- Еще бы.
- И всегда меня любил, правда? С тех пор, как увидел, да? Любил все эти годы и продолжаешь любить?
Потупив от смущения глаза, я осторожно высвободил руку.
- Это что, исповедь под дулом пистолета?
- Я это к тому, что ты сделал неправильный выбор.
- Тебе напомнить? Ты была замужней женщиной и потому не входила в список кандидаток.
- Я не говорю, что ты должен был именно на мне жениться. Просто ты не должен был жениться на Делии.
- Фанни, по-моему, ты ходишь кругами.
- А по-моему, все предельно ясно. Ты просто не хочешь меня понять.
- В твоих рассуждениях есть маленький изъян. Да, женитьба на Делии была ошибкой. Но тот факт, что я люблю тебя, еще не означает, что я могу полюбить кого-то другого. Может, ты для меня единственная в своем роде? Вопрос гипотетический, но существенный. Если это так, то все твои рассуждения лишаются смысла.
- Питер, в жизни все сложнее.
- А как же вы с Беном? Хочешь сказать, что ты исключение из правил?
- Не хочу.
- А это как прикажешь понимать?
- Неужели я должна для тебя все разжевывать?
- Прости, но что-то я запутался. Если бы передо мной сидела не ты, а другая женщина, я бы решил, что меня пытаются соблазнить.
- А ты бы возражал?
- Фанни, что ты такое говоришь! Ты замужем за моим лучшим другом.
- Бен тут ни при чем. Это касается только нас с тобой.
- Еще как при чем.
- А что, по-твоему, Бен делает в Калифорнии?
- Пишет сценарий для фильма.
- Пишет сценарий для фильма и трахает девушку Цинтию.
- Я тебе не верю.
- А ты позвони ему и спроси, чтобы развеять все сомнения. Так прямо и спроси: "Фанни говорит, что ты трахаешь девушку Цинтию, это правда, старик?" Он ответит без околичностей, не сомневаюсь.
- Зря мы затеяли этот разговор.
- А заодно поинтересуйся ее предшественницами. Грейс, Норой, Мартиной, Валери. Это первые имена, которые пришли мне в голову, но, если ты дашь мне минуту на размышление, я продолжу список. Питер, твой лучший друг - первостатейный блядун. А ты не знал?
- Нехорошо так о нем говорить.
- Я просто излагаю факты. Ты думаешь, он это делает втихаря? Так вот, я в курсе. У него полная свобода действий. Как и у меня.
- Зачем тогда жить вместе? Если все это правда, почему вы не разведетесь?
- Потому что мы любим друг друга.
- Слушая тебя, этого не скажешь.
- И тем не менее. Такой уж у нас уговор. Чтобы удержать Бена, я должна была предоставить ему свободу.
- То есть он развлекается на стороне, пока ты сидишь на привязи и ждешь возвращения блудного мужа. Хороший уговор, нечего сказать.
- Хороший - потому, что я на это пошла и потому, что он меня устраивает. Пусть я не часто пользовалась своей свободой, у меня ее никто не отнимал, я могу ею воспользоваться в любой момент.
- Например, сейчас.
- Вот твой шанс, Питер, осуществить мечту. И не думай о том, что предаешь Бена. Это касается только нас с тобой.
- Ты уже говорила.
- Может, теперь мои слова лучше до тебя доходят. Не страдай на пустом месте. Хочешь меня - возьми.
- Так просто?
- Так просто.
Ее уверенность в своей правоте обескураживала, не укладывалась в голове. Не будь я так огорошен, я бы просто встал и ушел, но какая-то сила прижала меня к стулу. Слов не было. Разумеется, я ее хотел. Она это всегда чувствовала и вот вывела меня на чистую воду, грубо и без обиняков предложив то, о чем я мог только втайне мечтать. Я не узнавал ее. Другая Фанни. Другой Бен. Этот короткий разговор перевернул все мои представления о мире.
Фанни снова взяла мою руку, и, вместо того чтобы отговаривать ее от ошибки, я смущенно улыбнулся. Видимо, расценив мою улыбку как акт капитуляции, она, не говоря ни слова, обошла стол, уселась на меня верхом и прижалась всем телом. Наши рты сами раскрылись, и языки зашныряли в них юркими ящерками. Так целуются подростки в машине на заднем сиденье.
* * *
Это продолжалось около трех недель. На следующий день я снова увидел прежнюю Фанни, загадочный островок покоя. Она, конечно, уже не была для меня такой, как раньше, но бесшабашность и агрессия, поразившие меня накануне, исчезли бесследно. Постепенно я начинал привыкать к нашим новым отношениям, к приливной волне желания. Бен сидел в своем Голливуде, а я, если у меня не было Дэвида, проводил ночи в его постели, с его женой. Я считал само собой разумеющимся, что мы с Фанни не расстанемся, даже если это поставит крест на моей дружбе с Саксом. Но до поры до времени я держал свои мысли при себе. Я был захвачен всеми этими переживаниями, и не хотелось торопить события. Так, во всяком случае, я объясняю свое молчание. Что касается Фанни, то ее, кроме следующей нашей встречи, кажется, ничто не интересовало. Мы предавались любви молча и яростно, до полного изнеможения. Мне нравились ее томность и податливость, гладкость ее кожи и то, как она закрывала глаза, стоило мне поцеловать ее в шею. О большем, в первые недели, я и не мечтал. Я жил ради этих прикосновений, ради тихой горловой музыки и выгибающейся в моих руках спины.
Я представлял себе Фанни в роли приемной матери моего сына. Представлял дом, в котором мы будем жить вдвоем до конца наших дней. А также бурные сцены с Саксом, прежде чем все это станет возможным. Не исключено - дойдет и до драки. Я был ко всему готов, и даже рукопашная с закадычным другом меня не пугала. Вытягивая из Фанни подробности семейной жизни, я ждал жалоб, которые бы оправдали меня в собственных глазах. Если он плохой муж, значит, мои планы отнять ее у Бена имели под собой моральные основания. Я не краду у него Фанни, я ее спасаю, и моя совесть чиста. Наивный, я не понимал простой вещи: семейные разборки могут быть проявлением любви. Фанни страдала от распутства мужа, романы Сакса на стороне причиняли ей боль, но вместо ожидаемых обвинений в его адрес я слышал лишь мягкие упреки. Рассказывая мне о его женщинах, она облегчала душу; согрешив сама, терпимей относилась к его прегрешениям. Справедливость - в принципе "зуб за зуб". Жертва превращается в палача, и чаши весов приходят в равновесие. Я много чего узнал от нее о Саксе, но ожидаемых козырей на руки так и не получил. Скорее, ее откровения произвели обратный эффект. Однажды, услышав от Фанни некоторые подробности о его тюремном заключении, я понял, что Сакс не раскрыл мне и половины всех ужасов - избиения без поводов, угрозы и преследования, возможно, даже изнасилование. Как я мог после этого испытывать к нему неприязнь! Сакс глазами Фанни оказался фигурой куда более сложной и мятущейся, чем я себе представлял. Мой друг был не только ярким талантом, этаким живым фейерверком, но еще и человеком скрытным, умевшим держать язык за зубами. Как я не искал повода на него ополчиться, он остался мне так же близок, как и прежде. Что, в свою очередь, никак не повлияло на мои чувства к Фанни. При всем ореоле окружавших ее двусмысленностей, я любил ее без всяких оговорок. Она первая бросилась мне на шею, и чем крепче я сжимал ее в своих объятиях, тем меньше понимал, кого держу.
Наш роман продолжался ровно столько, сколько отсутствовал Бен. За пару дней до его возвращения я наконец поинтересовался нашими планами. Фанни ответила, что мы можем продолжать встречаться как ни в чем не бывало. Я сказал, что это невозможно, она должна уйти от Бена и переехать ко мне. Ложь - не для нас. Мы должны все ему сказать, поскорей разобраться и подумать о женитьбе. Но это не входило в планы Фанни. Как же я был слеп! Настолько не понимать близкого человека!
У нее и в мыслях не было уходить от Бена. При всей любви ко мне.
Разговор, бесконечный и мучительный, напоминал карусель: мы ходили кругами, повторяя одни и те же аргументы и ни на йоту не приближаясь к компромиссу. Со слезами на глазах каждый умолял другого проявить благоразумие, уступить, взглянуть на ситуацию его глазами, но все без толку. Это был кошмар, катастрофа. Она отказывалась бросать Бена, а я не соглашался быть третьим и повторял "всё или ничего". Я слишком ее любил, чтобы согласиться на крохи. В моем представлении не заполучить ее всю, и душу и тело, значило остаться ни с чем, у разбитого корыта. Чем, кстати, и кончилось: я остался на бобах, и наш роман оборвался на полуслове. Впоследствии я, конечно, сильно пожалел о своей категоричности и не раз корил себя за упрямство, но это был тот случай, когда сказанного не воротишь.
Поведение Фанни и по сей день для меня загадка. Кто-то скажет, что она просто пустилась в загул, пользуясь отсутствием мужа. Но если все дело в сексе, то при чем тут я? Уж меня-то, близкого друга Бена, следовало обходить за версту. Возможна другая версия: это была такая месть, она выбрала меня, чтобы поквитаться с мужем. Но подобное объяснение кажется мне поверхностным, оно предполагает цинизм, которым Фанни никогда не отличалась, и к тому же сразу возникает масса новых вопросов. А может, она настраивалась на разрыв, а потом испугалась. Классический пример слабоволия. Но как это увязать с тем, что за три недели она не выказала ни малейших колебаний, ни тени сомнения или раскаяния? Вплоть до нашего решающего разговора я и предположить не мог, что она не собирается уходить ко мне.
Наш роман оборвался резко и бесповоротно, и этому я нахожу только одно объяснение: Фанни с первой минуты знала, что именно так все закончится. Правда, это противоречит ее словам и действиям на протяжении трех недель. Так что, внеся ясность, я тут же оказываюсь перед другой неопределенностью. Словом, загадка остается.
Нет, не все так мрачно. Несмотря на грустный для меня финал, было и хорошее, и сегодня мне видится то время как поворотное в моей биографии. Прежде всего, я отказался от мысли вернуться в семью. Фанни открыла мне глаза на бессмысленность этой затеи. И потом, благодаря ей я познакомился с Айрис. Если бы не она, моя жизнь сложилась бы иначе - в худшую сторону, разумеется. Все кончилось бы горечью, о которой Фанни предупреждала меня в нашу первую ночь. Переболев любовью к ней, а затем влюбившись в Айрис, я тем самым исполнил ее же тогдашнее предсказание. Не в этом ли и заключался смысл трех недель? Не этот ли тайный мотив звучал во время нашего короткого и бурного романа? На первый взгляд полный бред, но, в отличие от прочих версий, он не противоречит фактам. Одним словом, Фанни бросилась в мои объятия, чтобы спасти меня от самого себя, не дать мне вернуться к Делии. Мыслимо ли так далеко зайти ради другого? Если да, то действия Фанни следует расценить как экстраординарные, чистейшей воды самопожертвование. Из всех возможных вариантов, которые я перебрал в уме за прошедшие годы, он мне больше всего по душе. Даже если моя догадка не верна, мне приятно допустить, что она может быть верна. Одиннадцать лет спустя это все ставит на свои места.
Я сразу решил: с Саксом, когда он вернется в Нью-Йорк, никаких контактов. Скажет ему Фанни про нас или не скажет, как я смогу смотреть ему в глаза? Мы всегда были друг с другом честны и откровенны, и сейчас вешать ему лапшу на уши я не собирался. Фанни ни в чем не признается - так он по моему лицу все сам прочтет. Или он знает правду, и тогда мое молчание оскорбительно. Или он ничего не знает, и тогда каждая минута для меня пытка. Ничем хорошим это в любом случае не кончится, так что видеться нам ни к чему.
Я писал роман, опекал Дэвида и ждал приезда Марии. В обычных обстоятельствах Сакс позвонил бы мне на второй или на третий день. Я ждал в любую минуту его звонка и рассказа о голливудских приключениях. Но прошло три дня и еще три, и стало ясно, что Фанни открыла ему нашу тайну. Иного объяснения у меня не было. Из чего следовало: дружбе конец, больше я его не увижу. На седьмой или восьмой день, когда я уже начал свыкаться с этой мыслью, зазвонил телефон, и в трубке раздался голос Сакса, веселого, балагурящего как ни в чем не бывало. Я пытался попасть ему в тон, но от неожиданности у меня это плохо получалось. Голос у меня дрожал, и говорил я невпопад. Он пригласил меня на домашний ужин. Я отговорился и сказал, что завтра перезвоню и мы что-нибудь придумаем. Не перезвонил. Через пару дней Сакс вновь напомнил о себе и опять был весел, как в лучшие времена. Я попробовал отбояриться, но на этот раз номер не прошел. Он позвал меня в ресторан на ланч, и, пока я соображал, как отказаться, с языка уже слетело "о'кей". Через два часа мы должны были встретиться в маленьком ресторанчике "У Костелло" на Корт-стрит, неподалеку от моего дома. Если я не приду, он просто нагрянет ко мне. В общем, моя нерешительность обещала мне дорого обойтись.
Когда я вошел в многолюдный ресторан, Сакс уже сидел в дальнем закутке, с головой погрузившись в разложенную на столе "Нью-Йорк таймс" и рассеянно стряхивая пепел на пол. На дворе восьмидесятый год - кризис с заложниками в Иране, зверства "красных кхмеров" в Камбодже, война в Афганистане. Калифорнийское солнце высветлило волосы Сакса, а на посмуглевшем лице проступили веснушки. По сравнению с нашей последней встречей он выглядел отдохнувшим. Интересно, подумал я, как скоро он меня заметит. Чем раньше это произойдет, тем труднее будет разговор. Сразу поднимет голову, значит, нервничает, - верный признак, что Фанни все ему рассказала. Если же так и не оторвется от своей газеты, значит, спокоен, - то есть, скорее всего, не в курсе. Каждый мой шаг вроде бы подтверждал первую версию: Сакс пребывал в неведении, еще ничего не зная о моем предательстве. Я дошел до закутка, а он так и не поднял головы.
- Загар у вас, мистер Голливуд, что надо, - сказал я.
Пока я протискивался на сиденье напротив, Сакс несколько секунд оторопело смотрел на меня и лишь затем улыбнулся. Казалось, он меня не ждал и мое появление в ресторане явилось для него полнейшей неожиданностью. Разумеется, это было бы чересчур, и я успел подумать, что он просто сделал вид, будто его отвлекли. Если так, то газета была всего лишь прикрытием. Он машинально переворачивал страницы, уставившись в них невидящим взглядом, и ждал, пока я подойду.
- Ты тоже неплохо выглядишь, - заметил он. - Холода, похоже, тебе не во вред.
- После зимы в Вермонте это тропики.
- И чем ты тут занимался, пока я терзал в Голливуде свою книгу?
- Ты - свою, я - свою. Каждый день я приближаю катастрофу на несколько абзацев.
- Далеко продвинулся?
- Одиннадцать глав из тринадцати. Конец уже просматривается.
- Когда думаешь закончить?
- Даже не знаю. Месяца через три-четыре. Может, быстрее, а может, наоборот. Лучше не загадывать.
- Надеюсь, дашь мне прочесть.
- Спрашиваешь! Ты будешь первым, кому я покажу рукопись.
Официантка подошла взять заказ и прервала наш разговор на середине. С тех пор как я поселился в этом квартале, я частенько заходил сюда пообедать, и официантка меня знала. Эта дружелюбная толстуха в светло-зеленой униформе, с седыми волосами, завитыми мелким бесом, умело лавировала между столиками. Из завитков выглядывал желтый карандаш. Писала она другим, торчавшим из кармана передника, а этот носила, гак сказать, на всякий пожарный. Сейчас уже не вспомню ее имя, меня же она называла "дружок" и всегда останавливалась поболтать о том о сем - пустячок, а приятно. Хотя в тот день я был не один, между нами завязалась обычная беседа, о которой я упоминаю только для того, чтобы стало понятней состояние Сакса. Он не вставил ни единой реплики (случай небывалый), и не успела официантка отойти от столика, как он тут же продолжил разговор с прерванного места. Только тут я осознал степень его волнения. К еде он практически не притронулся, пил кофе и курил сигарету за сигаретой, а бычки гасил в мокром блюдце.
- Работа - вот что важно, остальное ерунда, - произнес он, сложив газету и бросив ее рядом на сиденье. - Я хочу, чтобы ты знал.
- Ты это к чему? - спросил я, хотя сразу все понял.
- К тому, чтобы ты не занимался самоедством.
- А почему я должен заниматься самоедством?
- Вот именно. - Сакс вдруг расплылся в улыбке, почти блаженной. - Но, зная тебя, боюсь, что именно этим ты и занимаешься.
- Ты, кажется, решил сегодня говорить загадками.
- Питер, расслабься. Фанни мне все рассказала. Не переживай.
- Что она тебе рассказала? - задал я глупейший вопрос. Его невозмутимость почти лишила меня дара речи.
- Про то, что случилось в мое отсутствие. Удар молнии. Ахи и трахи. Со всеми подробностями.
- Даже так? Ничего не оставив для воображения?
- Можно и так сказать.
- И что дальше? Сейчас ты мне вручишь визитную карточку и предложишь связаться с твоими секундантами? Стреляться надо, разумеется, на рассвете, и место должно быть соответствующее. Например, Бруклинский мост или монумент героям Гражданской войны на Гранд-Арми-Плаза. В эпической декорации. Два маленьких человечка на фоне огромного неба, вороненая сталь пистолетов поблескивает в лучах восходящего солнца. Что скажешь, Бен? Такой вариант тебя устраивает или ты предпочитаешь американский стиль? Расквасить мне нос и вразвалочку выйти из салуна? Как скажешь. Выбор за тобой.
- Есть еще один вариант.
- Еще один! - Я медленно закипал, продолжая ерничать. - Вот уж не предполагал, что у нас такой богатый выбор.
- Богаче, чем ты думаешь. Мой вариант самый простой. Мы съедаем наш обед, я расплачиваюсь, и мы расходимся по домам.
- Плохой вариант. Где драма, где конфликт? Мы должны открыть карты. Если мы просто разойдемся, я почувствую себя неудовлетворенным.
- У нас нет повода для ссоры, Питер.
- Еще как есть. Я сделал твоей жене предложение. Если это не повод, значит, ни один из нас не достоин ее.
- Тебе непременно надо облегчить душу? Валяй, я готов тебя выслушать. Но, ей-богу, в этом нет необходимости.
- Это впрямую коснулось тебя, и ты так спокоен? Преступное безразличие.
- Это не безразличие. Просто рано или поздно это должно было случиться. Я же не слепой. Знаю, какие чувства ты испытываешь к Фанни. И всегда испытывал. У тебя это на лице написано.
- Инициатива исходила не от меня. Если бы не Фанни, ничего бы не было.
- А я тебя и не виню. На твоем месте я бы тоже не устоял.
- Это еще не значит, что я поступил правильно.
- Правильно, неправильно… Так устроен мир. Мы заложники своей стрелялки, и никуда нам от этого не деться. Иногда мы пытаемся бороться с собой, но это борьба с предрешенным исходом.
- Как это прикажешь расценивать? Как признание вины? Или ты хочешь сказать, что ты невиновен?
- Невиновен в чем?
- В том, о чем мне рассказывала Фанни. Твои левые заходы. Твои романчики на стороне.
- Она тебе про это рассказывала?
- В подробностях. Бесконечная телетайпная лента с именами, датами, описаниями партнерш и так далее. На меня это, признаюсь, произвело сильное впечатление. Я увидел тебя в совершенно новом свете.
- Не стоит быть таким доверчивым.
- То есть Фанни лжет?
- Скорее, она не в ладах с правдой.
- Не вижу разницы. Ты просто формулируешь иначе.
- Речь о другом: Фанни свято верит во все, что она себе придумала. Она уверена, что я ей изменяю, и разубедить ее в этом невозможно.
- А на самом деле ты ей не изменяешь?