- Так это не тебе, а им нужно, - возразил Николай. – Прикинь: придут человек двадцать чудаков, увидят крест с рясой и начнут прикалываться. А на душе‑то тем временем совсем иное. А стыдно им пока перед другими иное это показать. Их подготовить нужно. А то потом им самим себя будет стыдно, как они себя вели…
- Ну, хорошо, - согласился отец Аристарх.
В итоге на первое собрание он не пошел. Думали, кто будет вести – решили, что Григорий Александрович вместе с Николаем. Пришел и Валерий Петрович – не только как человек, предоставляющий помещение, но и как тот, для кого эта тема сравнительно недавно была очень болезненной. Народ и правда, собрался очень разный: грязный, оборванный, с лицами, которые сами по себе давали характеристику всему человеку. Клара с Розой решившие послушать своего приятеля, переставшего пить, были одни из наиболее респектабельных.
- Откуда весь этот бомонд? – весело поинтересовался профессор.
- Всех своих друзей позвал, - гордо заявил бывший Бухарик. – Не все, правда, пришли… Но и так вон человек тридцать – это больше, чем я ждал.
- Ну что же, - начал Григорий Александрович, когда присутствующие расселись, - сегодня у нас организационное собрание Лузервильского православного общества трезвости. Мы должны на нем определить для чего мы собираемся, что мы ждем от наших встреч, правила поведения на собраниях. В следующий раз мы встретимся уже со священником. Думаю, что наши встречи должны быть разумным сочетанием демократии и дисциплины…
- Это верно, - поддакнул Николай. – А то всякое котье может вполне распоясаться, если не одергивать…
- А ты сам‑то кто? – веско, но беззлобно спросила Роза.
Все засмеялись.
- То же котье, – покорно согласился оратор, – поэтому ко мне можете обращаться запросто: "Колян", а то и "Бухарик", если кто привык. Но вот к Григорию Александровичу нужно обращаться по имени- отчеству и на "вы", потому что он профессор–нарколог…
- Чего же ты сам мне "тыкаешь"? – усмехнулся врач.
- Так я твой друг… – не обращая особо внимание на эту реплику продолжал Бухарик. – И к Валерию Петровичу, потому что он хозяин этого места, и к батюшке. А остальные мы все здесь равны, невзирая на возраст, образование и материальное положение.
- Действительно, мы не пойдем по пути, например, анонимных алкоголиков, - сказал Григорий Александрович. – Иерархичность заложена в человеческой природе, и отрицать ее бессмысленно. Поэтому мы используем что‑то из их опыта, что‑то из опыта групповой психотерапии. Но основой будет церковная жизнь, с ее дисциплиной и установлениями. И не нужно думать, что если кто‑то из нас алкоголик, то ему из‑за этого становится можно то, что нельзя другим. Нельзя всем: приходить в храм и на собрания пьяным, курить и материться даже на территории…
- Гестапо какое‑то, - вздохнула Клара, вызвав новый взрыв смеха.
- Да почему гестапо? – улыбнулся профессор. – Это для вашего же блага. Я сам много пил, но мимо меня как‑то прошли многие из невзгод, которые обычно сопутствуют алкоголизму. Ведь вы чувствуете себя изгоями в обществе? А при этом сохраняете потребность в общении? И это заставляет ограничивать круг общения пьющими людьми?
Многие закивали, подтверждая, что так оно и есть.
- А наша цель – стать полноценными членами не какого‑то общества, созданного по принципу "пью – не пью", а Церкви Христовой. Это очень трудно, но и очень легко для тех, кто почти все потерял. Легко, потому что жизнь в Церкви требует оставить все и идти за Христом…
- В каком смысле оставить? – спросил один из слушателей.
- В смысле отказаться от всего греховного, оставить его в прошлой жизни. Ведь каждому из нас хочется чистоты. Но с другой стороны гложет внутри: вот ведь нужно бы еще и успеть пожить "для себя", чистота "не убежит". И мы падаем все глубже, а можем и умереть, не успев измениться. Почему говорю "легко": ведь намного легче бросить пить человеку, который пьет, а его тут же рвет, а он опять пьет, чем тому, кто наслаждается вкусом спиртного. Намного легче бросить пить тому, пьянство которого разрушает или разрушило уже его семью, карьеру, здоровье, чем тому, кто сохраняет иллюзии, что алкоголь полезен на семейных торжествах и для здоровья, или чья работа сопряжена с застольями. Но здесь, наверное, нет уже тех, кто живет этими иллюзиями?
- В чем‑то оно так, – встал один из пришедших, крепкий мужик лет сорока, судя по всему мучившийся похмельем. – Но разве понимания того, что это плохо достаточно для того, чтобы отказаться от спиртного? Я сам с высшим образованием, многое потерял уже и продолжаю терять, и радости уже от пьянки нет никакой. Но разве от того, что я вижу, как это плохо, я смогу сам преодолеть себя, когда и силы воли уже никакой не осталось?
- Сам не сможешь, но если попросишь у Бога, то Он тебя исцелит, – серьезно ответил ему Николай.
… Собрание шло часа два. Высказался почти каждый из тех, кто пришел. Кто‑то просто сетовал на свою жизнь, кто‑то изливал душу, рассказывая порой трагичные, а порой забавные случаи из жизни, кто‑то делился своим опытом преодоления болезни, кто‑то спрашивал совета. В итоге многие решили придти и на следующее собрание, на котором будет священник.
Насмешил всех один из приятелей Николая – Степка по прозвищу "Чмырь". Попросив слова в конце собрания, он заявил: "Я вот был тут у одних сектантов. То же типа трезвенники. И вот там один хлюст заявляет: "Я пил, курил, ругался матом и занимался онанизмом. А сейчас на меня снизошла благодать, и я уже четыре дня ничего подобного не делаю!". Я его как услышал, так сразу и ушел. А здесь – все серьезно!"
Причитания Нины Петровны
Начальник областной соцзащиты Нина Петровна часто приезжала в Лузервильский интернат. Она и раньше хорошо относилась к Валерию Петровичу, а после пережитого, просто души в нем не чаяла, приезжала к нему не только по делам, но иногда и просто выговориться, пожаловаться на жизнь. Постепенно она сдружилась и с Григорием Александровичем, который умел успокаивать женщин, которые переживают из‑за чужих сложностей, а своих жизненных проблем просто не замечают.
Например, Нину Петровну не волновало то, что она сама с семьей живет в стесненных жизненных условиях, но волновали пути решения проблем бомжей в масштабах страны. Методы решения данной проблемы она придумывала самые радикальные. Так на заседании областного правительства начальник соцзащиты выступила со следующим "ноу–хау": "У нас в регионе с одной стороны много бомжей. Но с другой стороны много одиноких женщин. Пусть каждая одинокая женщина возьмет себе домой по бомжу, и мы решим сразу и проблему бомжей, и проблему одиноких женщин!"
Один из заместителей губернатора резонно спросил: "А ты сама возьмешь к себе бомжа?", на что Нина не менее обоснованно ответила, что она замужем, да и не позволяют ее жилищные условия кого‑то к себе брать.
Витающая в эмпириях, Нина Петровна не замечала и того, как устроена жизнь вокруг, все ей казались хорошими и прекрасными. И муж, который пил и не работал, сидя у нее на шее: ведь "он иногда и неделю не пьет, а бывает и работает", и две взрослые дочери, которым она отдавала больше половины своей зарплаты, а они были все равно недовольны: ведь "они молодые, у них больше потребности". В итоге чиновница жила ничуть не богаче, если не беднее своих соседей, ведь она работала за четверых, но сама того не замечала.
Зато ее очень расстраивало резкое расслоение между богатыми и бедными, о котором она читала в газетах. При этом, когда она в жизни общалась с теми богачами, книжные и газетные образы которых ненавидела, то порой даже не замечала их сверхбогатства, как это было в свое время со Скотниковой. Но из‑за созданных ее воображением образов могла сильно переживать, и Григорию Александровичу приходилось тогда ее успокаивать.
- Ну как такое может быть? – театрально всплескивала руками Нина Петровна. – Почему люди так себя ведут?
При этом она с большим трудом соотносила газетные образы с реальными людьми, которые в целом ей вполне нравились. И этот внутренний конфликт ей нужно было преодолеть.
- Просто живут, - отвечал Григорий Александрович. – Ты в детстве читала советские детские книжки про буржуинов?
- Читала, а что?
- Так вот и они читали. Но для них это были не просто книжки, а что‑то типа самоучителей, как себя вести.
- Но ведь это же книжки, а это жизнь!
- Они бывают тесно связаны между собой.
- Так это страшно!
- Много страшного в жизни, но уж ты‑то ничего не боишься!
Нина Петровна успокаивалась, а потом начинала жаловаться на то, что власть оторвана от народа, не обращает внимания на его слова, а то и просто не читает те письма, которые в ее адрес приходят от простых людей. И приводила пример одного своего знакомого профессора, который написал письмо в Правительство России с какими‑то конкретными мыслями. Ему ответили от секретариата, что благодарят его за письмо, но вообще‑то таких писем приходит очень много, поэтому их изучают в специальном отделе, а потом обобщенную оценку предложений по целому ряду писем докладывают руководителям Правительства. Но он хорошо делает, что интересуется жизнью страны.
- Но ведь они могут доложить совсем не то, что написано в письме! – театрально всплеснула руками Нина.
- Ну, это уже совсем не повод для переживаний, - засмеялся Григорий. – У меня есть один знакомый, он в детстве написал письмо в журнал "Мурзилка", как улучшить его содержание. Ждал ответа. А ему пришла стандартная открытка, что‑то типа: "Дорогой дружок! Мы очень благодарны за твое письмо и так далее…" Как он потом узнал, такие открытки рассылались пачками. Так вот надо уметь видеть в этом хорошее. Во–первых, ответили же, проявили внимание! Во–вторых, в твоем случае, могут доложить неправильно, а могут ведь и правильно. Так что поводов для расстройств нет.
Нина Петровна интересовалась и открытым при интернате домовым храмом, но так, что "сама я для этого еще не созрела". Интересовалась и обществом трезвости, но при этом обязательно заставляла Валерия Петровича угостить ее коньячком, и после первой же рюмки становилась дурашливой и развязной… Но в целом на уровне области, она безоговорочно поддерживала все начинания своего бывшего заместителя, личное участие в которых считала невозможным.
Второе заседание общества трезвости
На втором собрании Лузервильского общества трезвости был отец Аристарх. Ему первым дали слово:
- Любая страсть губит душу человека, - начал говорить священник. – Тем более, если она связана с изменением сознания. Те, кто, будучи зависим от алкоголя, продолжают пить, добровольно ввергают себя в руки темных сил…
Некоторые зашумели, выражая свое несогласие. Когда они успокоились, архимандрит продолжил:
- Вам может казаться, что это не так. И хорошо, что вам так кажется, потому что иначе получалось бы, что служение злу является вашим осознанным выбором. Но вот простой пример: разве не совершал почти каждый из вас, будучи пьяным, поступки, от которых ему трезвому становилось не по себе, а память о них заглушал потом новой порцией спиртного? Разве теряя работу, семью, друзей не продолжал пить? Разве, даже чувствуя отвращение к спиртному, не продолжал его пить? Это свидетельства того, что пьянство является злом, губит человека, и чем дальше человек заходит на пути этого порока, тем более он попадает в рабство, освободиться из которого очень сложно.
- А может быть и нельзя уже? – спросил один из слушателей.
- Пока человек жив, для него нет ничего невозможного. Но сам он не может освободиться от порока, потому что своя воля его уже очень слаба. И сегодня есть немало различных организаций, призывающих человека, отказаться от своей воли, говоря, что тогда он освободиться от алкогольной зависимости. И человек иногда действительно освобождается от этой зависимости, но попадает в еще более страшную зависимость от оккультной секты, в которую он пришел. Это тот случай, когда лучше бы ему было продолжать пить, когда более страшные грехи замещают собой более легкие.
- Так значит можно все же пить? – с надеждой спросила Клара.
- Апостол Павел четко написал, что пьяницы Царства Божия не наследуют, - ответил священник. – Если есть зависимость, то необходимо с ней бороться. Но в этой борьбе хороши далеко не все средства.
- А само по себе вино – зло? – спросил его Степка.
- Конечно, нет, - сказал отец Аристарх. – Но оно становится злом для того, кто болен, также как сахар может стать злом для больного диабетом. Есть редкие болезни, при которых даже есть хлеб опасно для жизни больного.
- А как определить: болен я или нет? - поинтересовался бомжеватого вида мужичок с синим лицом, опухшим настолько, что даже глаза почти не было видно.
Все засмеялись. Но архимандрит даже не улыбнулся и невозмутимо ответил:
- Наша наркология диагностирует разные степени алкогольной болезни. На Западе некоторые считают, что человек сам для себя определяет - болен он или нет. Я склонился бы ко второму варианту, но с одной поправкой: человек определяет для себя сам только до того, как у него появляется букет симптомов, позволяющих поставить официальный диагноз. На мой взгляд, если хотя бы раз человек делал под влиянием спиртного то, от чего ему потом было стыдно, то это уже достаточно серьезный повод, чтобы больше не выпивать.
- Так это значит, что никому из нас нельзя пить? – грустно спросила Роза.
- Можно, но только воду, - ответил ей Николай.
- Да ну тебя, я серьезно!
- И я серьезно!
- Он в определенной мере прав, - сказал архимандрит. – Из тех, кто собрался здесь, от спиртного стоит отказаться всем.
Они говорили в этот раз очень долго. Священника засыпали самыми разными вопросами. Однажды с ним не согласился даже Григорий Александрович. Это было, когда отец Аристарх сказал, что нельзя давать спиртное больным алкоголизмом ни при каких ситуациях.
- А вот здесь я поспорю, - заявил профессор. – Я знал одного человека, который умер от того, что не опохмелился. У меня у самого однажды начинался инсульт после запоя: казалось, что мозг в голове сейчас взорвется. Я выпил около ста пятидесяти граммов водки, и все обошлось. И я знал многих людей, которые потом перестали пить, но они с благодарностью вспоминают тех, кто давал им спиртное, когда им было плохо!
- Так они вспоминают с благодарностью доброе отношение к себе, а не само спиртное!
- И то, и другое!
Под конец Степка спросил еще священника, есть ли жизнь на Марсе, что вызвало новый взрыв хохота.
- Спроси у зеленых человечков, когда у тебя будет очередная "белочка", - посоветовала ему Роза.
Но отец Аристарх сохранил серьезность.
- Здесь нужно иметь рассудительность. Мы знаем, что есть созданные Богом существа помимо людей, которые являются добрыми, и есть, которые являются злыми. Зла Бог не создавал, оно явилось следствием свободного выбора сначала этих существ, а потом и человека. Подробно мы о них ничего не знаем, в том числе, где кто из них живет, да это нам и не нужно. Потому что страшно для человека в дни его земной жизни видеть этот мир и знать о нем.
Чувствовалось, что архимандрит хорошо понимает, о чем говорит. Тем более, что большинство собравшихся пережили алкогольные психозы, и шутить на эту тему были не настроены.
… Когда собрание закончилось, Николай возбужденно подбежал к священнику:
- Мне, кажется, что многое в жизни всех этих людей изменится!
- Поживем – увидим, - улыбнулся тот.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Город Большой
Лузервиль, наконец, переименовали в город Большой. На торжества в связи с переименованием приехал Борис Павлович Большов из администрации Президента России. Были губернатор, многие московские и местные чиновники. Губернатор перед началом торжественной части ткнул Бориса Павловича в бок и беззлобно усмехнулся: "Что, в честь себя переименовал? Иди, расскажи об этом горожанам!"
Но жители были довольны. И когда чиновник сказал им, что название "Большой" символизирует большое будущее, которое есть у их города, они ему поверили.
Город действительно менялся на глазах. Почему‑то один за другим гибли или покидали его те, кто был когда‑то собран сэром Джоном. А каждый из них самой своей жизнью отравлял все вокруг себя, соприкасаясь при этом со многими людьми. Поэтому чем меньше их оставалось, тем легче становилось жить в городе.
Все больше становилось прихожан в местных храмах. Общество трезвости начало приносить реальные плоды: хотя пьяниц осталось еще немало, но в городе фактически совсем исчезла "пьяная" преступность. "Это тоже неплохой результат нашей работы!" - оптимистично заявлял бывший Бухарик, и все с ним соглашались.
Отец Аристарх на праздничных торжествах подвел к архимандриту Петру Григория Александровича и, к удивлению обоих, попросил, чтобы, когда он умрет, тот убедил архиерея рукоположить профессора в священники для служения в интернате.
- Да я не против Григория Александровича, но ты‑то чего умирать собрался? – удивился настоятель.
- На самом деле, живи подольше, да и какой я священник? – поддержал его профессор.
Но архимандрит Аристарх настойчиво требовал обещания, когда же оба уклончиво сказали "посмотрим", сокрушенно покачал головой и устало прошептал: "Своевольники!"
Священник чувствовал, что впереди его ждет еще одна встреча с сэром Джоном, после которой он уже не останется в живых, и ему хотелось передать свою паству тому, кому доверял. А почему‑то доверял отец Аристарх больше всех Григорию Александровичу…
А лорд Эктон также готовился к этой встрече со священником, на которой должна была решиться их судьба…
Последняя поездка в Россию
Сэр Джон поехал в Россию в этот раз один. Он чувствовал, что больше уже не увидит никого из тех, кто оставался рядом с ним в этот последний год. Вскоре после его отъезда, Элизабет сильно повздорила с Зоей Георгиевной и проткнула ей сердце ритуальным индийским кинжалом. Петр увидел Лиз в момент, когда она умывалась кровью поверженной соперницы.
- Это очень молодит, - как ни в чем не бывало, улыбнулась ему Элизабет.
Юрист вдруг увидел ее хищной гарпией или сиреной, какой она являлась до того лишь в его воображении, и в ужасе побежал прятаться. А та сразу поняла, в чем дело, и как это можно использовать. Вскоре лондонская полиция задержала Петра, как сумасшедшего, из‑за возникших у него видений убившего свою соотечественницу, в прошлом заместителя министра. Его поместили в специализированную психиатрическую клинику, режим в которой ничем не отличался от тюремного, за исключением того, что над ее обитателями могли издеваться еще более безнаказанно.