Перебирая фотографии, я задержался на серии под условным названием "Лилиан в разных стадиях раздетости". Вот стягивает джинсы, вот сняла свитер, вот стоит в узеньких белых трусиках и короткой комбинашке, а вот и она отброшена в сторону. Несколько фото ню. На одном смеющаяся Лилиан смотрит в камеру, голова запрокинута назад, маленькие грудки почти незаметны, в отличие от торчащих сосков, бедра вперед, руки лежат на ляжках так, что кустик черных волос оказался в белоснежном обрамлении больших и указательных пальцев. На другом снимке, все так же заразительно смеющаяся, она стоит к фотографу спиной, полуобернувшись назад, одно бедро выше другого, - классическая поза модели с настенного календаря. Она явно получала удовольствие, демонстрируя свои прелести.
- Ого! - вырвалось у меня. - Я и не знал, что ты снимаешь "нюшек".
- Мы собирались пойти поужинать, и Лилиан решила переодеться. Чтобы не прерывать разговор, я последовала за ней в спальню и, когда она начала раздеваться, щелкнула ее несколько раз. Это произошло само собой, я ничего не планировала заранее.
- И она не возражала?
- По-моему, по ней этого не скажешь.
- Тебя это завело?
- А ты как думаешь! Я же не деревянная.
- И что было потом? Вы переспали?
- Ну, нет. Я девушка благовоспитанная.
- Не хочешь - не говори. На мой взгляд, против ее чар трудно устоять - как мужчинам, так и женщинам.
- Я и не отрицаю, что была возбуждена. Если бы Лилиан сделала первый шаг, возможно, между нами что-то и произошло бы. Я никогда не спала с женщиной, но в тот день была к этому близка. Во всяком случае, тогда я впервые об этом подумала. Но Лилиан просто выпендривалась перед камерой, и дальше стриптиза дело не пошло. Мы с ней дурачились и хохотали как ненормальные.
- И что, ты показала ей эту записную книжку?
- После ужина в ресторане. Лилиан долго ее листала, но так и не смогла сказать, кому она принадлежит. Кому-то из клиентов, это однозначно. Именем Лили она пользовалась исключительно в рабочие часы. Это было все, что мне удалось из нее выжать.
- Уже кое-что.
- Да, но это еще не значит, что они встречались. Он мог быть потенциальным клиентом. Кто-то, довольный ее услугами, предположим, дал ее имя своему знакомому. Так, по цепочке, Лилиан обзаводилась новыми клиентами. Короче, человек записал в книжку ее телефон, но еще не успел ей позвонить. Как, впрочем, и тот, кто этот телефон дал. Проститутки буквально "идут по рукам", от одного к другому, как рябь по воде. Некоторые мужчины держат про запас парочку таких имен - вдруг жена уйдет или гормоны разыграются.
- Или окажешься проездом в чужом городе.
- Вот-вот.
- И все-таки Лилиан дала тебе зацепку. Если раньше найти владельца записной книжки было не легче, чем иголку в стоге сена, то теперь у тебя появился реальный шанс.
- Наверно, ты прав, но все обернулось по-другому. Разговор с Лилиан опрокинул все мои планы.
- Она не захотела дать тебе имена своих клиентов?
- Нет, ну что ты. Если бы я попросила, она бы мне не отказала.
- Так в чем же дело?
- Сама не знаю, как это произошло, но постепенно мой план начал принимать совсем другие очертания. Это не была ни ее, ни моя инициатива. Идея словно витала в воздухе, и наша неожиданная встреча просто помогла ей материализоваться. Мы обе были в такой эйфории, что уже плохо соображали. Надо понимать степень нашей близости когда-то. Закадычные подруги, ближе, чем родные сестры. Мне казалось, я знаю Лилиан, как саму себя, - и что же? Через пять лет я узнаю, что самый близкий мне человек - продажная девка! Меня это вышибло из седла. Ужасное состояние, как будто тебя предали. А при этом - не знаю, как тебе объяснить, - я ей завидовала. Лилиан нисколько не изменилась. Все та же классная девчонка. Сумасшедшая, своенравная, своя в доску. Она не считала себя ни шлюхой, ни падшей женщиной, ее совесть была чиста. Что меня больше всего поразило в ней, так это абсолютная внутренняя свобода, она живет по собственным правилам и плевать хотела на мнение окружающих. Мне тоже случалось далеко заходить - взять хотя бы такие мои проекты, как "Новый Орлеан" или "Голая девица", когда я раз за разом раздвигала границы, проверяя, на что способна, - но рядом с Лилиан я казалась себе сухарем или жалкой девственницей, не знающей жизни. Я слушала ее, а про себя думала: "Она может, а я что, хуже?"
- Ты шутишь?
- Подожди, дай закончить. Все не так просто. Когда я рассказала Лилиан о записной книжке и предполагаемых интервью, она пришла в восторг и тут же предложила свою помощь. Ей захотелось самой, вместо меня, разыскать и опросить всех этих людей. Она ведь актриса, и желание выступить в моей роли ее раззадорило. Она сразу же загорелась моей идеей.
- Вы поменялись местами, я правильно понял? Лилиан уговорила тебя махнуться?
- Никто меня не уговаривал. Это было наше общее решение.
- Но…
- Никаких "но". С самого начала мы были на равных. Между прочим, это решение изменило ее жизнь. Один из адресатов этой записной книжки стал ее мужем.
- Чем дальше, тем чуднее.
- Да уж. Лилиан с моей камерой пошла по адресам, и пятый не то шестой из тех, с кем она познакомилась, сделал ей предложение. Я знала, что записная книжка таит в себе какую-то историю, но это была ее, а не моя история.
- И ты видела этого человека? Она его не придумала?
- Я была свидетельницей в мэрии на их регистрации. Насколько мне известно, Лилиан ничего не сказала ему об источнике своих заработков, да и зачем ему знать, правда? Они живут в Калифорнии в Беркли. Он преподает в колледже. Отличный парень.
- А у тебя как тогда сложилось?
- Не так гладко, прямо скажем. В день, когда Лилиан отправилась с моей камерой на первое интервью, к ней должен был прийти постоянный клиент. Утром он ей звонит, чтобы подтвердить время, а в ответ слышит, что у нее заболела мать и свидание отменяется. Правда, есть подруга, готовая ее подменить, так что если он не против… в общем, что-то в этом духе, подробности я уже не помню. Лилиан расхвалила ему меня до небес, и после легкого нажима он согласился. И вот сижу я в ее квартире и жду звонка в дверь, чтобы отдаться мужчине, которого я в глаза не видела. Наконец приходит этот Джером, такой сорокалетний коротышка, лапы в черной щетине, зубы желтые. Что-то по торговой части. Спиртное, компьютеры - неважно. Сразу видать, пунктуальный. Ровно в три - звонок. Увидев его, я сразу поняла, что ничего не получится. Будь он хоть чуточку привлекательней, я бы, может, и собралась с духом, но этот красавчик сразу отбил у меня всякую охоту. Он, видимо, куда-то торопился и поглядывал на часы, всем своим поведением давая понять, что мы должны сделать это по-быстрому. Я прошла с ним в спальню и разделась - что мне еще оставалось? - а сама лихорадочно ищу какой-нибудь выход. Одно дело исполнять стриптиз в баре, и совсем другое - стоять в чем мать родила перед этой низкорослой обезьяной. Я не могла заставить себя посмотреть ему в глаза. "Из этого фиаско надо попытаться извлечь хоть какую-то выгоду", - подумала я, вспомнив про вторую камеру, спрятанную в ванной комнате. Извинившись, я уединилась в санузле, оставив дверь слегка открытой, отвернула оба крана на полную мощность, взяла заряженный фотоаппарат и начала его снимать. Позиция была идеальная. Лежа на спине и глядя в потолок, Джером приводил свое ружьецо в состояние боевой готовности. Зрелище одновременно отталкивающее и комическое, так что камера пришлась весьма кстати. Я собиралась отщелкать по крайней мере десяток кадров, но он вдруг сорвался с кровати и так шустро подскочил к ванной, что я не успела захлопнуть дверь. Увидев меня с камерой, он пришел в ярость. Совсем зашелся. "Ах ты, сучка! - орет. - Решила меня шантажировать? Хочешь разрушить мою семью?" Выхватил камеру - и шварк о край ванны. Я попыталась выскользнуть, но он рванул меня к себе и давай лупить по чему ни попадя. Ужас. Голый бычок охаживает голую бабенку в будуаре из розового кафеля. И все это с криками и пыхтением. Один из ударов меня вырубил. Он свернул мне челюсть, в придачу к парочке сломанных ребер и поврежденной кисти, не говоря уже о синяках. Я угодила на десять дней в больницу, а потом еще полтора месяца ходила со специальной шиной. Еще немного - и этот шибздик меня бы прикончил.
* * *
Три года, предшествовавшие нашей с ней встрече у Сакса, Мария обходилась без мужчин. Это не было сознательным воздержанием, скорее реакцией организма на страшное потрясение, и она долго не могла прийти в себя. Но речь не только о физическом унижении, а еще и об ударе по самолюбию. Впервые в жизни ее подвергли экзекуции. Она слишком много себе позволила, и последовавшая за этим расплата заставила ее по-другому взглянуть на себя. Доселе она могла пойти на любую авантюру, совершить самый невероятный поступок или выходку. Она же сильнее всех. Остальное человечество подвержено несчастьям и стихийным бедствиям, только не она. Какие иллюзии! Оказывается, она слабая, со своими страхами и комплексами, - словом, такая же уязвимая и растерянная, как все вокруг.
Три года ушло на то, чтобы войти в норму (насколько это возможно), и на момент нашей встречи Мария более или менее была готова высунуть нос из своей раковины. То, что она предложила свое тело мне, чистой воды случай, хотя сама она с такой интерпретацией не согласна и настаивает на том, что могла выбрать только меня и никого другого. То есть я ее приворожил. Смешно! Я был "еще одним" в ряду мужчин, такой же подпорченный товар, и, если в тот момент по какой-то причине она выбрала меня, будем считать, что мне повезло. Она сразу установила правила, которым я старался следовать неукоснительно, охотно угождая ее внезапным требованиям и прихотям. Я согласился, что мы не будем проводить вместе больше одной ночи; что я никогда не обмолвлюсь при ней о других женщинах; что она не станет знакомить меня со своими друзьями; что мы будем хранить наш роман в тайне от окружающих. Все эти ограничения меня не тяготили. Я встречался с ней в самых неожиданных местах (возле касс метро, на ипподроме у тотализатора, в туалете ресторана), я ел вместе с ней продукты одной цветовой гаммы. Для Марии все было игрой, постоянной импровизацией, и любую, даже самую несусветную идею стоило, по ее мнению, осуществить хотя бы раз в жизни. Мы занимались любовью раздетые и одетые, в темноте и при свете, дома и вне дома, на кровати и под кроватью. Мы облачались в тоги, шкуры и взятые напрокат смокинги. Мы притворялись незнакомцами и супругами. Мы играли в "медсестру и врача", "официантку и клиента", "студентку и преподавателя". Пожалуй, все это отдавало детством, но Мария относилась к подобным спектаклям всерьез - не как к отклонениям от нормы, а как к экспериментам или, лучше сказать, способам исследования изменчивой человеческой природы. Будь она более легкомысленной, вряд ли я сумел бы так долго ей подыгрывать. За это время у меня были другие женщины, но только Мария что-то для меня значила, и из них всех только она по сей день рядом со мной.
В сентябре семьдесят девятого кто-то наконец купил наш дом в деревне, и Делия с Дэвидом, вернувшись в Нью-Йорк, поселились в бруклинском районе Коббл-Хилл. Для меня это было и хорошо и плохо. С одной стороны, я мог чаще видеться с сыном, а с другой - стали неизбежными контакты с моей пока еще женой. Хотя бракоразводный процесс был в самом разгаре, у Делии вдруг появились сомнения, и она предпринимала завуалированные, слабые попытки вернуть меня. Если бы не Дэвид, я без труда отбил бы все эти атаки, но своим отсутствием я принес ему страдания и теперь казнил себя за его ночные кошмары, его приступы астмы, его частые слезы. Вина - мастер уговоров, и Делия инстинктивно нажимала на нужные точки. Так, после посещения одного своего знакомого она рассказала мне, что Дэвид забрался к нему на колени и спросил, правда ли, что тот будет его новым папой. В том, как Делия заговорила об этом, не было ничего нарочитого, она просто делилась своей озабоченностью, но после каждой такой истории я все больше увязал в зыбучих песках раскаяния. Мне совсем не хотелось к ней возвращаться, но ради ребенка, видимо, следовало вернуться, даже если мы разведемся. Интересно, что, ставя его благополучие выше собственного, я целый год как ни в чем не бывало развлекался с Марией Тернер и иже с ней, отгоняя от себя все мысли о будущем. А потом напоминал себе: личное счастье - побоку, ты отец, на тебе лежат обязательства, которые превыше всего.
От роковой ошибки, как я понял гораздо позже, меня спасла Фанни. После Уоррик-стрит, где у меня кончилась аренда, я перебрался на квартиру в Бруклине, всего в каких-нибудь шести-семи кварталах от Делии. Так получилось. Манхэттенские цены кусались, а все дома по другую сторону Гудзона почему-то оказывались в непосредственной близости от моей жены. В результате я снял обшарпанную "двушку" в районе Кэрролл-Гарденс, дешевую, а главное, с двумя кроватями - для меня и для Дэвида. Теперь он проводил со мной две-три ночи в неделю - уже хорошо, если бы не опасное соседство Делии. Стоило мне снова оказаться в ее орбите, как я в очередной раз дал слабину. На мою беду, Мария уехала из города на пару месяцев, а Сакс отправился в Лос-Анджелес писать сценарий по "Новому колоссу" - независимый продюсер, купивший права на экранизацию, пригласил его в Голливуд поработать вместе с профессиональным сценаристом. К этому я еще вернусь, а пока хочу сказать, что я остался в Нью-Йорке один, без всякой поддержки. На кону стояло мое будущее, и мне позарез нужен был человек, с которым я бы мог посоветоваться.
В один из таких дней мне позвонила Фанни и пригласила на ужин. Я ожидал, что это будет обычная вечеринка, но оказался единственным гостем. Вот так сюрприз. За все годы знакомства мы никогда не оставались вдвоем - разве что Бен на пару минут мог отлучиться из комнаты, - и разговоры всегда были общие, втроем. Я к этому привык и другой ситуации себе не представлял. Фанни давно превратилась для меня в недосягаемый идеал, поэтому казалось естественным, что мы с ней общаемся не напрямую, а через посредников. Мы друг другу явно симпатизировали, но при этом в ее обществе я чувствовал себя немного не в своей тарелке. От внутреннего зажима я вдруг распоясывался, рассказывал дурацкие анекдоты, каламбурил невпопад - словом, чтобы скрыть свою растерянность, изображал из себя рубаху-парня. Мне самому было стыдно. Я ведь не весельчак и не балагур и больше ни с кем не позволяю себе такого. Я не мог не понимать, что создаю ложное впечатление о себе, но только в этот вечер я понял, почему так маскировался в ее обществе. Есть вещи, о которых опасно даже помыслить.
Она встретила меня в белой шелковой блузке, загорелую шею украшало ожерелье из белого жемчуга. Она заметила, что я озадачен отсутствием других гостей, но никак это не прокомментировала - дескать, нет ничего странного, могут же старые друзья поужинать вдвоем. С ее стороны, возможно, это так и выглядело, но никак не с моей. Я спросил, не связано ли ее приглашение с необходимостью обсудить что-то важное. Оказалось - нет. Ей просто захотелось меня увидеть. После отъезда Бена она много работала и вчера утром, проснувшись, подумала, что хорошо бы нам увидеться. Вот и все объяснение. Она соскучилась и позвала меня в гости.
Мы начали с аперитива в гостиной - и, разумеется, с Бена. Я сказал о письме, которое получил от него неделю назад, а Фанни упомянула об их недавнем телефонном разговоре. Она не верила в реальность киношного проекта, но Бену за сценарий хорошо платили, а деньги никогда не бывают лишними. В их вермонтском доме давно пора менять крышу, пока она не обрушилась. Поговорили о Вермонте, а может, о ее музее, уже не помню. Но когда мы сели за стол, речь уже шла о моей книге. Дело подвигается, сказал я, но медленнее, чем прежде, так как несколько дней в неделю я полностью посвящаю сыну. Живем как два старых холостяка: ходим по квартире в разношенных тапочках, по вечерам философствуем у камелька с бренди и сигарой.
- Холмс и Ватсон, - заметила она.
- К этому идет. Правда, беседы в основном вертятся вокруг подгузников, но со временем, не сомневаюсь, темы расширятся.
- Менять подгузники - в жизни бывают вещи и похуже.
- Бывают, а разве я жалуюсь?
- Ты уже познакомил его со своими подружками?
- Например, с Марией?
- Например.
- Хотел познакомить, но все как-то не складывается. Наверно, не так уж я этого хочу. Боюсь, она его только озадачит.
- А что Делия? Встречается с другими мужчинами?
- Думаю, да. В свою личную жизнь она меня особенно не посвящает.
- И правильно делает.
- А может, я ошибаюсь. Мой переезд в их район, кажется, ее очень обрадовал.
- Господи, уж не поощряешь ли ты такие настроения?
- Трудно сказать. Во всяком случае, заводить другую семью я пока не собираюсь.
- Питер, не надо жертвовать собой ради сына. Вернешься к ней, потом возненавидишь себя за это. Превратишься в старого брюзгу.
- Уже понемногу превращаюсь.
- Глупости.
- Нет, я стараюсь держаться, но, когда ты заварил такую кашу, трудно относиться к себе без иронии.
- Это чувство ответственности тебя разрывает.
- Когда я один, говорю себе, что должен был остаться с ними. Когда я у них, говорю себе, что должен уйти.
- Это называется "амбивалентность".
- В том числе. Если ты настаиваешь на этом термине, я не возражаю.
- Или, как говаривала бабушка моей матери: "Твой отец был бы замечательным, если бы он был другим человеком".
- Ха!
- Вот именно. Целая сага о душевной боли и страданиях в одном предложении.
- Брак - это трясина. Самообман длиною в жизнь.
- Просто ты еще не встретил "ее". Наберись терпения.
- Ты хочешь сказать, я не знаю, что такое настоящая любовь. А когда узнаю, жизнь откроется мне по-новому. Спасибо на добром слове. Ну а если не случится? Что, если моему пасьянсу не суждено сойтись?
- Сойдется, даю гарантию.
- Почему ты так уверена?
Фанни, помедлив, положила столовые приборы и, подавшись вперед, взяла меня за руку.
- Ты ведь меня любишь?