- И вот перед нами студент - подросток! - который свысока плюет на ровесников, но при этом за руку здоровается с политической элитой Вимсберга! И этот альв собирается в Эскапад. Зачем? Снова учиться! Знаете, Брокк, эта его страсть к учебе уже всем заинтересованным лицам поперек горла стоит. Достаточно для ответа на вопрос?
Я выдохнул одновременно с ним.
- Пожалуй. Кое-что начинает проясняться. Ну, а теперь к делу.
Гейнцель застонал и едва не размяк.
- Уилбурр, вы что, издеваетесь? Да, официально вас за хвост никто не схватит, но разве мало способов сделать это тайно? Думаете, магполам никто не даст разрешение на ваш арест? Да их генеральный инспектор едва ли не больше всех заинтересован в этом деле… правда, не знаю, почему. Не знаю! И можете шантажировать меня, сколько влезет, все равно правду не выжмете, потому что я действительно не-зна-ю!
- Ладно, Гейнцель, я ценю вашу заботу о моей персоне. Но остальные вопросы уже господина Хидейка не касаются. Честно. Расскажите-ка о принце Тродде. Он-то, надеюсь, не какой-нибудь тайный посол?
- Нет, - поскрипел зубами Ройм, - этот как раз явный. Старший сын боргнафельдского царя. Вы часто встречали карликов, Брокк?
Перед глазами мелькнула обожженная борода, мутное стекло пробирки и налитые кровью глаза. Я поморщился.
- Не так, чтобы.
- Я не о местных. В Вимсберге по большей части живут изгнанники с Боргнафельда, чаще всего - Тронутые. А доводилось ли вам когда-нибудь бывать на их острове, среди коренного, так сказать, населения?
- Пропустим, как шутку.
- Непременно побывайте, если будет возможность, - надменно посоветовал Ройм, - оч-чень познавательно. Цвергольды - угрюмый и замкнутый народ, гостей они терпеть не могут - особенно с Материка, - но какая у них речь… Чем выше чин, тем тоньше общение. И это само собой получилось. Как гласит их собственная поговорка, "Говори чтобы править". Смысл примерно следующий: если ты не можешь четко выразить свою мысль, то не должен делать ничего важного. Весь Боргнафельд похож на здоровенный муравейник, а царь - его мозг. Чем больше приказов ты отдаешь, тем грамотнее должен быть, вот что они говорят. Так вот, Тродд - прямой наследник престола. Продолжать?
- Вы хотите сказать, что должность посла - не более чем практика?
- Ну конечно! Карлики не завязаны в нашей политике, все, чем мы соприкасаемся - это товарный обмен и компенсации за содержание их Тронутых. Поэтому посол, по большей части, ничего не делает, кроме как общается в наших высших кругах.
- Учится говорить, - сообразил я, - понятно. И как долго практиковался господин… Кракейм?
- Крокхейм. Три года. Еще два - и он сможет… мог бы вернуться домой, к своим шахтам и станкам.
- Ясно. Давайте подробнее. У него были враги?
- В нашем мире, Брокк, враги есть у всех. Наверняка были и у принца, хотя не могу сказать, чтобы он кого-то сильно задевал. Лично мне он даже нравился, в разумных пределах. Простой такой паренек, открытый. Хотя именно таких, кстати, многие и не любят.
- Кто-то открыто выражал недовольство его простотой?
- Нет. После разговора с ним некоторые хватались за голову, тайком обзывали Тродда пустобрехом, но потом наоборот, старались про него быстрее забыть. Остальные ему весьма симпатизировали. А мне кажется, ему было плевать на всех. Он очень ревностно исполнял волю отца и в первую очередь учился общаться, а с кем - все равно. И знаете, у него получалось. Говорил он много, и, если хотите, четко. Нет, я не видел его врагов. Скорее, они могли быть у его советника. Вот уж был мухомор, упокой Творец его душу. Его начинали ненавидеть с первого же слова.
- Оп. Ну-ка, подробнее, Гейнцель. У нас всплывает еще и советник?
- Его учитель. Артамаль ил-Как-Его-Там. Профессор с Мирриона, не самая важная птица по нашему ведомству, но, вроде бы, чем-то известный в своих кругах. - Ройм почесал в затылке и покосился на ящик стола, но не двинул и пальцем. - Когда-то, вроде, перебрался на Миррион по научному делу, да так там и остался. Они с принцем были дружны, но никто не мог понять, почему. Настолько дружны, что когда принц поехал в Вимсберг, то взял преподавателя в качестве советника.
- А почему их дружба столь удивительна?
- Они были очень разные. Даже если исключить возраст. Старый сухарь Артамаль постоянно молчал и таращился в пустоту, а ученик тем временем доставал всех нескончаемой болтовней.
- И они ладили между собой?
- Да, говорю же, - Ройм пожал плечами, - лишь один раз у них вышла какая-то размолвка, но до серьезной ссоры не дошло. Просто о чем-то крепко повздорили на том самом балу, и Артамаль ушел к себе. Впрочем, через оборот вернулся, и до самого взрыва все шло довольно чинно.
- Стоп, стоп. Что за бал?
- Вы газет вообще не читаете? - ехидная ухмылка на лице Гейнцеля мелькнула так стремительно, что я усомнился в ее реальности, - Ищете принца, и не знаете, как он пропал?
- Как раз приступаю к этому вопросу, - я судорожно вспоминал единственную прочитанную заметку в хидейковой газете, и в той, кажется, ничего…
- Про то, что посольство сгорело, вы тоже не в курсе?
- То есть как?..
- То есть так. Принц устроил бал, куда пригласил всю городскую знать. А немного за полночь здание вдруг полыхнуло и за какие-то несколько сегментов сгорело почти дотла. Правда, как раз в это время начались танцы, и большинство гостей успело попрыгать с балконов, так что у нас всего десяток трупов, да и те, в основном, прислуга. Я, хвала Творцу, уехал задолго до неразберихи. Зато наутро, когда пепелище разгребли и посчитали жертвы, выяснилось, что принца нет. Ну и завертелось. Где же вы были, Брокк, что не слышали об этом?
- Собирал вещи. А что советник принца? Они, говорите, повздорили?
- Повздорили, но вряд ли он приложил к этому руку. Тело Артамаля нашли одним из первых. Я лично подписал извещение о смерти для Мирриона. Говорят, он сильно обгорел, но лицо сохранилось сносно. И ему еще повезло, троих слуг нашли по частям, а от парочки виночерпиев осталась такая груда мяса, что полицейских до сих пор тошнит. Так и не разобрались, где головы, где ноги.
- А вы-то откуда знаете? Общаетесь с простым народом?
- Нет. Один из тех виночерпиев - альвини, но по отцу из хорошего миррионского рода. Старик был знаком с Артамалем, вот и устроил протекцию бедному ублюдку. Неудачная была мысль, но кто бы тогда сказал? А мне лишняя бумажная работа. Не говорить же в лоб, что сынок то ли превратился в омлет, то ли вообще пропал.
Что-то во всем этом меня настораживало.
- Так у этого Артамаля, вы говорите, были враги?
- Нет, не говорю. Даже если были, - а кому в наших кругах не желают зла? - мне о том неизвестно. Но что на том приеме он бы получил первый приз за мерзость характера - это несомненно.
Нет, мысль, кажется, ушла безвозвратно.
- Ну что ж. Развалины охраняют?
- А как же. С тех пор оцепление и стоит.
- Сделаете пропуск?
- Куда? В развалины? Хотите покопаться в горелых обломках?
- А вдруг найду какой-нибудь сувенир? Поставлю дома в Эскападе над камином, когда, наконец, туда доберусь.
- Не хохмите, Брокк, вам не идет, - раздраженно огрызнулся Гейнцель, роясь в бланках на столе. Вытащив нужный, он яростно воткнул старомодное перо в чернильницу и заскрипел им по бумаге. - Забирайте свой пропуск, и поторопитесь - эта бумажка подействует только на мирскую полицию.
- Большего и не надо, - я все еще пытался разглядеть во тьме сознания потерянную мысль - Ну что ж, не буду больше отнимать у вас время, Гейнцель, ответьте только на совсем уж крохотный вопрос. Цирк уродов еще не уехал?
- Куда же им деваться, когда выезд запрещен? Удачных раскопок.
- Благодарю, - я сгреб со стола шляпу, - и вам того же.
ГЛАВА 13,
в которой я улаживаю срочные дела,
а потомменя окружают уроды
Город без всплеска погрузился в мрачную неопределенность сумерек, и те дочиста вымели из его нутра все живое. Пропали даже сонные силуэты извозчиков возле Ратуши. Я лениво огляделся и неторопливо зашагал к Северной стене, пока глаза не споткнулись о почтовое отделение по ту сторону улицы, и в мыслях не зазвенело, что, как бы ни шло расследование, о собственных делах забывать не должно. Стоило воспользоваться случаем и дать телеграмму в Эскапад.
Во мраке нарос нестройный гул и мимо прокатился роскошный паромобиль с дорогой, судя по обертке, начинкой. Та, несмотря на довольно ранний еще час, вовсю шумела и горланила пьяные песни. Машина зримо повиливала и беспорядочными гудками оповещала окружающих о своем присутствии.
Я дождался, когда она покажет мне украшенный чьим-то родовым гербом зад и перешел дорогу.
В уютной деревянной комнате, в паутине запахов пыли, горячего сургуча и свежего картона, трепыхались юркие почтальоны, отравленные мечтой поскорее обслужить немногочисленных клиентов и урвать глоточек заслуженного отдыха. Я успокаивающе помотал головой в ответ на исполненный муки немой вопрос крепкого, но очень усталого половинчика в форменной куртке с оборванными рукавами и прошел дальше. На самом дне помещения, полуприкрыв глаза, сидел в углу немолодой уже человек с простым медным обручем на голове.
- Вечер добрый, - поздоровался я, - мне бы весточку отправить, в Эскапад.
- Два кинжала за слово, - маг не открывал глаз, но говорил четко и ясно, - как и подобало одушевленному его профессии, - перемежая слова необычайно долгими паузами.
- Как это, простите, два? - изумился я, - на прошлой неделе же был один!
- Так ведь город закрыли, - устало, но будто заученно - наверное, не впервой, - пояснил телеграфист, - все и давай телеграммы слать. А у меня голова болит. Вот и поднимаю цены - авось, те, у кого не так срочно, передумают. А у кого важное - тому и заплатить не в тягость, - он распахнул и впрямь нездоровые глаза, часто расчерченные багровыми сосудами, и уставился на меня с довольно пухлым намеком. - Так что, мастер, у вас дело важное, или как?
Расходы, конечно, оплачивал Хидейк, да и плата не была совсем уж немыслимой, но в душевной борьбе побеждало возмущение. И откуда взялась у торговцев живоглотская привычка наживаться на чужой беде?
Впрочем, телеграфистам, говоря по совести, это было простительно. Они ведь и впрямь торговали собственным здоровьем - рано или поздно каждого ждала хроническая мигрень. На передачу даже одного слова затрачивалось столько сил, что само государство даровало операторам телеграфов право самостоятельно оценивать свои услуги.
Сейчас, конечно, стало проще - когда почтовые отделения открылись по всей восстановленной части Материка, даже в деревнях появились свои телеграфисты. Послания в наше время передаются по цепочке, а выручка строго учитывается, и обиженным не остается никто. С какой же дрожью, должно быть, они вспоминают о временах становления телеграфа, когда переносить слова приходилось на несколько тысяч километров!
- Диктуйте, - маг принял согласный кивок, достал квадратик бумаги с исписанным верхним краем и давно заслуживший пенсию карандаш.
- Задерживаюсь. Сроки неясны. Читайте газеты. Брокк.
- Адрес?
- Эскапад, улица Пекарей, 112а. Мистриссе Злоттер-старшей.
Маг болезненно поморщился.
- Давайте "старшую" выбросим, а? И про газеты. Честное слово, льете же воду, а потом дойдет что не так - а мы виноваты.
Решение стать телеграфистом маги Воздуха принимали в молодости, и с тех пор оттачивали лишь одно умение - передавать слова на дальнее расстояние. Чем-то оно напоминало ярмарочное чревовещание или простенькую звуковую иллюзию из тех, что в большом почете у детишек или студентов, которые рассказывают байки ночью у костра. Вот только здесь слова, произнесенные на одном побережье, сегмент спустя оказывались уже на другом. Отсюда выходила и головная боль, и грабительские цены.
Ясное дело, после такой жертвы - а даже достигшие невиданных высот опытные маги-телеграфисты не могли выполнить никакого другого воззвания к Воздуху, - они очень ревностно относились к собственному престижу.
- Давайте, - покладисто ответил я, - и вместо "Читайте газеты" оставим просто "Ждите". Лучше?
- Лучше. Хотя можно было совсем выкинуть. Козе же понятно, что раз задерживаетесь, придется ждать. Но дело ваше, - буркнул маг и встал со стула, с хрустом поведя затекшими плечами, - а теперь - тишина.
Он пошарил в кармане, вытащил пару восковых пробок и тщательно заткнул уши. Прикрыл глаза. Глубоко вздохнул и сосредоточился. От обруча-усилителя на лбу телеграфиста донеслось тихое, но ясно различимое жужжание, словно очень маленькая пчела решала, стоит ли ей взлететь. Воздух над столом тоже затрясся и закружил было оставшуюся без присмотра бумажку, но телеграфист привычным жестом, не глядя, прихлопнул ее ладонью.
Медленно открывая рот, он внятно и тягуче, по одному слову наговорил мое послание прямо в воздушный вихрь. С каждой паузой лицо его на несколько мгновений застывало, как до предела сжатая пружина, и обмякало, когда оторвавшееся от губ слово стремительно улетало к следующему телеграфному посту. Тело мага замерло, превратилось в причудливо изогнутый столб - руки прижаты к груди, шея вытянута вперед, подбородок задран. И лишь когда прозвучала фамилия хозяйки моих новых апартаментов, человек вздрогнул и мягко осел на стул.
- Две змеи четыре кинжала, сюда пожалуйте, - безучастно произнес маг и, нашарив за пазухой фляжку, извлек ее на свет и принялся жадно пить. Слабо запахло травами.
Я отсчитал две серебряных и четыре медных монетки, поблагодарил и откланялся. Навострился было уходить, но тут заметил сонного полицейского. Кажется, разговоры нынче прослушивались. Служитель закона вяло взглянул на меня и лениво махнул рукой - иди, мол, своей дорогой. Что ж, как гражданин я, конечно, был уязвлен, но детектив во мне только порадовался, что похищением и впрямь озабочены все ведомства.
Проходя мимо служителя закона, я бегло заглянул в его блокнот и без особенного удивления мазнул взглядом по тексту собственной телеграммы. В глядевших на меня равнодушных омутах не колыхнулась даже ряска.
- Не 112, а 112а, - дружелюбно улыбнулся я.
- Благодарю, - хрипло отозвался полицейский, и уголки его губ дернулись было вторить моим, да лицо не одобрило подобную вольность, и до самого выхода в лопатки мне упирался все тот же взгляд снулой рыбы.
На улице стремительно темнело, и я решил поспешить. К счастью, квартал не успел закончиться, как мне попался извозчик. Но прежде, чем продолжить рассказ о моем почти безнадежном кружении по городу, позвольте представить вам еще одну всесторонне примечательную личность.
Карину Далльфист можно назвать самым удивительным существом на свете или воплощением ночных кошмаров. Сдается мне, верно будет и то, и другое. Она - орчанка-лилипут с похожей на пузырь головой и широченным лягушачьим ртом. Один глаз затянут бельмом, второй изборожден багровыми и вспухшими сосудами. Маленькая, будто иссохшая, пародия на грудь прячется под разноцветными лоскутами циркового балахона, которое милосердно скрывает гротескные формы. Голос ее подобен сирене пароплава, когда она зазывает публику на свои аттракционы, но невероятно мелодичен, если вы просто сидите с ней наедине и пьете ароматный глинтвейн. Она - хозяйка Цирка Уродов, самого крупного шоу разумных чудовищ на Материке. Она - единственная Тронутая, которую я могу не только терпеть, но от общения с которой получаю искреннее удовольствие. А в тот вечер она была второй ниточкой, что могла вывести к ответам на мои вопросы.
До Северной стены ехали не меньше половины оборота - ночь была все ближе, и улицы в поисках веселья мало-помалу заполнялись самыми разными видами и сословиями. Один раз дорогу перегородил лежавший колесами кверху паромобиль, и я вспомнил давешний тихоход с замысловатым гербом, но в полутьме не разобрал, его ли постигла столь печальная судьба.
Циркачи попрятались от дождя, и бесформенная клякса их лагеря, очерченная разноцветными шатрами, сверху должна была напоминать мокрый застывший калейдоскоп. Разыскать логово Карины было нелегко - хозяйка жила в самом центре, а шатер имела самый обыкновенный, ничем не отличный от прочих полосатых и узорных тентов - мистрисса Далльфист не желала выделяться среди подопечных. Им и так досталось от жизни, всегда говорила она, и ей не хотелось быть хозяйкой несчастных, что жались к ее юбке. Пусть меньше, пусть уродливее и беспомощнее телом, но она могла защитить их и защищала, а изгои нормального мира платили ей благодарностью и уважением.
Когда начало казаться, что цель где-то близко, я выбрал наугад самый неприметный шатер. Карины в нем не оказалось, зато обнаружился самый крупный хоблинг, которого я когда-либо видел, но крупнота его шла исключительно вширь. Конечно, я не приставал с линейкой, но, по-моему, анфас парень представлял собой ровный квадрат с нелепым наростом головы где-то на уровне моей шляпы. Верхние клыки урода были неправдоподобно велики и свисали ниже подбородка, от чего рот не закрывался и на губах серебрились ниточки слюны. Кажется, его звали Слон, и когда-то он мелькал то ли среди любовников Карины, то ли среди ее друзей - в цирке границы этих понятий были так же зыбки, как видовые различия между его обитателями. Что удивительно, иногда от случайных союзов получались вполне нормальные дети, которых, естественно, сдавали в приюты.
- Шаво теэ? - Слон не выказал узнавания, но и угрозы в его мокром шелесте не было.
- Привет, - я изо всех сил держал на лице маску дружелюбия и равнодушия, - слушай, я, кажется, заблудился. Мне бы Карину…
- А теэ захем? - глаза хоблинга ревниво блеснули, и я немедленно определился с его нынешним положением.
- Дело к ней есть. Да не волнуйся ты, исключительно рабочий вопрос. - Вряд ли стоило говорить ревнивцу, что от одной мысли о женственности мистриссы Далльфист меня начинало тошнить.
- А я и не воонуюшь, - заметно успокоился здоровяк, - как выэшь, ии наео, пока э уиишь синюю фалатку. Шаш она там.
Он оказался настолько любезен, что даже высунулся под дождь и ткнул пальцем в нужном направлении. Синяя палатка на пути оказалась одна, и именно та, что нужно.
Карина была не одна. Когда я не сумел придумать способ постучаться в матерчатый полог и вошел незваным, укрытая до подбородка шерстяным одеялом орчанка повернула ко мне бочонкообразную голову. Тощий и нагой человек, чью горбатую спину украшал затейливый костяной гребень, помахал мне перепончатой когтистой лапой.
- Здравствуй, Уиллбурр. Это Арстольд, и он сейчас уже уйдет. Ты как всегда проходил мимо и заглянул на чай? - я в который уже раз подивился, как из этой чудовищной головы может исходить столь чарующий и нежный голос.
- Боюсь, Карина, сегодня только дела. Не возражаешь, если я отвернусь, пока ты будешь одеваться?
Горбатый Арстольд по-змеиному зашипел, но орчанка с веселым смехом махнула на него рукой.
- Конечно, Уилбурр. Я, в отличие от тебя, уважаю чувства других.
Сжигая меня негодующим взором, горбун натянул сваленную грудой на полу одежду и вышел. Я же неторопливо отвернулся, пока Тронутая медленно выбиралась из-под одеяла, и тактично таращился на узорчатую парусину. Та зябко содрогалась от касаний дождя.
Синее пламя задергалось из стороны в сторону. Орчанка наполнила чайник водой и поставила его на горелку.