Глава пятая
1
Второй день, то затихая, то вновь набирая силу, хлестал дождь. Вымыл тепло с прибрежной таежной прогалины, налил котлованы и канавы, разжижил дороги. Ртутный червячок уличного термометра конвульсивно сжимался и сжимался, приближаясь к нулю. На проливном дожде, под боком у свинцово-суровой Оби, да еще при северном ветре пять-шесть градусов тепла куда хуже, чем сухой тридцатиградусный мороз.
Влажный холод проникал во все щели. Неуютно и зябко стало в балках, бараках и насыпушках. Не сушились, а вялялись над печурками серые брезентовые робы и телогрейки, а у порога не просыхали лужи от мокрой обуви.
На исхлестанных дождем дорогах - ни души. Лишь кое-где, увязнув намертво, мокли покинутые водителями самосвалы и трубовозы. Только АТТ отваживались выходить в путь и хоть с большими потугами, но все же развозили людей и продукты, доставляли в больницы нуждающихся в неотложной врачебной помощи.
Прибитые ливнем, с безжизненно обвислыми лопастями, сиротливо стояли на летном поле безотказные работяги-вертолеты. Обескрыленный Турмаган сразу утратил связь с теми, кто нес нескончаемую вахту на затерянных в болотах буровых и на временных насосных станциях. Теперь там хоть умри, хоть разорви надрывным "SOS" рацию - никто не приедет, не придет, не прилетит на выручку. Захлестнутые непогодой, вахты буровиков работали бессменно третьи сутки.
Буровикам нужны были вышки, и вышкари-монтажники тоже работали - сваривали, скручивали, свинчивали сорокаметровые металлические пирамиды. Влажный металл скользил, вырывался из рук, падал с глухим причмоком. Иногда в торфяном месиве сапог так увязал, что из него нога выскальзывала. Смехотворно медленно, но все-таки росли вышки.
Именно в эти слякотные дни, оказавшись на одном из искусственных насыпных островков, один из членов "мехтроицы" Аркадий Аслонян принял, как сам он говорил потом, боевое турмаганское крещение. Никто никого не заставлял, не уговаривал работать. Напротив, задержанный ненастьем в их бригаде, главный турмаганский вышкарь, начальник новорожденной вышкомонтажной конторы Петр Угаров сразу категорично и четко сказал рабочим, что в такую погоду работать нельзя, а за вынужденный простой им выплатят среднесуточный заработок. "Так что покуривайте на здоровье, пока солнышко не выкатится".
Сказав это, Угаров тут же натянул на коротко остриженную голову капюшон и вынырнул из вагончика вместе с бригадиром.
Вышкари повалили следом.
Сперва пристраивались там, где есть хоть малое укрытие от дождя, но, войдя в раж, забывали о непогоде и, только промокнув и вконец зазябнув, возвращались в вагончик. Скидывали брезентовки, рассаживались вокруг пылающей печки, упиваясь кипятком, настоянным на какой-то душистой траве, и гадали, надолго ли занепогодило, а сами все прислушивались, не стихает ли дождь, и едва тот начинал слабнуть, как все торопливо натягивали еще влажные куртки и спешили к вышке, которая хотя и впятеро, а может, даже вдесятеро медленнее, чем обычно, но все-таки подымалась, приобретая рабочий вид.
Отрезанные непогодой от Турмагана, засели в палатках десанты трубоукладчиков и дорожников-строителей. Запивали кипятком сухари, нещадно переводили курево, с удивлением, сами себе не веря, вспоминали недавнюю теплынь.
А теплынь перед ненастьем была. И еще какая! Неделю люди задыхались от парной дремотной духоты. Пропитанный болотным тленом, неподвижный, жаркий воздух казался клейким и густым. Рубахи и платья влипали в потные тела. Когда же солнце сползало к закату, словно из-под земли появлялись тучи гнуса, набрасывались на людей. Ни накомарники, ни дымокуры, ни марлевые пологи не спасали от насекомых…
На изломе этой удушливой, потной комариной недели пришла наконец-то долгожданная весть: не ожидая окончания разведки Турмаганского месторождения, не обсчитав и не узаконив ею запасы, Москва утвердила вдруг первоочередной участок разработки на шестьдесят четыре скважины. А чтобы быстрей и верней решить, как вести разработку промысла, в Туровск в полном составе выехала Центральная комиссия по разработке. К ее приезду Бакутин должен был изучить предложенные комиссией технологическую схему разработки и проект обустройства месторождения, вобравшие в себя стратегию и тактику действий многотысячной армии промысловиков, буровиков, вышкомонтажников, энергетиков, дорожников, градостроителей, трубоукладчиков, связистов, авиаторов, речников - по крайней мере, на пятьдесят лет. За цифрами и железными формулировками этих документов - миллионные затраты и колоссальный труд многих рабочих коллективов.
Потому-то Бакутин и все главные специалисты, и начальники отделов НПУ, управления буровых работ, вышкомонтажной конторы вместе с членами бюро городского комитета партии вгрызались, въедались в каждую цифру, в каждый вывод, сомневаясь, взвешивая, пересчитывая, а потом собрались в кабинете Бакутина.
Витые струи дождя вызванивали по стеклам окон. От непогоды за стеной в теплом кабинете казалось особенно уютно и покойно. В удобных вольных позах расположились люди, и лица у них были доброжелательно-мягкие, а слова - уступчивые. Со стороны эта разноликая мужская компания могла показаться застольем добрых друзей, недоставало разве что пары бутылок да какой-нибудь немудрящей снеди.
Но вот Бакутин притушил папиросу, спросил автоматически:
- Начнем, что ли? - и все задвигались, зашелестели листами, отыскивая нужные записи, расчеты, чертежи.
- Послезавтра в Туровске выездная сессия Центральной комиссии по разработке. Чуете? Это Турмаган выманил ее из столицы. Нужны наши замечания. - Прихлопнул ладонью по разложенным бумагам. - Только не мельчить. Главное - генеральная линия. Договорились? - Выдержал короткую паузу. - Через две пятилетки Турмаган будет добывать сто миллионов тонн в год. Такой ему определили потолок. Но потолок ли? Да, если будем разрабатывать дедовскими методами - силой да числом. На это, как видно, и делают ставку авторы проекта. За год пробной эксплуатации я усидел с геологами положенные по статуту семь пудов соли и целиком согласен с ними: мы можем дать не сто, а сто пятьдесят миллионов в год…
- Ого! - не стерпел кто-то.
- Геологам не добывать, чем больше пообещал, тем лучше.
- Верно! - подтвердил Бакутин. - Им лучше. А нам? Пятьдесят миллионов прибавки. Стоит копья ломать… Фанфаронство? Нет, если сделаем ставку на опыт и мастерство. На применение самых прогрессивных в мире приемов. Слышите? - в мире!..
- Да ты что, Константиныч! - Лисицын вытаращил глаза, вскинул правую руку с оттопыренным указательным пальцем. - Ни кола ни двора, а переворот в нефтяной промышленности? За счет чего такая прибавка?
- За счет увеличения отдачи пласта, я ж с тобой говорил…
- То были благие намерения…
- Сперва обустроиться, а уж потом… - басовито, внушительно поддержал главного инженера Рогов.
Тут спрыгнул со стула низенький, худенький, с мальчишечьей фигурой главный геолог управления Борис Пак. Черная челка будто приклеена к невысокому лбу. Уши оттопырены. Большегубый крупный рот… И впрямь мальчишка. Вот только морщины у глаз и на лбу. Пак застрочил словами, до того старательно нажимая на согласные, что те иногда сдваивались и даже страивались, усиливая сходство речи с пулеметной трескотней.
- Этто что же получается? Каждый от деддовской ппечки начинает? Лишний процент, взятый из недр Турмагана, - семьдесят миллионов тонн минимум. Мы мможем уввеличить отдачу не на один, а на пятнадцать процентов…
- Бросьте вы! - раздраженно вклинился Лисицын. - Зачем себя-то обманывать? Это же фантастика!
- Нет! - категорично выкрикнул Пак. - И вы сами знаете. Только прикидываетесь, поттомму как ббоитесь!
- Это уже совсем ни к чему, - осадил зарвавшегося геолога Рогов.
Пак только взглядом ковырнул Рогова, но огонь на него не перенес и продолжал палить по прежней цели:
- Надо начинать с нагнетающих скважин. Сперва вводу в пласт, потом нефть оттуда. Надо применить циклическое заводнение, химрреагенты, наконец, попутный газ. В этом году мы добудем полтора миллиона тонн нефти и сто двадцать миллионов кубометров попутного газа. Куда его?
- Куда и все, - необычно увесисто и громко ответил Лисицын, - в факела.
- Пусть обогревает белый свет? - с вызовом спросил Пак.
- А ты что предлагаешь? - в голосе и в глазах Лисицына унылое раздражение.
- Нужны общие усилия, чтобы спасти от гибели отменное сырье и бесценное топливо. В том числе и твои! - наскакивал на главного инженера Пак.
- Чего ты меня агитируешь?! - загорячился было Лисицын, но тут же сник и уже нехотя, словно через силу договорил: - Каждый школьник знает, что газ - это каучук, сера, чулки, ботинки, костюмы и еще черт-те что. Но…
- У всех горит, - будто ставя точку в споре, пробасил успокоительно и неколебимо Рогов.
- Зря время тратим, - укоризненно сказал Гизятуллов и промокнул ладошкой потный лоб. - В Башкирии - горит. В Татарии - горит. А там промышленный центр рядом…
- У нас не должен гореть! - резко пресек Пак.
- Ну что ж, - усмехнулся Гизятуллов. - Будем попутным газом аэростаты надувать, возить на них трубы…
- Будем закачивать газ в пласт. Пусть туда-сюда крутится, нефть выжимает и сам сохраняется, пока не построим газоперерабатывающие заводы, - сказал Бакутин.
- Тточно! - подхватил Пак. - Избежим обводнения скважин - рраз! Увеличим темпы разработки и производительность - два! Поведем добычу только фонтанным способом…
- Смешно слушать, - Гизятуллов даже встал. - Солидные люди, а толкут воду в ступе. Сидим по брюхо в болоте. Ни базы, ни дорог, ни жилья… - Фыркнул пренебрежительно, ковырнул в широком приплюснутом носу и сел.
Подобрались, насторожились люди, запахло грозой, и Лисицын поспешил разрядить атмосферу.
- В обжитых центральных районах, - увещевательно заговорил он, - жгут газ не потому, что там кругом консерваторы да неумехи, а потому, что закачка попутного газа в пласт существует пока лишь на бумаге, а чтоб на деле - нужна новая отрасль промышленности…
- Это точно! - поддержал главного инженера начальник технической службы. - Газовые копилки - чепуха! Ни компрессоров, ни поверхностно активных веществ - ничего нет. Ну, хотя бы такие реагенты, как мыло. Обыкновенное мыло! Нефтяникам надо минимум сто тысяч тонн в год, а промышленность производит всего двадцать. А оксиэтилированное таловое масло? Вместо пяти тысяч получаем пятьсот тонн.
- Все это известно каждому студенту, - примирительно мягко выговорил Лисицын, сонно прикрывая маленькие, глубоко сидящие глаза. - Теперь скажите, разумно ли строить гараж для желаемого автомобиля, если не на что купить сменную пару белья?..
Не ожидал Бакутин такого противоборства своей идее. Особенно от Лисицына. "Не хочет лишних хлопот, целлулоидный пупсик". Потемневшими, суженными от гнева глазами Бакутин сверлил главного инженера, но тот то ли впрямь не видел этого, то ли притворялся невидящим, только не уступил. И хоть говорил мягко и уступчиво по форме, но остался на своем берегу, ни броду, ни жердочки к противоположной стороне не указал.
В рассуждениях Лисицына и его сторонников была неотразимая горькая правда, но правда Лисицына - правда равнодушных. И первый колышек в Турмагане надо забивать такой, чтобы к нему не козу - аэростат привязывать. Иначе мы - временщики, а не хозяева…
Так примерно высказался секретарь горкома Черкасов и тем только раздул спор, и тот разгорелся с новой силой и полыхал до самого вечера. Настоящее было за Лисицыным. Будущее - за Бакутиным. Но будущее могло произрастать лишь на настоящем, а сторонники Лисицына не видели точек соприкосновения между ними.
Все высказались. И не по разу. Размежевание позиций произошло окончательное, и сколько ни старался Черкасов, не смог примирить противников. В конце концов они всерьез поцапались, изрядно помяли, потрепали друг друга, но не сошлись, так и остались на разных берегах…
- И все-таки я на комиссии буду отстаивать идею закачки попутного газа в пласт, - устало сказал Бакутин в конце совещания.
- Если крепкий лоб - валяй, - отозвался вполголоса Гизятуллов…
Только Ивась за все заседание не проронил ни слова.
2
Поначалу Ивась с интересом вслушивался в спор и даже записал в блокноте: "Ограним трудом нефтяную жемчужину". Под таким заголовком надумал он дать отчет о сегодняшнем техсовете. Заголовок понравился. Есть, есть в нем божья искра. И он напишет о нефтяном Турмагане. Ну, не роман, так повесть, на худой конец яркую публицистику. Тема нужнейшая и архипроходная… Миг - и воображение Ивася нарисовало эту книгу. В добротном ярком переплете, толстую, весомую. Он увидел ее на прилавках книжного магазина, в руках юной читательницы. Рецензия в областной газете, читательские конференции…
Все выше вздымала его честолюбивая волна. Он ликовал и блаженствовал, машинально обводя слоистой жирной рамкой так понравившуюся ему заглавную строку…
Еле свернул крылья мечте, приземлился. Но еще не погас, не остыл. И под настрой легко и скоро исписал целую страничку вступления.
Вдохновенье иссякло. Подкатила скука. Спеленала разум, отяжелила руки. И уже выплеснулся интерес и притягательность из речей. Ивась надвинул колпачок на авторучку, сунул блокнот в карман. "Чего они грызутся? Юнги в капитанских кителях. Не им решать. Не им устанавливать. Что прикажут, то и сделают, а заартачатся - за борт. Да и какая разница, что будет тут через десять лет? Наверняка ни Бакутин, ни Лисицын не дотянут… Либо выдохнутся и на свалку, либо взлетят на нефтяной волне, а то и башку сломают. Ничему не научила жизнь. Верно их назвал Крамор - одержимые! Допотопные фанатики. Получали б свои семьсот - девятьсот рублей в месяц - и не кукарекали…"
Как всегда, некстати подкатило желание выпить чашечку кофе. Горячего. Свежего. Он любил этот напиток. А если перед кофе всего только один глоток хорошего коньяку - совсем дивно…
Поманило домой. Там сейчас пусто. Никто не помешает блаженству. Клара либо на стройке больницы, либо ведет прием в поликлинике-времянке, а Валюшка в бывшем бакутинском особняке казакует с новыми подружками. Даже и не предполагал он, что затея с переездом в Турмаган завершится так блистательно. Клара встретила насмешливо.
- Ну, как нефтяная столица?
- Жить можно, - деланно беспечно откликнулся он.
- Так ты всерьез? - лицо ее стало красным, а глаза вот-вот выпрыгнут из орбит.
- Абсолютно.
- Но… а мы… как же?
- По домострою - жена за мужем, как нитка за иголкой.
- А если… - начала она угрожающе, прошив его острым гневным взглядом.
- Решай, как удобней. Не неволю. Хочешь, поживем порознь.
- Мы - потешать гордыню, а дочь?.. Знаешь ведь, как она привязана к тебе…
Она повышала и повышала голос и наконец сорвалась в крик, и он понял, что выиграл.
Клара настояла, чтоб он забронировал городскую квартиру, получила в облздраве направление, и вот они в Турмагане. Она ворчала на комарье и духоту, на грязь и нехватку продуктов, а сама все сильней втягивалась в новую работу. Выколачивала стройматериалы, выпрашивала то сантехников, то плиточников, то маляров, спорила, ссорилась, обретая недоброжелателей и друзей.
Иногда он ловил на себе ее пытливый долгий взгляд и внутренне сжимался, холодел, боясь, как бы жена не угадала, что в нем ничего не переменилось с тех пор, как он стал турмаганцем, и ему по-прежнему все безразлично, и ни цели, ни желания подняться до нее у него так и не появилось. Он прямо-таки насиловал себя, чтобы казаться занятым, увлеченным. Сидел часами за своим столом, склонясь над листом, рисовал на нем чертиков или писал какую-то несуразицу, а она-то думала, он сочиняет шедевры. Ивась нарочно заговаривал с Кларой о промысле, о трубопроводах и буровых и радовался, видя, как она преображалась, расспрашивала, тревожилась за дела, столь далекие от ее медицины. Чтобы не попасть впросак, быть готовым к ответам на ее неожиданные вопросы, он стал прислушиваться, кое-что узнавать, запоминать. Факты, имена, цифры помимо его желания постепенно накапливались. И теперь, вполуха слушая спор, он тоже что-то старался понять, страшно скучая и досадуя на спорщиков.
"Это же надо! Транжирят нервы, убивают время из-за дурацкого газа. Да гори он весь синим пламенем… Ни себе, ни людям покою. Тоска. Ох, тоска. Зацепиться бы за что-нибудь. Привязаться…"
Заученным, поразительно ловким, неуловимым жестом Ивась молниеносно извлек из кармана маникюрную пилочку и принялся вслепую полировать ногти.
3
Широко и тяжко шагал Бакутин, высвечивая карманным фонариком раскисшую, еле приметную тропку. Дождь чуть поутих, стал мельче и реже, но все-таки сыпал и сыпал с монотонно тоскливым и в то же время сладко томящим душу шумом. Сразу намокнув, облепил тело болоньевый плащ, по его влажной глади водяные змейки сползали на брюки, и те тут же промокли, прилипли к ногам. Мокрые седые пряди прильнули к голове, и заструилась по ним вода за воротник. Только по-настоящему промокнув, Бакутин почувствовал ветер. Тот налетал короткими, резкими порывами, окатывая колким холодком. Надо бы прибавить шагу, пошевелить как следует руками и плечами, но Гурий Константинович не заспешил, не попытался согреться движением. Как это ни странно, но сырость и холод не угнетали, не раздражали его, напротив, успокаивали, отвлекали, навевая приятные, хотя и расплывчатые воспоминания, очень похожие на сны.
Вот он, маленький, одинокий, не то на крохотном островке, не то в лодчонке. Кругом черный ревущий мрак. Он вцепился во что-то твердое и крепкое, пристыл, прильнул к нему и замер. Ветрище отталкивал, отрывал его от спасительной зацепы, брызги слепили глаза, забивали рот, нечем было дышать… Было ли с ним подобное иль это воображение разгулялось? - Бакутин не задумывался. Слишком похожее порой переживает он и теперь. Сегодня были лишь цветочки. Обидно, что ни Лисицын, ни Рогов, ни Гизятуллов не поддержали его. А что будет там, в Туровске, на Центральной комиссии?.. Горит ведь газ не только здесь. Наверное, не из-за одной расточительности и беспечности. А там и дороги, и города, и промышленность. Здесь - ничего!.. Нуль. И от нуля сразу на высшем техническом уровне? Не загибает ли он?.. Кому задать этот вопрос, чтоб ответил искренне. Либо успокоил, подкрепил, подпер, либо усомнился, заставил переосмыслить, еще и еще раз взвесить… Каждому нужен кто-то близкий и любящий, понимающий и прощающий… Женщина. Только любимая женщина может быть противовесом или громоотводом, якорем или поплавком, или еще бог знает чем и кем - важно ли название? - но только она способна… "Способна ли на такое Ася?"
Приостановился даже от неожиданности.
"Было ли подобное в их жизни? Чтоб поняла, помогла, спасла?"
И снова заминка с ответом.
"Черт возьми! Да как я могу такое? Самый близкий, любимый человек. Пусть не вмешивалась, не вникала, так самим присутствием утверждала в правоте…" Тут мысль вильнула, уступив место чувствам. Бакутин представил жену полураздетой. Еще миг, и горячая, трепетная, желанная она нырнет в его объятья. Он ощутил под рукой шелковистую упругую прохладу ее волос, почувствовал на губах жаркие прилипчивые губы, приник телом к бунтующему, зовущему телу и затрепетал от желания и любви, и забыл о безответных вопросах, о техсовете, обо всем на свете. Сейчас ему нужна была только женщина, его женщина, его Ася…