6
Остаток этого дня и весь следующий Морис прикидывал, как бы ему снова повстречаться с этим оригиналом. Шансов было мало. Просто так к старшекурснику, да к тому же из другого колледжа, не зайдешь. Решив, что Рисли хорошо знают в студенческом дискуссионном обществе, Морис во вторник пошел туда - вдруг Рисли будет участвовать в дебатах? Возможно, когда он выступает публично, понять его легче. Мориса тянуло к Рисли не потому, что он нуждался в друге, нет. Просто надеялся, что тот ему как-то поможет… как, в чем - Морис не знал. Все представлялось смутным и неясным - горы еще заслоняли горизонт. А Рисли обосновался на вершине и при желании мог протянуть ему руку помощи.
Но поход в дискуссионное общество оказался безрезультатным, и у Мориса сработала защитная реакция. Не нужна ему ничья помощь. Сам управится. К тому же никто из его друзей Рисли не примет, а друзьями надо дорожить. Но вскоре злость прошла, и желание встретиться вспыхнуло с новой силой. Коль скоро Рисли - противник нормы, почему бы не нарушить норму и ему? Мало ли что не принято, а он возьмет да и зайдет к старшекурснику. Надо "вести себя естественно", а что может быть естественнее визита к знакомому? Сделав столь важное открытие, Морис решил показать заодно, что не чужд богемности: войдя в его комнату, он разразится мудреной речью, в духе самого Рисли. "Ты откусил кусок, какой тебе нипочем не прожевать" - что-нибудь в этом роде. Не Бог весть что, но Рисли достаточно умен и не позволит Морису почувствовать себя дураком, так что, если он ничем с ходу не вдохновится, сойдет и это. Ну а дальше как получится.
Мысль о предстоящей встрече стала навязчивой. Этот человек, сказавший, что "слова - это и есть дела", явно поразил воображение Мориса. И как-то вечером, незадолго до десяти часов, он проскользнул на территорию Тринити и подождал, пока за ним захлопнут ворота. Подняв голову, он увидел вечернее небо. Красота, как правило, оставляла его равнодушным, но тут… Какие звезды! Когда пробили часы, он услышал угасающий всплеск воды в фонтане, щелканье запоров - Кембридж ложился спать. Его окружали люди Тринити - все сплошь интеллектуалы, носители культуры. Ребята из окружения Мориса подсмеивались над Тринити, но как блистательны эти аристократы в своей надменности, как непринужденно несут свое превосходство, не нуждающееся в подтверждении! Он пришел сюда без приглашения, смиренно просить о помощи. В этой атмосфере припасенные им мудреные словеса сразу поблекли, сердце бешено заколотилось. Ему было неловко и страшно.
Рисли жил в конце короткого коридора. Споткнуться было не обо что, поэтому свет не горел - иди по стеночке, и уткнешься в дверь. Морис уткнулся в нее раньше, чем ожидал, здорово шмякнулся - даже задрожала панель - и громко выругался.
- Войдите, - пригласил голос. Его ждало разочарование. В комнате находился студент из его же колледжа, некто Дарем. Рисли не было. - Вам нужен мистер Рисли? О-о, здравствуйте, Холл!
- Здравствуйте! Где Рисли?
- Не знаю.
- Ну ладно. Я пойду.
- В колледж? - спросил Дарем, не поднимая головы. Он стоял на коленях возле громоздившейся на полу горки пластинок для пианолы.
- Наверное, раз его нет. Я просто так зашел.
- Подождите, сейчас пойдем вместе. Не могу найти Патетическую симфонию.
Морис оглядел комнату Рисли - интересно, какие разговоры здесь ведутся? Присев на край стола, он посмотрел на Дарема. Невысокий, даже маленький, с виду не кичливый, лицо открытое. Когда вломился Морис, оно слегка запунцовело. В колледже у него была репутация человека с мозгами, который держится особняком. Морис о нем почти ничего не слышал, разве то, что он "гуляет сам по себе". Встреча в Тринити это подтверждала.
- Не могу найти марш, - сказал Дарем. - Извините.
- Ничего страшного.
- Хочу послушать пластинки на пианоле Фетерстонхоу.
- Его комната как раз под моей.
- А вы живете в колледже, Холл?
- Да, я ведь на втором курсе.
- Ну да, я-то уже на третьем.
Покровительственных ноток в его голосе не было, и Морис, забыв, что к старшекурсникам надо относиться с почтением, сказал:
- Вы скорее смахиваете на новичка, а не на третьекурсника.
- Может быть, но чувствую себя почти магистром.
Морис внимательно посмотрел на него.
- Рисли - поразительный малый, - продолжил тот.
Морис не ответил.
- Хотя, конечно, кое в чем он перегибает палку.
- Но это вам не мешает что-то у него брать.
Дарем поднял голову.
- А должно мешать? - спросил он.
- Это я так, зубоскальства ради, - признался Морис, слезая со стола. - Нашли пластинку?
- Нет.
- А то мне пора. - На самом деле спешить было некуда, но сказать так ему велело сердце, с первой минуты бившееся неровно.
- A-а. Ну, идите.
Морис ждал другой реплики.
- Так что вы ищете? - спросил он, подходя поближе.
- Марш из Патетической…
- Мне это ни о чем не говорит. Любите классику?
- Люблю.
- Мне больше по душе хороший вальс.
- Мне тоже, - сказал Дарем, глядя ему прямо в глаза. Обычно Морис отводил взгляд, но на сей раз изменил своей привычке. - Дарем добавил: - Может, в той стопке, у окна. Надо посмотреть. Я быстро.
- Мне пора, - решительно заявил Морис.
- Ну, идите, я задержусь.
Пришлось идти, хотя сердце сковали горечь и чувство одиночества. Звезды заволокло тучами, небо готовилось пролиться дождем. Но когда привратник доставал ключи от ворот, Морис услышал за спиной быстрые шаги.
- Нашли свой марш?
- Нет, просто подумал, что лучше прогуляемся вместе.
Несколько шагов они прошли молча, потом Морис предложил:
- Давайте что-нибудь мне, помогу нести.
- Ничего, не разобьются.
- Давайте, - велел он жестко и выдернул пластинки у Дарема из-под мышки. Обмен репликами на этом закончился. Дойдя до своего колледжа, они направились прямо в комнату Фетерстонхоу, немного послушать музыку - до одиннадцати еще оставалось время. Дарем уселся за пианолу. Морис стал на колени рядом.
- Холл, я и не знал, что вы в лагере эстетов, - заметил хозяин.
- Вовсе я не в их лагере - просто интересно, чем они дышат.
Дарем завел музыку, затем отключил - лучше-де начать с пяти четвертых.
- Почему?
- Это ближе к ритму вальса.
- Бросьте вы! Ставьте, что хотите. Перескакивать с одного на другое - только время тратить.
И он положил руку на молоточки. Однако в этот раз настоять на своем ему не удалось.
- Отпустите, - приказал Дарем, - так и сломать недолго, - и поставил пять четвертых.
Морис слушал очень внимательно. Музыка ему понравилась.
- Лучше идите сюда, - посоветовал Фетерстонхоу, возившийся у камина. - Надо быть от инструмента как можно дальше.
- Да, наверное… может, поставите еще раз, если Фетерстонхоу не возражает?
- Конечно, Дарем, давайте. Такая веселенькая штучка…
Но Дарем отказался. И Морис понял, что упрашивать бесполезно. Это часть, пояснил Дарем, а не отдельная пьеса, повторять ее нельзя. Не очень внятная отговорка, но, видимо, вполне резонная. Он поставил "Ларго", вещь отнюдь не веселенькую, тут пробило одиннадцать, и Фетерстонхоу предложил им чай. Ему и Дарему предстояло сдавать те же экзамены на степень бакалавра с отличием, они стали это обсуждать, а Морис молча внимал. Волнение не покидало его. Он видел: Дарем не просто умен, мысли его ясны и упорядочены. Он знал, что ему нужно читать, в чем его слабые места и до какой степени ему способен помочь колледж. В отличие от Мориса и его компании, у Дарема не было слепой веры в преподавателей и лекторов, однако он и не относился к ним с презрением, подобно Фетерстонхоу. "У человека старшего поколения всегда есть чему поучиться, даже если он не читал новейших немцев". Они немного поспорили о Софокле, потом, слегка призадумавшись, Дарем сказал: мы только делаем вид, что Софокл нас не интересует. И тут же посоветовал Фетерстонхоу перечитать "Аякса", вникая не столько в суть произведения, сколько в характеры героев. Так больше узнаешь и о греческой грамматике, и о жизни.
Морис слушал этот разговор с унынием. Он почему-то надеялся, что Дарем окажется человеком неуравновешенным. Фетерстонхоу - тот был блестящей личностью, голова на плечах, да и здоровьем Бог не обидел, остроумный и велеречивый. А Дарем… видно было, что его ничем не проймешь, он отбрасывал ложное и одобрял все остальное. На что тут было надеяться Морису, который сплошь состоял из лжи? Внутри у него все закипело. Он вскочил на ноги, попрощался и вышел… и тут же, оказавшись за дверью, пожалел об этом - на какой пожар он спешит? И сказал себе: я его дождусь. Не на лестнице, это будет чересчур, а где-нибудь на полдороге между ступеньками и берлогой Дарема. Во дворе он тотчас увидел дверь Дарема, даже подошел к ней и постучался, хотя, естественно, знал - хозяина нет дома. Заглянул внутрь и в каминном свете оглядел мебель и висевшие на стенах картины. Потом занял пост на мостике во дворе. К сожалению, мостик был как бы не настоящий - просто в земле была небольшая впадина, и архитектор решил воспользоваться этим обстоятельством. Такие мостики бывают в фотостудии… да и перила совсем низкие, не облокотиться. Все же с трубкой во рту Морис выглядел вполне естественно - только бы не пошел дождь.
Свет уже нигде не горел, за исключением окна Фетерстонхоу. Пробило двенадцать, четверть первого. Он прождал Дарема, кажется, целый час. Но вот на ступеньках послышался шум, и вниз метнулся маленький силуэт в крылатке, в руке - книги. Этой минуты Морис и ждал, но тут вдруг ноги понесли его прочь. Дарем шел к себе за его спиной. Еще чуть-чуть - и момент будет упущен.
- Добрый вечер! - взвизгнул он, обернувшись, звук вышел такой резкий, что оба вздрогнули.
- Кто это? Добрый вечер… Холл? Прогулка перед сном?
- Да, это у меня норма. Чайку выпить нет желания?
- Чайку? Пожалуй, поздновато. - Без особого энтузиазма Дарем добавил: - Может быть, виски?
- А есть? - вырвалось у Мориса.
- Есть… пошли! Вот моя крепость - на первом этаже.
- Здорово!
Дарем включил свет. В камине догорал огонь. Дарем предложил Морису сесть, подтащил столик со стаканами.
- Скажите, когда хватит.
- Спасибо… все, все, стоп.
- С содовой? - спросил Дарем, позевывая.
- Да, - подтвердил Морис. О том, чтобы задержаться, не могло быть и речи - Дарем устал и пригласил его просто из вежливости. Выпив, Морис вернулся к себе, пополнил запасы табака и снова вышел во двор.
Абсолютную тишину сопровождала абсолютная тьма. Морис шел, не нарушая сна природы, благо трава скрадывала шаги. Теплился только огонек его сердца. Все остальное в нем постепенно заснуло, и прежде всего мозг - самый слабый его орган. За ним погрузилось в сон все тело, и ноги сами понесли его вверх по ступенькам, прочь от приближающегося рассвета. Но искру, что вспыхнула в сердце, было уже не погасить, в душе его наконец поселилось подлинное чувство.
Наутро возбуждение в нем немного улеглось. Накатила простуда, потому что, сам того не заметив, он вымок под дождем и в результате умудрился проспать богослужение и две лекции. Но разобраться в своих ощущениях ему не удалось. После ленча он переоделся для футбола, однако, бросившись на диван, проспал до самого чая. Никакой подпитки организму не требовалось. Вместо чая Морис побрел в город и, наткнувшись на турецкие бани, пошел туда. Простуду, кажется, удалось изгнать, зато он опоздал еще на одну лекцию. Холл вдруг почувствовал, что не готов встречаться со своей старой гвардией - саннингтонцами, - и, никак не афишируя свое отсутствие, пообедал один в помещении дискуссионного общества. На глаза ему попался Рисли, однако желание общаться пропало. Снова подступил вечер, и, к своему удивлению, он обнаружил: туман в голове рассеялся. Работу, на которую в другие дни уходило часов шесть, он сделал за три. Спать он лег в обычное время и проснулся здоровым и безмерно счастливым. Какой-то глубинный, подсознательный инстинкт подсказал ему: надо дать Дарему и мыслям о нем суточную передышку.
Понемногу они начали встречаться. Дарем пригласил его на ленч, Морис не остался в долгу. Правда, ответное приглашение последовало не сразу - сработала осторожность, в принципе ему не свойственная. Раньше он проявлял осторожность по мелочам, но тут масштаб был совсем другой. Он все время был начеку, и его действия в октябре вполне можно описать языком военных действий. Он не отваживался ступать на неразведанную территорию. Собирал сведения о слабых местах Дарема, равно как и о сильных. И прежде всего приводил в состояние боевой готовности свой арсенал.
Если бы возникла надобность спросить себя: "Что же со мной происходит?", он бы ответил: "Дарем - один из тех, с кем мне хотелось дружить еще в школе". Но надобности задавать себе такой вопрос не возникало, и он просто продвигался вперед, стиснув зубы и отключив разум. Дни, полные противоречий, ускользали в небытие, и Морис ощущал, что обретает все более твердую почву под ногами. Остальное не имело значения. Да, он должен работать, соблюдать условности общества, но все это вторично и мало его занимает. Он рожден для другого - подняться по склону горы, протянуть руку и найти руку другого человека. Он уже забыл, насколько был близок к истерике в ту первую ночь и как чудесно исцелился. Это были ступени восхождения - они остались позади. Мысли о нежности, о каких-то чувствах никогда не посещали его. Его отношение к Дарему не было пылким. Дарему он не противен - это точно. А больше ничего и не требуется. Зачем гнать лошадей? Он даже не лелеял никаких надежд - надежды отвлекают, а сделать нужно так много…
7
В следующем семестре они сразу сблизились.
- Холл, представляете, я на каникулах чуть вам письмом не разродился, - с ходу завязал разговор Дарем.
- Да-а?
- Но так развез, что самому противно стало. Да и вообще несладко мне там пришлось.
Не уловив в его голосе особой серьезности, Морис спросил:
- А что случилось? Пересолили рождественский пудинг?
Тут же выяснилось, что со своей шуткой он попал в точку - в семье разразился крупный скандал.
- Мне бы хотелось знать ваше мнение - если от моего рассказа вы не умрете со скуки.
- Давайте, я слушаю, - подбодрил его Морис.
- Мы сцепились по вопросу о религии.
В эту минуту в комнату вошел Чэпмен.
- Извини, нам нужно кое-что обсудить, - остановил его Морис.
Чэпмен ретировался.
- Зачем вы его выставили, мою дребедень в любое время можно выслушать, - запротестовал Дарем. Но стал рассказывать с воодушевлением. - Холл, не хочу вам морочить голову своими верованиями, вернее, их отсутствием, но для полной ясности надо сказать, что я не сторонник общепринятой религии. Я не христианин.
К подобной позиции Морис относился неодобрительно; участвуя в прошлом семестре в дебатах на эту тему, он сказал: если уж у тебя есть сомнения, держи их при себе - пожалей окружающих. Но сейчас он лишь заметил Дарему: вопрос этот сложный, у него много граней.
- Я знаю, дело не в этом. Тут и обсуждать нечего. - Дарем помолчал, глядя на огонь в камине. - Дело в том, как к этому отнеслась моя матушка. Я признался ей полгода назад, летом, и она восприняла мои слова вполне спокойно. Отпустила какую-то глупую шутку, как обычно, только и всего. Поговорили и забыли. Я был ей за такую забывчивость очень благодарен, ведь на меня это давило многие годы. Я не верил в Бога с детства, нашел для себя кое-что получше. Но когда познакомился с Рисли и его компанией, понял, что о своих взглядах должен сказать вслух. Вы не знаете, как они носятся с религией - у них это прямо точка отсчета. Вот я и высказался. Мама никакого шума поднимать не стала, мол, доживешь до моих лет - поумнеешь. Я уехал довольный, с души будто камень свалился. А теперь вдруг заварилась каша.
- Почему?
- Почему? Из-за Рождества. Я не захотел причащаться. Причащаются ведь три раза в год…
- Да, знаю. Святое причастие.
- …в общем, под Рождество зашел об этом разговор. Я сказал, что никуда не пойду. Уж как только мама меня не обхаживала - совсем на нее не похоже, - прошу тебя, сынок, один раз, ради меня… потом рассердилась: тебе, мол, плевать на мою репутацию, как и на свою собственную. Как-никак мы - эсквайры, и соседи нас не поймут. А в конце сказала такое, что я не вытерпел. Я, оказывается, человек порочный. Я бы понял, скажи она это полгода назад, но сейчас! Зачем трогать святое понятие о пороке и добродетели? Чтобы заставить меня делать то, во что я не верю? Я сказал ей: я причащаюсь по-своему. И если пойду причащаться с тобой и сестрами, мои боги меня покарают! Наверное, я слегка перегнул палку.
Морис, не вполне понимая, спросил:
- Так вы пошли?
- Куда?
- В церковь.
Дарема всего передернуло, он вскочил на ноги. Потом закусил губу и заулыбался.
- Нет, Холл, не пошел. Я думал, что объяснил достаточно ясно.
- Извините… сядьте, пожалуйста. Я не хотел вас обидеть. Просто туго соображаю.
Дарем присел на корточки возле кресла Мориса.
- Вы Чэпмена давно знаете? - спросил он после паузы.
- В школе плюс здесь - пять лет.
- Понятно. - Он о чем-то задумался. - Дайте сигарету. Нет, свою, просто затянуться. Спасибо. - Морис решил было, что исповедь окончена, но, выпустив клуб дыма, Дарем продолжил: - Понимаете, я знаю, что у вас - мама и две сестры, точь-в-точь моя комбинация, и, пока мама меня чихвостила, я задался вопросом: как бы поступили на моем месте вы?
- Похоже, у вашей мамы с моей очень мало общего.
- Что вы имеете в виду?
- Меня мама вообще никогда не чихвостит.
- Спорить готов, вы никогда не давали ей повода - и никогда не дадите.
- В любом случае до ругани она не опустится.
- Женщине, Холл, в голову может взбрести что угодно. Меня матушка совсем доконала. Из-за этого кошки на душе скребут, и мне нужен ваш совет.
- Все образуется, она пойдет на мировую.
- Именно, дорогой мой, она пойдет - а мне что делать? Притворяться, будто все в порядке? У меня после этого скандала будто вся жизнь перевернулась. Я еще раньше сказал себе: врать не буду. А она… только о ней подумаю - тошнота к горлу подступает. Ну вот, теперь вы знаете то, чего не знает ни один человек в мире.
Морис сжал кулак и легонько стукнул Дарема по голове.
- Да, тяжело, - хмыкнул он.
- А у вас дома как дела обстоят? Расскажите.
- Да нечего особенно рассказывать. Живем - и все.
- Везет некоторым.
- Не знаю, везет или нет. Дарем, а вы меня не разыгрываете? Ваши каникулы и вправду превратились в кошмар?
- Чистый ад, кошмарнее не бывает.
Морис разжал кулак и захватил горсть волос.
- Эй, больно! - фыркнул Дарем.
- А что насчет Святого причастия сказали ваши сестры?
- Одна из них замужем за священ… Э-эй, больно, говорю!
- Чистый ад, да?
- Холл, вот не знал, что вы такой любитель подурачиться! - Он схватил Мориса за руку. - А другая обручена с Арчибалдом Лондоном, эсквайром… Ой! Ну-ка! Хватит, а то я сейчас уйду.
Он завалился на пол и очутился у Мориса между колен.
- Ну, что же не уходите?
- Не могу.