15
- Не буду я извиняться, мама, я же вчера объяснил - извиняться не за что. Они не имели права меня отправлять, потому что лекции прогуливают все. Это он просто по злобе, кого хочешь спроси… Ада, я тебя просил принести кофе, а не воду.
- Морис, - всхлипнула сестра, - ты так огорчил маму. Как можно быть таким бесчувственным, таким бессердечным?
- Во всяком случае, не нарочно. Не понимаю, при чем тут бесчувственность? Раз так вышло, займусь бизнесом, как отец, чем раньше - тем лучше. А их дурацкие дипломы никому не нужны. Обойдемся.
- Отца мог бы оставить в покое, - возразила миссис Холл. - Вот уж кто не был таким ершистым! Морри, дорогой, мы так надеялись, что ты закончишь Кембридж.
- Хватит вам причитать, - заявила Китти, решив сработать тонизирующим средством. - А то Морис прямо раздулся от важности. Только важничать ему нечего: едва вы от него отстанете, он сразу напишет декану.
- И не подумаю. Ни за что, - жестко парировал брат.
- Почему? Не понимаю.
- Маленькие девочки много чего не понимают.
- Еще как понимают!
Он взглянул на нее. Но она сказала лишь, что разбирается в жизни гораздо больше некоторых маленьких мальчиков, которые вообразили себя мужчинами. Она просто болтала языком, и страх вперемешку с уважением, шевельнувшийся было в нем, тут же сошел на нет. Извиняться он не будет - и точка. Ничего дурного он не сделал и каяться попусту не станет. Впервые за много лет он попробовал на вкус честность, а честность - вещь заразная. Он решил, что впредь будет проявлять стойкость и отринет всякие компромиссы, главное - его отношения с Клайвом, а все, что идет с этими отношениями вразрез, - побоку! И письмо Клайва привело его в ярость. Любовник, наделенный здравым смыслом, извинился бы перед деканом и вернулся, чтобы успокоить, утешить друга… но эта глупость объяснялась пылкой страстью, которой требовалось либо все, либо ничего.
Между тем женщины продолжали причитать и лить слезы. В конце концов он не выдержал, поднялся и сказал:
- Под такой аккомпанемент мне кусок в горло не лезет.
И вышел в сад. Матушка пошла за ним с подносом. Сама ее безропотная нежность привела его в ярость - у человека, который влюблен, кровь в жилах закипает быстро. Ей бы только сюсюкать да подкармливать его, другой заботы нет. Но ей лишь хотелось, чтобы он был с ней понежнее.
Она спросила: неужели она не ослышалась и он действительно не собирается извиниться? Что скажет дедушка? Тут же выяснилось, что дедушкин подарок на день рождения валяется где-то возле дороги в Восточной Англии. Тут она всерьез обеспокоилась - потеря мотоциклета была для нее более осязаема, чем потеря степени. Не понравилось это и девочкам. Они оплакивали мотоциклет все утро, и хотя Морис всегда мог цыкнуть на них или услать подальше вместе с их стенаниями, он чувствовал: их назойливая близость может высосать из него все силы, как это случилось во время пасхальных каникул.
Под вечер на него накатило отчаяние. Ведь они с Клайвом пробыли вместе всего один день! И весь этот день дурачились - вместо того, чтобы провести его в объятиях друг друга! Морис не понимал, что тот день был прекрасен именно легкостью и бесшабашностью, ему еще не дано было уразуметь, что объятия ради объятий - вещь банальная. Даже сдерживаемый другом, он бы пересолил со страстью. Только позже, когда у его любви открылось второе дыхание, он понял, какую услугу тогда оказала им судьба. Одно объятие во тьме, один долгий день под солнцем и ветром - это были парные колонны, бесполезные одна без другой. И мука от переживаемой им сейчас разлуки была не разрушающей силой, она была силой созидающей.
Он попробовал ответить Клайву. И сразу испугался - вдруг в его письме зазвучат фальшивые ноты? Вечером он получил второе письмо, всего несколько слов: "Морис! Я люблю тебя". Он ответил: "Клайв, я люблю тебя". Они стали писать друг другу каждый день и, сами того не ведая, наполнили друг другу сердца новыми образами. Ведь письма искажают истину еще легче, чем молчание. Клайв перепугался - неужели что-то случилось? Перед экзаменом ему удалось вырваться, и он примчался в город. Морис встретился с ним за ленчем. Лучше бы этой встречи не было. На плечи каждого давила усталость, к тому же они выбрали ресторан, где нельзя было услышать звук собственного голоса. Расставаясь, Клайв сказал, что ожидал от этой встречи большего. А у Мориса словно камень с души свалился. Он заставил себя поверить, что все у них хорошо… на самом деле страдания его только усилились. Они договорились: впредь писать лишь о фактах, да и то если есть что-то срочное. Все это время в голове у Мориса царил невероятный хаос, а тут эмоциональная нагрузка спала, и после нескольких бессонных ночей он исцелился. Но в каждодневной жизни ему похвастаться было нечем.
Его положение в доме оказалось несколько двусмысленным. Миссис Холл хотелось, чтобы эта проблема как-нибудь разрешилась сама. Дело в том, что Морис явно простился с отрочеством и, к примеру, вполне по-мужски разделался с Хауэллами на прошлую Пасху. С другой стороны, его отослали из Кембриджа и ему еще не исполнился двадцать один год. Так каково же его место в ее доме? По наущению Китти она попыталась заявить о своих правах главы семьи, но Морис, взглянув на нее с неподдельным удивлением, решил не принимать ее всерьез. Миссис Холл, обожавшая сына, дрогнула и совершила неразумный шаг - обратилась за помощью к доктору Барри. Как-то вечером тот вызвал Мориса на разговор.
- Ну, Морис, в каком состоянии твоя карьера? Дела идут не совсем так, как ты ожидал?
Соседа Морис все еще побаивался.
- Точнее сказать, не совсем так, как ожидала твоя матушка.
- Не совсем так, как вообще кто-нибудь ожидал, - уточнил Морис, изучая собственные руки.
- Может, оно и к лучшему, - заявил доктор Барри. - Зачем тебе университетская степень? Провинциалам она ни к чему. Ты ведь не собираешься быть пастором, адвокатом или педагогом? Нет. Не входишь ты и в ряды провинциальной знати. Получается, твоя учеба - чистая трата времени. А раз так - впрягайся и тяни лямку, не раздумывая. И молодец, что не стал пресмыкаться перед деканом. Твое место - в городе. А мама… - Он сделал паузу и зажег сигару, Морису закурить не предложил. - Твоя мама этого не понимает. Страдает, что ты не хочешь извиниться. Я считаю, в таких делах сама жизнь диктует, как поступить. Просто ты попал в чуждую тебе атмосферу и, понятно, при первой возможности решил улизнуть.
- В каком смысле, сэр?
- Как? Я не вполне ясно выразился? Да если бы провинциальный джентльмен понял, что вел себя как невежа, он извинился бы тут же, машинально. У тебя другие привычки.
- Пожалуй, я пойду домой, - сказал Морис, стараясь сохранить достоинство.
- Пожалуй. Надеюсь, ты и не рассчитывал, что этот разговор будет приятным.
- Вы говорили со мной откровенно - когда-нибудь я отвечу вам тем же. Во всяком случае, мне бы очень хотелось.
Тут доктора прорвало, и он закричал:
- Как ты смеешь обижать маму! Да тебя выпороть мало! Щенок! Ходит тут распушив хвост, вместо того чтобы извиниться перед матерью! Да, да, я все знаю. Она пришла ко мне в слезах, попросила поговорить с тобой. Она и твои сестры - мои дорогие соседки, и когда женщина просит меня о помощи, я всегда протягиваю руку. Не надо отвечать, не надо. Мне не нужны твои речи - откровенные или нет, не важно. Ты просто позоришь сословие рыцарей. Что делается с этим миром? Что происходит? Ты меня разочаровал, Морис, ты мне противен.
Захлопнув за собой дверь, Морис вытер пот со лба. В какой-то степени ему было стыдно. Он знал, что вел себя с мамой недостойно, и сидевший в нем сноб был задет за живое. Но пойти повиниться, переделать себя он не мог. Он вылетел из колеи и едва ли в нее вернется. "Ты просто позоришь сословие рыцарей". Он попытался осмыслить это обвинение. А если бы у него в коляске тогда сидела женщина и он так же не остановился бы по зову декана - что сказал бы доктор Барри? Все равно велел бы извиниться? Конечно, нет. Он стал раскручивать эту мысль - не без труда. Мозг его оставался немощным. Нужно его развивать, ведь он так часто не понимает, о чем идет речь, что стоит за вроде бы ясными словами.
Его встретила мама, ей было стыдно; конечно, следовало самой выбранить его. Морис уже вырос, пожаловалась она Китти, он теперь отрезанный ломоть. Грустно, конечно. Но у Китти оказалось свое мнение: как был мальчишкой, так и останется. Все домочадцы, однако, заметили, что после разговора с доктором Барри во внешнем облике Мориса - рот, глаза, голос - что-то изменилось.
16
Даремы жили в отдаленной части Англии, на границе между Уилтом и Сомерсетом. Они не принадлежали к старинному роду, но владели землей вот уже четыре поколения и, соответственно, пользовались немалым влиянием. Двоюродный прадед Клайва в правление Георга Четвертого занимал должность лорда - главного судьи и свил себе гнездо в Пендже. Судя по всему, перышки, из которых оно было свито, вот-вот разлетятся по ветру. От состояния, сколоченного сто лет назад, только отщипывали, ни одна богатая невеста ничем его не пополнила, и сейчас дом да и сама земля были тронуты… нет, не тлением, а окоченением, которое такому тлению предшествует.
Дом стоял прямо в лесу. Парк, и поныне окаймленный поредевшей живой изгородью, занимал немалую площадь; вокруг широко раскинулись луга - было где попастись лошадям и коровам. Дальше тянулись деревья, в основном посаженные еще сэром Эдвином, который присоединил к своим землям общинный выгон. В парк вело две дороги - одна со стороны деревни, другая ответвлялась от проселка, который шел к станции. Но самой станции в те времена не было, и дорога оттуда, ничем не примечательная и подползавшая к самым задворкам усадьбы, являла собой пример английской предусмотрительности.
Морис приехал вечером. Он отправился в путь из Бирмингема, из дома дедушки, где довольно-таки вяло отметил наступление зрелости. Он считался провинившимся, но лишать подарков его не стали, хотя их вручение произошло без особого энтузиазма. А ведь он так ждал, когда же ему исполнится двадцать один! Китти подпустила шпильку: совершеннолетие его больше не радует, потому что он пошел не по той дорожке. За это он игриво ущипнул сестру за ухо и поцеловал, чем невероятно ее разозлил. "У тебя никакого понятия, что уместно, а что нет", - сердито бросила она. Он только рассмеялся.
Контраст между Элфристон-Гарденз - с его кузинами и обильными чаепитиями - и Пенджем был разителен. В местных жителях, даже тех, кому нельзя было отказать в уме, что-то отпугивало, и каждый из них вызывал у Мориса некоторую робость. Клайв, правда, его встретил, и они вместе ехали в экипаже, но рядом пристроилась некая миссис Шипшэнкс, приехавшая на одном с ним поезде. Миссис Шипшэнкс привезла с собой горничную, и та следовала за ними в кебе, сопровождая багаж своей хозяйки. Может, и Морису следовало взять с собой слугу? Ворота им открыла маленькая девочка. Миссис Шипшэнкс удивилась: почему она не сделала реверанс? Реверанс должны делать все. Клайв в этот момент наступил ему на ногу, но Морис не был уверен, случайно или нарочно. Морис вообще ни в чем здесь не был уверен. Когда они подошли к дому, задний вход он принял за передний и уже собрался открыть дверь. "Ах, какая прелесть!" - воскликнула миссис Шипшэнкс. Парадную дверь перед ними распахнул дворецкий.
Их уже ждал чай, очень крепкий; разливая его, миссис Дарем то и дело отвлекалась. Было многолюдно, все гости - достойного вида, возможно, они собрались здесь по какой-то важной причине. Все были чем-то озабочены либо разделяли озабоченность других: миссис Дарем тут же подрядила его назавтра поучаствовать в обсуждении тарифной реформы. Возражать он не стал, хотя ее восторженный возглас по этому поводу ему не понравился. Мама, на мистера Холла можно положиться… У нас сейчас остановился двоюродный брат, майор Уэстерн, он расспросит вас про Кембридж, ладно?.. А вы уверены, что военный захочет общаться с нарушителем дисциплины?.. Нет, тут еще хуже, чем в ресторане - там по крайней мере Клайв тоже чувствовал себя не в своей тарелке.
- Пиппа, мистер Холл знает, где его комната?
- Его комната - Голубая, мамочка.
- Та, что без камина, - откликнулся Клайв. - Проводи его.
Сам он прощался с какими-то гостями.
Мисс Дарем передала Мориса на попечение дворецкого. Они поднялись по боковой лестнице, и справа Морис увидел парадный лестничный пролет. Уж не пренебрегают ли им? Его комната оказалась маленькой, с дешевой мебелишкой. Смотреть было не на что. Опустившись на колени, он взялся распаковывать вещи, и вдруг вспомнился Саннингтон… пожалуй, в Пендже придется отнестись к своим туалетам повнимательней. А то еще подумают, что он готов ходить в чем ни попадя… Но он не хуже других. Едва он сделал этот вывод, в комнату ворвался вместе с лучами солнца Клайв.
- Морис, дай я тебя поцелую, - попросил он и тут же сделал это.
- А где… а там что?
- Наш кабинет… - И он счастливо засмеялся, на лице засияла блаженная улыбка.
- Так вот почему…
- Морис! Морис! Ты приехал! Ты здесь! Теперь все в этом доме переменится, наконец-то я его полюблю.
- Молодец я, что выбрался, - борясь с волнением, вымолвил Морис; от внезапно нахлынувшей радости голова у него закружилась.
- Разбирай вещи. Я специально поселил тебя сюда. В этом коридоре, кроме нас, никого нет. Уж я постарался, чтобы было как в колледже.
- Лучше, чем в колледже.
- Будет лучше, вот увидишь.
В дверь постучали. Морис вздрогнул, но Клайв, продолжая висеть на его плече, бесстрастно отозвался: "Войдите!" Это оказалась служанка, она принесла горячую воду.
- В другую часть дома нам вообще незачем ходить, кроме как в столовую, - продолжал Клайв. - Значит, все время можем быть вдвоем - либо здесь, либо на воздухе. Здорово, да? У меня есть пианино. - Он затащил Мориса в кабинет. - Посмотри, какой отсюда вид. Хоть кроликов стреляй прямо из окошка. Кстати, если мама или Пиппа будут к тебе за обедом приставать, мол, то-то и то-то надо сделать завтра, - даже не забивай себе голову. Хочешь, скажи им "ладно". А вообще мы вместе будем ездить верхом, и они про это знают. Просто у них такой ритуал. Скажем, в воскресенье ты не пойдешь в церковь, а они потом сделают вид, что ты там был.
- Но для верховой езды у меня нет бриджей.
- В таком случае нам с тобой не по пути, - объявил Клайв и умчался.
В гостиную Морис вернулся с ощущением, что у него больше прав находиться здесь, чем у остальных гостей. Он подошел к миссис Шипшэнкс и, не дав ей раскрыть рта, сказал что-то ободряющее. Потом занял отведенное ему место в нелепом октете, который под управлением хозяйки готовился к выступлению: Клайв и миссис Шипшэнкс, майор Уэстерн и какая-то дама, еще один мужчина и Пиппа, Морис и сама хозяйка. Она извинилась: слишком малочисленная собралась аудитория.
- Ну что вы, - успокоил ее Морис и наткнулся на неодобрительный взгляд Клайва: от него ждали другого ответа. Миссис Дарем начала с ним репетировать, но ему было совершенно наплевать, довольна она его пением или нет. Внешне она во многом походила на сына, не уступала ему, кажется, и по силе духа, но было в ней что-то неискреннее. Не удивительно, что Клайв ее недолюбливал.
После обеда мужчины покурили, потом присоединились к дамам. Это был вечер в провинции, однако не совсем обычный; казалось, эти люди поглощены чем-то фундаментальным: то ли они только что обустроили Англию, то ли в скором будущем обустроят ее на новый лад. При этом по пути к дому он обратил внимание на то, что дорога разбита, что столбы, на которых крепились ворота, едва держатся, забор расшатался, окна плохо закрываются, а половицы скрипят. Короче говоря, от Пенджа он ждал большего.
Когда дамы отправились спать, Клайв сказал:
- Морис, похоже, и тебя клонит в сон.
Намек был понят, и через пять минут они снова встретились в кабинете - впереди была целая ночь на разговоры. Они закурили трубки. И впервые ощутили полную безмятежность в обществе друг друга, хотя им предстояло произнести возвышенные слова. Оба знали об этом, но не решались открыть шлюзы.
- Вот тебе мои последние новости, - заговорил Клайв. - Едва приехав домой, я сцепился с матушкой и сказал ей, что останусь в университете на четвертый год.
Морис застонал.
- Что такое?
- Меня же оттуда услали.
- Только до октября.
- Нет. Корнуоллис хотел, чтобы я извинился, тогда меня возьмут назад, а извиняться я не стал… решил, раз там не будет тебя, мне туда рваться нечего.
- А я договорился еще на год, потому что думал, что в октябре ты вернешься. В общем, комедия ошибок.
Морис мрачно уставился в пространство.
- Комедия ошибок - это еще не трагедия. Можешь извиниться сейчас.
- Поздно.
Клайв засмеялся.
- Почему? Сейчас даже проще. Тебе не хотелось извиняться, пока не закончится семестр, в котором ты набедокурил. Берешь лист бумаги и пишешь: "Уважаемый мистер Корнуоллис, семестр закончился, и я беру на себя смелость написать Вам". Хочешь, завтра набросаю тебе черновик.
Морис обдумал сказанное и наконец воскликнул:
- Клайв, ты просто дьявол!
- Может быть, в чем-то я и отверженный, но эти мещане тоже получат, что заслужили. Пока они будут твердить насчет немыслимой порочности греков, на чистую игру им рассчитывать нечего. И когда я заскочил к тебе перед обедом, чтобы поцеловать тебя, - моя мать это заслужила. Как бы она рассвирепела, узнав об этом! Даже не попробовала бы, не захотела понять, что мои чувства к тебе такие же, как у Пиппы к ее жениху, - только куда благороднее, куда глубже, я предан тебе душой и телом, нет, это не какое-то замшелое средневековье, а… какая-то особая гармония тела и души, женщинам, как я понимаю, совершенно неведомая. Но ее чувствуешь ты.
- Да. Я напишу письмо и извинюсь.
На некоторое время они поменяли тему: поговорили о мотоциклете, о котором не было ни слуху ни духу. Клайв приготовил кофе.
- Расскажи, как вышло, что ты разбудил меня тогда, после дискуссионного общества. Опиши, как все получилось.
- Я все думал, что же тебе сказать, и ничего не приходило в голову, потом вообще все мысли разлетелись, и я просто пришел.
- Как раз в твоем духе.
- Издеваешься? - спросил Морис с робостью в голосе.