* * *
Едва попав в свою квартиру, Борис кинулся к тайнику на кухне, искусно устроенному за полочкой с кухонными принадлежностями. В тайнике ровной невысокой стопочкой лежали деньги. Борис вынул их, пересчитал как заправский счетовод и снова убрал на место, положив рядом вторую такую же стопочку. Переобувшись, вымыв руки, поставив кипятиться чайник и сделав ещё несколько незначительных мелочей, Борис снова вернулся к тайнику. На этот раз он вынул обе стопки денег, пересчитал их и положил перед собой на стол. Он привыкал к ним, к деньгам, к своим деньгам. Теперь их надо было суметь уберечь. Борис задумался.
Завтра или послезавтра будут наверняка звонить родственники или те, кто был в одной упряжке с Петром Степановичем по бизнесу, а может даже и другие, но тут Борис всё продумал, он знает, что будет говорить, как будет говорить, как будет держаться. Как объяснить любопытным появление денег, он тоже знает, уже подготовился к этому, но всё-таки есть, есть гнилое звено в цепочке его плана – это Ленка. Ведь проболтается когда-никогда, может это ему, человеку с деньгами, будет уже и не страшно, но зачем эта грязь, а вдруг он захочет заняться политикой, в политику уж лучше войти "чистеньким". С Ленкой надо что-то делать. Собственно, известно что, вопрос, как и когда. Эта мысль всё с большей силой давила на Бориса. С полчаса просидел Борис за столом, вперившись взглядом в кучу денег и даже не шевелясь, как если б выполнял команду "Замри!" детской игры "Замиралки".
* * *
Наутро в банк звонила жена Петра Степановича, она же его партнёр по бизнесу, Людмила Анатольевна. Звонила из Воркуты. На этот раз Борис решил не оттягивать разговоры, а сразу соединяться, чтобы меньше светиться на работе.
Людмила Анатольевна представилась как жена покойного Воротникова.
– Простите, кто Вы? – рисуя голосом крайнее удивление, переспросил Борис.
– Воротникова Людмила Анатольевна – жена, нет, теперь уж должно быть вдова Воротникова Петра Степановича. Вы его знаете, вернее, знали. Он должен был встретиться с Вами вчера.
– Ах, Пётр Степанович, ну как же мы с ним вчера встречались. – и, перебивая Людмилу Анатольевну, пытавшуюся ему задать какой-то вопрос, голосом, содержащим нотки удивления и трагизма, спросил:
– Пётр Степанович умер? Что с ним? – получилось очень натурально.
– Да, Борис Аркадьевич, он умер. Отравлен таблеткой "Антиполицай".
– Да что Вы?! Кем отравлен?
– Это-то я и хотела бы узнать, – с укором в голосе ответила Людмила Анатольевна.
– Вы меня об этом спрашиваете? – с негодованием и испугом в голосе задал свой вопрос Борис.
– Нет, нет, Борис Аркадьевич. Спрашивать сейчас об этом Вас или кого-либо бесполезно, ведь даже если б Вы отравили Петра Степановича, Вы б никогда в этом не признались, так ведь?
Борис выдержал паузу и заговорил:
– Мне понятно Ваше горе, Людмила Анатольевна, но я думаю, у Вас нет даже оснований, задавать мне такой вопрос.
– Ну, я ж его и не задала. Я хочу Вас спросить о другом, Вы когда в последний раз встречались с Петром Степановичем?
– Вчера! – выпалил Борис, и понял, что его ответ прозвучал очень поспешно, и уже более уравновешенно он добавил, – утром я виделся с ним.
– Где?
– В метро.
– На какой станции?
– На станции "цветной бульвар".
Борис не любил однозначных предложений, тем более, однозначных вопросов, требующих однозначных коротких ответов, не дающих возможности обдумать что-либо. Под нажимом вопросов Людмилы Анатольевны он чуть было не назвал станцию метро "Китай-город", хотя им давно, ещё при разработке плана, была выбрана для ответов станция "цветной бульвар".
– Он получил то, что должен был получить?
– А как же! Я ему всё передал. Он при мне положил это в свой портфель, знаете, кажется, такой коричневый…
– Понятно…
– А что, в портфеле нет?
– Портфеля нет.
– Вот как?
Борис усиленно стал вспоминать, спрашивал ли он её, как погиб Пётр Степанович, надо ли спрашивать её, как это запланировано, об аварии. Ах, да, она же сказала, что он отравлен. Значит, надо спросить, кто отравил, спрашивал, может спросить, где.
В это время Людмила Анатольевна озвучивала свой очередной вопрос.
– Скажите, а он был один?
Борис ждал этот вопрос, но до сих пор не решил, как ему на него ответить, и вдруг решился:
– Нет… Знаете, с ним была красивая молодая блондинка.
Прилагательные "красивая и молодая" больно задели Людмилу Анатольевну, и это вывело её из себя.
– Понятно, – злобно выдохнула она, забыв об имеющихся к Борису других вопросах, и простилась с ним.
Борис задумался – "Откуда ей известно, что он отравлен? Она же звонит из Воркуты, а уже всё знает… неужели так быстро сделали экспертизу, и ведь таблетку-то правильно назвала. Как она сказала, связалась с криминалистами? Или она этого не говорила.
Там или здесь, в Москве? Неужели у неё такие связи? Да, хваткая баба. С Кашиным всё прошло гладко, а эта стервозь может наломать дров".
Других звонков Борису в этот день по поводу Петра Степановича не было. Это несколько успокоило его. Анализ своего разговора с Людмилой Анатольевной тоже его удовлетворил. "Вроде нигде не прокололся. И очень хорошо, что сказал о блондинке, пусть эта вдовушка исходит ревностью, это её рассредоточит, а то вон как рьяно взялась допрашивать. И если станут копать под Ленку, концы совпадут, а её надо кончать".
* * *
Вечером Борис поджидал Лену на лестничной площадке, хотя у него был ключ от её квартиры. Месяц назад, когда Борис решил зацепиться за Беллу, после короткого объяснения с Леной он вернул ей ключ от её квартиры, но на всякий случай, без её ведома, оставил себе его копию. Сейчас ему не хотелось светиться перед соседями, но и не хотелось обнаруживать Елене, что у него есть от её квартиры ключ.
Лена удивилась ему.
– Ты? Входи.
Долго в квартире висел невысказанный Леной вопрос, зачем он пришёл, а Борис всё не объяснялся. Наконец, когда, приготовив нехитрый ужин, Лена пригласила его на кухню, Борис начал свой спектакль.
– Лен, ты такая уютная, – сказал он, хватаясь за её свободную руку. Лена насторожилась. Предчувствие подсказывало ей, что ему что-то от неё нужно.
– Может, выпьем? – предложил он.
– У меня нет ничего, – ответила Лена, хотя всегда имела в доме что-нибудь из спиртного, и Борис знал это. Лена знала, что Борис не пьёт, а так, "марается", а пить одной не хотелось: поздно уже, да завтра ей надо было хорошо выглядеть, она готовилась к фотопробам.
– У меня есть, – охотно отозвался Борис и для убедительности добавил, – мне презентовали коньяк.
Сегодня Борис задумал сделать дело, то есть кончить Лену. По его плану надо было Лену напоить, а потом пьяной сунуть ей в рот таблетку с начинкой, предварительно дав ей потрогать упаковку, а самому на ней отпечатков не оставлять, и с отпечатками её пальцев оставить упаковку тут же рядом с покойной. Выглядеть всё должно натурально. Отравительница раскаялась и отравилась сама. Мотив отравления, ну, может, всё те же деньги. Куда она их дела, а хоть бы и проиграла в казино, у покойной не спросишь.
Но предварительно Борису хотелось выведать, где Лена хранит деньги. Для этого он решил якобы доплатить Лене. Причём на этот раз он решил деньги дать ей пьяной, полагая, что тогда, расслабленная, она понесёт их в тайник. А для этого он решил передать ей приличные деньги, считая, что ничем не рискует, ведь потом он всё заберёт назад.
Лена запьянела после четвёртой рюмки, зарумянилась, взгляд увлажнился и рассеялся, глазки заблестели, и Борис почувствовал сексуальное возбуждение. Сейчас, как и вчера он точно знал, что всё сможет, а тот раз… это просто случайность, просто он был перенапряжён, вернее, переутомлён. Борис смотрел на Лену и думал, что ему сделать в первую очередь, то ли дать ей деньги, чтоб она несла их в тайник, то ли заняться с ней сексом. Жадность взяла верх. Борис притянул к себе девушку и нежно заговорил:
– Ленок, ты хорошо поработала. Мы с тобой, – он специально произнёс местоимение "мы" и закрепил его словами "с тобой", – мы с тобой немного заработали. Я хочу дать тебе твою долю.
Лена насторожилась. "Да она ещё совсем трезва, – подумал Борис, наблюдая за ней, – наверное, я поторопился". Но отступать уже было поздно.
– Я не ослышалась, ты принёс мне мою долю? – спросила Лена.
– Да, дорогая, только давай сначала…
– Сколько? – прервала Лена. – Мне нужна тысяча, я хочу отдохнуть за бугром.
– Леночка, я принёс три.
Борис произнёс эти слова, а сам всё ещё не был уверен, что поступает правильно, сумеет ли ещё он их вернуть, но тут же себя успокоил, верну, ведь с ней пора кончать. Пряча волнение, Борис достал из своего кейса пачку денег, составленную им специально из крупных купюр, с тем, чтобы пачка не была особенно толстой, а значит, могла уместиться в тайник, ведь в противном случае Лена не понесла бы её в него. Он протянул деньги Лене, дал их ей, схватил её руку с деньгами, вывернул тыльной стороной и поцеловал.
– Ты у меня умница, – подкрепил он поцелуй словами.
Лена улыбнулась, небрежно бросила деньги на стол и потянулась за рюмкой.
– За это надо выпить.
Выпили. Борис, не выдержав, как бы, между прочим, бросил:
– Ты убери их.
– Зачем? Я хочу их видеть.
– Но ведь и я их буду видеть, а вдруг передумаю, – почти серьёзно заявил Борис.
– Ты можешь! – ехидно заметила девушка пьяным голосом, и это очень задело Бориса, хотя он знал, что она права.
– Да, я лучше их уберу, – сказала Лена, ловко соскребая деньги со стола. Она бросила Борису воздушный поцелуй и удалилась из комнаты. Борис напряг слух: идёт по коридору. Он не выдержал, вскочил, выглянул – зашла в туалет. Тайник в туалете? Может быть. Вышла из туалета, пошла в ванную. Надо проверить, с деньгами или без. Он спешно пошёл за ней. Лена мыла руки. Отлично, денег нет, значит, тайник в туалете. Борис, изображая жажду секса, впрочем, жажда действительно вдруг появилась, стал раздевать Лену.
– Малышка, я хочу. Рассматривая округлость груди Лены, Борис вспоминал острую грудь Беллы с волосками вокруг сосков. Не нравилась Борису грудь Беллы, да и сама-то Белла мало нравилась ему как женщина. Так, ухожена, намазана, но ведь всё не то. Вот уж правильно говорят "супружеский долг", с Беллой Борис всё исполнял по долгу, не то, что с Леной. И вдруг у Бориса мелькнула мысль, что теперь с деньгами, ему не обязательно жениться на Белле.
Удовлетворённая, Лена почти безжизненно лежала распластанная на покрывале с закрытыми глазами, но Борис чувствовал, что она не спит. Надо было, чтоб она допила бутылку коньяка, стала пьянее и уснула.
– Я приготовлю кофе, малышка, – сказал вставая Борис. Лена не пошелохнулась. Борис поспешно выскользнул из спальной, в это время зазвонил телефон. Борис поморщился, но трубку взял, намереваясь тут же опустить её на рычаг и отключить телефон, но любопытство взяло верх, а вдруг звонок как-то касается его. И он не ошибся, звонила Людмила Анатольевна – вдова Петра Степановича. Её голос вовсе не был голосом убитой горем вдовы, он нёс в себе злую энергию, враждебность.
– Алло, могу я слышать Бориса Аркадьевича?
– Да, я слушаю Вас, – быстро среагировал Борис.
– Борис Аркадьевич, простите, с Вами говорит Воротникова Людмила Анатольевна. Ваш номер был записан в книжке Петра. Я почему-то подумала, что это вовсе не Ваш номер.
– Понимаю. А Вы звоните из Москвы? – внутренне съёживаясь, спросил Борис.
– Да, я приехала забрать тело. Вы уж простите за поздний звонок. Днём я звонила, Вас не было.
– Да ничего, ничего. А что,… что-нибудь удалось выяснить, установить точную причину смерти Петра Степановича?
– Да она ж давно установлена, я сразу связалась с криминалистическим отделом. Таблетка, что была у него во рту, была отравлена. Борис Аркадьевич, я хотела Вас попросить, а Вы не могли бы подробнее описать ту блондинку.
– Которая была с ним?
– Да.
– Ну, понимаете, я могу, но только Вам, Людмила Анатольевна. Нигде я больше показаний давать не буду. Вы же понимаете, что операция, которую провёл Пётр Степанович, нелегальная, не совсем законная, и мне не хотелось бы страдать из-за этого.
– Да, да, я понимаю, только мне.
– Ну, знаете, – помня, как Людмила Анатольевна прошлый раз реагировала на его слова, Борис, желая вызвать к себе расположение этой женщины, придал голосу равнодушный даже пренебрежительный тон, – блондинка, как блондинка. Красивая, среднего роста, длина волос до плеч. На голове у неё ничего не было. Одета была в длинное чёрное пальто с белым отложным воротником, да,… обута она была тоже во что-то белое, вроде на ней были белые длинные сапоги, да ещё я заметил, у неё был белый зонт, ну, знаете, такой, клюкой, длинный, не складной. А…, чуть не забыл, – входил в раж Борис, вспомнив, что Лена, как правило, когда берёт с собой этот зонт, надевает на волосы как ободок солнцезащитные очки, в форме узкой полоски, действительно, больше пригодные для использования их в качестве ободка на волосы, – кажется, у неё в волосах был какой-то белый ободок, или очки в белой оправе, ну что-то, я не рассмотрел.
– Сколько ей примерно лет?
– Ну, думаю, девятнадцать-двадцать пять. Трудно сказать…, и ведь я особо не приглядывался. Эмм, и ещё! Я обратил внимание, у неё в руках был большой чёрный пакет, пустой вроде, может, на дне что лежало. Мне и бросился-то он в глаза потому, что был большого такого формата, несколько больше обычного, ну как для химчистки.
Борис закончил описание, но и Людмила Анатольевна молчала, тогда он добавил:
– Вот, пожалуй, и всё.
Вдруг Борис вспомнил, что в его планы входило ещё как-нибудь похоже на имя Лена назвать девушку, а он этого не сделал. Как бы услышав его мысли, Людмила Анатольевна сама спросила:
– А он Вам как-то её представлял?
– Нет, но он её как-то назвал по имени. То ли Леночка, то ли Лерочка, знаете, в метро так шумно, я не расслышал. Он просил её подождать минуточку, мы с ним чуть-чуть отошли в сторонку, я ему всё передал, вот и всё. Я ушёл. Да, тут же при мне он положил всё в портфель. Я, как он и просил, сделал ему всё по второму варианту.
– Так он что, не пересчитывал? – с нотками возмущения в голосе спросила вдова.
В ответ на это Борис позволил себе впустить в голос нотки возмущения, правда, гасимые им.
– Нет, Людмила Анатольевна, мы всегда с Вашим покойным супругом строили свои отношения на взаимном доверии, и ни разу у него не было ко мне претензий. И не только он, ещё ни один клиент нашего банка не жаловался. Мы бережём репутацию банка.
– Хорошо, – еле скрывая раздражение, прервала его Людмила Анатольевна, – а не могли бы Вы мне сказать, в каких именно купюрах это было и сколько.
– Нет! – жёстко ответил Борис. – Думаю, наш разговор, Елена Анатольевна, – он ошибочно назвал неправильно её имя, – слишком затянулся.
Но, тут же одумавшись, мало ли что может выкинуть эта стервозь, мягче и, даже натягивая в голос нотки добродушия, сказал:
– Я и сам того не знаю. Не я формировал сумму, на то у нас есть специальные люди. У меня свои функции – координационные. Так что, извините, здесь я Вам не смогу помочь.
– Вы уж меня извините, – неожиданно плаксивым голосом заговорила Воротникова, – у меня такое горе, иначе я б не стала Вас беспокоить.
– Да, да, – участливо отозвался Борис. – Примите мои соболезнования.
– извините, до свидания.
– Людмила Анатольевна! – как будто хватаясь за спасительную нить, выпалил Борис, а дальше заговорил виноватым просящим голосом. – У меня к Вам просьба, не могли бы Вы… – он замялся. – Я хотел Вас просить… Ну, Вы же понимаете, наши отношения с Петром Степановичем носили своеобразный характер, и мне хотелось бы, чтоб об этом никто не знал.
– Конечно, Борис Аркадьевич, понимаю. Покойной ночи.
Людмила Анатольевна положила трубку.
– Покойной, – процедил Борис, кладя трубку на рычаг. Машинально он поплёлся на кухню, сел за стол и стал думать.
"Какой прокол с телефоном вышел! Конечно, клиент списал его днём с аппарата", – сразу догадался Борис. Он даже пошёл, посмотрел на номер, зафиксированный на аппарате, вернулся и снова сел, снова задумался. "Хорошо ещё, что я оказался здесь, а то бы Ленка всё испортила. Эта вдовушка точно приняла бы её за любовницу своего муженька. Боже, она слишком активна: сразу добилась экспертизы, ну что такого, таблетка во рту покойного, а умер-то он, может от сердца. Да, у неё, видимо, связи… А связи откуда? Есть деньги, есть и связи. Ничего, скоро и у меня будут связи".
Борис вспомнил, как изменил к нему отношение Владлен Иванович, значит, изменят и другие. Он забежал мыслями в будущее, рисуя себя в кругу видных политиков, актёров, напомнил себе о необходимости начать распускать слух об упавшем как снег на голову наследстве, и снова вернулся к разговорам с Людмилой Анатольевной.
Борис скрупулёзно ворошил в памяти всё сказанное ею и им самим. Показалось, что нигде не прокололся, но беспокойство не пропадало, слишком уж активна была эта баба. В воображении Бориса стали возникать картины его задержания, его допроса, он даже представил себя в камере. Снова Борис стал искать проколы в своих действиях.
"Может, зря сказал вдове о блондинке? Да нет, раз её засёк и хач, то правильно. Так, я тогда назвал станцию метро "цветной бульвар", правильно, подальше от "Китай-города". Но почему именно эта станция, так было удобнее мне? Нет, лучше сказать, что я предложил для встречи наше метро – "Таганскую", а он просил лучше встретиться на "цветном", сказал, что там ему удобнее, и там малолюдно. Сказать, а кому я собираюсь говорить-то? Ей что ли опять? Неужели она снова мне будет звонить? Надо быть ко всему готовым".
Борис сидел за столом и, осторожно двигая по его гладкой поверхности кончиками пальцев банку с кофе, думал, вернее, пытался думать, то есть управлять мыслями, но мысли не управлялись, возникая то одна, то другая, цепляясь друг за друга, подтверждая, усиливая содержание предыдущей, или иногда напрочь отвергая его. В висках больно стучало. "Надо выпить", – подумал Борис и схватился за бутылку.
"На ней же остаются следы моих пальцев! – вдруг осенило его. – и на ней, и на банке, и на… Как же я кончу Ленку? Эксперты в два счёта докажут, что я пил с ней. А таблетки! Она же не оставила на них своих отпечатков". По плану Бориса вместе с кофе надо было дать Лене таблетки, чтоб она покрутила их в руках. Борис торопливо вынул из своего кейса упаковку таблеток, обёрнутую в носовой платок, и пошёл в спальную. Лена спала и тихонько сопела.
"Дрыхнет! – Борис безвольно опустился в кресло. – Что же делать? Эта стервозь, – он имел в виду Людмилу Анатольевну, – сломала весь мой план". Пробежав мысленно по плану, Борис наткнулся на пункт "деньги".