Слесаря не подвели. Хоть и трепачи они порядочные, но дело знают, вездеход отладили на совесть. Одно только сомнение оставалось у Бондарева… Когда совсем рассвело, загнал он вездеход на середину неглубокого озера и проверил, не подтекает ли нижний кожух. Покачался на малой волне с выключенным двигателем, слушая эстрадный концерт, выкурил папиросу, еще раз посмотрел поддон - полный порядок, все щели надежно затерты мастикой, теперь сам черт не страшен! Вырулив на берег, Бондарев сориентировался по солнцу и рванул вперед без остановок. В середине дня сжевал бутерброд, даже не разобрав, с чем он был, запил тепловатым чаем из термоса, и - вперед, только вперед!..
Справа от сиденья, на кожухе ревущего мотора, лежала развернутая крупномасштабная карта этих мест. Время от времени Бондарев заглядывал в нее, пытаясь определить местоположение. Иногда ему это удавалось, а чаще всего не удавалось, но в конце концов к речке Волчьей он выбрался. Остановился на берегу.
Долгий северный день был на исходе.
В прибрежных кустах заливисто свиристела какая-то пичуга, под ногами шуршали лемминги, вдалеке белой молнией сверкнул горностай, и Бондарев пожалел, что не захватил с собой ружье. Зверь здесь хоть и осторожный, а человека знает мало. На вездеходе же вовсе можно подрулить, хоть рукой бери.
В реке плескалась крупная рыба. Плавно покачиваясь, плыли в черной воде корявые, слегка обкатанные волной бревна.
Бондарев с сожалением поглядел на солнце, опустившееся за ближним взгорком, - эх, досада… В темноте по берегу не больно поедешь, мигом угодишь в промоину, уж лучше потерпеть до утра, а пока располагаться здесь на ночлег.
Снова плеснула рыба в реке. Бондарев повернул голову на всплеск, прищурил глаз. "А Кулешов не дурак, хорошее местечко выбрал… Зар-ра-за…"
Обида комом подступила к горлу. От реки потянуло болотной сыростью. Бондарев выбрался на крыло вездехода, хотел встать во весь рост, но ослабевшие ноги подкосились, и он тяжело спрыгнул вниз, брызгая во все стороны водой, сочащейся из мха.
- Ладно уж, помилуйся с бабой еще одну ночку. Завтра за все взыщу, - проворчал Бондарев, устраивая себе в кузове лежак.
Утро выдалось хмурое, серое. Солнце вставало из дымной тучи, низко проползавшей по окраине неба. В воздухе тихо кружились снежинки. Медленно опускались они на посеребренную за ночь осоку.
Придя в себя, Бондарев кинулся заводить мотор. К счастью, мороз был несильным, так что и радиатор и блок цилиндров не пострадали. Взвыл стартер, мерно застучал движок. Бондарев некоторое время не без тревоги прислушивался, потом облегченно вздохнул и, оставив мотор прогреваться, выбрался из кабины. Каблуком сапога разбил тонкий ледок, успевший схватиться на большой прозрачной луже, плеснул в лицо несколько пригоршней обжигающей воды, фыркнул от удовольствия и полез на сиденье. Вездеход рывком тронулся, отдирая гусеницы от мерзлого мха, закачался на кочках, по днищу застучали комья грязи.
- Ничего, теперь уж недолго, - успокаивал себя Бондарев и ласкал взглядом увесистую монтировку, загодя положенную рядом с сиденьем.
Чтобы перебить голод, Бондарев закурил. От первой же папиросы слегка закружилась голова, тело расслабилось, тягуче засосало под ложечкой.
- Нет, - сказал себе Бондарев. - Так дело не пойдет!.. Я должен быть в форме.
Сдерживая нетерпение, он остановил вездеход. В кузове нашелся припасенный для таких случаев лист железа - разводить костерок на болоте сущее мучение, - набросал ветоши, плеснул масла, добавил чуток бензинчику, чиркнул спичкой, и через пять минут котелок вскипел. Подкрепившись чаем, Бондарев повеселел.
- Солдаты, в путь, в путь, в путь… - запел он, снова усаживаясь за рычаги.
По всем расчетам, домик геологов должен был показаться с минуты на минуту, и на последних километрах Бондарев газовал вовсю. Машина с ревом мчалась по лужам, взметая фонтаны брызг и крошево тонкого льда. Через час Бондарев пересек тракторный след, наполненный водой, потом с хрустом раздавил гусеницей какой-то ящик, а потом, приняв чуть правее, увидел и долгожданный домик, с первого взгляда показавшийся нежилым. Дорога к нему лежала через глубокую бочажину. Бондарев, не раздумывая, направил вездеход вперед, не тратя ни минуты на объезд. Тяжело плюхнувшись, вездеход поплыл, у самой кабины заплескалась серая вода. Бондарев зачерпнул ее горстью, отпил глоток, мокрой ладонью протер усталые глаза.
Перед берегом Бондарев сбавил газ, вездеход осторожно вскарабкался по крутому подъему и на рысях рванулся к домику. У самого порога Бондарев лихо развернулся, пропахав глубокую, сочащуюся желтой водой полосу. Мотор несколько раз всхрапнул, как загнанная лошадь, и смолк. Наступила тишина.
- Та-ак, - сказал себе Бондарев, неторопливо закурил и стал ждать, все больше удивляясь тому, что никто не выбежал навстречу. Шум мотора в тихую погоду разносится на десять километров, а эти, видать, замиловались, даже слышать не хотят…
Докурив папиросу, Бондарев вылез из кабины, постоял на крыле, потоптавшись, спрыгнул на землю. Обошел вездеход кругом, постукивая каблуком крепкого кирзового сапога по туго натянутым гусеницам и краем глаза наблюдая за окнами - будто вымерли все! - наконец не выдержал, сунул монтировку за голенище, коротко матюкнулся, сплюнул и пошел в дом.
Жалобно скрипнула и отлетела внутрь под ударом сапога легкая дощатая дверь. Пригнувшись, чтобы не зацепить косяк, Бондарев прошел в сени.
Постучался.
Ни звука в ответ.
Вошел в комнату. Осмотрелся недоуменно. Кругом царил беспорядок, какой оставляют после себя люди, в спешке покидающие временное прибежище.
- Эй! Есть тут кто? - неуверенно, но громко позвал Бондарев.
Отодвинулся брезентовый полог, прикрывавший вход во вторую комнату, и оттуда вышла Марина, спросонья кулаком потирая глаза. Бондарев окинул ее беглым взглядом и, закусив губу, отвернулся. Грубый грязный свитер, рваные ватные брюки, - на кого ты стала похожа, Марина, Маринка!..
- Тише вы, Кулешов болен, - сказала она, и Бондарев не узнал ее голоса, хрипловатого, низкого, прокуренного. - Вездеход базовый?
И - осеклась. Посмотрела на Бондарева долгим взглядом, будто не веря своим глазам. Отступила на шаг.
- Ты?.. Это ты…
- Как видишь, - сказал Бондарев и поморщился, потому что ответ помимо воли получился у него менее грубый, чем хотелось бы. - Ну, что там с твоим Кулешовым? - спросил он, делая упор на "твоим". - Встать-то хоть может?
- Нет, - все еще сохраняя растерянный вид, прошептала Марина. - У него, наверно, малярия…
Выходит, он и на этот раз обманул меня, - сказал Бондарев, поискал глазами, на что бы сесть, и устроился на каком-то ящике. - Никак у нас с ним разговор не получается. Когда он прилетал на базу, меня в тундру посылали, а когда я к вам на Волчью речку наведывался, вы черт знает где ошивались…
- Ты давно работаешь в экспедиции?
- Скоро третий месяц, - неторопливо ответил Бондарев.
- Что тебе нужно?
- Да ничего особенного. Поговорить с твоим хахалем, - сказал Бондарев и поправил монтировку, косо торчавшую за голенищем.
- Обо мне? - усмехнулась Марина.
- Не только…
С деланным равнодушием отворачиваясь к окну, Бондарев все ждал, что вот-вот Марина попросит его не делать глупостей или еще что-нибудь, подтверждая тем самым его превосходство над Кулешовым, но в это время из соседней комнаты донесся приглушенный стон, Марина зашуршала пологом и ушла туда. До слуха Бондарева долетели обрывки сбивчивого разговора, ни одного слова не разобрать.
- Был такой приказ: доставить вас на базу! - громко, чтобы слышали те двое, сказал Бондарев.
Ему никто не ответил, и тогда Бондарев встал, откинул полог и прошел в ту комнату. На куче спальных мешков лежал начальник поисковой партии Кулешов, а рядом, бессильно свесив руки, сидела Марина и испуганно переводила взгляд с Бондарева на Кулешова и обратно.
По виду Кулешова Бондарев понял, что дела здесь плохи.
"Ничего себе медовый месяц!" - подумал Бондарев и недобро ухмыльнулся. Кулешов снова застонал.
- Почему санрейс не вызвала? - насупив брови, спросил Бондарев.
- Рация… - устало махнула рукой Марина.
- Что - рация?
- Не работает.
- Давно?
- Угу… Дай сигарету.
- Папиросы у меня.
- Ну, дай папиросу. У нас давно все кончилось. Ребята забыли оставить… А ты все "Прибой" куришь, все экономишь…
- Мое дело, - огрызнулся Бондарев.
Нарочито громко ступая по скрипящим рассохшимся половицам, он обошел топчан, на котором стонал Кулешов, и склонился в углу над рацией.
- Понимаешь, я их слышу, а они меня - нет, - сказала Марина, с надеждой глядя на Бондарева.
- Ну и что? Приемник, значит, работает, а передатчик - скис! Четыре года в городе училась, а такой малости понять не смогла?.. Ладно, сейчас разберемся, - проворчал Бондарев, доставая из кармана отвертку.
Он быстро открутил четыре винта, удерживающие кожух, поддел его отверткой, но кожух не поддавался. Покосившись на Марину, Бондарев достал из-за голенища монтировку и сунул ее острым концом под кожух. Металл со скрипом полез вверх.
- То-то же! - довольно крякнул Бондарев.
Посасывая потухшую папиросу, он осмотрел запыленные внутренности приемо-передатчика, ощупал взглядом каждую деталь. Лампы не побиты, сопротивления без следов копоти… Бондарев присел на корточки, спиной к Марине, но каждую секунду он чувствовал на себе ее умоляющий взгляд, и от этого взгляда движения его становились увереннее, а пальцы рук приобретали необходимое спокойствие.
- Лампы запасные есть к нему? - не оборачиваясь, спросил Бондарев.
- В сенях полный ящик, - тихо ответила Марина.
- Неси, - скомандовал Бондарев и включил рацию. Вспыхнули синими и малиновыми огоньками лампы, в динамике послышалось легкое потрескивание. Осторожно постукивая отверткой по цоколю каждой лампы, Бондарев внимательно слушал, не раздастся ли подозрительный треск, который выдаст неисправную лампу… Цок-цок… Цок-цок…
Марина втащила тяжелый ящик и поставила его рядом с Бондаревым, а сама присела на край топчана.
- Достань-ка мне "ГУ-50", - бросил через плечо Бондарев.
- Я не знаю, какая это…
- Ладно, отойди… Сам возьму… "Не знаю!" - передразнил он Марину. - А что ты знаешь?
Он подтащил ящик поближе и стал доставать из него лампу за лампой, прочитывал название, находил подобную на панели рации и заменял, время от времени переключая тумблер "Прием - передача". После шестой или седьмой по счету замены в динамике раздался характерный свист, вспыхнула неоновая лампочка, подвешенная к антенному канатику, и Марина, неслышно подойдя сзади, тронула Бондарева за плечо.
- Дальше я сама…
От неожиданности Бондарев вздрогнул, посмотрел на ее руку, потрескавшуюся, с заусенцами у ногтей, и больше всего на свете захотелось ему потереться о нее своей колючей щекой… Совладав с собой, Бондарев поднялся на ноги, отошел от рации и насмешливо проговорил:
- Дальше осталась обезьянья работа - на кнопки нажимать…
Прикуривая, он сломал спичку, и Бондарев поспешил стать так, чтобы Марина не смогла увидеть его растерянным и слабым. Но ей было уже не до него. Настроив передатчик, она привычно запричитала перед микрофоном:
- "Сосна", "Сосна"… Я - "Земляника восьмая", я - "Земляника восьмая"… Как слышите меня? Прием…
"Земляника восьмая", черт бы тебя драл, почему не выходила на связь? Кто у аппарата? Прием!"
- "Сосна", "Сосна", у нас был неисправен передатчик. Теперь удалось починить…
Бондарев за ее спиной сумрачно хмыкнул.
- У аппарата… - Марина смущенно запнулась. - У аппарата Селяндина…
"Ну да, диплом у нее ведь на девичью фамилию выдан", - сообразил Бондарев. Совсем закрутилась девка…
- "Сосна", "Сосна"! Вызываю санрейс! Вызываю санрейс! Кулешов тяжело болен. Срочно нужен санрейс. Как поняли меня?
"Земляника", что с Кулешовым?" - голос базового радиста был встревоженным.
- Не знаю точно, кажется, малярия… Он не приходит в себя. Уже четыре дня. Высылайте скорее самолет. Прием.
"Земляника", не паникуй! Вас понял. Вас понял. Сейчас же направим в вашу точку самолет".
- Ты скажи, что самолет не сядет, тут нужен вертолет, - негромко подсказал Бондарев, и Марина послушно повторила:
- "Сосна", "Сосна"! Самолет у нас не сядет. Нужен вертолет.
"Почему не сядет? Прием".
- По реке бревна несет. Гидра поплавки разобьет, - сказал Бондарев.
- По реке плывут бревна. Гидросамолет разобьет поплавки…
"С этим ясно. Пошлем вертолет. Вездеход прибыл?"
- Прибыл, - устало ответила Марина.
"Пусть забирает барахло, какое там осталось, и выезжает на базу. Как поняли? Прием".
- Все поняли.
"Конец связи. И держи хвост пистолетом!" - неофициально добавил базовый радист.
- Конец связи, - откликнулась Марина и щелкнула тумблером.
Тускло-красная неоновая лампочка индикатора погасла, динамик тоненько пискнул и смолк. В ту же минуту сдавленно, сквозь зубы застонал Кулешов. Марина повернулась к нему, тихо спросила, поглаживая покрытый испариной лоб:
- Воды?
- Вода, вода… - отрывисто и хрипло произнес Кулешов. - Вода… Пусть Никифоров не берет проб из Желтого ручья, там нет ничего, я проверял, - скороговоркой забормотал Кулешов. - Надо идти на восток… Изотопы передайте партии Южина… Ищите голубую глину… Я приказываю!.. Марина, Марина, Марина…
- Здесь я, здесь, - сказала Марина. - С тобой, здесь…
Но Кулешов уже забылся в коротком беспокойном сне.
Бондарев вышел из комнаты, стараясь не греметь тяжелыми сапогами. Тоскливо ему было и обидно, что все вот так получается, не как у людей… Марина вышла следом за ним.
- Тебя покормить?
- Давай… Даром, что ли, рацию починил? Стопаря налила бы, что ли… - неуклюже улыбнулся Бондарев и сам почувствовал, что говорит не то и не так, и замолчал, глядя себе под ноги.
Марина разожгла примус, поставила на огонь сковороду. Сноровисто орудуя ножом, она вскрыла консервную банку, вывалила тушенку на разогретую сковороду. Зашипело, забулькало, по комнате пополз дразнящий ноздри запах мяса.
- Ты старикам своим хоть бы раз в месяц письмо написала…
- Вот вернемся на базу, напишу… Когда в поле, свободной минутки нет.
- "На базу", "в поле"… А старики твои места себе не находят - где там наша Маринка да что там с ней случилось?.. Мыслимое дело - за полгода два письма!.. Меня на посмешище выставила, в совхозе проходу не стало, пацаны малые и те пальцами тычут… Ославила на всю Тюменскую область… И что ты в нем только нашла?
- Ты не поймешь, - сочувственно ответила Марина.
- Где уж нам уж… А почему это не пойму? Думаешь, дурней других? Раньше, кажется, все понимал…
Он прикурил новую папиросу от окурка, сердито засопел, покусывая мокрый картонный мундштук.
- Может, тебе плохо за мной было, а? Ну, скажи, чем же это я тебя обидел, чем не угодил?.. Жили не хуже других, кажется. На следующий год переехали бы в Березово, как ты хотела, а хоть и в Тюмень. Машину купили бы, домик опять же… Хозяйство свое… Знала б ты, сколько разов я об этом думал!.. Меня у нас все уважают, ты знаешь. На стороне не гуляю, не пью…
Марина задумчиво кивала головой и все помешивала давно разогревшуюся тушенку.
- Ты ж после техникума свободно могла бы главным бухгалтером совхоза работать - Петровичу до пенсии год остался… Да и нужна, думаешь, больно Кулешову-то? Гляди… Мне в гараже мужики говорили, что у него каждый сезон новая коллекторша заводится… Укатит он в свой Ленинград, что делать будешь? Подумай, пока не поздно. Ты мой характер знаешь. Все прощу. Покайся и вернись, потом вовек не вспомню…
- Садись, ешь, - сказала Марина, устанавливая сковороду на широком плоском ящике из-под какого-то прибора. - Ешь, Гриша…
Она отрезала два крупных ломтя недавно распаренного хлеба, положила перед Бондаревым и сама села рядом, подперев голову рукой.
- Из совхоза ты уволился, что ли?
- Не, отпуск взял. За свой счет…
Марина устало вздохнула и склонила голову, прикрывая ладонью покрасневшие бессонные глаза.
- Ох, господи!.. За две тыщи верст прикатил, на Таймыр, ну надо же… Чего, спрашивается?.. - тихо сказала Марина.
- Искать… - угрюмо ответил Бондарев, тыча кривой вилкой в сковородку. - Одного человека…
- Как Диоген, - вздохнула, усмехнувшись, Марина.
- Чего? - переспросил Бондарев, поднимая голову.
- Книжку недавно читала… Про Диогена. Он днем с фонарем человека искал.
- Это который в бочке жил?
- Он самый… Философ.
- А я просто хотел Кулешову морду набить.
- Ох, господи, да что это изменило бы?.. - задумчиво спросила Марина и сама же ответила: - Ничего… Ни-че-го… Я ведь только с ним, кажется, и узнала, что такое жить по-человечески. Не думать о копейках, не мерять счастье на рубли… Теперь он может и в Ленинград улетать, ни о чем жалеть не стану…
- А… он любит ли тебя? - потупясь, спросил Бондарев.
- Не знаю, - вздохнув, сказала Марина. - Говорил, любит…
Она подняла голову, прислушиваясь, затем поспешила в соседнюю комнату. Бондарев продолжал ковырять вилкой волокнистую тушенку, но есть ему уже не хотелось. "Спрошу, где тут у них чайник", - сказал себе Бондарев и пошел следом за Мариной.
Поднырнув под брезентовый полог, он остановился на пороге. Он до сих пор любил ее, даже такую - усталую, измученную, и не мог спокойно смотреть на нее и поэтому отвернулся к окну, за которым разгорался короткий осенний закат. Тучи понемногу рассеивались, солнце из оловянного становилось бронзовым и с натугой пыталось холодными прозрачными лучами отогреть замерзшую землю.
Бондарев посмотрел на продолжавшего стонать Кулешова, на Марину, заботливо поправлявшую одеяло, и пошел на улицу.
В лицо ему ударил свежий ветер. Бондарев поморщился, поднял воротник брезентовой куртки, сгорбился и двинулся к вездеходу.
Он шел, не замечая луж, ломая кирзовыми сапогами тонкий ледок, и ледышки звенели, как осколки Диогенова фонаря.