Дело в том, что Тамара никогда не выходила из-за стойки. Вернее, она могла сделать это в исключительных случаях: когда зал был пуст, когда ей было скучно, а единственный клиент за тяжелым дубовым столом был особо уважаем. Тогда она могла принести заказ – пару пива, упаковку кальмаров, вяленую рыбу. Но сейчас в руках у Тамары не было пива. Работы было много – аншлаг в зале пока не состоялся – не то время еще, но все-таки зал полон. За стойкой стоял грузчик Володя. Он безостановочно наливал, мыл, рассчитывал – сказывалось отсутствие Тамариного навыка. Он был удивлен.
Посетители за несколькими столами тоже замерли в удивлении. Не так, конечно, как актеры в немой сцене "Ревизора", не с открытыми ртами на лицах, повернутых в сторону зрителя, но все-таки… В общем, звезда медленно спустилась с небосвода и приблизилась к людям на расстояние протянутой руки. И сияла.
Наверняка, Тамара понимала, какое впечатление произвел ее выход к "простым, обычным людям из народа", но ее, видимо, это совершенно не интересовало. Ее интересовал Нестор. А для Нестора самым необычным во всей этой ситуации явлением была реакция Кира.
Кир, пусть и не подобострастно, но весьма и весьма почтительно поклонился. Обозначил он этот жест не простым кивком головы – он как бы втянул голову в плечи и кивнул всем телом.
– Разрешите? – спросила Тамара, имея в виду место за столиком.
– Безусловно. Со всем уважением. С радостью. Польщены, – вся эта кавалькада плеоназма сыпалась из Кира, как семечки из подсолнуха. При этом Наставник уже приподнялся, уже выходил из-за стола. Получалось у него это весьма неуклюже, а потому комично.
"Комичный Наставник – это что-то новое", – подумал Нестор.
Тамара кивнула ему небрежно, с высоты своего величия, и опустилась за стол на его место с таким аристократическим изяществом, которого Нестор никогда бы не ожидал от обычной барменши, пусть и винного технолога с высшим образованием в прошлом. Кир, не оглядываясь, уже семенил к стойке, хотя слово "семенил" тяжело было применить по отношению к его корпулентной конституции. Скорее катился колобком.
Тамара была в обыденных своих одеждах, которые даже описывать – воду лить, но нынче они выглядели одеяниями. Поверх одеяний был накинут белый рабочий халат. Присела Тамара на скамью на место Кира, то есть напротив Нестора. Нестор взглянул в ее глаза и тут же все понял: перед ним за столом в пивной предстала Справедливость.
Нестор увидел перед собой стройную пальму – подсознание выкинуло такую шутку: соотнесло имя с его значением. Таковы были слова матери-Справедливости: "Знаковое имя, как и все имена в твоей жизни". Это была та самая Тамара, которую так любил Шота Руставели; та самая Тамара, о которой писал Лермонтов:
И слышался голос Тамары:
Он весь был желанье и страсть,
В нем были всесильные чары,
Была непонятная власть.
– Привет, Нестор, – улыбнулась Тамара. – Давно не виделись с тобой.
– Давно, – кивнул Нестор. – Уже часа два.
– Иногда два часа могут стать вечностью, – Тамара протянула руку и коснулась руки Нестора, как вчера Соня на скамейке в сквере. Было неловко: женщины были настолько разные, что возникало явление, которое психологи называют "когнитивный диссонанс". И все-таки что-то роднило этих разных женщин, и не только искры Справедливости в глазах.
– Я слушаю, – Нестор ждал дальнейших инструкций.
– Это я слушаю, – улыбнулась Тамара. – Ни мудрым словом, ни глубоким сновидением, ни чутким поступком нельзя передать собственную, исключительную мысль. Можно только пробудить ее отголосок в том, кто слушает. Что ты уже слышал? Что ты уже знаешь?
Нестор понял, что он на экзамене, что нужно отвечать прослушанный урок, доказать, что учитель работал не впустую. Доказать и себе, ученику Нестору, и учителю, Справедливости-Саттва. Но назвался Нагом – полезай в щель. Как жутко звучит! Но искать щель – субстанциональная, инклюзивная обязанность Нага, – так когда-то говорил Наставник. Нестор закрыл глаза и начал говорить тихо, так, чтобы не для других столов в этом гулком пивном зале, а только для собеседницы напротив. Говорил сумбурно, часто сбиваясь и повторяясь, но так было нужно – в первую очередь, ему самому, чтобы выстроить в порядок собственную систему координат.
36
К этой части текста необходима авторская ремарка. Не в правилах автора вторгаться в дела Драконов, Нагов и других обитателей миров Трилоки. Делает автор это вынужденно и при этом искренне надеется, что больше ему этого делать не придется. Причина в том, что сейчас протагонист данного повествования постарается изложить некие вещи, которые автор бы назвал "просодией мироздания", не забыв при этом уважительно склонить голову. Но какую же просодию можно передать при помощи средств, к тому не приспособленных? Иначе говоря, нельзя выразить словом такое знание. Потому автор искренне предлагает тем, кому интересна судьба героев, а не какие-то там "просодии мироздания" просто пропустить эту часть текста. Всем будет проще: и автору, коему разрешат отступить в сторону и отдохнуть; и протагонисту, коему сейчас предстоит мучиться и практически заикаться, пытаясь объять необъятное; а самое главное – тепло любимому читателю, ради которого и записана эта повесть. Предупреждение сделано, а потому автор почтительно отстраняется и оставляет дорогого его сердцу молодого и перспективного Нага Четвертого дна наедине с обитательницей Саттва – Справедливостью…
Что пока дано понять. Наша Взвесь представляет собою перевернутый мир. То, что Стругацкие называли "массаракш". Мир наизнанку. Или мир кверху ногами.
Безусловно, быть перевернутым чему-либо можно только по отношению к чему-либо неперевернутому. К другому миру. С таким же успехом можно сказать, что тот, другой мир также перевернут по отношению к нашему.
Следовательно, должна существовать какая-то истинная система координат, которая определяет эту самую "перевернутость". Но Наставник говорил, и с этим нельзя не согласиться, что любая система – ложна. Ложна потому, что для ее опорных, "истинных" точек нужно притянуть к этой истинности все другие точки системы, среди которых наверняка найдутся и ложные или частично истинные. А это не возможно в принципе. В научной практике такую ситуацию стыдливо называют "исключение подтверждает правило". И мы это ложное, по сути, положение воспринимаем в качестве аксиомы.
Итак, любая система ложна, поэтому определить перевернутость нашего мира не представляется возможным по данному критерию. Остается сопоставительный критерий "созидание/разрушение". Наставник говорил о сукцессии, о климаксном, оптимально-равновесном состоянии системы. Процесс, уводящий от такого состояния, назовем разрушением. Процесс, приближающий к такому состоянию, назовем созиданием.
Наш мир перевернут, поскольку направлен на разрушение. Разрушение чего? В первую очередь, самого себя. Структура, желающая разрушить сама себя, немыслима. Но наш мир именно таков. Почему? Потому что нашей структурой управляют изнутри.
Для того, чтобы видеть цель и управлять структурой, нужно находиться вне этой структуры. Для того, чтобы осознать таковость, нужно находиться в инаковости. Для этого нужно обладать достойным уровнем компетенции, панорамностью видения, системностью мышления и глубиной понимания. Такая сила существует. Для Вселенной – это Драконы. Они и есть Вселенная. Они взрастили Мировое Дерево. На Дереве выросли яблоки. Взвеси.
Для каждой Взвеси, коих несчетное количество на Мировом Дереве, Драконы даровали управляющих. Задающих курс. Их можно называть, как угодно. Совет директоров, например. Или корпус капитанов. Генеральный штаб. Или сонм богов. Пусть будет сонм богов.
Наши боги были веселы и беспечны. А теперь наши боги мертвы. Их убили те, кто был к ним ближе других людей. Убили из зависти, в слепой уверенности, что смогут лучше. Для себя, не для Взвеси. Убили посредники между людьми и богами. Есть капитаны и матросы, а между ними – боцманы. Жрецы. Иерофанты. Просто боги не знали, что "на корабле возможен бунт". Боги были наивны.
Убив богов, иерофанты обрели их силу, но не их знания. Боцманы стали капитанами. Однако, теперь это не имело значения. Для боцманов. Они крикнули: "Вперед!", хотя откуда им знать, где зад, а где перед? Но корабль поплыл. Поплыл "туда" с точки зрения новоявленных капитанов, но "не туда" с точки зрения здравого смысла мироздания. Не по ветру, а против ветра. Капитан Врунгель называл такое направление движения "вморддувинг". Или как-то так.
Такой порядок длится уже не одно тысячелетие. Время не имеет значения. Да и само стояние мира, стоящего на голове, тоже не имеет значения. Никто не замечает этого. Наше зрение привыкло, адаптировалось. Мы видим наш мир прочно стоящим на ногах. Но он перевернут. И это разрушает гармонию Вселенной.
Нам нет дела. Наша личная гармония в тонусе. Мы проживем еще тысячи миллионов лет. Свинье хватит желудей на всю ее жизнь, а погибнет ли дуб – личное дело самого дуба. Да и дуб не погибнет. Сказка о ставнях, дверях и сволоке, которому все равно. Скорее всего, свалится лишь один плод. Наша Взвесь, которая осядет илом.
Да и то, произойдет это так не скоро, что… Время не имеет значения. Задача миров Трилоки – вернуть должный порядок вещей. Не дать Взвеси осесть илом. Поставить мир на ноги.
Наверное, это будет даже опасным для человечества. Мир, стоящий на ногах, покажется искаженным для человека, которого конструировали веками. Кто конструкторы? Не боги. Те, кто мнят себя богами. Они созидают свое счастье, разрушая весь мир. Каким-то образом помочь в этом может некий доцент кафедры исторической грамматики и компаративистики Глеб Сигурдович Индрин. Почему такое странное имя? Неизвестно, но каждое имя имеет значение.
Еще каким-то образом со спасением Взвеси соотносится предание о смешении языков. Наверное, оно, предание, имеет ко спасению отношение самое прямое, потому что именно этот миф Справедливость попросила-заставила прочитать при первой встрече.
Раджас поставил перед своим оперативным агентом, Нагом Четвертого дна, только одну задачу: всячески содействовать исполнению любых замыслов, которые будут озвучены ему агентом Саттва. Взаимодействие будет проходить посредством общения Нестора и различных знакомых ему женщин.
Агент Саттва выходил на связь трижды: через проститутку Соню, через мать Софью Николаевну и через работницу заведения "Варяк" Тамару. Полученные задания: уяснить, что для выполнения миссии весьма важно понять значение слова и языка в структуре Взвеси; найти доцента Глеба Сигурдовича Индрина.
Задача ставить мир с головы на ноги возложена именно на вышеупомянутого доцента. На агента Раджаса Нестора такая задача не возложена – не тот уровень компетенции. Хотя в процессе поисков на указанного агента уже выходил с непонятной целью агент противоборствующей стороны некий мистер Герман, который и ранее пытался оказывать на Нестора прессинг путем высказывания неоднозначных предложений. А также была предпринята мощная, неожиданная, но безуспешная атака противника, нейтрализованная силами быстрого реагирования Конторы под руководством лично Наставника Кира.
Имеющиеся вопросы: что делать с Индриным после его обнаружения и как доцент кафедры исторической грамматики и компаративистики может перевернуть мир с головы на ноги. Жду дальнейших инструкций.
Рапорт сдан.
Нестор открыл глаза. Тамара улыбалась. И вместе с Тамарой улыбалась Справедливость…
Здесь автор спешит сообщить, что возвращается к тепло любимому читателю, по которому успел несказанно соскучиться.
37
– Как же тяжело тебе было говорить, – сказала Тамара, но без укора, а, наоборот, поощряя и подбадривая старательного, но засмущавшегося ученика. Нестор понял, что экзамен сдан.
– Ну, я же не филолог, – попытался оправдаться он.
– Но тоже интеллигентный человек, – с улыбкой закончила фразу Тамара. – Как ты там сказал? "Жду дальнейших инструкций"?
– Жду, – признался Нестор.
– Даю, – важно сказала Тамара и засмеялась. – Что делать с Индриным? Контактировать. Сдружиться. Взять под опеку. Сюда привести, наконец, и выпить пива. Войти в доверие.
– Мне придется с ним "поработать совестью"? – догадался Нестор.
– "Мой сын!" – сказала бы Софья Николаевна, – весело согласилась Тамара. – Я же могу сказать только: "Мой клиент!". Индрин даже не догадывается пока, какова его роль в судьбе собственного мира. Он просто пишет диссертацию, которая – и это не громкие слова – сумеет спасти вашу Взвесь.
– И Взвесь не осядет илом? – с надеждой спросил Нестор.
– И Взвесь не осядет илом, – согласилась Тамара-Справедливость. – Главное, успеть. Успеть, пока Индрин не сумел осознать свою суть.
– Свою суть? – переспросил Нестор.
– Как ты знаешь, Драконы не вмешиваются в дела Взвеси, – сказала Тамара.
– Потому что даже наблюдение за социальной системой делает тебя частью системы и лишает возможности управлять системой, – вспомнил Нестор Первый закон квантовой социологии. – Индрин – Дракон?
– Еще нет, – покачала Тамара головой. – Задавший вопрос пробуждает Дракона в себе; ответивший на вопрос убивает в себе Дракона. Индрин может и не стать Драконом. Но если станет, он вам больше не помощник. Слишком он окажется далек от всех Взвесей, вместе взятых. Так, крылом может помахать иногда, поговорить, взглянуть "из-под ресниц" и продолжить свой полет. Так что надо успеть.
– Не понимаю, – Нестор отчаянно не понимал.
– И не старайся, – почти попросила Тамара. – Инициация Дракона – это не ваша Нагова "игра в прятки". Тут одним глотком амриты не отделаешься.
Нестор вспомнил разговор с пурпурным Нагом после битвы у Мирового Дерева. Тогда Нестор так и не смог понять, как Дракон Шеша, который не имел права вмешиваться в битву, все-таки решил ее исход, будучи Королем Нагов. И мысленно махнул рукой – не его ума дела. Вопрос не его уровня компетенции.
– Но одно ты можешь заметить, мой наблюдательный Наг, – улыбнулась Тамара, – Драконы, Наги, маги чаще всего в этом мире работают со словом, потому как только слово позволяет пробудить в себе необходимые свойства. Грубой силой мир можно только разрушать. Созидать можно только словом.
– Городские маги тоже? – уточнил Нестор, помня, что эти существа из "другого лагеря" и их-то созидателями никак не назовешь. Нестор вспомнил жутких паукообразных людей на поле битвы и вздрогнул от отвращения.
– Я не сказала "городские", – возразила Тамара. – Между магом и городским магом – семантическая, сущностная пропасть.
"Вот и еще один туз в колоде загадок", – подумал Нестор.
– Смотрю, Володя зашился совсем, – вдруг встрепенулась барменша. – Заболталась я с Вами. Темы, конечно, интересные, но пойду очередь разгребать. – И она умчалась, собрано и профессионально. Вот только куда подевалась эта величественная грация? Женщины, любимые наши женщины, вы так хотите, чтобы в вас видели богинь, но так не хотите ими быть.
Нестор понял, что и этот разговор со Справедливостью закончен. Да и разговора-то не было: говорил Нестор, а Саттва-напарница молчала и слушала. Видимо, у этой встречи был запланирован именно такой формат.
К столу пробирался Кир. Нельзя сказать, что на цыпочках, но медленно и осторожно. И не потому что приходилось лавировать между посетителями, которые либо еще стояли в очереди, образованной нерасторопностью Володи и долгим отсутствием Тамары, либо, гордые и довольные, расходились по своим скамьям-пещерам с драгоценной добычей. Нет, Кир возвращался медленно, потому что не знал, можно ли ему уже возвращаться. Одно дело – направлять своего подопечного на работу в паре с агентом Саттва, совсем другое дело – воочию узреть это самое взаимодействие напарников. Нестор понял, что вырос в глазах своего Наставника до размеров поистине великанских. Сколько раз случалось Раджасу непосредственно взаимодействовать с агентами Саттва? Однажды? Дважды? Так что сейчас твориться история, решил Нестор. Хотя все мероприятия, к которым привлекали Нестора, так или иначе оказывались судьбоносными.
Кир нес к столу пиво. Зачем? На столе и так стояли две почти допитые (ладно, они выдохлись, их можно в счет не брать) и две совершенно полные, правда, с осевшей уже пеной, но еще достаточно холодные кружки. Очередь сейчас быстро разбредется – Тамара быстро ее разгонит. Пусть не княжна она боле, но в профессионализме ей не откажешь. Так что надо будет – возьмем свежее. Очевидно, Киру просто необходимо было таким образом оправдать свое тактичное бегство из-за стола.
– Можно? – спросил Кир, не садясь.
– Не ёрничайте, Наставник, – Нестору было как-то неловко. – Вам всегда и можно, и нужно.
Кир ожил, прытко и весело утвердился на своем месте и заговорщицки спросил:
– О чем говорила?
– Да говорил-то, в основном, я, – пожал плечами Нестор. – Она слушала. Похвалила. Нового ничего не рассказала. Напомнила, что нужно найти доцента.
– Индрина Глеба Сигурдовича, – понимающе кивнул Кир и сделал глоток в полпинты.
– Почему у него имя такое странное? – поморщился Нестор. – Слух режет.
– Зато его с таким именем никто не зарежет, – рассмеялся Кир. – Глеб – это тебе и латинская глыба, и славянский хлеб. А у скандинавов Готлиб – так вообще наследник бога. Сигурд, он же Зигфрид…
– Из "Нибелунгов"? – блеснул Нестор эрудицией.
– И оттуда тоже, – согласился Кир. – Помню, слышал где-то:
Отважный Зигфрид, рейнский бес
Бальмунгом щекотал принцесс.
– Бальмунг – это его меч? – уточнил Нестор.
– Меч, – утвердил Кир. – В средние века любили давать имена своему оружию. Дюрендаль и Олифант – меч и рог Роланда, Альтеклер – меч Оливера, Бальмунг – меч Зигфрида, Колада и Тисона – мечи, раздобытые в бою испанцем Сидом. Но я об имени. Сигурд – это и победа, и оберег. "Хранимый победой", получается. Ну, а уж Индра…
– Не нужно, – Нестор даже поднял руку ладонью вперед. После спасительного танца бхаратанатьям Сони и Феи на поле боя он еще раз перечитал "Махабхарату", "Рамаяну" и даже ушел в "Упанишады" – оказалось, найти их сложно и стоят они дорого, но отец, антиквар Иван Несторович любит свою работу. Однако Нестор почувствовал, что "не выгребает" и отложил сие чтение. Но уж кто такой Индра, он знал. Могучий демиург, восседающий на вахане, белом слоне о семи хоботах, сжимающий в одной руке грозную ваджру-фаллос, а в другой звонкую гханту-вагину, повелитель Свар-ги, дороги солнца, то есть неба. Много загадок было в образе Индры, но два обстоятельства настораживали больше всего: он был змееборцем, а для Нага это звучало угрожающе. Кроме того, Индра одолел Дракона Вритру. Последний названный тот еще злодей был по преданиям, но все равно – убить Дракона… Как-то не по-божески это.
Но выяснилось, что фамилия доцента несет в себе отголоски не только арийского бога Индры, но и загадочного славянского зверя индрика. Наставник даже привел на память какое-то народное предание: