* * *
По плану Бориса Лена должна была дать таблетку Петру Степановичу на подъёме на переходный мостик, а если он её не примет, остановиться на мостике, якобы, в ожидании Бориса, и снова настаивать на том, чтоб он её принял. И Лене пришлось настаивать, так как Пётр Степанович сразу от неё отказался:
– Нет, Леночка, спасибо, я не люблю все эти средства.
– Пётр Степанович, ну это же не помешает, – стала настаивать Лена. – Говорят, это очень хорошее средство…
– Кто говорит? Уж наверняка не тот, кто жуёт эту дрянь. Я и Вам не советую.
Лена заволновалась, – "Вот гад, не берёт", – а они уже на мосту, уже Пётр Степанович нетерпеливо посмотрел на свои часы и огляделся по сторонам. Напротив, прижавшись к стенке, стояла пожилая женщина-попрошайка в старом затасканном пальто и линялой вязаной шапочке. Она равнодушно смотрела на Лену и Воротникова.
– Петь, – снова пустилась в атаку Лена, – это же "Антиполицай", он уничтожает все запахи изо рта.
Пётр Степанович грустно улыбнулся. – Спасибо, не надо.
– Ну, сейчас подойдёт Борис Аркадьевич и поймёт, что мы с тобой выпивали, мне достанется, он стал такой ревнивый.
– Леночка, да я не буду на него дышать. Да и потом, почему он должен сразу думать, что мы пили с Вами, может, я по жизни такой выпивший.
– Пётр Степанович, ну, пожалуйста.
На лице Лены было такое убитое выражение, как если б от того, возьмёт он эту таблетку или нет, зависела её жизнь. Причём выражение это было не наигранным, сейчас, действительно, ей было очень нужно, чтоб он взял таблетку, и не просто взял, а положил в рот под язык, как то предусмотрено инструкцией. Пётр Степанович сдался:
– Ну, давайте!
Он взял таблетку, огляделся по сторонам, ища Бориса, и, не найдя, сунул её в рот и начал говорить:
– Что-то Борис Аркадьевич за…
Фразу он не договорил, отпал на стену, рядом с которой они стояли и, шаркаясь по ней спиной, сполз на пол. Лена выхватила из его безжизненной руки портфель и сделала движение бежать в ту сторону, куда наказал бежать Борис, но, встретилась с настороженным взглядом поднимающегося на мостик брюнета, развернулась и понеслась в другую сторону.
– Стойте! Держите её! – крикнул брюнет, кинувшись за Леной. Навстречу Лене лилась толпа, но никто сознательно её не задерживал, а даже напротив, все расступались, уступая ей дорогу. Но всё-таки задержка Лены произошла, по причине встречи её с потоком людей, сошедших с поезда. Мужчина-брюнет догнал её и схватил за рукав.
– Вы отняли у человека портфель! Пойдёмте…
– Пусти, чурка! – завизжала Лена.
– Молодой человек, отпустите женщину! – вмешалась оказавшаяся рядом пожилая женщина. – Что Вы её держите, мешаете проходу. Выясняйте свои отношения в другом месте.
– Позовите милицию, – попросил мужчина её, – это воровка!
– Хам, пусти! – визжала Лена, стараясь заглушить его слова.
– Милиция, милиция, – закричала пожилая женщина, – тут обижают девушку!
Милиционер оказался рядом. Увидев в брюнете лицо кавказской национальности, он шустро подскочил и, не обращая внимания на слова мужчины, который пытался доложить о случившемся, потребовал:
– Ваши документы!
Повторил ещё раз:
– Документы предъявите!
Брюнет ослабил хватку, чтоб достать из нагрудного кармана документы. Воспользовавшись этим, Лена вырвалась и, больно толкнув свою защитницу, пустилась наутёк.
– Гражданочка, задержитесь, – крикнул милиционер, когда Лена уже влетала в вагон поезда.
* * *
Лена, вырвавшись из рук "чурки", как она мысленно назвала Ашота Нукзаровича, с краденым портфелем не сразу пошла к себе домой, где по уговору её должен был поджидать Борис, а вышла из метро и пошла в ближайший подъезд соседнего дома, который не просматривался из окон её квартиры, с целью изучить содержимое портфеля. В портфеле лежали какие-то документы, ручка "Паркер", дорогой футляр для очков с очками в позолоченной оправе, чётки из тёмного дерева, два аккуратно сложенных и упакованных в целлофановый пакет носовых платка, газета и в отдельном кармашке – деньги. Денег было двести пятьдесят долларов и три тысячи рублей. Деньги Лена переложила в уже проверенное место – загнутый широкий манжет своего пиджака, повертела в руках ручку, но не взяла, вспомнив, что именно на таких мелочах попадаются люди, что ей было известно по детективным фильмам и книгам.
* * *
Борис видел, как Лена с Петром Степановичем сошли на перрон, как стали подниматься на мостик. Сделав дело, Лена должна была сбежать с мостика опять в ту же сторону, это ему было нужно для того, чтоб он мог её видеть, но вот уже прошло полчаса, а Лены всё не было.
"Что там, – нервничал Борис, – неужели я проглядел её, да вроде, нет, смотрел внимательно. А если что-то случилось, и эту дуру взяли, она же может всё завалить, тогда всё пропало".
От неопределённости и щемящих душу подозрений у Бориса закружилась голова, зашумело в ушах, ноги его стали подкашиваться. На непослушных ватных ногах он сделал спасательный шаг к столбу и прижался к нему спиной.
"Спокойно, спокойно, Борис, – успокаивал он себя, – всё будет хорошо. Наверное, этот гад не заглатывает таблетку, и Лена вынуждена висеть с ним на мосту, а может…" Мысли его снова стали рисовать картину задержания Лены. Усилием воли Борис почти отогнал эти мысли и стал успокаивать себя. "А может, она, дура, всё перепутала и умчалась в другую сторону, а я стою здесь как дурак. Может, дело уже сделано, и она сидит дома и ждёт меня, чтоб получить свои пятьсот баксов. Интересно, а где она хранит свои деньги?"
Не раз Борис, живя время от времени у Лены, делал попытки найти то место, где она прячет деньги, но так и не нашёл. Наверное, в квартире есть какой-нибудь тайник. Стены в квартире толстые дореволюционной постройки. Борис ещё раз мысленно прошёлся по квартире Лены, прикидывая, где может быть сооружён тайник, обозначил несколько возможных мест, но все они им уже были проверены, значит, должно быть ещё какое-то другое.
Это отвлечение вернуло Бориса к жизни. Он постоял ещё минут пять и пошёл на мостик. На случай, если клиент жив и дожидается его, у Бориса тоже была сделана заготовка: он отдаёт ему половину, соврав, что вторую вытащить не удалось, получится только завтра, и Лена продолжит "свою работу", сев клиенту на хвост. На этот случай тоже был разработан план: Лена приглашает Петра Степановича к себе на "День рождения" и действует по обстоятельствам вплоть до того, что спаивает его и пьяному подсовывает таблетку. Но дело должно быть сделано сегодня, а то завтра придётся отдавать и вторую половину, а Борис уже выстроил планы, как ею распорядиться.
По дороге к мостику у Бориса мелькнула мысль, что было бы лучше, если б он сумел вытащить не половину, а только треть или, ещё лучше, только четверть суммы. Эта мысль и раньше постоянно крутилась в его голове, но он чего-то опасался, хотя сейчас с каждым шагом он всё больше сожалел о своей нерешительности.
Подъём по лесенке на каждую последующую ступеньку давался Борису всё с большим трудом. Наконец он сумел обозреть площадку мостика: ни Лены, ни Петра Степановича на мостике не было.
"Ушли! Сговорились! Предала! – мелькнуло в голове Бориса. "Я ж ведь знал, что предаст, вот сволочь!" – думал он о Елене.
* * *
Он звонил Лене, но, не ожидая её услышать, был захвачен врасплох.
– Лен, ты? – удивился он.
– А кто же ещё?
– Ты когда вернулась?
– С полчаса назад. А ты где? Мы же договорились…
– Да, да. Ты одна?
– А с кем же?
– Где он?
– Кто, клиент? Наверное, в морге.
– Я серьёзно.
– и я серьёзно. Гони мои пятьсот!
– Да, да, еду, – соврал Борис, так как ехать ему было уже никуда не нужно, он стоял у её дома.
"Неужели всё получилось, – ликовал Борис. – Я – миллионер! Жаль, что три миллиона рублей, а не долларов".
* * *
Лена не хотела рассказывать Борису о том, что её чуть было, не схватили, но когда Борис стал её упрекать в том, что она, дура, не смогла выполнить всё так, как было велено, она, обиженная, созналась:
– Я чуть не попалась, а ты! Какой-то чурка увидел, как клиент окочурился, а я вытащила из его рук портфель. Знаешь, как покойник уцепился за свой портфельчик, я еле-еле отодрала, ну а этот усёк, и как заорёт – "Держите её, воровка!". Куда я, по-твоему, должна была бежать? – Прямо в его растопыренные лапы? Естественно, я побежала в другую сторону.
– Не догнал? – нетерпеливо спросил Борис.
– Нет, – соврала Лена, зная, что если она скажет правду, Борис рассердится и, чего доброго, скостит сумму, а то и вовсе придумает какую-нибудь причину не платить. Борис облегчённо вздохнул, но всё же продолжил свои расспросы:
– А этот чурка видел, как ты давала клиенту таблетку?
– Нет, – он появился уже, когда я отнимала у покойника портфель. Кстати, я еле-еле его уговорила принять эту таблетку, не берёт ни в какую и всё. Надо что-то другое придумать, не жуют твои клиенты эту пакость.
– Ну и как ты его уговорила?
– Сама не знаю, как. Пустила в ход всё своё очарование.
– Хмм, – криво ухмыльнулся Борис, подумав, – "Ну и дураки же эти мужики. Уж если я чего не захочу, ни одна дрянь меня не уговорит".
– Дура, – начал сочинять Борис, – если б ты побежала в нужную сторону, тебя б подстраховали мои ребята.
Борис был доволен своей выдумкой, сказанное придавало ему значимость и выставляло Лену виноватой. Не отдавая себе в том отчёта, Борис любил винить Лену, упрекать в чём-нибудь. – А так ты засветилась. Теперь могут начать копать.
Сказав это, он вдруг понял смысл сказанного и очень обеспокоился: – "А ведь могут. Надо бы…" Борис стеснялся думать дальше, но мысль обладает таким качеством, что она чаще всего неподвластна мыслящему её. Она звучит где-то в сознании сама по себе не зависимо от желания человека. И сейчас мысль Бориса додумалась сама:
– "… избавиться от Ленки". Сразу же возник вопрос, как это сделать, и Борис начал прокручивать в голове варианты, не исключая и вариант с таблеткой.
– Ну, ты же ничего не говорил мне о своих ребятах, – возмутилась Лена.
– Тебе это не нужно было знать.
– Но дело-то я сделала, давай, гони мои баксы!
– Ленок, не гони коней, – ответил Борис, доставая из портфеля бутылку виски, и, увидев на столике две рюмки, недопитую бутылку коньяка, распечатанный шоколад и две недопитые чашки кофе, поморщился. Лена перехватила его взгляд и тут же принялась всё убирать.
– Знаешь, – говорила она на ходу, – а этот козёл не хотел даже выпивать, попросил себе кофе.
Борис стоял с бутылкой в руке и ждал, когда освободится стол. Лицо его было напряжено, он думал, думал о том, как поступить с Леной.
Выпив, Борис, чувствуя ожидание Лены, полез в нагрудный карман и достал из него пять новеньких стодолларовых купюр.
– Возьми, малышка, ты заслужила.
Лена взяла деньги и вышла с ними из комнаты.
Снова Борис остался наедине со своими мыслями. Как скоро приедут родственники этого Воротникова, как объяснить любопытным, откуда появились деньги, что отвечать родственникам покойного, если будут звонить, и много других вопросов роилось в голове Бориса. Почти на все вопросы у него был заготовлен ответ, но всё то, что было связано с Леной, вызывало тревогу. Почему за ней помчался чурка, чурки сами в Москве гонимы, может, это её выдумка. Интересно, видел ли её кто здесь с клиентом, не встретился ли ей кто из знакомых.
С появлением Лены Борис снова начал свои расспросы: не видел ли её кто у дома, не звонил ли куда-нибудь от неё Воротников, чем они занимались, о чём говорили. Лена не стала признаваться, что у дома встретилась с соседкой, ответила, что Пётр Степанович от неё никому не звонил, конечно же, не призналась она и в том, что дала ему, якобы свой телефон. Лена рассказала Борису полуправду, по возможности приукрашивая свои старания. Наконец, ей надоели его расспросы, и она заявила, кокетливо скривив губки:
– Боря, ты стал таким занудой! Я-то думала, мы с тобой сегодня отдохнём, может, сходим куда…
"Она права, надо отдохнуть", – решил Борис и потянулся к ней с поцелуем. То ли от выпитого, то ли от возбуждения Лена разрумянилась, глаза её расширились и заблестели, взгляд стал рассеянным. Борис почувствовал, что сейчас он сумеет быть на высоте. Сказав Лене несколько ласковых слов, он быстро уговорил её перейти в спальную, там грубыми неловкими движениями раздел её, швырнул на кровать, и, упиваясь своею силой, которую чувствовал сейчас как никогда, набросился на Лену. Лена обожала такого Бориса. Ей нравилось испытывать боль вперемешку с истомой. Когда Борис был в силе, он не щипался, не пихал её, он делал почти всё так, как ей нравилось. Как и в случаях своей слабости в силе Борис свирепел, но эта свирепость в корне отличалась от той злой свирепости, которая была присуща ему слабому, эта свирепость, по мнению Лены, была сродни свирепости хищников, и Лена, ощущая своей плотью силу и свирепость Бориса, свирепела сама. Подобно хищнице она начинала рычать, не понимая сама, рвётся ли это рычание из её гортани самопроизвольно, или она рычит специально, так как, в действительности, рычание само рвалось из груди, а она, помогая природе, ещё его и озвучивала, как могла. Борису это нравилось. В сущности, именно этим своим рычанием Лена и вытаскивала его как мужчину. За годы Борис так привык к этому, что с другими женщинами у него почти ничего не получалось. И нельзя сказать, что он был совсем бессилен, но всё действие происходило слабо и меланхолично, не принося особого удовольствия ни ему, ни партнёрше. С Леной же Борис мог повториться несколько раз, вот и сейчас он сумел это сделать три раза, хотелось и ещё, но день уже был на истёке, а ему ещё надо было определить портфель.
* * *
Пропавший у покойного портфель, по мнению Бориса, был очень кстати, пусть родственники его и сослуживцы думают, что деньги пропали в портфеле. Если что, он скажет, что дал Воротникову деньги в баксах, в баксах они как раз умещаются в портфель, и скажет, что сам видел, как Воротников убирал их туда. Как поступить с портфелем, Борис уже решил. Хоть сам до портфеля без перчаток он и не прикасался, он тщательно обтёр его, стирая следы Лены, и спросил, не лазила ли она в него. Лена ответила, что нет, не лазила, полагая, что Борис хочет знать, не взяла ли она что-нибудь из него, ну а раз не лазила, значит, ничего и не брала. Борис не очень-то ей поверил, но обтирать внутри портфеля ничего не стал, не оботрёшь же бумагу. Вечером от Лены Борис проехал с портфелем до студенческого общежития, находящегося на окраине города, и оставил портфель на лавочке у подъезда. Портфель подобрал студент, поздно возвращавшийся со свидания. Он с опаской заглянул в него, не бомба ли, и, убедившись, что чисто, взял портфель и с заметно поднявшимся настроением влетел по ступенькам на крыльцо и скрылся за замызганной дверью. Наутро студент уже шёл в институт с новым элегантным портфелем вместо затёртого рюкзака со сломанной молнией.
* * *
Ашот Нукзарович был москвичом в пятом поколении, но, имея презентабельную внешность и красивые ярко выраженные черты дагестанца, он привлекал внимание красоток и милиции города. Внимание первых доставляло Ашоту Нукзаровичу мало хлопот и даже приятно щекотало его самолюбие, но вот внимание вторых досадовало его. Как и многих других людей московский закон, позволяющий милиционерам безосновательно останавливать любого человека с целью проверки документов, который, в основном и распространялся-то на лица кавказской национальности и вряд ли служил наведению порядка, а, скорее всего, пополнению личного бюджета сотрудников правоохранительных органов и ряда городских структур, больно бил по его самолюбию. Каждый раз после проверки его отпускали, иногда даже извинялись перед ним, но каждый такой раз портил ему настроение. Пылкий и добрый по натуре, даже в свои сорок два года Ашот Нукзарович оставался максималистом, человеком нетерпимым к несправедливости и злу.
– А Вы случайно не из одной с ней шайки? – ехидно щуря глаза, спросил Ашота Нукзаровича в отделении милиции человек в гражданской одежде, хотя показания его совпали с показаниями женщины-попрошайки.
– Да Вы что, зачем бы я стал её ловить? – возмутился Ашот Нукзарович.
– Ну, мало ли, может, в том портфеле ценные бумаги или деньги были, которые Вы хотели присвоить себе.
– Да я случайно оказался свидетелем! – вскакивая со стула, возмутился Ашот Нукзарович.
– Ладно, не горячитесь. Сядьте! – прикрикнул человек в гражданской одежде, – Разберёмся, кто Вы, свидетель или соучастник. Так как, говорите, она выглядела?