– Не любой филолог, – покачала головой мама. – Один. Единственный. Помнишь, когда-то тебе был нужен социолог…
– Квант-социолог Юджин Гуляйкофф, – кивнул Нестор. – Но его еще нет.
– Есть мальчик. Ему пока только пятнадцать. Он вырастет и станет квант-социологом. Он изобретет брендденг, и тогда мир изменится.
– К лучшему? – зачем-то спросил Нестор.
Мать внимательно посмотрела на сына глазами Справедливости.
– Я расскажу тебе сказку, – сказала она.
– Как в детстве, – улыбнулся Нестор.
Мать покачала головой:
– В детстве тебе рассказывал сказки отец. И сам их придумывал. А эту расскажу тебе я. И придумана она давным-давно, в одном из сел нашего народа. Это даже не сказка. Это притча. А может, просто залетная мысль какой-то уставшей матери, которая укачивала своего сына после дня в поле или у печи, как делали матери до нее, как будут делать и после меня, если у тебя все получится.
– А если у меня не получится? – с тревогой спросил Нестор.
– А если не получится, то матери вскоре перестанут рассказывать сказки своим детям. Дети станут для них обузой. И все изменится, не к худшему, к другому. Гармония уйдет из мира. Но у тебя обязательно получится.
Нестор сжал кулаки, как когда-то сжимал кулачки перед тем, как перелезть через измазанный мазутом забор. Он и тогда говорил себе: "Получится-получится-получится!". Быстро, скороговоркой, потому что ужасно боялся. Боялся вохровцев, их собак, укора мамы за порванную и измазанную одежду. Но больше всего он боялся именно его – измазанного мазутом, усыпанного битым стеклом и обтянутого колючей проволокой беленого забора. Вот и теперь перед ним стоял забор – еще более страшный, потому как неведомый, непонятный, новый. А мама рассказывала:
– Наверное, эта мать сидела в доме, в изголовье укрытой войлоком лавки, на которой засыпал ее ребенок. И сказка у нее была простая, незатейливая – о том, что видит. Вот и говорила она простые слова об очень глубоких вещах, как делают все матери всех народов во все времена.
Как-то ночью, когда все в доме спали, раздался стук в оконные ставни. "Кто там?" – спросили ставни. "Друг", – ответили за окном. "Верим и с радостью впустим друга! – воскликнули ставни. – Вот только входят в дом у нас через двери". "А вы тогда зачем?" – спросили за окном. "А мы впускаем солнечный свет по утрам и лесной воздух по вечерам". "Ладно, – ответили за окном. – Войду в двери". И тут же раздался стук в двери. "Кто там?" – спросили двери. "Друг!" – ответили за дверями. "Не верим! – ответили двери. – Ты враг, а мы ни за что не пустим в дом врага!". "А зачем же вы тогда нужны?" – гневно спросили за дверями. "На то и нужны, – ответили двери, – чтобы врагов не пускать!". "Да что ж это такое! – возмутились за дверями. – Кто решает в вашем доме, кто для вас друг, а кто враг?". "Сволок!" – хором ответили ставни и двери. Сын, ты же историк, знаешь, что такое сволок?
Нестор знал, но ответил не сразу: не понял, где обрывается рассказ, а где звучит вопрос именно к нему.
– Сволок? – переспросил он. – Это то же, что кнес или матица. Князек. Стропило потолочное, опора дома. Не знаю, как выглядел. Я его себе представляю таким главным столбом посреди дома, на котором держится вся конструкция. Крыша, во всяком случае.
– Ничего не напоминает? – затейливо спросила Софья Николаевна.
Нестор пожал плечами: он тщетно пытался найти аналогии. Может, сказывалась уже четвертая рюмка крепкой настойки?
– Эц ахаим, – вдруг сказала мать. – Эц адаат.
33
Нестор взглянул на мать с крайним удивлением.
– На слух – это иврит, – осторожно сказал он. – Ты говоришь на иврите?
Софья Николаевна рассмеялась, но не так, как Кир – громко, заливисто; и не так, как Соня или Фея – весело, игриво. Софья Николаевна засмеялась тихо, но как-то… уверенно, убедительно.
– Я не говорю на иврите, – успокоила она сына, не теряя интонации, которой был проникнут ее смех. – Я пытаюсь подсказать. Сложнее всего даются ответы, которые легче всего найти. Помнишь миф о человеке и жизни?
– О чем? – сбился Нестор. – О ком?
– Об Адаме и Еве. Именно так переводятся их имена. Неужели даже мой сын утратил желание понимать суть мифов, а не их зрелищную сторону? – И Софья Николаевна вздохнула "печально", хотя Нестор прекрасно понимал, что мама просто подталкивает его к какому-то открытию. – Что сделали они перед изгнанием?
– Съели яблоко, – каждый школьник ответил бы так же.
– Эх, Нестор, – теперь в голосе матери действительно появилась нотка грусти. – Где яблоки растут.
– А! – вздохнул облегченно Нестор. – Тебе нужен полный ответ, как учителю на уроке?
Мать улыбнулась и кивнула.
– Адам и Ева… Человек и Жизнь съели яблоко с Древа Жизни, – слух Нестора резанула тавтология: Жизнь съела с Жизни. И он исправился:
– С Древа Познания.
– Эц ахаим. Эц адаат, – повторила Софья Николаевна. Древо Жизни. Древо Познания. Что, собственно, одно и то же.
– Иггдрасиль! Мировое Дерево! – откликнулся Нестор. – Сволок в доме – это Мировое Дерево, Алатырь.
Мать кивнула.
– А теперь можно я закончу рассказ? "Сволок!" – хором воскликнули ставни и двери. "Так спросите у него! – потребовали из темноты ночи. – Пусть сволок скажет, кто я – друг или враг. Пускать меня или не пускать!".
Мать замолчала, как будто рассказ был уже закончен, и теперь ученик должен найти ответ сам. Это напоминало какой-то дзен-буддистский коан, типа хлопка одной ладонью или попытки пнуть воду. Нестор выждал минуту и спросил:
– Так что же ответил сволок?
– Он сказал, что ему все равно. Он держит дом. И будет его держать, вне зависимости от того, пустят ли ставни друга или не пустят двери врага.
Нестор уже забыл, с чего начался рассказ, но Софья Николаевна вернула ему нить разговора.
– Ты спросил, к лучшему ли изменится мир, когда Женя Гуляйков подарит ему брендденг. Не пустить друга в дом – плохо. Не пустить в дом врага – хорошо. Держать дом – должно. Так надо. Так не может не быть. Так вот, после открытия Жени мир изменится к должному, – сказала мать.
Помолчали. Выпили – Нестор залпом, Софья Николаевна в три-четыре подхода.
– Тот мальчик еще растет, – продолжила мама. – А вот филолог, который тебе нужен, уже есть. Это взрослый мужчина. Твоего возраста. Доцент кафедры исторической грамматики и компаративистики. Зовут его Глеб. Глеб Сигурдович Индрин.
– Ну и имечко, – не сдержался Нестор.
– Знаковое имя, – возразила мать. – Как и все имена в твоей жизни.
– Зачем мне нужен доцент кафедры компаративистики? – Нестору нравилось, как звучит слово, которым заменили привычное слово "сравнение". – Что он может сделать? Восстановить мировой порядок? Спасти мир?
– Не сейчас, – сказала Софья Николаевна. – Не сейчас.
– Что не сейчас? – переспросил Нестор.
– Не сейчас раритеты твои. Для коллекции. Папа хотел тебе книги сам вручить, – пояснила Софья Николаевна. – И Антона я тебе отдам не сейчас, – улыбнулась Софья Николаевна. – Иван Несторович будет весьма зол. Они собирались завтра посетить загородные конюшни, а потом еще на катамаране прогуляться. У них программа. Так что позанимайтесь пока своими делами. Мы позвоним.
– Мне Нина наказала, да и ты сама говорила по телефону…
– Я? – искренне удивилась Софья Николаевна. – Говорила по телефону? Нестор! Что с тобою? Я больше не буду тебя угощать настойкой. Да ты и сам спроси у сынишки.
Нестор взглянул в глаза матери. Родные и добрые. Справедливые, конечно, но та Справедливость в них уже заснула. Он вышел в гостевую комнату. Сын спал. Он уснул прямо на ковре в окружении сонма книг. "Не буду его будить! Просто перенесу на кровать", – решил Нестор. Софья Николаевна предугадала его желание и мягко, но настойчиво остановила. "Не нужно, – шепотом сказала она. – Так каждый день. Ему нравится. Он полчасика подремлет – и снова в бой. Если проснется не среди книг, может закапризничать".
Нестор тихо попрощался с матерью. Вышел на лестничную клетку и уже там набрал Кира. Кир готов был к встрече возле "Дома Диониса" в любой момент. Хоть сейчас.
– Как тебе Майечка? – таковым было сегодняшнее приветствие Наставника. Нестор даже не сразу понял, о ком речь.
– Майечка? А, это та рыженькая младшая кастелянша с ресепшна?
– Да! – глаза Кира горели, и Нестор понял, что карьера Майечки теперь в надежных руках. – Видел? Нет, ты видел? Это же обнять и плакать!
– Мы за вином пришли, – напомнил Нестор. Они как раз проходили сквозь автоматически открывшиеся двери навстречу улыбкам приветливых продавщиц в бордовой униформе.
– Одно другому никак мешать не может, – уверенно утвердил Кир. – Наоборот: хорошая женщина служит хорошим дополнением к хорошему вину, как и хорошее вино служит хорошим дополнением к хорошей женщине.
Сказано это было громко, сказано это было для эффекта. И эффект был произведен: бордовая фея-продавщица улыбнулась так, чтобы оба веселых клиента поняли, что она готова предоставить любое дополнение к чему бы то ни было. Лишь бы заказ был велик, лишь бы возвращались снова.
Иногда Нестору казалось, что Наставник переносит всю легкость контактов с женщинами из Раджаса в иллюзорный мир Бытия, при этом, естественно, сугубо заблуждается. Реальные девушки – не змейки из Конторы, они не будут светиться от счастья только от одного намека на половой контакт с плотным, околопятидесятилетним, не таким уж респектабельным мужчиной. Если, конечно, не применять Наговые способности. Однажды он даже намекнул на это Киру. Наставник тогда широко улыбнулся и ошарашил своего подопечного вопросом:
– А не думаете ли Вы, мой друг, что Раджас, змейки и прочий Наговый антураж – лишь Ваше средство сбежать от реальности? Тут семья, ворчливая порою жена, работа, пусть и любимая, но, согласитесь, покрытая паутиной рутины… В общем, здесь – обязанности, а там… Как там пел Армен Григорян? "Тунеядство, пьянство, бл…тво – боевой рок-н-ролл!".
34
"Дом Диониса", как всегда, был приветлив. Консультат-кавист (можно ли сказать "консультантша" или "кавистка", поскольку это была все-таки девушка?) профессиональной тенью следовала за покупателями. Тележку катил Кир. При этом он без умолку болтал. Кир часто болтал без умолку, но в этот раз у Нестора создалось впечатление, что весь этот поток слов выпущен на волю лишь с одной целью: не дать Нестору возможности вспоминать о воскресном инциденте и задавать неудобные или попросту несвоевременные вопросы.
– Итак, мой друг, нам предстоит завтра увлекательное приключение. Часика в четыре? Или в пять? В полпятого – найдем компромисс. Нам же нужно растопить мангал, освежиться аперитивами. Обожаю этот процесс! А может приехать пораньше, помочь по хозяйству? Я с удовольствием мариную мясо. Кстати, может, мы возьмем мясо, а вы рыбу? Тогда я замариную его с вечера. Что ж, мой друг, Вы не сказали, что берете продукты? Все! Решено! Я беру напитки. Если вы накрыли стол для тела, я накрою его для души. Есть предпочтения? Хотите взять под мясо свой любимый "Мальбек" (и откуда знал Наставник о "Мальбеке"? Они еще никогда не пили вместе вино. Пиво – да. Коньяк – да. Бывали другие напитки. Но вино…)? Нет? Так что? Италия? Франция? Может, рейнские рислинги? Хотя Вы правы – это уже на любителя. Может, что-нибудь из Нового Света? Правда, у них есть такая легкая естественная газация. Дамы любят. Чилийские пока не плохи – еще не очень избитый у нас бренд. Может, оттолкнемся от какой-нибудь национальной классики? Как Вы относитесь к кьянти? Или от регионов пойдем? Знаете, что формирует вкус вина? Термины французские, но принцип общий для любого вина. Многое зависит от региона – апелясьон. Очень многое – от винодельни. Французы называют винодельни по старинке – замками, шато. Хотя какие там замки? Мазаные избы и гектары виноградных столбиков вокруг. Но самое главное – слышите? – самое главное, мой друг, – это терруар. О! Терруар весьма многозначный термин! Он включает в себя и климат, и температуру, и обилие солнца, и почву, и даже угол склона! Другими словами, все условия произрастания лозы. Как ландшафт и язык для формирования культуры народа.
Все это время они бродили между рядов с винными бутылками. Девушка-консультант послушно следовала за спиной бордовой тенью. "Почти как Зоенька. Только тень тогда была бы зеленая", – с каким-то собственническим удовольствием подумал Нестор. А Кир не умолкал:
– Знаете, мой друг, я предлагаю быть оригинальными! – и тут же пропел голосом Жириновского, который уже исполнял эту песню:
– Не нужен нам берег турецкий
И Африка нам не нужна!
Грузия! Давайте, мой друг, остановимся на Грузии! Да-да, знаю: Грузия – тоже нынче заграница. Но, согласитесь, какая она заграница? – и тут же процитировал:
– На Грузию! Она цвела
С тех пор в тени своих садов,
Не опасаяся врагов,
За гранью дружеских штыков!
Девушка улыбнулась и сделала приглашающий жест к стендам с грузинскими винами.
– Вы не представляете, как хороши вина Грузии! К сожалению, мы не можем доверять этикетке. Они пишут, что вино приготовлено кахетинским или имеретинским способом, но такие вина можно найти только там, среди грузинских гор.
На холмах Грузии лежит ночная мгла;
Шумит Арагва предо мною.
Мне грустно и легко; печаль моя светла;
Печаль моя полна тобою!
Здесь вина, скорее всего, приготовлены способом европейским. Ах, но их квиври, их огромные глиняные сосуды, зарытые в землю! Такой труд требует неимоверной любви и абсолютно не терпит суеты.
Тбилиси утром голову подымет
И сладкий сон пугнет от карих глаз,
И жители запляшут в раннем дыме
И вскрикнут, торопясь: "Который час?!.."
Здесь вина называют по региону произрастания или по сорту винограда, винной основы. О, дары Диониса, трижды славься его имя! Мясо! К нему только "Саперави", две бутылки, вот этого производителя, девушка. Рекомендую, мой друг, на будущее – один из неплохих негоциантских брендов. Да, мы не найдем здесь вин от маленьких производителей. Да и не нужно! Как-то я привез из Грузии столько вина, сколько пропустили на таможне. Две бутылки даже пришлось выпить в зоне контроля – был перебор. Так вот что я скажу – дома вина потеряли все! Пить их надо там, среди благодатных горных долин. Так что не будем гнаться за раритетами – тут они, наверняка, из одной бочки. "Мукузани"! Без него не уйду! Три бутылки! А весь этот букет завершим "Киндзмараули". Тот же виноград саперави, но – полусладкое, обратите внимание! – природно-полусладкое. Правда, думаю, дамы нам не оставят ни глотка. Настолько оно хорошо. Жаль, этот поставщик скоро уходит из нашей страны. Ох, уж эта геополитика, завязанная на экономике. Знаете, что такое современная экономика, мой друг? Это попытка горстки людей выдать свои личные интересы за ход глобальных объективных процессов. Хотя кого я обманываю? Такова экономика всех времен, только термины меняются. Но у нас же есть еще и рыба? Я правильно помню? На гриле? Да какая разница! Все равно "Цинандали"! Две? Три? И "Ркацители" – все другие белые вина все равно дарит лоза солнечного ркацители. Закончили?
Кир замер в задумчивости.
– Чего-то мне не хватает, мой друг. Нам не хватает… А чем мы закончим вечер? Тут нужна уже не Грузия… Знаю! – воскликнул Кир с видом Архимеда, провозгласившего "Эврика!". – "Херес"! Бутылочку "Хереса" нам. Есть же у вас "Херес"? Отлично! А дамам возьмем "Мадейры". И того, и другого – по бутылочке. Больше не нужно. Таааак. Вот теперь я уверен, что наш вечер будет дивным.
И Кир покатил тележку к кассе, перманентно любуясь ее содержанием. Так, наверное, Ван Гог любовался десятой или одиннадцатой копией своих "Подсолнухов". Сиял Кир, сияла девушка в бордо за их спинами. Сияла кассир, тоже в бордо, увидев, что в тележке нет свободного места. Пока касса довольно попискивала, насыщаясь приобретенным товаром, у Кира возникло новое предложение.
– А знаете, мой друг, не навестить ли нам "Варяк"? Старый добрый "Варяк". Посидим, поболтаем. Завтра, при дамах, наши разговоры, согласитесь, будут иными.
Нестор не возражал. Он и сам подумывал о кружке-другой обычного пива после всей этой экскурсии меж вин, в которых он не разбирался, чего, между прочим, совершенно не стыдился.
– Девушка, мы же можем оставить наши удивительные приобретения у вас и забрать их потом, на обратном пути? Вот и отлично! Идемте, мой друг! Нас ждут великие дела!
35
Тамара наливала, грузчик Володя гремел кегами, пена была через край, зал гудел, но места были. "Варяк" встретил своих блудных сыновей, как говорил евангелист Лука: "а о том надобно было радоваться и веселиться, что брат твой сей был мертв и ожил, пропадал и нашелся". На столе привычно расположились четыре местных "пинты" – две на сейчас, а две про запас. Кир, взяв старт в "Доме Диониса", остановиться не мог. Он вещал.
– Необходимость в наличии мозга, – того мозга, еще в архаичном его понимании: как хранилища опыта, информации, – отпала! Память – на серверах, информация – в общем доступе и, стало быть, нигде! Как ранее люди разделились на умеющих и не умеющих читать, так ныне – на активных и пассивных пользователей интернета. На кроманьонцев и неандертальцев, на ветвь продуктивную, с точки зрения господствующей социальной доктрины, и непродуктивную, тупиковую. Как изобрести качалки для мозга? Да и кто пойдет нынче в такую качалку? Раньше мы пытались перенести в страну идей всю природу, сравнять по объему содержание своего опыта с миром. Не смотрите на меня так, не я говорю эти слова – Потебня, умничка, золотой языковед и философ. Мы пытались соединить всю эту огромную массу отрывочных явлений, причин и следствий, в нераздельное единство. Наш разум пытался организовать целостность – такова вообще конечная цель умственных усилий человека. Один бургомистр пятнадцатого века, Брюгге Мартин его звали, выбрал своим девизом "Gibt es einen Grund!". Знаете, как переводится с немецкого? "Есть причина!". Таким должен быть жизненный девиз всего человечества. А наш жизненный девиз нынче "Дайте фактов!", фактов, разных, цепляющих, бодрых. Но никто не ищет грунт, причину. Таково наше время – все больше накачанных тел, все меньше накаченных разумов, поскольку, как ни крути, а мышцы накачать много легче. Да и господствующая доктрина такова, что блокирует любые попытки у филистеров к прокачиванию мыслительного аппарата. А это раздражает и, опять-таки, гонит в тренажерный зал…
Внезапно Кир замолчал. Даже не просто замолчал, а оборвал речь так, что у него прозвучало в конце "в тренажерный за!". Это, как бы, превратило его последнюю фразу в классическую риторическую антитезу самому себе. Он смотрел за поверх головы Нестора с таким видом, как будто воскрес черно-белый Дракон Семен Немирович Волх. Опасности не было – Наг-анн и селфиметр спали в Наговой сути Нестора и не думали просыпаться. Но Нестору стало как-то неуютно. Он медленно повернул голову. За спиной стояла Тамара.