Эти люди знали о Бакутине все. Может, не так досконально, не в строгом соответствии с хронологией, но по сути - неоспоримо. Вероятно, между собой они не раз обсудили и осудили своего начальника, в чем-то помиловали, за что-то казнили, но не разуверились, не отреклись, не предали. "Мы с тобой, - читал Бакутин во взглядах. - Надейся. Располагай". "Мы с тобой", - чудилось ему в случайном касании руки или плеча. "Мы вместе", - отчетливо проступало в неказистой простецкой шутке, которую встречали необыкновенно дружным смехом, и в смехе том угадывался тот же смысл. Да, они были с ним, верили ему и от того ослаб гнет пережитого, дышалось вольготно, и такая силища пробудилась в нем, что сутки непрестанного труда не исчерпали ее, и Бакутин пожалел, что так скоро завершился аврал. По пути домой недавний азарт, приподнятость духа и окрыленность неприметно и живо выветрились. Как всегда, некстати подкрались мысли о недавно прожитом, секанули наотмашь, и снова черная тоска колючим комом заклинила глотку, и, чтобы отцепиться от нее и хоть немного встряхнуться, Бакутин скомандовал шоферу:
- Давай к Оби. Ополоснемся. Смоем авральную пыль.
Лисицын недовольно заворочался, завздыхал:
- Комаров там…
- Долго акклиматизируешься, - поморщился Бакутин.
На берегу было прохладней, зато комарья… лопатой греби. Пока Бакутин стаскивал с потного тела рубаху да снимал штаны, комары облепили его и так нажалили, что он козлом скакнул в воду. Вынырнул, озорно, зазывно крикнул: "Давай!" - и замахал саженкой к фарватеру. Течение подхватило, развернуло, поперло стремительно вниз. Бакутин попробовал грести встречь потоку, запыхался, вымотался, но и на сажень не продвинулся, лишь удержался на месте. Запрокинулся на спину, раскинул, разметал в стороны ноги и руки и, легонько пошевеливая ими, понесся вниз.
Вода приятно холодила, освежала, смывая усталость и дурное настроение. Над головой в подзамутненном сумерками небе проклюнулись редкие блеклые звезды, проступило белое полукружье луны. Один взмах руки, и его опять развернуло против течения. Широко и резко загребая, он снова попытался плыть назад, но скоро задохнулся, отдался реке - и та опять несла вниз. Передохнув, еще раз кинулся навстречу течению, и снова все повторилось. Так и бодался с рекой, пока вконец не вымотался. Вылез метрах в полутораста от машины, припустил рысью по берегу, обеими руками отмахиваясь от комарья.
- Живы?!
- Диспетчер звонил, Гурий Константинович, - сказал шофер. - Ночью канадцы прилетают. Румарчук вас ищет.
- Ну, если господа канадцы зашевелились, - значит, стал наш Турмаган с той стороны планеты виден… Я-то думал отоспаться сегодня. Давай в контору…
2
Турмаган был еще малышом, едва вставшим на ноги, но в его поступи и стати уже угадывалась богатырская могутность. Теперь уже никто не сомневался в силе младенца, никто не метал ему под ноги "а вдруг?", "а если?", "а ну как…", напротив, всякий причастный к нефтяному делу стремился хоть словом приободрить, обласкать, поддержать растущего богатыря. Тысячеустая пресса склоняла Турмаган по всем падежам, да все в превосходной степени.
Первыми в Турмагане побывали японцы, высмотрели, выспросили все возможное и отбыли. Теперь Турмаган принимал предпринимателей нефтяной Канады…
Их было трое. Мистер Старк - дородный, высокий, белоголовый, с негасимой трубкой во рту. Его помощник, или секретарь, мистер Стивенсон - большеглазый молчун и неусыпный наблюдатель. И переводчица - пышнотелая, пышноволосая женщина неопределенного возраста, разбитная и говорливая не в меру.
Мистер Старк сразу заговорил по-русски. Бакутин ответил ему на английском. Оба не блистали знанием чужого языка и в целях лучшего взаимопонимания создали свой язык - смесь русского с английским.
Мистер Старк был деловым человеком, временем дорожил, и, несмотря на долгий, утомительный перелет и поздний час, он не только не отказался от ужина, но и воспользовался им, чтобы прицельно обстрелять Бакутина вопросами, которые сразу же выдавали в нем прекрасного знатока нефтяного дела.
Только на рассвете отцепился наконец Бакутин от прилипчивого канадского дельца.
- Завтра договорим. Отдыхайте. В десять утра заеду за вами и на промысел.
- О’кэй! - с готовностью живо откликнулся мистер Старк, провожая Бакутина до двери.
За те несколько часов, пока они беседовали за столом, погода резко переменилась к худшему.
Дохнул холодом Ледовитый, вымел парную духоту с Турмаганских болот, занавесил небо над ними грязной холстиной серых облаков, и те, сгустясь, пролились на землю холодным крупным дождем. И хотя к десяти утра дождь стих и ветер поубавил силу, однако небо осталось угрюмым, в воздухе - сырая осенняя пронзительность, и там, где еще вчера можно было проехать на "газике", теперь и на тягаче не пробиться.
- Север, - сказал понимающе мистер Старк за утренним кофе. - Нам не привыкать к его выходкам. В Канаде очень похоже. Как это говорят в России, мы не из сахара…
- Не размокнем, - подхватил Бакутин, - но на буровую в автомобиле рискованно. Долго и мало приятого…
- Стало быть? - нахмурился мистер Старк.
- Полетим на вертолете, если такой вид транспорта…
- О’кэй! - обрадованно хлопнул в ладоши мистер Старк.
Тут пожаловал Гизятуллов. В черной новенькой паре, в белейшей сорочке с ярким галстуком. Причесанный, приглаженный, сверкающий очками, улыбкой и будто намасленными круглыми щеками.
- О! - изумился мистер Старк. - Вы как на праздник.
- Работа - самый дорогой праздник, - откликнулся с готовностью Гизятуллов, комкая в руках носовой платок.
Бакутин силился вспомнить - видел ли когда-нибудь начальника УБР в рабочей одежде, в сапогах и в брезентовке, и не припомнил подобного. Всегда в костюме, в свежей сорочке и при галстуке, с непременной улыбкой на полных, красных губах.
Сперва они полетели на буровую Фомина. Едва вертолет оторвался от земли и полого взмыл, иностранцы прилипли носами к оконцам и до конца пути не отрывали глаз от волнующей и тревожащей картины.
Безлесая, прыщеватая, гнилая и гиблая скорлупа болот была испещрена вмятинами озер, трещинами речушек и проток, исполосована змеевидными лентами дорог. Вода в озерах и речках не голубела, а казалась свинцово-серой или коричневой. Лишь кое-где, разворотив бурую корочку болота, вспучивались редкие, тонкоствольные и хилые сосняки да бледно-зеленые чахлые колки из корявых, гнутых осин и тонкоствольных худосочных берез. Кедровые гривы жались к Оби, обтекали гигантскую болотину с боков, но ступить на нее - не решались. И только дороги - бетонки, лежневки, ледовые и даже грунтовые - осмеливались вползать на гиблые, коварные болота и то разбегались круто в стороны, то, вплотную сойдясь, скрещивались, свивались в кольца, выгибались гигантскими дугами. Дороги как бы перепоясывали хлипкую болотину, не давая ей расползтись, развалиться на куски.
Здесь Бакутин знал каждую дорогу - большую и малую, знал, где можно зимой спрямить крюк и проскочить по целику, а где и на шаг нельзя отрываться от спасительной лежневки, и все равно с необъяснимым волнением вглядывался в замысловатое переплетение полос, по которым медленно, но неодолимо ползли машины. Особенно тяжело приходилось им на ледовых дорогах.
Ледовые дороги придумали совсем недавно. Это были детища нужды. На бетонки и лежневки не хватало ни средств, ни сил, ни материалу, ни времени. Тогда и ухватились за придуманные бог весть кем "ледянки", которые не требовали ни лесу, ни бетона, ни дополнительных ассигнований. Их строили зимой. Сперва бульдозером счищали снег с трассы будущей дороги, потом сдирали мох и промораживали таким образом болото под дорогой на полтора-два метра. Ближе к весне промороженную ленту укрывали мхом, насыпали поверх песку - и дорога готова. Если лето выдавалось не шибко жарким, по ней ездили до конца июля.
Сейчас "ледянки" раскисли, стали фактически непроходимыми, но нужда гнала по ним машины. Могучие пятисот- и восьмисотсильные тягачи самых разных марок, болотоходы и "Ураганы", надрываясь, ползли по раскисшим ледовым дорогам, спеша к далеким буровым с трубами, продуктами, горючим. Иные, что-то сломав, покалечив или увязнув намертво, застывали неподвижно, будто мертвые насекомые в клейкой кашице мухомора. Но "живые" обходили "мертвых" и шли дальше, к искусственным островам с гордо вздыбленными стальными пирамидами вышек. Над вышками кружили вертолеты, к ним ползли тягачи, вокруг сновали крохотные фигурки людей.
- Колоссально! - пробормотал по-английски потрясенный мистер Старк. - Настоящий бой.
- У русских все с бою, - поддержал шефа мистер Стивенсон.
3
У Фомина опять подпрыгнуло давление. Мастер, не измеряя, чуял это по свинцовой боли в затылке, по коротким болевым прострелам в сердце, по глухому гуду в ушах и осевшему голосу. Вчера хотел улететь домой, заглянуть в больницу и хоть денек полежать, да позвонил Гизятуллов, сообщил о канадцах, и Фомин остался на буровой. Всю ночь метался в душном вагончике, глотал синенькие таблетки, мостил под затылок горячую грелку, проваливался в чугунную черноту сна и тут же просыпался, но не совсем, спал и не спал вроде, слыша какие-то странные голоса и шум, но чьи это были голоса? - не мог разгадать. Дряблые, снулые мысли почти не повиновались, ворочались медленно, трудно. Гнетущим, тягостным было это состояние полусна, полубреда. Он ясно слышал гул буровой, перекличку рабочих и тут же видел огромные куски парного красного мяса, кромсал его сочными тяжелыми ломтями, чувствуя запах, свежатины, от которого начинало вдруг мутить. Фомин раскрывал глаза, шарил ими в темноте, слышал, как поскрипывает растворенная створка оконца, и вдруг этот скрип оборачивался жестким, но внятным и живым голосом, который монотонно выговаривал одно слово: "жуть", "жуть", "жуть"… Потом из темноты донесся тихий, до дрожи волнующий голос: "Какая жуть? Терпи". И тут же ветер тронул заусеницу на жестяном боку балка, и та недовольно скрежетнула: "Терпи-терпи". И снова наплыл сон, приглушил живые голоса мертвых предметов, а перед глазами тут же возникли какие-то насекомые, не то муравьи исполинские, не то жуки неведомые. Они перебирали лапками, похрустывая, пощелкивая, позвякивая суставами, и вдруг ринулись наутек, и чем дальше убегали, тем почему-то все слышней, все оглушительней становился дробный перестук их лапок. От этого шума и проснулся Фомин на рассвете и, еще не открыв глаз, понял, что по стенам и крыше балка яростно колотит дождь. Ветер швырял брызги в окно, выметая духоту из темной железной скорлупки балка, напустил прохлады, и та чуть-чуть поослабила головную боль. Глубоко вздохнув, мастер наконец-то по-настоящему заснул и проснулся хоть не совсем здоровым, но куда веселей и бодрей вчерашнего. Глянув на хмурое низкое небо, обрадованно подумал, что заморских гостей бог, как видно, пронес, но тут запищала рация и диспетчер браво доложил: "Вылетели. Встречай".
Угрюмый, неулыбчивый Фомин встретил незваных мистеров на брусчатом плотике, куда мягко присел вертолет. За спиной Фомина стоял Данила Жох, задиристо и озорно посверкивая глазами. Парня распирало от неуемной, шалой радости: наконец-то они с Наташей договорились о свадьбе и обе матери занялись долгожданными приготовлениями.
Пока следом за Гизятулловым оба мистера и переводчица балансировали по бревнышкам, кинутым от плотика к насыпному островку с вышкой, Фомин скупо, но очень толково пояснил мистеру Старку суть кустового бурения. Мистер Старк то ли прикинулся удивленным, то ли впрямь удивился и принялся выспрашивать: почему интервал между скважинами всего четыре метра, почему в "кусту" шестнадцать, а не четырнадцать или не двадцать скважин. И еще вывернул кучу подобных "зачем?" да "почему?", и, чтобы ответить на них, пришлось вступить в разговор Гизятуллову, и Бакутину, и Даниле Жоху.
С бесцеремонной инспекторской придирчивостью и пониманием дела мистер Старк осмотрел устья уже пробуренных скважин.
- Вы проигрываете тут, - сказал он. - Надо начинать получать нефть, не ожидая, пока разбурится все… дерево…
- Весь куст, - поправил Данила Жох. - Это опасно. Малейшая неосторожность, и пожар.
- У русских есть поговорка про волка, который в лесу, а мы туда ходим и не боимся.
Бакутин экипировал гостей применительно к турмаганским условиям: резиновые сапоги, брезентовая роба, - и теперь, глядя на карабкающегося по трапу мистера Старка, подумал: "Как бы он тут донкихотствовал теперь в своих лакировках и белом костюме?"
- Мы не любим, - сказал, улыбаясь, мистер Старк, - когда советские гости беседуют с нашими рабочими. Боимся красной пропаганды. Это шутка. Просто не хотим отвлекать рабочего разговорами. Русским это не нравится. Понравится ли им теперь, если я захочу немного побеседовать с вашими рабочими? Социология - мое хобби. Можно ли это, господин мастер? - обратился он к Фомину.
- Валяйте. Ночная вахта еще не уехала. Гоняют чай в столовке. Айда туда, отведаешь наших харчей, заодно и побеседуете.
- О! - обрадовался мистер Старк. - Русский кухня - отличная. И время как раз есть второй завтрак.
Гостей накормили пельменями, напоили натуральным кофе.
- Чего нам в кухонных парах томиться? Пошли в культбудку, - предложил Данила Жох.
- Что за зверь? - насмешливо спросил мистер Старк и, выслушав ответ, обрадовался: - Конечно. Культурный разговор в культурном месте - очень хорошо!
Буровиков было четверо. Немного смущенные, они уселись вдоль стены, закурили, с любопытством поглядывая на заокеанских гостей. Данила Жох подсел к Егору Бабикову, взглядом попросил у парня папироску, прикурил.
- Хочу выразить восхищение вашим мужеством, - начал беседу мистер Старк после того, как завершилась процедура знакомства. - В таких болотах. Без дорог и… совсем никакой сервис. Но темпы! Это есть настоящий фронт…
- Это работа, - вклинился Данила Жох.
- Обыкновенная, - подхватил Егор Бабиков.
- Скромность и терпимость - черта русских, - высказался по-английски мистер Стивенсон, и переводчица тут же перевела его слова.
- Терпят то, что нелюбо, что поперек. А тут и по сердцу, и по рукам, - откликнулся Данила Жох.
- О! Русская идейность хорошо знакома! - сказал опять по-английски Стивенсон, но мистер Старк опередил переводчицу.
- Вот вы, - мистер Старк вынул изо рта трубку, нацелился мундштуком на Бабикова, - вы могли бы честно сказать, что вас сюда заманило и держит?
- Нефть, - ответил Егор.
- Но… зачем она… вам? Вы не предприниматель, не бизнесмен. Разве нет других промыслов. Где ни болот, ни насекомых, ни этой сумасшедшей погоды?
- Я пойду, где ни болот, ни комарья. Он - следом. Этот - за нами. Ну и остальные туда же. Кто тогда эти края обживать станет? Города тут, промыслы строить? Нефть добывать? Или Турмаган вам в концессию?
Гизятуллов, смущенно крякнув, полез в карман за носовым платком. Бакутин едва приметно улыбнулся. Фомин отрешенно молчал, подперев ладонью налитую пульсирующей болью голову. А Данила Жох, будто и не приметив недовольства Гизятуллова, вызывающе спросил гостя:
- А что, мистер Старк, не отказались бы вы от турмаганского пирога?
- Нет, конечно, - ответил весело Старк. - Только испекли бы мы его по другому рецепту…
- Не на наших дрожжах, на своей закваске, - досказал, хохотнув, Данила Жох.
В комнатенке загустела тишина. Мистер Старк посверкивал глазами и громко пыхал трубкой, пуская ноздрями ароматный дым.
- И мы понимаем: по ступенькам легче в гору, чем прямиком, - заговорил Фомин, болезненно морщась и потирая правый висок. - Только кто же нам ступеньки-то вымостит? С изначалу, с первого шагу - только своим горбом. Тачкой да лопатой и плотины, и каналы, и первые заводы. Едва подокрепли, силенок набрались, Гитлер мину под ноги. Раздолбали его и опять за лопату… Факела эти - наша беда…
- О-о! - мистер Старк изумленно округлил и без того большие, слегка выпученные глаза и поспешил смягчить обстановку. - Я думал, вы - просто мастер, а вы есть коммунистический пропагандист…
- Какой из меня пропагандист? - не поддержал шутки Фомин. - С четырнадцати лет на буровой. Долота, трубы, глина, цемент - вот и вся моя политграмота.
- Опять же ваша метода, господин Старк, - кинулся на поддержку Данила Жох, - совсем не устраивает нас: шибко тихоходна. Ведь следуя ей, никак не меньше пятилетки надо, чтоб тут обустроиться, а мы через пятилетку станем брать ежегодно не по одному десятку миллионов тонн. Они под ногами не валяются…
- Разумеется, Канада добывает всего восемьдесят, - подтвердил мистер Старк.
- Вот так, - завершил эту дуэль Егор Бабиков. - И будь по-другому, вы бы сюда не поспешили с визитом.
- Сдаюсь! - мистер Старк поднял руки, и все засмеялись.
Социологическими исследованиями мистер Старк больше не занимался, поблагодарил рабочих и откланялся. И весь остаток дня спрашивал лишь о делах. Только перед концом пути, глядя на лижущий холодное небо гигантский кровавый язык газового факела, мистер Старк снова обмяк и сказал:
- Вы, мистер Бакутин, могли бы внести реальный вклад в подогрев советско-канадских отношений.
- …?
- Подарите мне этот факел. Я поставлю здесь газобензиновый завод. Тяжелые фракции через Ледовитый океан самолетами домой. И атмосфера станет чище, и природные богатства пойдут в дело, и положительный дипломатический шаг…
- Приезжайте к нам годика… ну… через три-четыре. Этих факелов не будет, - с запинкой и не очень твердо сказал Бакутин.
- Фантастика! - прорвался мистер Стивенсон.
- Утопия, - поддержал своего секретаря мистер Старк.
- Поживем - увидим, - сердито пробормотал Бакутин.