- И что тогда было, дедушка, когда вы были в моем возрасте?
Но мистер Грейс не ответил на его вопрос. Он продолжал:
- Внутренний свет, он ярче вспышки магния, - потом провел глупую параллель между Богом, тьмой внутри сияющего Солнца и душой, невидимой внутри видимого тела. - Сила внутри - это душа. Она рвется наружу, но… не выпускай ее, пока не наступит вечер. - Он задумался. - Морис, всегда приходи с добром к матери… к сестрам… к сослуживцам, я всегда следовал этому правилу. - Он снова умолк, и Морис хмыкнул, храня, впрочем, уважительную мину. Его сбили с толку слова "…не выпускай ее, пока не наступит вечер". Старик продолжал бубнить. Будь добрым, великодушным, смелым… что еще может сказать старик перед уходом? Но это было искренне. Слова шли от сердца, живого сердца.
- Почему? - перебил он. - Почему, дедушка…
- Внутренний свет…
- Но во мне этого света нет. - Он засмеялся, чтобы не поддаваться чувствам. - Если во мне и был какой-то свет, полтора месяца назад он погас. Я не хочу быть добрым, великодушным и смелым. Если и буду жить, во мне скопится совсем другое… противоположное. Но я и этого не хочу. Не хочу ничего.
- Внутренний свет…
Морис прикоснулся к сокровенному, но слушатель оказался неблагодарным. Дедушка не понимал, не хотел понимать. Он твердил одно: "Внутренний свет… неси добро". Однако работа, что началась в нем, благодаря этим словам продолжалась. Почему все-таки нужно быть добрым и великодушным? Ради кого-то? Клайва, Господа или Солнца? Но у него никого нет. Разве что мама имеет для него какое-то значение, и то небольшое. Можно сказать, он абсолютно одинок, так зачем жить? Чего ради? И все-таки его мучило безотрадное чувство: жить надо, потому что пока он не нашел общего языка и со смертью. Она, как любовь, окинула его мимолетным взглядом, а потом отвернулась - ладно, поиграй еще. Но может статься, что играть ему придется долго, как пришлось дедушке, - а потом так же нелепо уходить.
28
Происшедшую с ним перемену нельзя было назвать обращением. Ибо нельзя сказать, что вера его окрепла. Когда он вернулся домой и осмотрел пистолет, которым никогда не воспользуется, его охватило отвращение. Поздоровавшись с матерью, безмерной любви он не испытал. Как и раньше, продолжал тянуть лямку жизни, несчастный и непонятый, и одиночество его только возрастало. Кажется, эти слова можно повторять бесконечно: одиночество Мориса. Оно все возрастало.
Но кое-что все же изменилось. Он обзавелся новыми привычками, в частности, стал обращать внимание на житейские мелочи, которыми во времена общения с Клайвом совершенно пренебрегал. Пунктуальность, вежливость, патриотизм, даже рыцарство - вот лишь малая часть его списка. Он перешел на суровую самодисциплину - мало приучить себя к этим мелочам, гораздо важнее знать, когда в жизни их применять. Постепенно его поведение выправится. Поначалу эта наука давалась ему нелегко. За основу он взял нормы, которых придерживалась его семья, да и весь мир, любой отход от них вызывал тревогу. Но было трудно, и это заметно проявилось во время одного разговора с Адой.
Ада обручилась с его старым приятелем Чэпменом, и, казалось бы, Морис мог больше не видеть в ней соперницу. Даже после смерти дедушки он побаивался, что она выйдет замуж за Клайва, и от ревности его бросало в жар. Клайв обязательно женится. Но только не на Аде… Сама мысль об этом сводила его с ума, и он не был властен над собой, пока такая вероятность существовала.
Чэпмен был для сестры прекрасной партией, и, официально одобрив ее выбор, Морис отвел ее в сторонку и сказал:
- Ада, дорогая, после отъезда Клайва я вел себя с тобой непозволительно. Хочу сказать тебе это и прошу меня простить. Я очень из-за этого переживал. Прости.
Похоже, она удивилась и не очень обрадовалась. Видимо, продолжала испытывать к нему неприязнь. Лишь пробормотала:
- Все уже в прошлом… сейчас я люблю Артура.
- Ужасно, что я тогда вышел из себя, но у меня были веские причины для беспокойства. Знай: Клайв не говорил того, что я ему тогда приписал. Он тебя ни в чем не обвинял.
- Теперь это не важно. Все прошло.
Брат так редко извинялся, что она воспользовалась возможностью что-нибудь из него выудить.
- Когда ты его последний раз видел? - Ада предполагала, что они поссорились.
- Давно.
- Ваши встречи по средам и в выходные прекратились?
- Я желаю тебе счастья. Старина Чэппи - отличный малый. По-моему, если двое женятся по любви, им можно позавидовать.
- Спасибо, Морис, что желаешь мне счастья. Надеюсь, я буду счастлива независимо от чьих-то пожеланий. - ("Поставила на место", - как она объяснила потом Чэпмену.). - И тебе желаю того же, чего ты желал мне все это время.
И Ада густо покраснела. В свое время она сильно страдала, ибо Клайв отнюдь не был ей безразличен и разлука с ним причинила ей боль.
Все это Морис понял. Он угрюмо посмотрел на сестру, потом переменил тему, и, будучи незлопамятной, она быстро отошла. Но о том, чтобы простить брата, речи не было. При ее темпераменте ждать прощения и не приходилось - ведь он нанес ей тяжкое оскорбление, вымазал в грязи зарождавшуюся любовь.
Не легче оказалось и с Китти. Она тоже была на его совести - и его попытки поправить дело тоже восприняла без удовольствия. Он предложил оплатить ей учебу в институте домашнего хозяйства, к которому так стремилась ее душа, и хотя она согласилась, особой благодарности не выказала, буркнув: "Наверное, я уже такая старая, что ничего выучить не смогу". Она и Ада, подбадривая друг друга, стали подначивать Мориса по пустякам. Миссис Холл поначалу возмутилась и отчитала девушек, но вскоре поняла: сын к этим нападкам безразличен, обороняться от них не намерен - и успокоилась. Она любила его, но желания сражаться за него у нее было не больше, чем против него, когда он нагрубил декану. Как-то вышло, что значимость его в доме ослабла и за зиму он потерял статус, завоеванный в годы учебы в Кембридже. Все чаще можно было услышать: "Морис не будет против… он вполне может пройтись пешком… он поспит на раскладушке… это всего лишь дым без огня". Он не возражал, ибо таковы теперь были его принципы, но легкую перемену по отношению к себе заметил, к тому же она совпала с приходом одиночества.
Озадачен был и весь мир. Морис вступил в территориальную армию - раньше он от такого шага воздерживался, считая, что страну может спасти только воинская повинность. Он стал поддерживать всяческие общественные начинания, даже исходившие от церкви. Отказался от субботнего гольфа, чтобы гонять в футбол с молодежью в Южном Лондоне, а по вечерам в среду делился с ними же своими познаниями в математике и боксе. Его железнодорожные попутчики заподозрили что-то неладное. Что это Холл вдруг так посерьезнел! А он сократил свои расходы, чтобы выделять больше средств на благотворительность, но только предупредительную - на спасательные меры он не дал бы и пенса. Все это вместе с маклерством на бирже держало его на плаву.
При этом он творил маленькое чудо: доказывал, сколь немногим может питаться душа. Он не получал поддержки ни с небес, ни с земли и все же двигался вперед - эта лампа давно бы загасла, будь материалистические теории верны. У него не было Бога, не было любви - двух основных стимулов добродетели. Но он, закусив удила и напрягая спину, тянул лямку, потому что этого требовало человеческое достоинство. Он не был объектом чьего-то наблюдения, равно как и своего собственного, однако подобная борьба относится к высшим достижениям человечества, рядом с ней меркнут всякие легенды о небесах.
Его не ждала никакая награда. Работа эта, как и многое, что ей предшествовало, была обречена, она могла кончиться только крахом. Но крах не наступал, наоборот, благодаря этой работе Морис нарастил мускулы, которые пригодятся в будущем.
29
И вот однажды весенним воскресным утром - стояла божественная погода - грянул гром. Они сидели за столом и завтракали, помня о трауре, потому что недавно умер дедушка, но в целом все было как всегда. Кроме мамы и сестер им составляли компанию невозможная тетя Айда, жившая теперь у них, и некая мисс Тонкс, новая подруга Китти по институту домашнего хозяйства - кажется, единственное, что Китти ощутимо приобрела в институте. Между Адой и Морисом стоял свободный стул.
- О-о, мистер Дарем обручился! - воскликнула миссис Холл, читавшая письмо. - Как мило со стороны его матушки дать мне знать. Они живут в Пендже, в загородном поместье, - объяснила она мисс Тонкс.
- Виолетту этим не поразишь, мама. Она - социалистка.
- Я - социалистка, Китти? Это хорошая новость.
- Вы хотите сказать - плохая, мисс Тонкс, - заметила тетя Айда.
- Мама, и тко она катая?
- Ты явно пересаливаешь.
- Ладно, мама, кто она? - спросила Ада, стараясь не выдать огорчения.
- Леди Энн Вудс. Можете прочитать письмо сами. Они познакомились в Греции. Леди Энн Вудс. Дочь сэра Вудса.
Осведомленные громко ахнули. Миссис Дарем, как тут же выяснилось, написала об этом довольно высокопарно: "А сейчас я открою вам имя леди: Энн Вудс, дочь сэра Вудса". Новость была замечательной, к тому же Греция придавала ей налет романтики.
- Морис! - позвала тетушка, стараясь перекричать общий шум.
- Что?
- Куда запропастился этот мальчишка?
Откинувшись на стуле, он крикнул в потолок: "Дики!" По просьбе доктора Барри они на выходные приютили его племянника.
- Какой смысл кричать, все равно не докричишься, - сказала Китти.
- Схожу за ним.
Выкурив в саду полсигареты, он вернулся. Все-таки новость его проняла. Слишком грубо она обрушилась, к тому же - и от этого было вдвое больней - в его сторону никто и головы не повернул. Будто его это не касается. Полноте, а касается ли? На первых ролях теперь были миссис Дарем и его матушка. Их дружба не дрогнула перед конфликтом сыновей.
Но Клайв мог бы сам написать, думал Морис, хотя бы ради прошлого… В его мысли ворвался голос тетушки.
- Мальчишка так и не появился, - пожаловалась она.
Он с улыбкой поднялся.
- Моя вина. Забыл.
- Забыл? - Всеобщее внимание сосредоточилось на нем. - Как ты мог забыть, когда пошел специально за этим? Морис, ты иногда бываешь такой чудной.
Он вышел из комнаты под насмешливо-презрительные взгляды и опять едва не забыл, куда направляется. Надо сделать дело, сказал он себе со вздохом, и его охватила смертельная апатия.
Он поднялся наверх тяжелой поступью утомленного старика и перевел дыхание на площадке. Разминая плечи, широко развел руки в стороны. Утро божественное - но не для него. Это для других шелестят листья, для других солнце заливает дом ярким светом. Он постучал в дверь Дики Барри, не получил ответа - и открыл ее.
Парень спал - вечером ходил на танцы. Руки и ноги выпростались из-под одеяла. Не ведая стыда, он лежал, подставив себя пробравшемуся в комнату солнцу. Рот чуть приоткрылся, верхнюю губу обрамлял золотистый пушок, в волосах играли блики, распушив их на мириады ореолов, тело сияло отшлифованным янтарем. Любой восхитился бы этой красотой, Морису же, который добрался до него в два захода, парень казался воплощением мирских желаний.
- Уже десятый час, - сказал он, как только обрел дар речи.
Дики застонал и натянул на себя одеяло.
- Завтрак… пора вставать.
- Вы здесь давно? - спросил Дики, открывая глаза - только они теперь были видны - и уставившись на Мориса.
- Не очень, - ответил тот после паузы.
- Извините, пожалуйста.
- Можете не спешить, дело ваше, просто день уж больно хороший.
Внизу соревновались в снобизме. Китти спросила Мориса, знает ли он мисс Вудс. Он ответил "да" - и это была эпохальная ложь. Тут же донесся голос тетушки:
- Этот мальчишка когда-нибудь придет?
- Я сказал ему, что он может не спешить, - объяснил Морис, дрожа всем телом.
- Морис, дорогой, не стоит ему потакать, - мягко укорила его миссис Холл.
- Он же в гостях.
Тетушка высказалась в том смысле, что первая обязанность гостя - следовать правилам дома. Раньше он ей не возражал, но тут не выдержал:
- Главное правило этого дома: каждый делает то, что ему вздумается.
- Но завтрак - в половине девятого.
- Для тех, кто хочет. А кто хочет спать, пусть завтракает в девять или в десять.
- Ни один дом в таком режиме долго не продержится, Морис. Все слуги разбегутся, скоро ты это увидишь.
- Пусть разбегаются - я не хочу, чтобы с моими гостями обращались, как со школьниками.
- Со школьниками? Ха! Так он и есть школьник!
- Мистер Барри учится в Королевском военном училище, - коротко заметил Морис.
Тетя Айда фыркнула, но мисс Тонкс посмотрела на него с уважением. Остальные не слушали, сосредоточив внимание на трудностях миссис Дарем, у которой осталось только вдовье пристанище. Морис был счастлив, что выпустил пар. Через несколько минут появился Дики, и Морис поднялся - воздать должное своему богу. Волосы парня были гладко прилизаны после душа, изящное тело скрыто под одеждой, но оставалось удивительно прекрасным. От него веяло свежестью, словно в руках у него была охапка цветов, он производил впечатление человека скромного, готового нести добро. Он извинился перед миссис Холл, и от звуков его голоса по спине у Мориса пробежал холодок. Неужели это его в бытность мальчишкой Морис отказался защитить в Саннингтоне? Неужели об этом госте он вчера подумал: очередной зануда?
Вспыхнувшая в нем страсть оказалась такой сильной, что он подумал: вот он, кризис всей моей жизни. Он отменил все дела и встречи, как в старые времена. После завтрака он, держа Дики за руку, проводил его к дяде и вытребовал обещание встретиться за чаем. Дики выполнил обещание. Радости Мориса не было предела. Казалось, кровь его вот-вот закипит. Он плохо следил за ходом разговора, но даже это сыграло ему на руку, потому что, когда он переспросил: "Что?", Дики пересел поближе, на диван. Морис положил руку ему на плечо… Тут появилась тетя Айда и, возможно, предотвратила беду, хотя Морису показалось, что в юных незамутненных глазах мелькнул какой-то отклик.
Они встретились еще раз - в полночь. Ощущение счастья исчезло, потому что часы ожидания притупили чувство и окрасили его физическим страданием.
- У меня тут американский замок, - сказал Дики, с удивлением завидев хозяина.
- Знаю.
В воздухе повисла пауза. Оба, испытывая неловкость, поглядывали друг на друга, боясь встретиться взглядами.
- На улице холодно?
- Нет.
- Вам что-нибудь нужно, пока я не ушел спать?
- Нет, спасибо.
Морис подошел к выключателю и зажег свет на площадке. Потом выключил свет в вестибюле и, устремившись следом за Дики, бесшумно нагнал его.
- Это моя комната, - шепнул он. - Когда нет гостей. Из-за вас меня переселили. Я сплю здесь один, - добавил он. Ему не хватало слов. Он помог Дики снять куртку и стоял, держа ее, не произнося ни слова. Повисла такая тишина, что было слышно, как в других комнатах во сне сопят женщины.
Дики тоже не нарушал молчание. Каждый развивается в этой жизни по-своему, и случилось так, что в возникшей ситуации он разобрался прекрасно. Если Холл будет настаивать, он не станет поднимать шум, но лучше обойтись без этого… примерно таковы были его мысли.
- Я наверху, - выдохнул Морис, так ни на что и не осмелившись. - На чердаке, прямо над вами… Если что-то понадобится… Я всю ночь один. Как всегда.
Первым желанием Дики было запереть за Морисом дверь на задвижку, но он решил, что это будет не по-мужски… Проснулся он от звона колокольчика, созывавшего обитателей дома на завтрак, на лице его блуждали солнечные блики, а вчерашние опасения память услужливо стерла.