Ее лицо совершенно менялось от улыбки, и даже после стольких лет брака он обожал его. Обычно оно было сумрачным и серьезным, напоминая скорбные фотографии крестьянских женщин, которые случается видеть в книгах об Италии. Как-то он сказал ей, что улыбка возвращает ее в Америку.
- Как дела в Вермонте? - спросил он.
- Слава Богу, что у меня только одна мать, - ответила она. - Что у тебя?
- Я скучал. И купил тебе кроссворд.
- Дорогой мой, - сказала она, снимая пальто. - В следующий раз и я приберегу его для тебя. А теперь я хочу освежиться, причесаться, а ты принесешь мне выпить и отведешь меня в хороший ресторан, где мы сможем прилично поесть. С тех пор, как я в последний раз была у матери, она ударилась в вегетарианство. Климакс на кухне. - Она прищурилась, взглянув на верхний свет, который они редко включали. В моем возрасте, говорила Шейла, верхний свет приберегают для врагов. - Чем ты тут занимался - рассматривал фотоальбом с девочками из "Плейбоя"?
- Я искал телефонный номер. - соврал он, выключая верхний свет. - Выпить - это хорошая идея, но я думаю, что перекусить мы сможем и дома; у нас есть яйца и кое-что в холодильнике. Ленч у меня был поздно и довольно плотный, так что я не проголодался. - Объяснение уже было у него наготове, но оно прозвучало слишком торопливо для того, чтобы выглядеть правдоподобным и заставить Шейлу поверить ему.
- Ох, да брось, Роджер, - сказала Шейла. - Ведь у нас воскресный вечер.
Он помедлил, почти готовый к тому, чтобы попросить ее присесть и выслушать его историю. Но ему не хотелось портить радость от ее возвращения. Если бы было только можно, он вообще бы не рассказывал ей ничего.
- Ресторан так ресторан, - сказал он, - Сейчас я приготовлю тебе выпить.
Она внимательно посмотрела на него. Ему был знаком этот взгляд. Деймон называл его больничным взглядом.
Он встретился с ней, когда лежал с переломом ноги после того, как его сбило такси. Он лежал в палате на двоих, его соседом был человек по фамилии Бьянчелли, тоже попавший под машину, - холостой дядя Шейлы. Они были очень близки с племянницей, главным образом потому, что оба разделяли нелестное мнение о матери Шейлы - сестре Бьянчелли.
Общее несчастье сдружило обоих мужчин. Деймон выяснил, что Бьянчелли, маленький смуглый симпатичный человек с седоватыми вьющимися волосами, держал гараж в Олд Лайме, Коннектикут, и приезжал в Нью-Йорк, чтобы встретиться с племянницей.
- В Олд Лайме этого бы никогда не случилось, - говорил Бьянчелли, заботливо поглаживая высоко задранную ногу. - Матушка предупреждала меня держаться подальше от больших городов.
- Я живу в Нью-Йорке много лет, - сказал Деймон, - но мне не повезло так же, как и вам.
Они рассмеялись, чувствуя друг к другу взаимное расположение. У обоих дело шло на поправку, и они могли позволить себе повеселиться.
Шейла приходила навещать своего дядю каждый день после окончания работы в школе, где она была воспитательницей, и в этой комнате на двоих Деймон и столкнулся с ее "больничным взглядом". С приходом племянницы Бьянчелли всегда старался придать лицу веселое и беззаботное выражение, независимо от того, как у него прошел день. А порой ему бывало в самом деле очень плохо, когда он неподвижно лежал напротив Деймона. Входя в палату и бросив на него лишь беглый взгляд, Шейла говорила:
- Не пытайся обманывать меня, дядя Федерико. Тебе было плохо сегодня? Медсестра приставала или врач мучил тебя?
Чаще всего она бывала права. За те три педели, что Шейла приходила в палату, Деймон привык к ней, и все его попытки казаться равнодушным стоиком рассыпались в прах при виде этой смуглой красивой молодой женщины с серьезными глазами, она заставляла его признаваться, что дела у него не так уж хороши, что он не может нормально спать, а доктора не обращают внимания на его жалобы, что гипс наложен слишком туго. Она вызвала к себе стойкую нелюбовь врачей и некоторых медсестер своими требованиями немедленно исправить положение, но наблюдая, как она поправляет подушку дяде, заставляет его есть деликатесы, которые она приносила, угощая ими и Деймона, как она низким грудным голосом говорит с дядей, успокаивая его и рассказывая новости о семье, занимает его анекдотами о матери, повествует о пьесах, которые ей довелось увидеть, и о занятиях с детьми в своем классе, Деймон уже с нетерпением ждал ее каждодневных визитов.
Заходя в палату, она начинала искать вазу, чтобы поставить в воду цветы, которые посылали Деймону друзья, и холодновато-вежливо, без особой симпатии относилась к женщинам, приходившим к Деймону, когда ей доводилось с ними сталкиваться. Ей была свойственна мягкая сдержанность, и Деймон мог понять, почему Бьянчелли, костистый, измученный болями старик, говорил о своей племяннице:
- Когда она кладет мне руку на лоб, чтобы понять, нет ли у меня температуры, я чувствую, что она лечит меня куда лучше, чем все доктора, медсестры и уколы, вместе взятые.
К тому времени, когда Деймон отлежал в больнице две недели, он решил, что и его бывшая жена, и большинство из его подружек и женщин не выдерживают никакого сравнения с Шейлой Бранч (такова была ее девичья фамилия) и что, несмотря на разницу в возрасте (ему было под сорок, а ей двадцать пять), он женится на ней, если она согласится.
Но ее проницательность, полезная в больничных условиях, в долгом супружестве была порой обременительна. Так и сейчас, стягивая перчатки, которые она надевала за рулем, Шейла спросила:
- Ты встревожен. В чем дело?
- Ни в чем, - брюзгливо сказал он, имитируя то раздражение, которое иногда заставляло ее прекращать расспросы. - Я весь день читал, пытаясь понять, чем плоха эта рукопись и что с ней надо делать.
- Дело не только в этом, - с крестьянским упрямством настаивала она. Он не раз говорил ей об этой ее черточке. - Ты завтракал со своей бывшей женой, - обвинительным тоном продолжала Шейла, - Вот в чем дело. После свиданий с ней ты всегда возвращаешься с таким видом, словно тебя стукнули по башке. Ей снова нужны деньги?
- К твоему сведению, я завтракал один и свою бывшую жену не видел вот уже больше месяца. - Он был рад возможности предстать совершенно невинным и говорил обиженным тоном.
- Ну ладно, - сказала Шейла, - так постарайся взбодриться или хотя бы выглядеть по-другому, когда мы пойдем обедать. - Она улыбнулась, дав ему понять, что не собирается больше спорить, по крайней мере, в данную минуту. - Я и сама себя чувствую как громом сраженная после двух дней с Мадонной.
- Ты прекрасно выглядишь, - сказал он, именно это и имея в виду. Хотя ее никогда бы не избрали моделью для журнала мод, строгие четкие линии ее лица, большие темные глаза, густые черные волосы, падающие на плечи, оливковая кожа, стройное сильное тело с годами стали тем образцом, с которым он волей-неволей сравнивал и внешность и характер всех остальных женщин.
Тем не менее, порой его ненадолго, но неудержимо влекло ко многим женщинам, как это было с той испанской красавицей, и кое с кем из них он не отказывал себе в удовольствиях. Годы веселого холостячества после того, как распался его брак, привили ему вкус к двум вещам - к работе и к радостям жизни, и второй брак в этом смысле не заставил его измениться. Он был не религиозен, хотя, когда ему приходилось думать на эту тему, он склонялся к агностицизму. Все же у него было ощущение греха, если плотские радости сами по себе были грехом. Он не богохульствовал, не был клятвопреступником, не крал и не убивал, хотя время от времени желал жену ближнего своего. Его желания были сильны и естественны, и он почти не прилагал усилий, чтобы справляться с ними, хотя, удовлетворяя их, старался не причинять вреда ни себе, ни ближнему. В те годы Нью-Йорк отнюдь не мог служить образцом воздержания. В молодости Деймон был красив и, как все люди, что привыкли в юности привлекать к себе внимание внешним видом, держался с привычной для него легкостью и раскованностью, даже когда возраст оставил свои мрачные следы на его лице. Он не пытался скрывать от Шейлы эти свои качества. Да и не удалось бы при всем желании: она видела ту вереницу женщин, которые являлись навестить его в больницу. Испанская дама разгневала Шейлу своей невоспитанностью. Честно говоря, дама и ему надоела, и он расстался с ней с чувством, напоминающим облегчение, и два года у него никого не было.
Он никогда не спрашивал Шейлу о ее связях, никогда не просил о прощении. Хотя им и случалось переживать штормовые дни, они были счастливы вместе, и обычно он, увидев, как она входит в дом, вот как сегодня, чувствовал, что у него замирает сердце. Он эгоистично радовался, что старше ее и, значит, умрет раньше.
Когда Шейла оказалась перед ним, он еще раз притянул ее к себе и поцеловал в губы, знакомая мягкость которых порой оборачивалась упрямой сухостью.
- Шейла, - пробормотал он, не выпуская ее и приникнув к ее уху. - Я так рад, что ты вернулась. Эти два дня были для меня двумя веками.
Она снова улыбнулась, притронулась к его губам кончиком пальцев, словно пытаясь заставить его замолчать, и направилась в спальню. Ее походка, прямая и ровная, высоко поднятая голова уже не в первый раз вызвали воспоминание о девочке, которая ему нравилась и с которой он встречался давным-давно, когда приехал в Нью-Йорк. Она была молодой актрисой, и у нее, так же, как и у Шейлы, была мать итальянка. Где-то в ее генах, наверное, скрывалась родовая память о женщинах, которые с тяжелыми кувшинами на головах одолевали выжженные солнцем тропы Калабрии. Ее звали Антуанетта Бредли, и он был добрую половину года влюблен в нее, думал, что она тоже любит его, и они даже говорили о том, чтобы пожениться. Но все рухнуло, когда выяснилось, что она влюблена в одного из его ближайших друзей, Мориса Фитцджеральда, с которым он жил в одной квартире в Манхеттене. Они тянули жребий, кто останется в квартире, и Роджер проиграл.
- Рука судьбы, - сказал Фитцджеральд, когда Деймон стал складывать вещи.
Антуанетта Бредли и Морис Фитцджеральд спустя какое-то время уехали в Лондон, и Деймон слышал, что они там поженились и решили обосноваться в Британии. Он не видел их лет тридцать, но до сих пор помнил походку Антуанетты и выражение лица Фитцджеральда, когда тот сказал: "Рука судьбы!"
На кухне он достал лед для напитка. Эти воспоминания заставили его вздохнуть и вернуться памятью в те годы перед войной и сразу после нее, когда он работал актером, все еще надеясь на чудо, которое сделает его звездой. Он был не так плох, у него было вдоволь небольших ролей, вполне мог позволить себе жить безбедно, и ему никогда не приходило в голову, что когда-нибудь он попробует заняться чем-то другим, кроме театра и, может быть, кино.
Жизнь его изменилась после одной репетиции в конце сороковых годов. Мистер Грей, представлявший драматурга, время от времени заходил на репетиции, и у него с Деймоном вошло в привычку шептаться в глубине затемненного зала, пока не подходила очередь Деймона выходить на сцену. Мистер Грей спросил, что он думает о пьесе, и Деймон предсказал ей провал и объяснил, почему он так считает. Грей был поражен, сказал ему, что он занимается не своим делом, добавив, что, если ему когда-нибудь понадобится работа, двери его, Грея, конторы всегда для него открыты.
- Вы было откровенны со мной относительно пьесы. Видно, что вы умный и образованный молодой человек, и я могу использовать вас. Сцена - совершенно другое дело, и не убеждайте меня, да я никогда и не поверю, что вам удастся покорить зал. И если вы будете пытаться продолжать карьеру актера, я считаю, что вы завершите ее усталым и разочарованным человеком.
Через две недели после провала пьесы Деймон работал у мистера Грея.
Вытащив лед и готовя напитки, Деймон слегка поморщился, вспомнив слова мистера Грея. Учитывая, как он сегодня вечером выкрутился, он бы мог снова оказаться на сцене, и его бы слушали. Он бы дал лучший свой спектакль, но годы не прошли даром, и он знал, что сегодня, как и тогда, он бы не смог покорить зал. Впереди ждала длинная ночь.
- Оливер, - обратилась Шейла к Габриелсену. Они сидели в ресторане, который находился в нижней части города и где не могли столкнуться с ее мужем, - причина, по которой я вчера так рано звонила вам домой, сразу же после того, как Роджер ушел на работу, заключается в том, что я не хочу, чтобы он знал, зачем мне нужно было вас увидеть, - Она просила Оливера встретиться с ней за ленчем в тот же день, но у него была встреча, которую он не мог отменить.
- Моя жена очень подозрительная личность, - сказал Оливер. - Ей не нравятся женщины, звонящие мне во время завтрака и договаривающиеся о встрече со мной. Она говорит, что вы ужасающе красивы. В этаком старомодном стиле. - Улыбнувшись, он через стол коснулся руки Шейлы, - А это самый опасный стиль, говорит она. Она завидует вам и пытается вам подражать. Вы заметили, что с прошлого года она носит такие же прически, как у вас?
- Заметила. И говоря откровенно, они мне кажутся несколько тяжеловатыми для ее моложавого лица, - Шейла не добавила слово "пустого", хотя оно сделало бы ее характеристику более точной. Ей не очень правилась Дорис Габриелсен, и Шейла считала, что она не стоила Оливера.
- А как-то я застал ее перед зеркалом, когда она пыталась копировать вашу походку.
- У нее это никогда не получится, - сказала Шейла, испытав легкое раздражение от подробностей чужого брака. - Простите, если я слишком резка. Она напоминает мне о моем возрасте.
- Вас не должно это беспокоить, - сказал Оливер. - Она прямо сходит с ума из-за вас. Ей показалось чертовски странным, что вы хотели встретиться со мной наедине. Она чуть из себя не вышла, когда я сказал, что но имею представления, в чем дело, и тут она заявила, что я вру. Она говорит, что вы с Роджером и мы с ней по квартет, а трио с половиной, где половинка принадлежит ей.
- Простите, - сказала Шейла.
Оливер пожал плечами.
- Бог ей судья. Это помогает поддерживать необходимое напряжение в браке.
- Словом, придумайте что-нибудь для нее, но не говорите правду, потому что она касается Роджера, - попросила Шейла.
- Так я и думал.
- И это строго между нами. Меня не было два дня, и во время моего отсутствия что-то случилось. Он ведет себя как-то странно - для него. Вы знаете, как ему правится бродить повсюду…
Оливер кивнул:
- Я жертва этой его привычки. Если у нас встреча где-нибудь вне конторы, если даже это на другом конце города, он отказывается брать такси и презирает автобусы. Я сказал ему, что куплю себе кроссовки и буду носить их на работе, потому что он ходит так быстро, что я еле поспеваю за ним, а он идет мокрый с головы до ног, лицо красное. Ходьба, правда, помогает ему быть в форме, но я не могу не думать о том, что все мужчины в моей семье умерли рано от сердечной недостаточности.
- Не знаю, - сказала Шейла, - в форме он или нет, по, когда мы в воскресенье вечером отправились пообедать в ресторан, который в десяти минутах от нас, он потребовал взять такси туда и обратно. Сказал, что улицы стали слишком опасными для таких поздних прогулок. А вернувшись домой, завел разговор о том, что владелец так и не соберется исправить зуммер внизу, и любой днем и ночью может залезть в дом. Он сказал также, что поставит новую дверь в квартиру, со стальными щитами, цепочкой, глазком и настоящим замком. И снимет наш номер из справочника. Вы же знаете, он не из трусливых, - я видела, как он ввязался в уличную драку с двумя здоровенными хулиганами, - но не могу вытянуть из него причину такого внезапного беспокойства. Он даже сказал, что нам необходимо переехать в одну из этих ужасных новых квартир, где поставлена система безопасности, ну, вы знаете, телевизоры на лестнице и два человека у двери, и микрофон, в который каждый должен назвать свое имя. - Она огорченно покачала головой, - Это так на него не похоже. Ему нравилась эта квартира, и обычно он не любил перемен. Я несколько лет просила его заняться стеной, так как пятно расплылось по ней сверху донизу, но он не желал и слушать об этом, просила избавиться хотя бы от части книг, мы просто погребены под ними!
Оливер слова кивнул:
- Когда я предложил, что теперь мы могли бы перебраться в более обширную контору, он зарычал, словно медведь, и прочел мне длинную лекцию о прелести скромного образа жизни.
- Говоря по правде, - сказала Шейла, - я в тупике. Два коротких дня, и я вернулась к совершенно другому человеку. - Она снова покачала головой. - Я пыталась выжать из него объяснение, но он всего лишь сказал, что теперь такие времена и что мы живем в раю для дураков, он внезапно понял это. Я сказала ему, что это чепуха и я ему не верю, но, конечно, он возражал мне, а в середине ночи я услышала, как он расхаживает по гостиной, включив все освещение. Обычно он спит как убитый. Откровенно говоря, я встревожилась. Он очень рациональный человек, а все это так глупо… Поэтому я и хотела встретиться с вами, спросить, не заметили ли вы чего-нибудь в нем.
Оливер молча подождал, пока официант поставит перед ними еду. Не зная, куда деть руки, он грустно посмотрел на Шейлу.
- Да, - сказал он, когда официант отошел, - кое-что есть. Вчера утром, придя на работу, он буквально обнюхал все помещение и долго возился с замком на дверях, которые, как вы знаете, мы всегда держим открытыми, поскольку красть у нас нечего, разве что отвергнутые рукописи. Он сказал мисс Уолтон, пашей секретарше, что надо сменить замок и врезать такое маленькое окошечко пз пуленепробиваемого стекла, как в байках, а также установить динамик для переговоров с тем, кто снаружи. И еще он сказал, что мы должны перестать кидаться к телефону, едва он зазвонит, - отныне отвечать будет только мисс Уолтон, но прежде чем позвать кого-то из нас, спрашивать, кто звонит и по какому делу. Я спросил его, не думает ли он, что мы занимаемся алмазным бизнесом, а он ответил, что это не тема для шуток, что по всему городу вламываются в конторы, и он знает секретаршу, которую изнасиловали прямо за ее письменным столом, когда во время ленча она осталась одна. Вы же знаете нашу мисс Уолтон, ей под шестьдесят и весит она не меньше двухсот фунтов, и я сказал, что она будет только счастлива. "Оливер, - сурово прервал он меня, - в вашем характере есть некоторая фривольность, которую я уже давно замечаю, и мне бы не хотелось больше распространяться на эту тему. Должен сказать вам, что мне это не нравится". И я заткнулся.
- Что вы думаете обо всем этом?
Оливер пожал плечами.
- Не знаю. Может, деньги. Он не привык к ним. Да и я тоже, но я не стал бы приобретать пуленепробиваемые стекла только из-за того, что впервые за двадцать лет мы выпустили книгу, которая оказалась фугасной бомбой. Стареет?