Тонкие частые стежки дождя прострачивали черноту. Занудисто и тоскливо дождь вроде бы лопотал что-то невразумительное, шепелявя и не проговаривая слова. Желтые пятна освещенных окон расплывались и таяли, и снова наливались яркой желтизной, и опять блекли. Запрокинув голову, Бакутин уперся взглядом в непроницаемую черноту, откуда струились игольчато-тонкие дождевые нити. Они сразу оплели, опутали, обмотали, оросили лицо, заструились по длинным седым волосам. Он размазывал влагу по лицу, ловил ртом прохладные колкие струйки и радовался отрезвляющему знобкому холодку, который несли они разгоряченному телу, стекая за воротник.
По недалекой бетонке, тараня сырую черноту, тревожно посверкивая тусклыми желтыми фарами, пыхтя и с треском рассекая лужи, проносились "Ураганы", "Уралы", КрАЗы. С чьей-то легкой шоферской руки бетонку прозвали "Черкасовкой". "Ну, я по Черкасовке…" - говорили водители друг другу. "Уйдет Черкасов, Черкасовка останется. И Турмаган, вылезший из болот - останется. Будет расти. Хорошеть. И к семьдесят пятому выжмет единичку с восьмью нулями… Выжмет… Со мной… Без меня… Без меня…" Тут мысль запнулась, в голове что-то вспыхнуло, необыкновенно сильно и ярко, в он ужаснулся: добудут и без него.
Распинали пророков.
Умирали вожди.
Гибли герои.
А люди шли и шли.
Вперед и вперед.
К лучшему…
К заветному…
4
Недодуманная днем мысль опять за полночь подняла с теплой мягкой постели начальника Туровского нефтяного главка Румарчука. Не противясь ей, не пытаясь снова заснуть, Румарчук безропотно поднялся, бесшумно прокрался на кухню, сварил крепкий чай и, подсев к столу, не спеша в одиночку стал чаевничать. Крохотными глоточками потягивал обжигающе горячий, горьковатый и пахучий напиток, покрякивал, причмокивал, ладонью стирал с костистого лба мелкую испарину.
Совсем недавно надежно и глухо заклепанный турмаганский вулкан вдруг снова задышал, ожил и не дымок пустил в небо, а выплюнул раскаленную лаву, рокотнув на всю страну. Не дрогнула, не качнулась земля под ногами Румарчука, а все равно он чрезвычайно обеспокоился и вознегодовал. Не столько на то, что написал в "Правду" начальник Турмаганского НПУ, сколько на то, кто написал и когда. С тех пор как Румарчуку удалось присмирить и укротить строптивого Бакутина, в нефтяных верхах произошел заметный перестрой мыслей относительно попутного газа. Уже никто не отмахивался небрежно, а все, словно сговорясь, призывали друг друга выдвигать предложения. И хотя так называемые первые руководители вслух еще ничего не выговаривали, Румарчук давно учуял перемену и хотел только одного, чтоб утилизация попутного газа началась в обжитых, близких к центру нефтяных районах Поволжья или Башкирии. Пусть сперва "старики" поломают зубы, поэкспериментируют, прибьются к чему-то более-менее определенному, тогда… До этого "тогда" по расчетам Румарчука пройдет еще одна, а то и две пятилетки. А чтобы министерские руководители понимали сложность и трудность освоения новых нефтяных районов Сибири и хоть на время забыли о сибирском попутном газе, Румарчук завалил министерство и Госплан просьбами, проектами, планами технического перевооружения, перестройки, автоматизации новорожденного нефтедобывающего комплекса. Немедленно нужна тысячекилометровая железная дорога от Туровска к нефтяному Приобью и линии электропередачи. Нужны новые тысячекилометровые трубопроводы, новые поселки и города, причалы и аэродромы, домостроительные комбинаты и хлебозаводы, промышленно-ремонтная база, новая, пригодная для Севера техника и… Все это, что просил и требовал Румарчук, на самом деле позарез нужно было нефтяникам Сибири, но на это требовались миллиарды, объединенные усилия многих рабочих коллективов, научных и проектных институтов. А еще нужен был новый, морозоустойчивый металл и такой же цемент и еще иное, чего страна не имела, но должна иметь, если хотела получить дешевую и обильную сибирскую нефть. Так что кто хотел, тот видел: не до газовых факелов пока было сибирскому нефтяному главку.
И вдруг эта статья Бакутина в "Правде" - объемная, доказательная, наступательная. Все наболевшее выплеснул на всю страну Гурий Бакутин. Да так ли вовремя, так ли к месту выкрикнул, что теперь уж ни отмахнуться, ни увернуться Румарчуку от бакутинских проектов. "Правда" еще не долетела до Туровска, как позвонил министр: "Немедленно продумайте. Обсчитайте. Входите с конкретным предложением". Того же потребовал и Боков. И опять не миновать бакутинского выкрика. Напиши такую статью, пусть еще более резкую и нетерпимую кто-то другой, Румарчук наверняка отнесся бы к ней куда спокойней. Но Бакутину подобную выходку начальник главка простить не мог…
Румарчук успокаивающе потирал плоскую неширокую грудь, разминал, небольно пощипывал дряблое тело вокруг левого соска. Ко всем благоприобретенным болячкам недавно прибавилась еще одна - остеохондроз. Ничего страшного не сулила как будто, но беспокойства от нее - сверх меры. Нальются плечи такой болью, что, проснувшись от нее ночью, Румарчук без стону не может ни поворотиться, ни приподняться. Бывает, боль из плеч переползет ниже, и тогда будто тонкими длинными иглами прокалывают грудь, все ближе подбираясь к сердцу, и обеспокоенный Румарчук призывал на помощь врача. Тот был многоопытен, но стар и труслив: настороженно и многозначительно покашляв, укладывал пациента в постель, запрещая ему даже шевелиться до тех пор, пока не сделают кардиограмму. Потом следовали неизменные советы: разгрузиться, соблюдать режим, не нервничать, больше бывать на воздухе и так далее.
Кто же в наш век не знает, что надо поменьше нервничать и волноваться? Однако чужие нервы мало кто щадит, дергают друг друга, громоздят на ровном пирамиды и сами же карабкаются на них, таранят и расшибаются. Любую пустяковину надо согласовать, утвердить, узаконить. Надо доказывать бесспорное, утверждать очевидное. И на все нужны нервные клетки. А помощники… Ждут. Вот и балансируй, поспевай, предугадывай и тащи на плечах большую часть прироста союзной нефтедобычи, выходи за девять лет на такие рубежи, на которые мудрый, хваленый, организованный капитализм не вскарабкался бы и за четверть века…
Начав с нуля, сибирские нефтяники за пять лет обошли Баку, через пятилетку они, наверное, дадут половину союзной нефтедобычи и решающая доля в этой половине будет за Турмаганом. До попутного ли газу тут? Надо быть круглым идиотом, отъявленным карьеристом, чтобы взвалить на перетруженные плечи еще не вставшего твердо на ноги сибирского нефтяного исполина новую, тягостную ношу. Если бы этот непосильный груз Бакутин принял на себя - черт с ним! Пусть надрывается, геройствует, ставит под заклад собственную голову: вольному - воля, спасенному - рай. Но чтобы превратить попутный газ хотя бы в простейшее топливо и разумно его сжечь - нужны не только миллионы рублей, но и уйма времени, масса сил, которых, хоть на куски порвись, - не хватало и на главное.
Приплюснутый круглый фаянсовый чайник опустел. Круто запрокинув его над чашкой, Румарчук глядел, как по капельке вытекает из носика темная, тяжелая, будто ртуть, жидкость. Сперва капли падали одна за одной, потом потекли реже, реже и, наконец, иссякли.
- Все, - скорбно вымолвил он.
Влил в рот глоток теплой горьковатой жидкости, причмокнул.
- И верно: остатки - сладки.
Упер локоть в столешницу, положил на ладонь подбородок. "Как некстати это. И что неймется Бакутину? Дел - выше головы. Нерешенного - на четверых взвали, не выдержат. Товарный парк, трубопровод… Мало. Хочется в пропасть заглянуть, свеситься туда. Ах, Гурий Константинович, великорусская страдальческая душа. Поберег бы себя хоть для сына…"
Прикрыл глаза, но не от дремоты, с закрытыми легче и спокойнее думалось.
"Есть упоение в бою… Есть. Только драться тебе, Бакутин, придется с ветряными мельницами. Мы твою идейку и поддержим и утвердим, и похвалить тебя не забудем…"
- Каково? - спросил пустоту, улыбнулся самодовольно. - Без противника - ни боя, ни победы. И триумфа - никакого…
Он прекрасно знал экономические возможности страны, уровень современной отечественной нефтехимии и многое другое, от чего зависело превращение бакутинской идеи в газоперерабатывающие заводы, продуктопроводы, химкомбинаты, газовые электростанции и… Нужны миллиарды рублей.
Нужна валюта. Нужны строительные материалы, вольные рабочие руки, опыт, научно-техническая база. Хорошо бы хоть в десятой пятилетке надкусить этот пирожок…
Завтра он предложит "Правде" свою статью о комплексном использовании природных богатств Западно-Сибирской низменности, добрым словом помянет в ней бакутинскую идею переработки попутного газа, предложит кое-что от себя - деловое, разумное, выполнимое. В таком же духе будут составлены и послание министру, и записка Бокову.
Румарчук представил изумление и растерянность Бакутина и неожиданно пожалел его: "Дурак. Ни себе, ни людям покою"…
Ровно в девять утра в кабинете начальника главка собрались пять его заместителей, секретарь парткома и председатель обкома профсоюза нефтяников.
- Ну что, товарищи, - как всегда, деловито и четко заговорил Румарчук, - пора отсылать списки представленных к правительственным наградам. Пройдемся накоротко последний раз и с богом…
Пока обсуждали представленных к званию Героя Социалистического Труда, Румарчук одобрительно высказался по поводу бакутинской статьи и, между прочим, походя, о самом Бакутине. Горячий. Дерзкий. Упорный. Но… не отесан, плохо управляем, анархист в делах и в личной жизни…
- К сожалению…
- Точно…
- Очень метко… - дружно подхватили партийный и профсоюзный деятели и припомнили особняк, Нурию, драку с Сабитовым.
- Как из горкома вывели, он вроде попритих. А отошел, отдышался, опять за старое, что хочу, то и ворочу, - перекинул мостик от прошлого к настоящему профсоюзный деятель.
И сразу все затопали по этому мостику: не ладит с женой, не ладит с УБР, конфликтует со строителями, третирует Лисицына…
По крупинке-порошинке сляпали такой противовес, который легко перетянул все добродетели, что значились в короткой характеристике против фамилии Бакутина, первой стоящей в списке достойных высшей награды Родины - ордена Ленина. И уже как само собой разумеющееся, без обсуждений и голосования, Румарчук вычеркнул фамилию Бакутина и после долгой, тягостной паузы вписал ее в список представляемых к ордену "Знак почета". Он был уверен: наверху непременно заинтересуются - почему первооснователь и начальник крупнейшего нефтепромыслового управления представлен к такой награде? Тогда можно вспомнить былые прегрешения строптивого турмаганца, повздыхать, посочувствовать. Наверняка после этого Гурия Бакутина вовсе не окажется в списках награжденных.
Так оно и случилось…
Глава десятая
1
Взъерошенными и озябшими показались Тане зеленые деревья в снегу. Обваренные морозом листья потемнели, скорчились, шуршали и позвякивали на ветру, бесшумно осыпались в сугроб, и тот из белого становился чешуйчато-пятнистым. Под подошвами сапог палые листья хрустели придушенно-глухо, как мелкие ракушки.
Серое небо осыпало город редкими жесткими снежинками, похожими на песок. Подхваченные ветром, белые песчинки лезли в рукава и за отвороты старенького демисезонного пальто, больно стегали лицо. Таня прятала его за вздыбленным воротником, зябко сутулясь и поводя плечами. Противный, мерзкий холод гнездился внутри нее, студил кровь и душу.
Ей вдруг подумалось, что она очень похожа на эту вот прихваченную ранней стужей зелень. Мысль понравилась, взволновала, окатила тихой сладостной грустью. И сразу потеплело внутри, окружающее стало восприниматься без раздражения, а в памяти вдруг всплыла пушкинская строка: "Мороз и солнце, день чудесный", потянула за собой соседнюю, за ней следующую. Таня уже спокойно глядела на подмороженные потемневшие листья под ногами, не прятала лица от колкого встречного буранца.
- Те-е… Та-а… - плеснул в спину рваный мальчишеский вскрик.
Зацепил, придержал, и едва Таня замедлила шаг, как тут же вцепились в нее маленькие цветные варежки и она увидела счастливое румяное лицо Тимура. Подхватила его на руки, расцеловала в щеки.
- Здравствуй, Тимурчик!
Подошел разгоряченный ходьбой Бакутин в длиннополой кожаной куртке, туго перехваченный по талии широким поясом, с непокрытой головой.
- Здравствуй, Танюша! - легонько потискал в жаркой ладони холодные пальчики. - Только тебя нам и не хватало.
- Правда? - обрадованно улыбнулась.
- Святая. Так, Тимур?
- Ага.
- Я, старый дурак, все жду, когда наконец Татьяна Львовна соблаговолит навестить своих родичей, а…
- Виновата, Гурий Константинович. Не сердитесь. Когда-нибудь объясню, вы поймете…
- Хм! Все откладываем, отодвигаем, а вдруг этого "когда-нибудь" вовсе не будет? Вот и останется невысказанное и на всю жизнь груз на душе…
- Крамор бежит, - весело сообщила Таня.
Крамор и в самом деле бежал, глотая воздух полуоткрытым ртом и беспорядочно размахивая руками.
- Вычеркиваю себя из черного списка неудачников, заношу на красную доску счастливчиков! - громогласно возвестил Крамор, протягивая руки одновременно Бакутину и Тане. - Сегодня прилетела жена с дочкой. Насовсем. Понимаете? Стали стол накрывать. Чтоб по-семейному… По-семейному. И я - задохнулся. Воздуху не хватило. В радости-то больше его надо… Выскочил под снежок, под ветерок. Бегу и молюсь: "Пошли, господи, друга доброго, гостя желанного, чтоб разделил со мной радость". Услышал бог… Пошли. Познакомлю с женой и дочерью. Ну? Ждут же. Волнуются. Сказал, на минутку…
- Погоди. Сперва разочтусь с тобой. - Бакутин вынул из кармана пятидесятирублевую бумажку, протянул Крамору. - Спасибо. Вовремя одолжил.
- Всегда рад услужить хорошему человеку, - Крамор небрежно сунул купюру в карман полупальто. - Квиты! Теперь - шагом марш на…
- Пойдем, Танюша, - сказал Бакутин. - Этот Репь Репьевич все равно не отцепится. Тимур, хочешь в гости к настоящему художнику?
- Хочу! - завопил мальчишка, хватая Крамора за руку.
Так и пошли они попарно: впереди Крамор с мальчиком, следом Бакутин с Таней.
- Замерз? - Крамор легонько пожал спрятанную в варежку руку.
- Чуть-чуть, - смущенно признался Тимур.
- Мороз не любит неповоротливых и вялых. Давай убежим от него.
- Куда?
- Никуда. Просто убежим. Раз… Два… Три…
Они пробежали метров пятьдесят и остановились, задохнувшись.
- Тепло? - спросил Крамор.
- Еще как!
- Вот и удрали от Деда Мороза. Но он догонит, если будем стоять. Тронулись… Знаешь стихотворение про Деда Мороза?
- М-м, н-нет. Про муху-цокотуху. Про Чипполино… Учил маленьким…
- Теперь ты - большой и сказок не читаешь.
- Читаю, хотя они и придумки.
- Почему придумки? - удивился и даже чуточку рассердился Крамор. - Никакие не придумки. Чистая правда. Вот в подвале нашего дома недавно поселился зеленый крокодил. Ну такой зеленый-презеленый, прямо синий, а глаза - желтые и яркие, как красные фонари…
Насмешливо хмыкнув, Тимур скорчил гримасу, которую Крамор расшифровал так: "Давай, старик, сочиняй, я послушаю". И сразу пропала охота "сочинять", и Крамор стал расспрашивать мальчика о школе, о друзьях, об играх, а сам все думал о зеленом крокодиле…
Давно это было. Однажды ночью он сидел в переполненном зале ожидания столичного аэропорта и скучал, не зная, чем заняться, чтобы скоротать время. Туман отгородил Москву от мира, и вот уже шесть часов аэропорт был мертв. Только детские голоса звенели в душном, сонном зале. Мимо Крамора то и дело проносились ребячьи стайки. Вот одна пристроилась рядом, подле небольшого круглого столика. Видно, досыта набегались, накричались малыши и теперь притихли, отдыхали, собирались с силами. Присмотрелся к ним Крамор, неприметно придвинулся и без предисловий, негромко и буднично сказал: "А не поехать ли нам с вами в Африку?" Лишь несколько мгновений на лицах малышей светилось недоумение и недоверие, но вот мальчик в красной куртке с капюшоном заинтересованно переспросил: "В Африку?" - "Ну да, - спокойно подтвердил Крамор. - Сейчас смастерим корабль и…" С этими словами он вырвал листок из журнала и стал проворно свертывать кораблик. Дети придвинулись ближе, задышали глубоко и сосредоточенно, и, все еще чуточку сомневаясь и смущаясь, синеглазая девочка с косицами-рогульками тихо спросила: "Он с парусами?" - "Конечно, с парусами, - тут же согласился Крамор, приделывая к кораблю большущий парус. - Готово. Сейчас дунет ветер, парус наполнится и… Кто же будет капитаном?" - "Я!" - тут же откликнулся мальчик в красной куртке с капюшоном. Никто не оспаривал это самовыдвижение, и Крамор утвердил мальчишку в звании капитана, потом спешно распределил обязанности между остальными членами экипажа, разъяснил каждому, что тот должен делать в плавании, и судно отвалило от причала. Играл оркестр. Кричали провожающие. Светило солнце. Ветер дул в паруса. Все дальше от родного берега уплывал корабль. Сперва за бортом журчала река, потом заплескалось море, а вскоре зарокотал океан. Ребятишки сами себе придумывали трудности. То наперехват своему паруснику они бросали быстроходное пиратское судно, то их корабль таранила гигантская меч-рыба, а вокруг, подстерегая добычу, плавали акулы-людоеды, а то вдруг у необитаемого острова, куда они пристали, чтоб пополнить запасы воды, на них напали страшные пещерные великаны, полулюди-полугориллы. И когда на горизонте показалась наконец зеленая и солнечная Африка, пятеро малышей дружно завопили "Ура!", и не успело судно приткнуться к берегу, как они скатились по трапу, стали кувыркаться и бегать по горячему желтому песку…
Африка - страна чудес, и мореплаватели сразу стали свидетелями того, как очень большой и очень добрый Зеленый Крокодил помог нырнувшей за жемчужной раковиной Мартышке спастись от щупальцев коварного, кровожадного Спрута. Малышей не смущало, что и Мартышка, и Спрут, и Зеленый Крокодил, так же как пальмы, тростники, бананы и все прочее, что увидели они в Африке, было на их глазах, наскоро сделано Крамором из клочков бумаги и не имело ни малейшего сходства с подлинниками.