, съежившаяся так близко у огня, что он чуть не касался ее волос, с неизменной улыбкой, открывавшей ряд прекрасных белых зубов, выглядела совсем беззащитной.
- Твой отец, когда был в Японии, зимой страшно мерз, было даже жалко его. Он просто дождаться не мог лета. Ты, наверное, тоже?
- Да. Я не люблю, когда холодно.
- Эти холода ненадолго. Месяца через два в Японии будет такое же лето, как и в Бангкоке… Когда я вижу, как ты мерзнешь, я сразу вспоминаю твоего отца. И время, когда я был молод, - сказал Хонда и, подойдя, чтобы сбросить пепел сигары в камин, украдкой взглянул на колени девушки. Чуть раздвинутые колени, словно почувствовав взгляд, сомкнулись, напомнив цветы акации.
Со стульев все пересели на ковер перед камином, и можно было наблюдать разные позы, которые принимала Йинг Тьян. На стуле она сидела выпрямившись, сохраняя благородство осанки, на ковре могла сидеть боком, вытянув в сторону красивые ноги и демонстрируя праздность, в которой не было ничего от небрежности европейских женщин. Йинг Тьян удивляла Хонду неожиданной сменой поз. Так было, когда она первый раз подошла к огню. В том, как она зябко поводила плечами, выставляя подбородок, печально втягивала голову в плечи, сопровождала свою речь движениями рук с тонкими запястьями, было что-то сродни лицемерию, типичному для китайцев. Придвигаясь все ближе к огню, она сидела теперь перед камином и напоминала торговку фруктами на базаре где-нибудь в тропиках - раскаленные лучи послеполуденного солнца забираются все дальше в глубокую зелень дерева, в тени которого она устроилась. В этот момент Йинг Тьян подняла колени, согнула спину так, что пышная грудь легла на напрягшиеся бедра, центр тяжести словно сместился в точку соприкосновения сосков и бедер, тело чуть-чуть колыхалось, - словом, приняла довольно вульгарную позу. Напряглись мускулы спины, ягодиц, бедер, в общем, не очень поэтичных частей тела, и ноздрей Хонды коснулся резкий запах - такой исходит в джунглях от кучи опавших листьев.
Кацуми держал в руках хрустальный резной бокал с бренди, блики стекла падали на белую кожу, внешне он был спокоен, но явно выходил из терпения. Хонда презирал его животное желание.
- Сегодня ночью не замерзнешь. Твою комнату я как следует, согрею, - Хонда предупредил разговоры о том, останется ли Йинг Тьян ночевать или нет. - Поставлю два больших электрических обогревателя. Кэйко договорилась, и нам дают столько же электричества, сколько и американской армии.
Однако Хонда умолчал, почему в этом европейском доме он не сделал нормального отопления. Ему советовали проложить в стенах трубы и использовать для отопления уголь. Жена была согласна, но Хонда никак этого не хотел. Трубы - это значит двойные стены, между которыми проходит теплый воздух. Для Хонды же было важно, чтобы стены были одинарными.
…Хонда приехал сюда один, сказав дома, что хотел бы поработать в тишине, и обычные заботливые слова, которые произнесла жена, провожая его, черным проклятьем засели в мозгу:
- Там холодно, смотри не простудись. В такой дождь в Готэмбе невероятно холодно, одевайся вечером теплее.
Хонда приник глазом к отверстию в стене. Завернувшиеся ресницы кольнули веко.
Йинг Тьян еще не переоделась. Ночное кимоно для гостей лежало на кровати. Сидя на стуле у зеркала, девушка что-то внимательно рассматривала. Хонде показалось сначала, что это книга, но вещь была значительно меньше и тоньше, скорее фотография. Хонда ждал хорошего ракурса, но рассмотреть, что это за фотография, так и не удалось.
Йинг Тьян что-то мурлыкала себе под нос. Наверное, какую-нибудь тайскую песню. Хонда давным-давно слышал в Бангкоке модные тогда песни в китайском стиле, которые пелись очень высоким голосом, напоминавшим звук струны. Песня неожиданно вызвала в памяти ряды золотых цепочек, сверкавшие по вечерам в лавках ювелиров, и шумные лодочные базары, которые собирались по утрам на каналах.