Почему тот пожилой юрист не мог в юридических терминах объяснить то, вызывавшее слезы, достаточно скромное в этом мире наслаждение. Но Хонда… Пока с вымученной улыбкой Хонда делал вид, что слушает эти сплетни, он, погрузившись в свой душевный мир, строил предположения по поводу того, что побудило адвоката рассказать об этом, - в глазах темнело от сравнения этого жалкого удовольствия, похожего на кучу грязного белья, выставленную на всеобщее обозрение, удовольствия, над которым люди смеются, с высокомерием, что скрывает сердцевина всякого наслаждения… Хонда совсем забыл, что приобрел такую же привычку, о которой, к счастью, никто не знал, познал этот трепет в обмен на те усилия, которые прилагал за часовым ленчем, с тем чтобы скрыть свои эмоции.
Такого быть просто не могло, чтобы он, открыто презрев рассудок, не думал об опасности. Тут именно рассудок не считался с опасностью, его смелость была порождением разума.
Если деньги не гарантируют безопасности и если подлинное наслаждение нельзя купить, то что же мог Хонда в своем возрасте предпринять, чтобы испытать настоящую, подлинную радость жизни? Желание получить ее с годами копилось и ничуть не ослабевало. Может быть, Хонда дошел до того, что ему просто необходимо было что-то предпринять. Вот если бы Йинг Тьян спала с Хондой, - это было единственное, чего он желал, скрывая свои желания… - так вот, чтобы получить это, нужно было использовать непрямые, косвенные, искусственные приемы.
…Как-то ночью, когда Хонда, мучаясь мыслями, не мог уснуть, он достал с книжной полки стоявшую в углу и покрытую пылью книжицу - "Сутру о бодхисаттве на золотом павлине" и прочитал нараспев "истинные слова", означавшие достижение состояния золотого павлина.
Это было просто игрой. Если считать, что он благодаря этой сутре благополучно пережил войну, то сохраненная таким образом жизнь его становится все более фантастической.
33
Кэйко очень заинтересовалась рассказом Хонды о сутре "золотого павлина".
- Так она помогает при укусе змеи? Обязательно объясните мне, что нужно делать. В Готэмбе ко мне во двор часто заползают змеи.
- Нужно запомнить начало заклинания - "тадо-ята-ицу-ти-мицу-ти-тири-мицу-ти-тири-бири-мицу-ти".
- Похоже на песню колокольчиков - тили-били-бон, - засмеялась Кэйко.
Хонде не понравилось, что она так по-ребячески реагирует на серьезные вещи, и он прекратил разговор на эту тему.
Кэйко привезла с собой племянника - студента из университета Кэйо. Он был в заграничном пиджаке, на руке - дорогие заграничные часы. Тонкие брови, тонкие губы. Хонда испугался, вдруг сам он смотрит на этих нынешних молодых франтов такими же глазами, какими смотрел в свое время на "дух кэндо".
Кэйко, однако, была абсолютно спокойна. Сдержанным тоном давала инструкции. Стоило ее попросить о чем-нибудь, как она выполняла все в точности.
А попросил ее Хонда, угощая позавчера в Токио ленчем, познакомить Йинг Тьян с хорошим молодым человеком, и желательно побыстрее. Из его просьбы Кэйко сделала свои выводы:
- Понимаю. Та малышка еще девушка, и вам с ней неловко. Я привезу в этот раз своего бестолкового племянника. С ним никакого продолжения не будет. А вы уж потом спокойно насладитесь ролью нежного, доброго утешителя девушки… Правда, замечательная идея?
Но озвученная устами Кэйко идея уже не казалась замечательной. Удовольствия были слишком тщательно расписаны, тут полностью отсутствовали чувства - проституция, и ничего больше.
Потом Кэйко рассказала об этом франте-племяннике, Кацуми Симура: при содействии американского друга своего отца он послал в Нью-Йорк свои размеры и заказал к каждому сезону пиджак у "Брукс Бразерс". Одно это давало представление о наружности молодого человека.
Пока шел разговор о сутре "золотого павлина", Кацуми со скучающим видом смотрел в сторону. Холл отеля "Тэйкоку" напоминал вход на военную базу: невысоко сложенные голые камни указывали границу бельэтажа, холл слегка, как увядшие цветы, оживляли кричаще-яркие цвета обложек американских журналов и карманных книжек, которые продавались в киоске в углу.
Тетка и племянник были похожи тем, что особенно не вникали в то, о чем им говорили, но со стороны племянника это выглядело просто грубо, тетка же соблюдала определенные приличия. Наверное, так же рассеянно Кэйко слушала бы и леденящие душу признания.
- Я, право, не знаю, придет ли Йинг Тьян, - сказал Хонда.
- На вас напала боязнь после того дачного новоселья. Давайте спокойно ждать. Не придет, пойдем ужинать втроем, это не менее приятно. Кацуми тоже не любит ждать, так ведь?
- А… нет… да, в общем-то, - неопределенно отозвался Кацуми, слишком тщательно выговаривая слова.
Кэйко, будто ей неожиданно что-то пришло в голову, достала из сумочки духи и подушила мочки ушей, украшенные нефритовыми сережками.
Это выглядело прямо как сигнал, потому что в холле погас свет.
- А-а, свет выключили, - послышался голос Кацуми. Хонда подумал, зачем это, когда выключили свет, еще и говорить о том, что его выключили. Прямо-таки человек, который пользуется только теми словами, которые понятны без всяких усилий.
Кэйко, как и следовало ожидать, ничего не сказала. В темноте она убрала духи в сумочку - раздался слабый звук щелкнувшего замка. Этот звук словно отворил тьму. Там во мраке Кэйко словно выросла, и вместе с ароматом духов все пространство незаметно заполнилось и оказалось во власти женского тела.
Однако после минутного молчания товарищи по несчастью, будто продираясь сквозь тьму, начали нарочито оживленный разговор:
- Понятно, во время оккупации, когда электроэнергии вырабатывалось мало, ее в первую очередь получала американская армия, так что мы смирились с постоянными отключениями, что же, и дальше так будет продолжаться?
- Я как-то в такой момент оказался вечером в районе Ёёги, тогда были видны только фонари, горевшие в жилом массиве, так этот встававший во мраке квартал с огнями казался прибежищем людей из другого мира.
Собеседники говорили о мраке, но свет фар автомобилей, которые сновали по дороге, отделенной от отеля садом с прудом, доходил до вращающихся входных дверей. На этих дверях, продолжавших медленно вращаться, после того как кто-то вышел из отеля, свет фар колебался, словно яркий луч, достигший темного дна. Это напомнило Хонде ощущения, испытанные в ночном парке, и он почувствовал легкую дрожь.
- В темноте так свободно, легко дышится, - сказала Кэйко, а когда Хонда собрался ответить, что ей и днем дышится легко, тень Кэйко взметнулась и поползла по стене. Служащий принес свечи. Когда их расставили в пепельницах, вестибюль гостиницы стал походить на кладбище.
Перед входом остановилось такси. В холле появилась Йинг Тьян в канареечного цвета вечернем платье. Хонда был поражен. Она опоздала всего на пятнадцать минут.
В пламени свечей Йинг Тьян была прекрасна. Волосы сливались с мраком, в глазах дрожали огоньки. И белые зубы сверкали в улыбке ярче, чем при электрическом свете. Четко обозначившаяся под яркой тканью грудь вздымалась в порывистом дыхании.
- Меня вы, наверное, помните. Я Хисамацу. Мыс вами встречались в Готэмбе, - произнесла Кэйко. Йинг Тьян не поблагодарила за оказанное ей тогда внимание, а просто мило ответила "Да".
Кэйко представила Кацуми, Кацуми встал и предложил Йинг Тьян стул. Хонда сразу понял, что красота Йинг Тьян произвела на юношу сильное впечатление.
Йинг Тьян не настойчиво, как бы случайно, выставив палец, показала Хонде, что надела тот самый перстень с изумрудом. Зелень камня в огне свечей сверкнула, словно крылышки взлетевшего жука. Звероподобные лица божественных стражей скрывались в тени. Хонда воспринял надетый перстень как знак расположения.
Кэйко сразу обратила на перстень внимание, легко потянула Йинг Тьян за палец.
- Какой редкий перстень. Это из Таиланда? Она не должна была бы забыть, как изучала его в Готэмбе, но, соблюдая приличия, очень естественно сделала вид, что перстень ей совсем не знаком.
Хонда, глядя на пламя свечи, гадал, скажет Йинг Тьян или не скажет, что получила перстень от него.
- Да, из Таиланда, - этот краткий ответ Йинг Тьян успокоил его, сознание собственных добродетелей опьяняло.
Кэйко, уже забыв о перстне, поднялась со стула и взяла руководство в свои руки:
- Едем к Мануэлле. Если ужинать в другом месте, а потом возвращаться в клуб, на это уйдет масса времени. Может быть, поедем сразу в клуб. Там очень вкусная еда.
У Кацуми был купленный на имя американца "понтиак". Все погрузились в него, до Мануэллы было совсем близко.
Йинг Тьян села спереди, а Хонда и Кэйко на заднее сиденье. Это было великолепное зрелище - Кэйко, садившаяся в машину или выходящая из нее. У нее была привычка садиться в машину первой: она не двигалась, обтирая юбку, по сиденью, а, определив место, где будет сидеть, разом, словно лепесток, пролетала туда, не задерживаясь.
С заднего сиденья замечательно смотрелись спускавшиеся на спинку черные волосы сидевшей спереди Йинг Тьян. Они напоминали заросли черных лиан на разрушенных крепостных стенах. Днем в их тени отдыхают ящерицы…
Мисс Мануэлла открыла в подвале перед зданием радиовещательной компании Эн-Эйч-Кей модный ночной клуб. Танцовщица явно с примесью негритянской крови, увидев вышедших из машины Кэйко и Кацуми, приветствовала их как хорошо знакомых клиентов, почти друзей.
- Добро пожаловать. А, малыш Кацуми тоже здесь. Рано вы сегодня. Прошу вас, оккупируйте нас на всю ночь.
В клубе из-за раннего часа на танцевальном кругу никого не было, только северным ветром завывала музыка и плясали в воздухе, словно белые бумажки, разбросанные на ночных улицах, зайчики-отражения зеркального шара.
- Чудесно. Здесь будем только мы, - Кэйко обвела темное пространство руками, на пальцах сверкнули кольца. Где-то там, печально поблескивая, звучали духовые.
- Замечательно, присаживайтесь, - настойчиво предлагала Кэйко мисс Мануэлле, которая вместо официанта сама явилась принять заказ. Кацуми встали предложил стул. Кэйко сначала представила мисс Мануэлле Йинг Тьян и Хонду. Про Хонду она сказала:
- Это мой новый друг. Я заинтересовалась Японией.
- Вот и хорошо. А то от тебя несет Америкой. Стоит избавиться от этого запаха, - и мисс Мануэлла сделала вид, что обнюхивает Кэйко. А та притворялась, что ей щекотно. Этой шутке Йинг Тьян смеялась от души и так бурно, что чуть не перевернула стакан с водой, стоявший на столике. Хонда и Кацуми растерянно переглянулись, Хонда практически впервые встретился с ним взглядом.
Кэйко, будто вспомнив что-то, серьезно спросила:
- А что, вам мешает, когда отключают электричество?
- Ничуть. Мы несем службу при свечах, - гордо ответила мисс Мануэлла и, показав в полумраке белые зубы, послала Хонде доброжелательную улыбку.
Оркестранты издали приветствовали Кэйко, она ответила им, помахав белой рукой. Все вращалось вокруг нее.
Потом они ужинали. Хонда вообще-то не любил есть в полумраке, но делать было нечего. Кровавый цвет вина, видный в горлышке бутылки "Шато Бриан", должен был бы иметь алый оттенок, но сейчас вино мрачно чернело.
Посетителей прибавлялось. Хонда на мгновение с ужасом представил себя молодого в подобном месте. Как говорится, уж лучше б на день раньше свершилась революция.
Трое из сидевших за столиком поднялись, и Хонда не сразу сообразил, в чем дело. Оказалось, Кэйко и Йинг Тьян встали, чтобы вместе пойти попудрить носик, а Кацуми просто встал из уважения к поднявшимся женщинам. Потом Кацуми снова сел, и мужчины впервые остались вдвоем. Мужчина пятидесяти восьми лет и юноша двадцати одного года, слушая музыку и глядя на танцующих, потеряли нить беседы и молчали, будто не замечая друг друга.
- Очень привлекательна, - неожиданно слегка хриплым голосом проговорил Кацуми.
- Понравилась?
- Меня всегда влекут вот такие очень смуглые, маленькие, но с красивым телом, те, что не сильны в японском. Есть в них эдакое… У меня к ним какой-то особый интерес.
- Вот как?
С каждым словом антипатия к собеседнику росла, но Хонда внимательно, с мягкой улыбкой слушал.
- А что ты думаешь по поводу тела вообще? - на этот раз спросил Хонда.
- Да, я как-то не задумывался. Вы о сексе? - легкомысленно отозвался юнец и немедленно поднес к сигарете Хонды дорогую зажигалку "Данхилл".
- Представь, что ты держишь в руке кисть винограда. Если сильно сжать, раздавишь ягоды. Но если сжать осторожно, то в пальцах останется удивительное ощущение сопротивления натянутой кожицы. Вот это ощущение и есть то, что я называю телом, плотью. Понимаешь?
- Вроде бы понимаю, - подкрепляя уверенность воспоминаниями, изо всех сил желая выглядеть взрослым, многозначительно отозвался студент.
- Это следует понять. Поймешь, и хорошо, - сказал Хонда и оборвал разговор.
Потом Кацуми пригласил Йинг Тьян танцевать. Когда они после трех танцев вернулись, Кацуми с невинным видом сказал Хонде:
- Я сейчас вспомнил, что вы мне говорили о винограде.
- Что такое? - сразу заинтересовалась Кэйко. Слова потонули в оглушительном грохоте музыки.
Танцующая Йинг Тьян! Хонда не умел танцевать, но ему не надоедало просто наблюдать за ней. С танцующей Йинг Тьян спадали оковы жизни в чужой стране, в танце проявлялась ее истинная натура, гибко поворачивалась тонкая шея (ее шея и лодыжки были тонкими и легкими), под развевавшейся юбкой, как две высокие пальмы на видном издалека острове, двигались на носочках красивые ноги, постоянно сменяли друг друга истома и живость тела, чередовались быстрые движения, и при улыбке, которая не сходила с ее лица во время танца, смеющийся рот и сверкание белых зубов Хонда видел и тогда, когда, послушная движениям рук Кацуми, который кружил ее в танце, она оказывалась к Хонде спиной.
34
В обществе стали обнаруживаться явные признаки нестабильности.
Первого мая произошли волнения перед императорским дворцом. Полиция открыла огонь по толпе, волнение усилилось. Группа демонстрантов из шести-семи человек опрокинула и подожгла автомобиль американцев. Атакам подверглись полицейские на мотоциклах - брошенные мотоциклы поджигали. В упавшего в ров американского моряка, как только он показывал из воды голову, кидали камни, он не смог выплыть и утонул. В разных местах на площади перед дворцом пылал огонь. Тем временем штаб-квартиру Союзного совета в Хибии и другие важные здания охраняли шеренги американских солдат, держащих наперевес винтовки с примкнутыми штыками.
Это были не просто беспорядки. Чувствовалось, если так пойдет дальше, то в будущем страну ожидают сильные потрясения.
Хонда, который первого мая не был в своей конторе, не видел этого собственными глазами, но обо всем слышал по радио и прочитал в газетах. Он решил, что дела обстоят серьезно. Во время войны Хонда ко всему относился скорее безучастно, теперь же он не мог игнорировать того, что происходит в обществе. Его беспокоил закон о видах собственности, и он подумал, что в свете дальнейших событий ему нужен основательный совет друга, который консультировал бы его по финансовым делам.
На следующий день, не в силах усидеть дома, Хонда вышел прогуляться. Летнее солнце заливало светом старые кварталы, в округе ничего не изменилось. Избегая чопорных магазинов, где продавались кроме всего прочего и книги по праву, он зашел в книжный магазин, витрина которого пестрела журналами. По многолетней привычке прогулка для Хонды означала посещение книжного магазина.
Ряды знаков на корешках сразу утешили душу. Здесь было собрано все, обращенное в мысль, идею. Человеческие страсти и политические волнения, превратившись в печатные знаки, в молчании лежали на полках. Здесь можно было найти все - от вязания до международной политики.
Хонда не понимал, почему его душа успокаивается, когда он приходит в книжный магазин, можно сказать только, что посещение книжных магазинов вошло в привычку чуть ли не с детских лет. Ни у Киёаки, ни у Исао такой привычки не было. А что это вообще такое? Это не то, что у Стефана Малларме, которому для душевного покоя нужно было постоянно собирать мир и который упрямо не желал признавать реальность, если она не была запечатлена в письменных знаках, Хонда же считал, что если каждый факт выражен и мир целиком представлен в прекрасной книге, то он не опоздает и всегда успеет в этот мир окунуться.
Вот так. Вчерашние события закончились. В этом мире нет бутылок с горючей смесью. Нет ярости. Нет насилия. Нет даже далеких отблесков текущей крови. Послушные граждане с детьми выискивают модные книги, полная женщина в свитере цвета молодой травы с хозяйственной сумкой недовольно спрашивает, не появился ли новый номер женского журнала. Ваза с ирисами в глубине магазина - увлечение хозяина - стояла под написанной на цветной бумаге, заключенной в рамку фразой, явно невысокого литературного достоинства: "Чтение - багаж нашей души".
Хонда, проталкиваясь между посетителями, обошел тесный магазин в поисках чего-нибудь интересного и оказался возле полки с популярными журналами. Здесь стоял молодой человек в спортивной рубашке, по виду студент, он внимательно читал какой-то журнал. Необычная сосредоточенность, с которой он смотрел не отрываясь на одну и ту же страницу, издалека привлекала внимание. Подойдя к молодому человеку справа, Хонда без всякого умысла скользнул глазами по той странице, на которую смотрел юноша.
Перед глазами была плохо отпечатанная, какого-то голубоватого цвета фотография обнаженной женщины - она была связана и сидела на стуле боком. Молодой человек, не отрывая глаз, смотрел на эту страницу, держа журнал в левой руке.
Однако Хонда, оказавшись рядом, обратил внимание на неестественность его позы - тот словно застыл, линия затылка, профиль, глаза - все напоминало скульптуру с египетских барельефов. И тут Хонда увидел, что рука юноши, засунутая в правый карман брюк, безостановочно совершает энергичные движения.
Хонда сразу ушел из магазина. Долгожданная прогулка была испорчена.
"Почему он занимался этим на глазах у всех? Может, у него нет денег, чтобы купить журнал? В таком случае мне следовало бы молча купить ему журнал. Почему я этого сразу не сделал. Следовало бы, не колеблясь, дать ему денег".
Но, пройдя не больше чем расстояние между двумя телеграфными столбами, Хонда изменил свое мнение:
"Нет, вряд ли дело в этом. Если бы он так хотел получить тот журнал, то мог бы купить его, заложив хотя бы вечное перо - денег вполне хватило бы".
Почему Хонда не должен был покупать журнал? Воображение Хонды разыгралось. Он близко принял к сердцу то, что касалось незнакомого ему юноши.
Возвращаться с такими мыслями домой и встречаться с женой было неприятно, поэтому Хонда решил пойти кружным путем и, не сворачивая у методистской церкви, двинулся по улице дальше.