Олине милостиво кивала. Она достаточно повидала на своем веку и не от любого принимала комплименты. Когда она хотела, ее замечания были безжалостны.
Олине видела людей насквозь, словно они были прозрачные. У нее сохранилось хорошее зрение, не то что у Андерса. Зато шевелюра у него была по-прежнему густая и непокорная.
Вениамин выбрал время, когда служанки не было на кухне. Он зашел к Олине и сел к столу.
- Олине, мне нужен твой совет.
- ???
Она отвернулась от плиты вместе со своей табуреткой и, прищурившись, оглядела его с головы до ног.
- Весной к нам приедут важные гости.
- Кто?
- Одна барышня… вернее, две. Из Копенгагена.
Олине сжала губы и приложила к ним палец. Еще во времена его детства это означало, что Олине думает.
Он не мешал ей.
- Это не просто барышня, верно?
- Нет, не просто.
Олине скрестила на груди полные руки, глаза у нее стали веселыми.
- Как ее зовут?
- Анна Ангер.
- Анна. Христианское имя. И что же эта Анна будет делать в Рейнснесе?
Вениамин покраснел как рак.
- Ее сестру зовут София. Они приедут в гости, - ответил он.
Олине наморщила лоб, пропустив его слова мимо ушей.
- Наконец к нашему Вениамину приедет дама. Что ж, ты ведь уже взрослый. Больше тридцати. Одинокий отец, а одинокому плохо. Сам Бог это сказал.
Она энергично кивнула головой. Словно посоветовалась с Господом, и он с ней согласился.
- Обручение будет здесь?
- Успокойся, Олине. Ко мне просто приедут гости. Она никогда не была на севере. Их отец профессор, я у него учился.
- Настоящая профессорская дочка? Спаси и помилуй! Что едят профессорские дочки? Бедная я, бедная! В Рейнснесе будет, как в прежние времена. Важные гости, телячий бифштекс и двенадцать человек за столом. И поздний обед. Придется нанять еще одну служанку. Господи, дай силы справиться! Я уже так давно…
Олине сияла, она была довольна.
- Я хотел с тобой посоветоваться.
- О чем?
- У них, наверное, будет много вещей. А комната для гостей небольшая…
- Комната для гостей! Для профессорской дочки с сундуками платьев, картонками для шляп и всякой всячиной? Ни в коем случае! Тебе придется освободить залу. Эка важность, что ты доктор! Она будет жить в зале, и точка! У тебя нет ее фотографии?
- Нет.
Олине вздохнула и осторожно поправила повязку на ноге.
Вениамин тоже вздохнул.
- Она красивая?
- Да. И ее сестра София тоже.
- Бог с ней, с Софией. А Анна веселая?
- Нет, не знаю.
- Красивая. Но не слишком веселая?
- Она всегда очень серьезная, почти всегда, - признался Вениамин. И начал старательно перевязывать Олине ногу.
- Не понимаю, как я не потеряла ногу, пока тебя не было? Она могла у меня просто отгнить… Подожди, я что-то хотела сказать… Вот, вспомнила! Ханна знает про фрёкен Анну?
- Нет, я тебе первой сказал.
- Меня это не касается, но на твоем месте я бы сама сказала об этом Ханне до того, как она узнает это от других.
- Почему?
Олине внимательно поглядела на Вениамина, стоявшего перед ней на коленях и укреплявшего повязку.
- Так мне кажется…
Окружной доктор прислал за Вениамином. Вениамин решил, что это связано с медицинским отчетом. Старый доктор не любил бумаги и отчеты, одинаково скучные каждый год. Теперь писать их ему помогал Вениамин. Особого внимания требовал раздел "Болезни в округе", приносивший много неприятностей.
Вениамин приехал в Страндстедет и направился к дому доктора. Старый доктор обычно приглашал его обедать и угощал пуншем. Дом был гостеприимный, хозяин - умный. Но он лучше разбирался в людях, чем в медицинских отчетах.
Когда Вениамин впервые посетил его, чтобы узнать, не возражает ли старый доктор, чтобы он открыл свою практику, тот принял его под свою опеку. И даже больше. Он был явно благодарен Вениамину, что тот взял на себя посещение больных. Теперь доктор мог спокойно сидеть в своем кабинете в Страндстедете, не рискуя промочить ноги, как он выражался.
К недоразумению, возникшему между ним и комитетом по делам неимущих из-за того, что доктор оплатил транспорт, которым пользовался Вениамин, а не он сам, доктор отнесся с веселым негодованием. И произнес перед Вениамином и своей женой пламенную речь о недостатке ума у членов местной управы.
Доктор вел долгую и сложную переписку с председателем комитета по делам неимущих Петтерсеном. В последнем письме Петтерсен требовал, чтобы окружной доктор не направлял свои жалобы амтману.
Окружной доктор отправил это письмо ему обратно с требованием, чтобы председатель комитета по делам неимущих поставил на нем дату, как предписывали правила. Петтерсен ответил незамедлительно и назвал подобное требование неслыханной дерзостью со стороны окружного доктора, который "и пальцем не шевельнет, чтобы подготовить больного человека к худшему".
Последняя фраза привела окружного доктора в восторг. Он написал амтману, что не понимает языка председателя комитета по делам неимущих. Должно быть, это недоразумение, и он, с позволения амтмана, будет считать, что отнюдь не должен готовить своих пациентов к худшему.
Вениамин надеялся узнать у доктора о продолжении этой переписки. А также принес ему данные, которые нужно было вставить в отчет.
Но старый доктор был явно чем-то недоволен. Его лицо и седые растрепанные волосы свидетельствовали о праведном гневе. Из больших ноздрей торчали кустики волос. При свете лампы они придавали доктору особенно воинственный вид.
Доктор поднял пунш с таким лицом, словно пил кровь врага. Должно быть, амтман сделал ему внушение за то, что доктор подтрунивал над председателем комитета по делам неимущих. Как бы там ни было, а что-то дало доктору повод для саркастических замечаний. Вениамин достал свой черновик медицинского отчета.
- Сыпной тиф, брюшной тиф, инфекционный менингит и ветряная оспа - ни одного случая. Скарлатина - четыре случая, из них три с летальным исходом. Корь - ни одного случая. Дизентерия - ни одного случая. Родовая горячка - ни одного случая. Рожа - четыре случая, из них два с летальным исходом. Краснуха - два легких случая в усадьбе Сёрланд. Чесотка и парша - обычные заболевания в рыбачьих поселках…
Окружной доктор поднял руку.
- Я сам могу заболеть от этого медицинского отчета! - прервал он Вениамина. - Отчет подождет. Я получил сегодня подлое письмо из столицы!
Вениамин положил свои бумаги на стол и ждал продолжения.
- Там, на юге, люди часто теряют рассудок…
- В чем дело?
- По их мнению, Вениамина Грёнэльва следует считать не врачом, а знахарем.
В клубах дыма от мужниной сигары добрая докторша вышивала что-то круглое. Вениамину показалось, что это салфетка. Коричневая с желтым.
После слов мужа она легко встала и вышла из комнаты. Что-то было не так. Обычно докторша некоторое время сидела с ними, а потом уходила спать. Вениамина охватило недоброе предчувствие. Неужели он чем-то обидел ее?
- Там сочли, что вы не имеете права на врачебную лицензию, потому что получили образование не в Норвегии, а в Дании. И предписали мне быть вашим палачом! Черт бы их там побрал! Но мы будем жаловаться! - услыхал Вениамин голос доктора.
В ушах у Вениамина зашумело.
- Почему вы молчите? - Доктор внимательно наблюдал за ним.
- Вы считаете, что я не имею права лечить, потому что учился в Копенгагене?
- Нет, я так не считаю, но в Христиании предпочитают национальную медицинскую практику. Норвежцев должны лечить норвежские врачи.
- Но ведь я норвежец!
- Несомненно. И ваше образование лучше того, что вы могли бы получить в Христиании.
- Так в чем же дело?
- Таковы правила. Закон. Но, с моей точки зрения, это чистый протекционизм.
- Неужели это правда?
- Боюсь, что так. От глупости не спастись. Мы повсюду с ней сталкиваемся. В местной управе, в комитете по здоровью, в Христиании… Но мы будем жаловаться. Я объясню им, что мне не справиться без вашей помощи. Мы не сдадимся!
В ушах продолжало шуметь. Неужели все годы в Копенгагене потрачены впустую? Неужели несколько жалких стариков в Христиании обладают достаточной властью, чтобы запретить ему лечить людей, несмотря на его диплом?
- Но ведь я доложил вам, когда приехал домой, что…
- А я доложил выше и считал, что все в порядке. Государственная мельница мелет медленно, но безжалостно.
- Но ведь медицинский факультет в Христиании был создан с помощью датских профессоров?
- Безусловно. Однако нам предписано быть норвежцами. Норвежские клизмы, норвежские сыворотки, норвежское вздутие живота, норвежская смерть и норвежский сифилис. Да пошли они все к черту! И награди их, Боже, хроническим норвежским поносом!
- Когда-то Дания и Норвегия были одним государством! Мое преступление лишь в том, что я изучал медицину в Дании!
Окружной доктор пощелкал языком, словно придавая особую силу своим проклятиям.
- Норвежцы должны были помочь датчанам при Дюббеле… А мы трусливо предали их! - воскликнул Вениамин.
- Мы с вами не всегда разделяем одну и ту же точку зрения, молодой человек, давайте придерживаться дела! - проворчал старый доктор.
- У меня нет прав! Что я могу?
- Обжалуйте решение! На это уйдет время.
- И что?
- А я тем временем заступлюсь за вас как за исключительно умелого знахаря! - сердито заявил старый доктор и позвал жену таким голосом, будто в случившемся была ее вина. Она принесла им еще пунша.
Некоторое время они лечили горе пуншем, потом старый доктор сказал:
- Пусть это останется между нами. Зачем без нужды портить вашу репутацию. Надо выиграть время.
- Но я не могу практиковать на таких условиях! Это…
- Придется привыкнуть! Вы здесь нужны! Если бы вас не было здесь этой зимой, мне бы конец. Этого они там, в Христиании, не понимают. Они там ездят на национальных извозчиках, погруженные в свои национальные мысли, а лошадь роняет национальный навоз. В Нурланде же, молодой человек, всю грязь уносит в море. Но такие, как мы, преодолеют все националистические препоны. Поверьте мне!
- Я бы предпочел утопиться.
- Будьте мужчиной! Или я помру еще до того, как мы получим ответ. И буду заменен каким-нибудь идиотом из Христиании. Кто тогда заступится за вас?
В тот вечер у Вениамина не было сил уехать в Рейнснес. Он долго ворочался без сна на своей узкой кровати в комнатке за кабинетом.
Анна, о которой он на время забыл, снова всплыла в его мыслях, усилив его позор. Что такой знахарь, как он, может предложить профессорской дочке?
Глава 7
Олине оказалась права. Ханна приехала в Рейнснес на Троицу и узнала, что доктор ждет в гости профессорскую дочку из Копенгагена.
Служанка на кухне только об этом и говорила. В честь ее приезда в зале повесили новые летние занавески.
Ханна поднялась в свою комнату. Постояла у окна, глядя на море. Потом медленно, почти мечтательно, уложила в чемодан свои вещи, прибавив к ним те, которые держала в комнате, чтобы они напоминали, кому эта комната принадлежит.
На это ушло мало времени. Ханна воспользовалась одним из старых чемоданов Дины. Замок был сломан, и чемодан валялся без дела.
Сперва она хотела сразу же вернуться в Страндстедет, но ей было жаль разочаровывать Исаака, который так радовался поездке в Рейнснес. Поэтому она задвинула уложенный чемодан под кровать и переоделась в будничное платье. Потом спустилась на кухню и спросила, не требуется ли там ее помощь.
Олине внимательно посмотрела на нее. Потом милостиво разрешила помочь, но вопросов не задавала. Пока они не остались одни.
Конечно, Ханна слышала, что Вениамин ждет возлюбленную из Копенгагена. Он прав. Маленькой Карне нужна мать, и…
Чем дольше Ханна говорила, тем безразличней звучал ее голос. Так ей казалось. Она нагнулась над кухонным столом и потерла рукой лицо. Потом выбежала за дверь. Она бежала по аллее к прибрежным камням. Ее видели сквозь пелену дождя, шедшего с юго-запада.
Когда Ханна приехала, Вениамина не было дома - он навещал больных на северных островах. Вернулся поздно, все уже спали.
Вениамин зашел на кухню, чтобы немного поесть.
Было тихо. Выстиранные полотенца и тряпки висели на веревке над лестницей. Слабо пахло щелочью, как всегда, когда кухня была вымыта на ночь.
Олине слышала его шаги.
Лестница, ведущая в комнату служанок, проходила над кроватью Олине. Это устраивало приличных людей, которые посылали своих дочек в Рейнснес учиться вести хозяйство, - ни один ночной гость не мог бы незамеченным прокрасться туда.
Не оказался исключением и голодный доктор. Олине остановила его движением руки, когда он хотел подняться, чтобы разбудить одну из служанок. Ужин ему стоит под салфеткой в буфетной.
Вениамин устало улыбнулся и пожелал Олине покойной ночи.
Но Олине сказала еще не все. Она была сердита.
- Новая служанка из Страндстедета все разболтала Ханне.
- Что разболтала?
- О профессорских дочках из Копенгагена.
Он остановился в дверях.
- Понятно.
- И Ханна заболела.
- Заболела?
- Да, прости, Господи, меня, грешную! - Олине высморкалась.
- Ты хочешь сказать… Что с ней? Она действительно больна?
Олине кивнула, колыхнувшись всем телом. Потом откинулась на подушки, как готовый к схватке морж.
- Ты должен с ней объясниться. Сейчас же!
- Что ты хочешь? Чтобы я пошел к ней?
- Ей нужен доктор.
Вениамин забыл об ужине, ждавшем его в буфетной. Олине по скрипу шагов следила, куда он пойдет. Он поднялся по лестнице и остановился перед дверью Ханны.
Может, она уже спит? Нет, он уловил за дверью какое-то движение.
Вениамин осторожно постучал.
- Войдите, - ответил едва слышный голос.
Он вошел, и его встретил полный недоверия взгляд.
- Олине сказала, что ты заболела…
Ханна не ответила. Его словно ударили в солнечное сплетение.
Вениамин исчез, остался доктор, он сел на край кровати и положил руку Ханне на лоб.
- Температура нормальная, - сказал он.
Она смотрела на него пустыми глазами.
- Ханна, - позвал он и погладил ее по щеке.
Она схватила его руку и сжала, словно тисками.
- Уходи! - сердито сказала она. - Да, я больна с тех пор, как в детстве увидела тебя с Элсе Марией у летнего хлева, - Думала, никогда не осмелюсь сказать тебе это. Но вот сказана. И теперь, когда твоя возлюбленная из Копенгагена приедет в Рейнснес, помни, что в Страндстедете больна Ханна.
Она как будто рухнула в пропасть, и это была его вина.
Вениамину стало тяжело, но он продолжал сидеть.
- Ханна? - шепнул он через несколько минут.
Она не ответила.
- Я мог бы сказать, что она вовсе не моя возлюбленная, и это была бы правда… Ты мне веришь?
- Нет!
- Хочешь снотворного?
- Нет.
Понимая, что это безумие, Вениамин сбросил сюртук и башмаки. Потом забрался к ней в постель. Просунул руку ей под голову и ждал, что она оттолкнет его. Она не оттолкнула.
Его обожгло ее тело под тонкой ночной сорочкой. Он повернулся к ней и обнял другой рукой.
- Помнишь, как мы маленькие спали в одной постели?
Она не ответила. Только закрыла глаза и отпустила его руку. Он двумя пальцами осторожно погладил ее запястье.
- Никто на свете не сделал для меня столько, сколько ты. Ты приехала встретить меня в Бергене. Я помню, как ты вдруг появилась там передо мной. И ты всегда так добра с Карной.
К ним заглянуло полуночное солнце. Оно перебралось через дорожный саквояж Ханны, стоявший в углу. Забралось на спинку кровати.
- Мне следовало рассказать тебе об Анне. Но я не решился. Не думал, что это так важно. К тому же ты рассердилась на меня, когда мы виделись в последний раз.
Он сознавал, что это звучит неубедительно.
- Ты сказал, что мне нужен жених, а сам…
- Это было глупо, - быстро перебил он ее.
Прикрыв глаза, она наблюдала за ним:
- Я не твоя собственность, хотя мы и выросли вместе.
- Я знаю, - согласился он.
- И ты не должен требовать, чтобы я всегда была у тебя под рукой, ведь ты скрыл от всех, что позвал сюда свою возлюбленную из Копенгагена.
- Ты права.
- Чего ты от меня хочешь, Вениамин?
Он глубоко вздохнул, время работало на него. Полуночное солнце достигло руки Ханны, лежавшей в желтом гнезде на одеяле.
- Во всем виноват я, - начал он. - Я запутался. Когда думаю, что мне придется всю жизнь прожить в Рейнснесе… Мне здесь тесно. Здесь нечем дышать. И всегда приходится плыть морем. У меня к нему не лежит душа. Я боюсь один идти под парусом в непогоду. Никогда не слышал, чтобы Андерс или кто-то другой боялись моря. Я живу здесь и мечтаю о другой жизни. Далеко отсюда. Господи, о чем я только не мечтаю! Даже о том, что могу стать известным специалистом. Разве это не глупо?
- Нет.
Он смотрел в ее расстроенное лицо. И в порыве благодарности за то, что она понимает его, чуть не сказал ей: "Давай уедем, Ханна! Давай вместе уедем отсюда!"
Но не сказал. И пустота, навалившаяся на него от этого, стала невыносимой. Тем не менее он как ни в чем не бывало продолжал лежать рядом с ней.
- Иди ко мне! - позвана она его.
Ее слова лаской коснулись его слуха, и он почувствовал на себе ее руки. Этого не могло быть. Но он рванулся ей навстречу. И все остальное исчезло.
Если доктор Грёнэльв по совету Олине и дал Ханне ночью снотворного, оно не сняло лихорадки. Напротив. Лихорадило их обоих. Они даже не потрудились запереть дверь.
Они спали, сплетясь друг с другом, словно крученая пряжа. И всякий раз, когда один шевелился, другой просыпался с мыслью:
Она тут, со мной!
Или:
Вениамин со мной, это не сон.
Наконец он оказался в своей комнате, и уже ничего нельзя было вернуть.
Раздеваясь второй раз за эту ночь, Вениамин закинул голову и попытался успокоиться. Тяжелое похмелье еще не покинуло его. Ханна еще была у него в крови. Ее запах окружал его, впитался в его кожу. Он хотел вытравить ее из себя. И вместе с тем дышал ею, словно она была животворным воздухом, окружавшим его, а не случайной встречей за какой-то дверью.
Вениамин пытался осознать случившееся. И в то же время упрямо отключал сознание. Все было правильно. Ханна всегда была частью его самого.
Но он никогда не думал, что она такая горячая, такая открытая и страстная. Сила, с которой она отдалась ему, была ничуть не меньше той, что вот уже четыре года удерживала его на расстоянии.
Ханна стала запретной частью его самого. Игрой, о которой никто не должен был знать. В нем пылало желание. Он мог бы сейчас кричать, петь, бесноваться. Лишним было только внимание окружающих, которого теперь было не избежать.