Чем-то он напоминал Акселя. Поговорить с ним было бы интересно. Но в тот день все шло кувырком. Особенно когда Олаисен открывал рот. Он говорил без умолку. Слова сыпались из него как горох. Что ж, пусть Ханна слушает, если ей это приятно.
- Фрёкен Ангер, вы очень музыкальны, - сказал Юлиус Линд. - Но иногда у вас бывает слишком сильный удар. Если хотите, я покажу вам после обеда, - милостиво пообещал он и повернулся к Ханне: - Какое красивое платье! Бьюсь об заклад, что вы сшили его сами! - Он пососал зуб, деликатно прикоснулся к руке Ханны и продолжал: - В Трондхейме дамы одеваются немного иначе. Но вы очаровательны в этом платье, фрёкен Ханна.
Из-за рук Олаисена и снисходительности Линда Вениамину расхотелось есть. К тому же он заметил, что Анна как будто всем телом улыбалась Олаисену.
Будь здесь Аксель, Вениамин отвел бы его в сторонку и сказал ему голосом господина Линда: "Красивое платье, ты не находишь?"
Аксель откинул бы голову и засмеялся своим булькающим смехом, похожим на бульканье в неполной пивной бочке. Но Аксель был далеко. Он держался за Динину юбку где-то в Берлине.
Вениамин знал, что от недосыпания появляется чувство одиночества. Но сегодня вечером жизнь решительно устроила против него заговор. И сверху, словно крышка, на всем лежала усталость.
Он опустошил свою рюмку.
Бергльот поспешила к нему с графином.
- Прикажете подать кофе и коньяк в курительную, господин доктор? - спросила она и тихо добавила: - И дамы пойдут туда?
Он тоже понизил голос и попросил ее почаще заглядывать к Карне. Потом с улыбкой обратился к гостям:
- Если дамы готовы терпеть дым в нашем обществе, сейчас в курительную подадут кофе.
У Анны пылали щеки. Она со смехом сказала, что он еще со студенческих времен должен помнить, как она любит курительные.
Вениамин отметил, что она говорит слишком громко.
Ханна милостиво кивнула. Близкая связь, которая, по-видимому, была между Вениамином и Анной в курительных комнатах Копенгагена, заставила вспыхнуть в ее зрачках яркие точки.
Олаисен засмеялся, сверкнув глазами:
- Значит, вы привыкли к табачному дыму еще в Копенгагене, фрёкен Анна? Это очень интересно…
Господин Линд встал и помог встать Анне, он что-то шепнул ей, отчего она стала еще красивее.
Олаисен тоже вскочил и помог Ханне, словно играл в новую для него, интересную игру.
Линд попросил пунша вместо коньяка. Если можно? И хорошо бы расположиться в беседке, а не в доме. Если можно?
- Там будет прохладно, - заметила Ханна.
Но Анна тоже предпочла беседку, и это решило все.
Пришлось Бергльот подать в беседку чашки и рюмки, горячий пунш и коньяк. Было уже девять вечера.
Дамы закутались в шали, расположились на принесенных для них подушках, и только после этого мужчины наконец раскурили сигары.
Вениамин извинился и ушел к Карне.
Цвет лица и пульс были у нее уже нормальные. Кожа - почти сухая.
Он потрогал ее руку, она схватила его за укушенный палец, причмокнула языком и вздохнула.
Вениамин почувствовал себя счастливым. Все постороннее исчезло. Он уже не мог вспомнить, что его огорчало.
В коридоре он разминулся с Бергльот, она несла поднос с посудой, волосы у нее растрепались. Она убирала в буфетной. Он тепло прикоснулся к ее плечу:
- Заглядывай к Карне… почаще. Мы будем в саду и обойдемся без тебя. Я оставил ее дверь приоткрытой. Только крикни, если что-то будет не так.
- Я не помню у нее такого сильного припадка, - Бергльот робко взглянула на него.
- Да, - согласился он.
И вдруг подумал, что только Бергльот говорила сегодня о Карне.
- Вы устали, господин доктор?
Что-то шевельнулось у него в груди. Застряло в горле.
Господи, подумал он, неужели достаточно такой малости? Нескольких слов, говорящих о том, что кто-то понимает, как ему дорог его ребенок.
Он взял из рук Бергльот поднос и отнес его на кухню. Она пришла, когда он пристраивал его на заставленный посудой стол.
- Не надо, господин доктор… Олине рассердится.
На столе стояла открытая бутылка мадеры. Вениамин налил две рюмки, протянул одну Бергльот, чокнулся с ней и крикнул в сторону комнаты Олине:
- За твое здоровье, Олине! И спасибо за обед! Ты ангел!
- Как все прошло? - послышалось оттуда.
- Прекрасно. Бергльот тоже ангел.
- Ей, бедняжке, сегодня досталось.
- Ничего, теперь отдохнет. - Вениамин просунул голову в дверь.
Олине возлежала в кровати по обыкновению с рюмкой в руке.
- Это разжижает кровь. - Она сконфузилась.
- Ты права! - засмеялся Вениамин и закрыл дверь.
Бергльот стояла у кухонного стола. Он подошел к ней:
- Очень устала?
Она подняла глаза и покраснела.
- Нет, что вы!
- Постараюсь поскорей отправить гостей домой, - сказал он, словно говорил с союзником, а не со служанкой.
- Нет, что вы! - снова воскликнула она.
Открыв дверь беседки, Вениамин услыхал смех.
Ему захотелось уйти, но он передумал. И устроился снаружи, чтобы чего-нибудь не пропустить.
Он не успел закурить сигару, как почувствовал первых комаров.
Олаисен заговорил о пристани.
Он уже раздобыл капитал для приобретения леса. Остается только нанять рабочих. За сходные деньги. Может, доктор или Андерс - Олаисен быстро отказался от официального тона в разговоре с Андерсом - захотят вложить капитал в такое предприятие? Будущее, несомненно, на стороне Страндстедета.
Он говорил долго. Анна вставляла восхищенные фразы, ей все здесь нравилось - пейзаж, свет, зелень. Такая яркая… Листья, трава…
Олаисен продолжал гнуть свое. Он предсказывал, что в скором времени пароходы перестанут заходить в небольшие местечки. Нет, он вовсе не считает, что Рейнснес относится к таким отжившим местечкам. Однако Рейнснесу полезно иметь прочную основу. Рейнснес из поколения в поколение жил покупкой, продажей и фрахтом рыбы. Но всему свое время. Пристань - вот что необходимо. Пристань в Страндстедете. Прогресс остановить невозможно. Погрузка, разгрузка, экспедиция - все прямо на пристани.
Андерс сказал, что уже слишком стар, чтобы говорить о делах в это время суток. Он просит извинить его. Осушив свою рюмку, он пожелал всем доброй ночи и ушел.
Вениамин подумал, что из Олаисена получился бы хороший проповедник. У него было призвание. И имя ему было Пристань.
Он снова наполнил рюмку и пробрался на место Андерса. Рядом с Анной. Вполголоса поблагодарил ее за то, что ей нравится его страна.
Потом он сказал Олаисену - и это была чистая правда, - что все его богатство ограничивается Рейнснесом и докторской практикой. Так что компаньоном он быть не может. Капиталом и торговлей в Рейнснесе распоряжается Андерс.
- Но я ценю внимание, которое вы оказали Рейнснесу, господин Олаисен, - прибавил он.
Анна с удивлением подняла на него глаза. Она уловила иронию. Даже дворники на Конгенс Нюторв в Копенгагене уловили бы ее, а вот Олаисен ничего не заметил.
Он вскочил:
- Ради Бога, зовите меня просто Вилфредом!
Вениамин не успел и глазом моргнуть, как все стали звать друг друга просто по именам, а комары искусали его так, что он не мог уже сосчитать всех укусов.
Другие тоже страдали от комаров. Анна обмахивалась концом шали, и только одну Ханну они, по-видимому, не донимали.
Она равнодушно следила, как очередной из них, утолив голод, лениво собирался взлететь с раздувшимся от крови брюшком, и прихлопывала его точным ударом. Вениамин еще с детства помнил эту ее неприятную привычку. Это, как и многое другое, всегда давало ей превосходство. В известной степени она сохранила его до сих пор.
- Так не годится! - решительно заявил Вениамин. - Надо перебраться в дом. Если комары не уважают сигарного дыма и коньяка, от них надо бежать.
Анна наградила его благодарным взглядом. И он с удивлением понял, что все подчинились только потому, что он хозяин.
Надо и в будущем подчеркивать свое положение. Пусть он не умеет настраивать пианино и ничего не понимает в строительстве пристани, но он может брать власть в свои руки, хотя бы когда донимают комары.
По правде сказать, он рассчитывал, что это будет сигнал гостям поблагодарить за вечер и объявить, что пора возвращаться домой. Но этого не случилось.
В одиннадцать часов они все еще сидели в курительной. Юлиус Линд с жаром рассказывал Анне о музыкальной жизни Трондхейма. Ханна пошла проведать детей.
Вернувшись, она кивнула Вениамину:
- Спят как ангелы!
Он покраснел: ему показалась, что она громко сказала при всех: "Помнишь, как в Бергене ты хотел остаться у меня на ночь?"
Нет, этого Ханна не сказала, но она напомнила о своем особом положении в Рейнснесе.
Кому? Вилфреду? Анне? Им обоим?
Они пили бутылку за бутылкой. Принеся очередную бутылку, Бергльот стала неловко переливать вино в графин у них на глазах.
- Это делают в буфетной, - сделала ей замечание Ханна.
Анна с удивлением взглянула на нее. Гости говорили о своем, никто этого не заметил.
Вениамину хотелось, чтобы кто-нибудь приехал сейчас за доктором. Он встал и взял бутылку из рук Бергльот.
- Тебе надо поесть, Бергльот, - сказал он. - А с этим мы и сами справимся.
Девушка испуганно взглянула на Ханну, потом на него и снова на Ханну. Это не ускользнуло от глаз Анны.
- Покойной ночи, Бергльот! Спасибо тебе, - сказал Вениамин.
Она сделала реверанс, пробормотала "доброй ночи" и ушла.
Вениамин разлил вино, не вынимая изо рта сигары.
Ханна пила малиновый сок, она наливала его из графина, на котором была выгравирована монограмма Дины и Иакова Грёнэльва.
Дина наливала в этот графин портвейн, когда пила у себя в зале.
Вениамина раздражало, что Ханна взяла для сока именно этот графин. И что она красива. Цвет лица, голос, движения. Она словно говорила всем и каждому: "Ну что, видите? А вы попробуйте меня получить! Это не так-то просто!"
Анна вполголоса разговаривала с настройщиком. Интересно, о чем? Когда это они так разговорились? У этого трондхеймца такой вид, будто они уже договорились о помолвке.
Вениамин хотел вмешаться в их разговор, но у него дрогнула рука, и он чуть не уронил сигару на колени Анны.
Ему захотелось чем-нибудь уязвить ее. Нет, не ее, а Ханну! А может, сразу обеих? Сказать, например: "Ханна, уже поздно. Проводи, пожалуйста, гостей. А мы с Анной пойдем спать".
Он громко рассмеялся, представив себе, какое впечатление произвели бы эти слова. Все уставились на него.
Вилфред, который все еще разглагольствовал о своей Пристани Будущего, спросил:
- Что случилось?
Вениамин глядел на свою сигару, пепел с которой упал на ковер.
- Неужели кто-нибудь из вас полагает, что любовь можно грузить с причала?
Ему никто не ответил.
Это ужасно! Им нечего сказать по такому важному вопросу!
- Ну хорошо, - добродушно заключил он. - На этом и закончим. Пора ложиться спать.
Вилфред вскочил. Он был такой же белый, как и его зубы.
- Нет-нет, не беспокойтесь, я сам найду дорогу, - сказал Вениамин и, проходя мимо, похлопал Олаисена по плечу. Почему-то у него было две головы. Обе красивые, но Вениамин видел их как в тумане.
Когда Вениамин улегся голый в зале на кровати с пологом, он подумал, что, должно быть, решил так поступить заранее. По крайней мере не в последнюю минуту.
Воздух в комнате, постельное белье были пропитаны ароматом Анны. Все вокруг пахло ею. Открытое окно впустило в комнату море. Это было не только его море. Оно принадлежало и Анне.
Он проснулся оттого, что она трясла его.
- Ты понимаешь, что ты делаешь?
- Ты должна утешить меня! - пробормотал он.
- Что ты себе позволяешь! Вставай и отправляйся к себе!
- Я у себя.
- Ты компрометируешь меня перед своей семьей!
- Пристань и Настройщик уже уехали?
- Да! Вставай и уходи!
Он хотел притянуть ее к себе, но она вырвалась из его рук. Он не сразу сообразил, что она ушла. Но у него не было сил пойти за ней. Он снова упал на подушки и уснул.
Глава 11
Утром Бергльот понесла фрёкен Анне горячую воду для умывания. В зале она оторопела. Поставила трясущимися руками кувшин с водой и сделала реверанс:
- Простите, господин доктор! Я не знала…
Вениамин мгновенно проснулся. Его пронзило раскаяние. К тому же он лежал голый, даже без перины.
Служанка была уже у двери.
- Подожди! Подожди, Бергльот. Я, кажется, попал сюда по ошибке и оставил фрёкен Анну без ночлега.
Он вскочил, и начал искать свою одежду.
Бергльот забилась в угол, не смея уйти, и со страхом смотрела на голого Вениамина.
- Где же она спала? Ты должна… Бергльот, это должно остаться между нами, слышишь?
Она серьезно кивнула и хотела что-то сказать, но не смогла.
- Ты ее видела?
Бергльот отрицательно покачала головой.
- Может, фрёкен Анна… наверное… она в комнате господина доктора?
Вениамин наконец надел брюки, схватил рубашку.
Пробегая мимо Бергльот, он вспомнил, что они теперь союзники, и погладил ее по щеке.
- Это наша с тобой тайна! Слышишь? Ты не пожалеешь! Никому ни слова!
Бергльот было семнадцать. Эта светловолосая добрая девушка из хорошей семьи уже второй год жила в Рейнснесе, обучаясь домоводству и хорошим манерам. Она в жизни еще не видела голого мужчину.
- Ни слова!
Бергльот выскочила за дверь.
Вениамин нажал на ручку и обнаружил, что дверь заперта. Значит, Анна спала в его комнате. Позвать ее он не решился.
Порог был стерт, и в середине под дверью образовалась небольшая щель. Вениамин вернулся в залу, нашел перо и чернила и написал: "Милая Анна! Берег свободен! Прости меня, прости меня! Твой Вениамин".
Он прислушался, тихонько вышел из залы, просунул записку в щель и подождал. Они стояли каждый со своей стороны двери и знали о присутствии другого. Он слышал ее дыхание.
Потом она повернула ключ и появилась перед ним. В очаровательном голубом халате. Платье ее лежало в комнате на стуле.
В эту минуту в коридор вышла Ханна.
Женщины обменялись взглядом.
Вениамин попытался вспомнить, что говорят в таких случаях. Но мучительная головная боль мешала разумному поведению.
Ханна глубоко вздохнула.
- Доброе утро! - сказала она. - Надеюсь, вы хорошо спали?
- Это не то, что ты думаешь, - заикаясь проговорила Анна.
- Меня это не касается, - сказала Ханна и подошла к перилам лестницы.
- Это я виноват… - начал Вениамин.
Ханна угрюмо засмеялась:
- Не сомневаюсь. Я помню, что ты не любишь спать один!
Он бросился к ней. И только потом понял, что непременно ударил бы ее, если б успел. Но Ханна вихрем слетела по лестнице.
Анна прошла мимо, не удостоив его взглядом. Лишь когда за ней закрылась дверь залы, Вениамин оценил размеры катастрофы.
Он вошел в залу не постучавшись.
Анна стояла у окна спиной к двери и делала вид, что не слышала, как он вошел.
- Анна!
- Я знаю, это твоя комната, но, будь добр, уйди и позволь мне привести себя в порядок.
Голос у нее был ледяной. Он поразил Вениамина. Кажется, в нем звучала горечь.
- Прости меня, идиота!
- Я простила тебя четыре года назад. Но я не могу простить, что ты и меня выставляешь идиоткой. В глазах своей семьи, своих слуг. Я слишком хороша для этого.
Она обернулась, к нему. Глаза лучились яркой синевой, как ледник. Он узнал прежнюю Анну. Да, это была Анна. Гневная. Умная. Холодная. Прекрасная. Женщина, которая умела пользоваться своей силой. Умела усмирять. Ставить на место.
Он пригладил волосы.
- Анна, - сказал он, - у меня не было злого умысла. Мой поступок отвратителен. Если хочешь, я дам в "Тромсё Стифтстиденде" объявление на две колонки, в котором принесу тебе свои извинения. Только, ради Бога, прости меня!
- Это уже многим известно?
- Никому! - солгал он.
- Ханна считает, будто ей известно.
- Я объясню…
- Это бесполезно, вспомни ее последние слова.
- Если хочешь, я сам все объясню домашним.
- Что именно ты хочешь им объяснить?
Она лихорадочно перекладывала предметы женского туалета со стула на стул.
- Знаешь, как я злюсь! - Она старалась говорить спокойно.
- У тебя есть для этого все основания. Эти гости… Они вывели меня из себя. Я ведь почти не спал в предыдущую ночь… А вечером выпил лишнего и плохо соображал. Глупо получилось.
- Еще как глупо, Вениамин!
- Что же мне теперь делать?
- Сначала уйди отсюда, чтобы я могла умыться. Потом последи, чтобы не выпить лишнего за завтраком. И мы совершим с тобой долгую прогулку по берегу. Только вдвоем. Но ты должен быть трезвым!
Ночью прошел дождь. Когда он шел к уборной, пахло мокрой травой и березами.
Он запер дверь на крючок и перевел дух. Наконец он остался наедине с собой и своим нестерпимым желанием. Желанием ощутить ее кожу.
Почти теряя сознание, он закрыл глаза.
Все было сделано быстро. Потом он оттолкнул Ханну и оставил рядом с собой Анну. Она легко прикасалась к нему.
Ханна завтракала на кухне. Это была демонстрация.
Вениамин решил поговорить с ней в тот же день. Или на следующий. Во всяком случае, скоро. Когда подвернется возможность.
Анна почти не разговаривала. Скрежет ножа и вилки о тарелку раздражал Вениамина. Кофейная чашка, поставленная на блюдце, вызвала грохот обвала.
Хлеб был какого-то странного цвета, и Вениамин не прикоснулся к нему. Масло выглядело неаппетитно, как и варенье. Неужели у него хватало сил всего полчаса назад испытывать страстное желание?
Он был опустошен. Голова словно отсутствовала. Ему хотелось только лечь и не двигаться.
Из кухни донесся голосок Карны, и Вениамин сообразил, что забыл о ее существовании. Не было ли у нее ночью еще одного припадка? Такого же тяжелого? Хотя обычно припадки случались не так часто.
Будто стараясь успокоить свою совесть, он стал думать о том, что повезет ее в Христианию или в Копенгаген. Покажет врачам. Может, ей поможет бром?
- Тебе что-нибудь передать? - Анна кивнула на стол.
- Анна, мне так стыдно!
Он вдруг обнаружил в ее глазах смех. Ох уж эти женщины! Никогда не знаешь, чего от них ждать.
Разве только что она не объяснила ему, как отвратителен его поступок? А теперь смеется? Смеется, хотя ему так плохо, хотя он признался, что ему стыдно? Конечно, он смешон. Неужели единственное, что им нужно, - это поставить мужчину на колени? Ну что ж, она поставила его на колени.
Вениамин быстро осмотрелся - дверь в буфетную была приоткрыта. Он наклонился над столом и прошептал:
- Я так хотел тебя. Ни о чем другом я весь вечер не думал. Я устал, злился и все равно хотел тебя.
Анна чуть не улыбнулась, но вовремя прикусила губу. Губа покраснела и стала полнее. Анна все знала! Знала!