– По традиции, разве пророк боится гласа и действий господа своего? – Соня злилась. – Все, что сделано богом, – уже хорошо по определению. Скорее, Моисей бы с радостным, отчаянным "Ахарай!" бросился бы в пасть чудовища.
– "Ахарай!", говорите? – улыбнулся Герман. – Хотел бы я глянуть на этот "Ахарай!", кода перед вами змей…
– Я видела змеев, – улыбнулась Соня, и получилось у нее это очень правдоподобно. – И бросалась, и не только в пасть.
– Не сомневаюсь, – произнес мистер Герман, а Нестор уже потерял нить разговора. – А не по традиции? Вы сказали, что по традиции пророк не испугался бы. А не по традиции?
– А не по традиции – не ведаю, – Соня пыталась завершить разговор. – Я вообще не знаю, был ли Моисей, а если и был – то кем? Может, он сам был змеем?
Герман попросил официанта принести еще один бокал под красное. Сомелье выполнил просьбу, налил из Нестеровой бутылки. Нестор не возражал. А что уж тут теперь возражать? Их нежданный собеседник развалился на стуле, придал и позе и голосу оттенок фамильярности и прочитал следующий отрывок из "Исхода":
– "И сказал Господь Моисею: простри руку твою и возьми его за хвостОн простер руку свою, и взял его; и он стал жезлом в руке его". Как забавно, не находите? Эта могучая рептилия становится смирным посохом в руках какого-то старого еврея. Как такое может случиться? Просто протянуть руку и просто взять за хвост. Как просто! И змей из врага твоего превращается даже не в друга, – в слугу!
– Для этого нужен приказ бога. Иначе сожрет, отравит, спалит, проглотит, – что там еще змеи делают? – не выдержал Нестор.
– По-Моэму, это угроза? – Герман задал вопрос в полушутливом тоне.
– Только по-Вашему, – Нестор кипел, но с ним была дама. Нужно было держать себя в руках. – У нас тут разговор, довольно интимного содержания (при этих слова улыбка Германа стала до невозможности скабрёзной, но Нестора это уже совсем не отвлекало). Мы были бы Вам очень благодарны, если бы Вы позволили остаться нам наедине.
– Конечно-конечно, – произнес Герман с притворной скромностью. – Мы же еще успеем дочитать. Прелюбопытный отрывок. – При этом торопливом "конечно-конечно" он оставался сидеть, даже не шелохнувшись.
Нестор, наконец, не выдержал и спросил как можно более учтиво:
– Чем я могу Вам служить?
И тут Герман рассмеялся. Громко, заливисто – так смеялся в разговорах Кир. Вот только не было в смехе Германа никакой доброты. И вот, осмеявшись и отдышавшись, Герман сказал статуе Гермеса с младенцем Дионисом на руках:
– Как все просто. Нужно просто взять змея за хвост…
27
Нестору стало холодно. Сейчас он услышит что-то жуткое. Из другой реальности, а потому невозможное в этой. Но Герман не торопился. Он получал удовольствие от разговора:
– Нестор Иванович, эх, Нестор Иванович! Что же Вы из нас зверей-то делаете? Как там у Грибоедова? "А звери кто?".
Тут Соня, которая минуты две уже не проявляла активности в беседе, продекламировала чистым, детским голоском. Как ученик на уроке литературы:
А судьи кто? за древностию лет
К свободной жизни их вражда непримирима…
– Именно! – несказанно обрадовался Герман. – "К свободной жизни их вражда непримирима!". А я Вам, молодой человек, предлагаю что? Ее же – свободу!
– Вы мне предлагаете свободу? – Нестор никак не мог уяснить, о чем речь.
– Ну, как же? – даже обиделся мистер Герман. – Вы разве не помните наш разговор? В кабинете Антонины Николаевны?
– Какая-то партия, выборы, какие-то фонды имени меня… Ничего важного, – "вспомнил" Нестор. – Зачем мне все это?
И тут мистер Герман снова разверз томик и величественно проголосил:
– "Это для того, чтобы поверили, что явился тебе Господь, Бог отцов их, Бог Авраама, Бог Исаака и Бог Иакова".
Соня прыснула и окинула Германа презрительным взглядом:
– Это Вы-то господь? Явились – это да. Нежданно-негаданно и совершенно бесполезно. Идем, Нестор. Пройдемся.
Нестор показал жестом официанту, что просит рассчитаться. Соня спрятала в сумочку томик Библии и достала кошелек. Нестор удивленно взглянул на девушку. В каком это веке, с каких пьяных или трезвых глаз он, Нестор, позволил бы оплатить счет девушке, сидящей с ним за одним столом? Но Соня вновь включила Справедливость во взгляде, и Нестор понял: так должно, только так и никак иначе. И успокоился.
"Мальбек" был уже допит – в основном самим Нестором; мистер Герман поучаствовал лишь одним бокалом. А вот бутылка "Barolo Chinato" была еще полна на две трети. Ее кавист принес в фирменном бордовом кулечке, закупорив обратной стороной родной пробки.
Томик Библии уже затаился в дамской сумочке, но мистера Германа это ничуть не остановило. Пока официант нес счет, пока происходил расчет, Герман вещал:
– "Моисей и Аарон пришли к фараону, и сделали так, как повелел Господь. И бросил Аарон жезл свой пред фараоном и пред рабами его, и он сделался змеем".
"Что-то не так, – мелькнула у Нестора мысль. – С богом говорил Моисей, а посох бросил Аарон. Надо будет дома проверить". В этот момент Соня уже тянула Нестора за руку по лестнице со второго этажа "Дома Диониса". Голос Германа уже стал тих и нераспознаваем.
– Зачем убежали? – в шутку спросил Нестор. – Я хотел дослушать. Я наизусть не помню.
– Я помню, – просто сказала Соня и закончила отрывок ровным голосом, без всякой интонации, чуть прижавшись к своему путнику, чтобы слышать мог только он:
– "И призвал фараон мудрецов и чародеев; и эти волхвы Египетские сделали то же своими чарами: каждый из них бросил свой жезл, и они сделались змеями, но жезл Ааронов поглотил их жезлы. Сердце фараоново ожесточилось, и он не послушал их, как и говорил Господь".
Нестор шел, почти бежал, рядом с девушкой. Она касалась губами мочки его уха, влажное дыхание ее речи пронзало и обволакивало. Было не до слов, не до Моисеев с Ааронами и даже не до Германа с его загадочным появлением и давними предложениями. Не хотелось говорить, хотелось только слушать, причем не важно, что именно: сутры, джатаки, упанишады. Сейчас Нестор готов был впитать весь паремийник, книгу притч из Ветхого Завета, – вне всякого цикла церковных чтений.
Но слова были произнесены, на них нужно было реагировать. Можно, конечно же, просто промолчать; молчание – тоже значимая реакция. Но в этот момент Соня чуть обернулась, и Нестор увидел ее глаза: там жила Справедливость. И Справедливость ждала слов. А что мог сказать Нестор, если он был больше занят ощущениями, чем словом? Наконец, он созрел:
– Один жезл поглотил другие; один Наг съел других. Так не бывает. Битва змей какая-то.
– Ты не путай мифы древних народов с посредственным североамериканским кинематографом, – улыбнулась Соня. Нестор не уловил аллюзий, он не смотрел "Битву змей". – Не было битвы змей. Обрати внимание: есть там персонажи, на которых ты даже внимания не обратил. Спрятались они за фараоном, пророками и Нагами.
Соня и Нестор уже не бежали, они медленно брели в сторону Набережной. Бордовые огни "Дома Диониса" уже исчезли за поворотом. Солнце еще не "клонилось к Западу", как пишут во всех романах, но тихо и медленно брело по тротуару вслед за парой собеседников, легонько и по-дружески подталкивая их в плечи теплыми лучами. Соня не выпускала руки Нестора.
– Волхвы и чародеи? – вдруг понял Нестор.
– Ни имен, ни званий, – Соня смотрела, как уходит в прошлое тротуарная плитка под ногами. – А перевод окончательно стер все, что мог. Послушай, как звучит: "Волхвы Египетские"! Мудрецы, чародеи… Жрецы.
– А в чем различие? – пожал плечами Нестор. И тут же вспомнил одну из любимых фраз Семена Немировича Волха. – Я же не филолог, но тоже интеллигентный человек.
Соня улыбнулась и мягко попросила:
– Давай остановимся.
Они присели на скамейку в небольшом сквере. Соня раскупорила "Barolo Chinato", не вынимая бутылку из пакета "Диониса" – так можно, так не заметят служители порядка; вернее, заметят, поймут, но не станут придираться. Сделали по глотку. Соня стала говорить.
28
Слово всегда было мостом между внешним для человека миром и внутренним содержанием. Пушкин называл его "памятник нерукотворный", хотя говорил, как и все поэты, исключительно про себя – просто не понимал, что он уже и есть слово. Гораций поступал также, говоря monumentum aere perennius. По слову казнили и по слову строили. Слово как инструмент творения известно не только по каноническому тексту христианского учения.
– Например, – говорила Соня, – всем знакомая "абракадабра"…
– Не сумятица, неразбериха! – гордо дефинировал Нестор.
Соня, не обращая внимания на выскочку, невозмутимо продолжала:
– Происходит от арамейского "avda kedavra"…
– Это же смертельное заклинание из "Гарри Поттера"! – ужаснулся Нестор.
– Вот что ты за человек такой? С тобой говоришь о жизни и смерти, о самой возможности продолжения рода человеческого, а ты "впрягаешь" какие-то бесстыдные бестселлеровские реминисценции, – и Соня, обидевшись, показала спину.
– Ну, прости меня, невежду, – Нестор аккуратно ткнул в плечо девушки указательным пальцем. – Я груб и не отёсан.
– А в переводе "avda kedavra" означает: "что было сказано, должно быть сделано", – продолжила Соня, не оборачиваясь, но Нестор понял, что прощен. – Поэтому фокусники сегодня любят это слово "вбрасывать" в качестве заклинаний, а магическое искусство древности действительно использовало формулу как могучий инструмент, как элемент творения.
– Значит, мы утратили все эти магические штуки? Правы создатели фэнтези: магия покинула наш мир? – грустно заключил Нестор.
– Ничего нас не покинуло. Глупость какая! – Соня даже сделала движение, как будто собирается разбить почти пустую бутылку сладкого итальянского вина, произведенного из "туманного" винограда о прозаический чугун скамейки, но передумала и мягко – чтобы та не громыхнула – опустила ее в близстоящую металлическую урну. Урна была выполнена в виде гигантского цыплёнка с жадно разинутой пастью. Почему-то цыпленок был зеленый. – Просто магия работает иначе. Мы поговорим об этом позже.
– О, у нас накопилось так много тем для "разговоров позже" – что с тобой, что с Киром.
– А о чем Вы хотели с Киром поговорить позже? – заинтересовалась девушка.
– О городских магах, об индексе ССС, о тренде, о каких-то саркофагах – он упоминал о них только вскользь.
– Это хорошо, что вскользь, – важно кивнула Соня. – Когда Кир заговорит о саркофагах плотно и всерьез, то готовься к новой битве. Обо всем остальном, раз обещал, поговорит обязательно. А со мной? О чем мы должны поговорить позже со мной?
– Да вот только что: о том, как работает магия. А начали разговор с упоминания о волхвах египетских или любых других, о жрецах, да магах всех мастей, о мудрецах, колдунах да чародеях. В чем различие? Есть принципиальное расхождение в тонкостях перевода?
– Именно об этом мы сейчас и говорим, – Соня была вежлива, как педагог высшей категории с нерадивым учеником. – Помнишь, вы вели разговор – ты и Наставник – о канонических текстах, о том, что их нельзя изменить по сути, но можно сделать своеобразные коннотативные "вкрапления", которые позволяют адаптировать канон к реалиям современной жизни. Именно такие "вкрапления" и позволяют по сей день выполнять любой религиозной конфессии свою функцию.
– А какова функция любой религиозной конфессии? – живо поинтересовался Нестор.
– Это же просто, – улыбнулась Соня-Справедливость, и Нестору показалось, что сейчас она ласково скажет "дурашка". – Вера примиряет человека с реальностью. Или примеряет реальность на человека. Что, собственно, одно и тоже.
– Что изменилось? Два одинаковых глагола.
– Ах, ну да, – Соня глянула на Нестора нежно и покровительственно. – Ты ж не филолог…
– Но тоже интеллигентный человек, – быстро закончил фразу Нестор. – Примерять, примирять – что за игры звуков.
– История долгая, но увлекательная. Не для этой книги. Но в двух словах… В стихотворении одного современного поэта – сейчас не вспомню, какого. Да и кто их помнит, этих современных поэтов? Вот умрут, тогда через полвека… Так вот, в стихотворении одного поэта есть такая фраза: "Видел я: ищет мира по миру миром мазаный мир честной". Все четыре слова "мир" означают разные понятия: покой, свет, масло, народ. Как-нибудь вернемся к этому разговору. А пока обратимся, – девушка улыбнулась, – к вере – она, вера, накладывает тонны мази на расползающиеся швы. Когда разум вопиет: "Все не так!", вера говорит "Это так. Остальное – сон".
В этот момент Нестор одновременно вспомнил о двух вещах: о песне Владимира Семеновича, что "и в церкви все не так!" и о Сониной подруге Фее, имя которой как раз и происходит от колониального "faith" – "вера". Песню захотелось спеть, про подругу – спросить. Но Нестор не сделал ни того, ни другого. Он продолжал слушать. Соня говорила:
– Все искусства ныне и во все времена подчинены религии. Любая же религия развивается только в языке. Все, что свершено хорошего, все, что сделано человеком плохого, – сделано посредством слова. Человек, окруженный миром вещей, явлений, событий, каждому из них придавал имя, "брал на слово"…
– Ой, это выражение – "брать на слово" – я знаю, вот только не помню – откуда! – перебил Нестор.
– И не нужно тебе знать, – улыбнулась Соня. – Выражение общее, авторов у него много. Еще поссоришь их. Все маги во все времена – и даже во всех романах – работали со словом. Не исключая магов городских. Но поговорим об этом позже. Не перебивай.
Чем более высокоразвито общество, чем богаче его культура, тем глубже его язык, тем прочнее связь внутреннего и внешнего миров. Чтобы погасить культуру, достаточно разорвать или ослабить эту связь. Ребенок, говорящий на языке любого из народов индоевропейских, по сравнению с взрослым и умным человеком другого племени будет философом. Таков триумф имперских языков. Но тут же их ахиллесова пята.
Единство человечества, которое, пусть утеряно в ходе исторического развития, но все еще восстановимо, целиком и полностью зависит от единства языкового.
– Мы читали в начале встречи о Вавилонском столпотворении, – напомнила Соня. Ни количество рук-ног, ни умение курить, которому, как известно – по емкой метафоре Рязанова и Брагинского, – можно научить и зайца, – ничего так не объединяет человечество в единое целое, как умение мыслить и выражать свои мысли словами.
29
– Лишь глубинное понимание своего языка, до самых корней, до самой сути, позволяет вникать в сказанное, написанное. Нужно ли вообще читать, если не собираешься вникать в суть? Стоит ли читать Библию, если ее чтение для тебя лишь чередование слов или забавный сюжет, "истинное значение" которого растолкует тебе "мудрый" священник? "Мудрый" мудростью той самой, господствующей, доктрины. Египетские волхвы так же невозможны по сути, как, например, американский самурай.
– Есть такой фильм, – напомнил Нестор.
Соня лишь печально улыбнулась и продолжила:
– Волхв – тот, кто занимается волхвой, волхованием. А волхование, в свою очередь, – бормотание непонятных слов, заклинаний. А почему непонятных? Потому что слова принадлежат Волху…
– Семену Немировичу? – удивился Нестор.
– Волху-Велесу, змею-Дракону древних славян. Какой волхв в Древнем Египте? Так же можно раскрыть значение слова "чародей" – тот, кто деет чары. Чара же – от авестийского "средство". И даже жрец – от "жрать", приносить жертву. Всем этим персонажам нет места в том времени и в том месте.
– А как же нужно называть жрецов Древнего Египта? – объяснения Сони завели Нестора в тупик.
– Египтяне были великими строителями. Даже в Древний Рим перешло такое наименование верховного жреца: Pontifex Maximus, что буквально означает "великий строитель мостов", Великий Понтифик. Даже так, хоть это уже более поздняя словесная калька, было бы более верным называть служителей фараона. А еще лучше называть их по собственным именам.
– Нет в Библии собственных имен египетских жрецов. Или есть? – засомневался Нестор.
– Нет, – согласилась Соня. – В Ветхом завете – нет. Лишь позже, в завете Новом упоминаются двое из тех, кто присутствовал тогда при разговоре Моисея с фараоном: Ианний и Иамврий. Во Втором послании к Тимофею. – И Соня процитировала по памяти:
– "Как Ианний и Иамврий противились Моисею, так и сии противятся истине, люди, развращенные умом, невежды в вере". Видишь: невежды в вере, а если быть более точным, то не имеющие веры, – развращены умом. Очевидная параллель "если веришь, то умен" структурирует разум, задает доктрину. Современные рекламные ролики построены на том же принципе. Ну, например, "только аристократы покупают это". А раз не покупаешь – не аристократ. Не веришь в это – развращен умом.
Потом глянула на Нестора глазами Справедливости и заключила:
– А раз имена утеряны, то называли бы их греческим эрзацем – иерофантами.
Нестор начинал поспевать за Сониной вязью из событий, цитат и умозаключений.
– Все эти коннотативные "вкрапления" в канонический текст – хотя, что мы теперь можем называть каноном? – это "игра в прятки" иерофантов. – И, увидев, что Нестор вздрогнул, улыбнулась и кивнула:
– Да, у них тоже есть свои "игры в прятки", как и у вас, Нагов. Только у Нагов "игра в прятки" – это безобидная шутка Наставника перед неофитом. А у них – это могучий инструмент воздействия на массы. А теперь, молодой человек, о нашей с Вами совместной работе.
Соня сказала "молодой человек" тем же голосом и с той же интонацией, как некогда говаривал Семен Немирович Волх, обращаясь к Нестору. Стало грустно и одиноко. И тут зазвонил телефон.
– Прошу прощения, – извинился Нестор и отошел на несколько шагов для разговора. Звонил Наставник. Голос его был взволнован, почти как в то утро, перед битвой:
– Беги к "Дионису". Сейчас же!
– Но Соня еще…
– Не беспокойся о ней. Беги!
Нестор оглянулся на скамейку. Сони-Справедливости больше не было. На скамье в скверике сидела проститутка, еще не старая, но с явственной профессиональной печатью на лице, в осанке и в стиле одежды. Она смотрела куда-то за деревья сквера, теребила ремешок своей сумочки и думала о своем. Или ни о чем. Нестор для нее больше не существовал. Разговор со Справедливостью в Сонином обличье был закончен. И Нестор рванул к "Дому Диониса".
Нестор так и не понял, что именно делать, когда он добежит до бордового здания: ждать у дверей, войти в торговый зал или бежать на второй этаж, к статуе Гермеса. А в десятке метров до цели сработал селфиметр.
В голове Нестора возникли пять чисел – все в диапазоне от семидесяти до восьмидесяти. Что там говорил Наставник? "Если – "пятьдесят и выше", то надежды нет". И Нестор вдруг осознал – нет ее, надежды. Сработал Наг-анн. В этот раз не вхолостую. Какие-то цели были захвачены и выкинуты из сингулярности. Видимо, Block-Gunы были не у всех нападавших. А то, что где-то рядом были нападавшие, не вызывало никаких сомнений. Чисел в голове осталось только три.
Вокруг Нестора выросло сразу же несколько незаметных людей. Обычных мужчин, рядовых, "психологических невидимок". Они стояли спиной к Нестору. Кто это? Наговы "силовики" или загадочный враг? Мужчины замерли, как статуи в дегустационном зале "Дома Диониса". Раздался гул. Статуи ожили.