Второй визит Аграфены Ивановны
Тётя Груша вернулась снова поздно вечером, примерно через час после того, как закончилась наша последняя репетиция. Теперь она была одета в простое серое платье, а голову её уже не прикрывала старенькая дешёвая косынка. Волосы у неё оказались редкие, не слишком длинные, и почти совсем седые. Тётя Груша зашла уточнить время начала спектакля, но Романтики так пока с этим и не определились. Генеральная репетиция всех изрядно вымотала, после неё никому больше не хотелось ни спорить, ни решать важные вопросы. Мы условились созвониться завтра, в субботу, и тогда уже определиться со временем.
Я так и сказала Аграфене Ивановне, а она почему-то очень огорчилась. Тогда я заверила её, что я непременно позвоню ей завтра и сообщу, когда нужно приходить. Пообещала, что без неё и без Коли мы спектакль начинать не будем. Но тётя Груша всё равно выглядела огорченно. Мне даже показалось, что ей не хочется уходить из кафе. И ещё мне показалось, что тётя Груша недавно плакала. Я пригласила её войти и предложила выпить со мной чаю. Она, кажется, немного повеселела.
Мы прошли на кухню. Аграфена Ивановна категорически отказалась пить чай в Зелёной или Оранжевой комнатах, поэтому мы с ней отправились на кухню. Андерсен заглянул к нам из двора, поел своего любимого варёного минтая, внимательно оглядел нас и снова отправился во двор. Похоже, гулять во дворе вечером нравится ему ещё больше, чем днём: и прохладно, и светло, - белые ночи всё-таки!
Аграфена Ивановна, по-видимому, о чём-то крепко задумалась, так, что вовсе забыла о моём присутствии, - поэтому мы с ней пили чай в полном молчании. А потом дворничиха отставила чашку в сторону и заплакала. Она плакала негромко, потому что изо всех сил пыталась сдерживаться, но даже когда она перестала всхлипывать, слёзы всё равно текли из её глаз тонкими струйками. Лицо же её при этом оставалось, - вернее, казалось - спокойным. Тогда, наконец, я спросила, что у неё случилось.
Аграфена Ивановна ответила не совсем понятно. Сказала, что случайно во время сегодняшней репетиции, среди актёров узнала нашу Валентину. Увидела её ещё издалека, из коридора кафе, а узнала, только когда Валентина сняла с себя мужской парик с бакенбардами. Оказывается, тётя Груша, когда-то работала с Валентиной в одной и той же школе. Только Валентина была там учительницей, а Аграфена Ивановна - уборщицей. Сообщив об этом простом факте, тётя Груша почему-то снова заплакала. А я не могла взять в толк, что её так расстроило, - неужели внезапное свидание с товарищем по работе?..
- Она всё время хвасталась! - наконец перестав плакать, пояснила тётя Груша колючим, неприязненным тоном.
- Кто? - не поняла я.
- Валентина, конечно! Кто же ещё?! Она постоянно хвалилась, какой у неё добрый да хороший сын!.. Заботливый - и вообще… Прямо не сын, а золото, не иначе!
Моя гостья похоже на что-то рассердилась, потому что вдруг резко замолчала и насупилась.
- Валентина часто хвасталась, что у неё хороший сын, а вам это было неприятно? - силилась понять я.
- Неприятно?! Да! Мне это было вот как неприятно! - в сердцах выкрикнула Аграфена Ивановна.
- Но… почему же? - недоумевала я.
Гостья не ответила. Она сосредоточенно и как-то безжизненно смотрела в свою пустую чашку. Я предложила налить ещё чаю. Аграфена Ивановна кивком выразила согласие. Наливая кипяток, я решилась продолжить расспросы:
- Но… почему? Почему вам это было неприятно?
Тётя Груша неопределённо пожала плечами.
- Ведь вы, наверное, просто не знаете, Аграфена Ивановна… дело в том, что сын у Валентины умер, - сказала я, ожидая, что Аграфена Ивановна если не посочувствует нашей поэтессе, то хотя бы удивится или взволнуется. Но моя гостья убийственно спокойным тоном произнесла:
- Я знаю. Знаю. А вот мой - не умер!
Она произнесла эту странную фразу с досадой и невыразимой горечью, - так, словно ей обидно было, что её собственный сын по-прежнему жив. Мне показалось, что я ослышалась, или что она сошла с ума. Но вскоре всё разъяснилось:
- Да ведь мучает он меня, Люба. Вот что. Не нужен он мне! Хуже всякой пытки мне мой сын! - скороговоркой выпалила тётя Груша так, словно хотела поскорее избавиться, убежать и от этих слов, и от своих горьких дум. В этом неожиданном признании тёти Груши было столько боли, что я чуть сама не расплакалась. Мне стало жалко мою гостью, несмотря на то, что она произнесла такие страшные, злые слова, - не сына её неведомого, не любимого родной матерью пожалела я, а именно её саму. Мне показалось, что на душе у Аграфены Ивановны не просто темно, а непроглядно, - страшный, холодный мрак царит там.
А потом Аграфена Ивановна рассказала, как её постоянно обижает взрослый сын, и что она ничего с этим не может поделать, и как ей тяжко, невыносимо жить на свете. Рассказала, что уйти из дома ей некуда и не к кому, что стыдно перед людьми и перед самой собой за то, что у неё такой сын. Она воспитывала его одна, муж рано погиб. Чтобы прокормить себя и сына, ей приходилось постоянно подрабатывать, - а значит, ежевечерне отсутствовать дома. Поэтому в детстве сын чаще всего обретался у свекрови тёти Груши, а та невестку не только не любила сама, но ещё и постоянно твердила внуку, что его мать необразованная, неотесанная. Так или иначе, мальчик не научился жалеть свою мать и даже не хотел её замечать. Сначала он просто не обращал внимания на её скорби и болезни, а потом и сам сделался причиной её горьких слёз.
- Вот Люба, поверишь ли, иногда даже жить не хочется! А надо! Ведь правда же, Люба, надо?
- Правда, - сказала я. - Надо.
- А как, Люба? Как жить с этим?
Я не знала, чем её утешить, что посоветовать… Мне показалось, что кое в чём она даже права: её горе и в самом деле больше горя Валентины, у которой умер единственный любимый и заботливый сын, лётчик.
А потом я вспомнила, что там, где люди сами ничего уже не могут поделать, там на помощь приходят святые, - те, кто своё на земле отстрадал, кто получил от Бога благодать помогать таким же страдальцам. Вспомнив об этом, я сказала:
- Пожалуйста, Аграфена Ивановна, если у вас есть такая возможность, если вы хоть немного верите в Бога, - поезжайте в Псково-Печерский монастырь! Говорят, места там святые… Может, вам хоть там немного легче станет? Сначала отпустит ненадолго, а потом всё и вовсе образуется?
Я вопросительно смотрела на тётю Грушу, не зная, как она отнесётся к моим словам. Потому что, при самом беглом, черновом и поверхностном делении - люди, по-моему, делятся не только на добрых и злых, богатых и бедных, умных и глупых, но ещё и на верующих в Бога и на тех, кто в Него не верит. Если тётя Груша относится к последней категории, то мой совет только разозлит её… Но так или иначе, а ничего иного я посоветовать ей не могу.
- А я, Люба, об этом святом месте тоже что-то такое слышала… - задумалась тётя Груша и спросила спокойно, даже с надеждой: - Так ты думаешь, съездить мне в Печоры, святым пожаловаться? Да?
- Ну… раз уж всё равно жаловаться больше некому… - рассуждала я.
- А ты-то, Люба, сама веришь, что эти самые святые могут помочь? Веришь?
- Я верю, - сказала я. Потому что я и в самом деле верю - и в святых и в то, что они могут помочь.
Тётя Груша взглянула на меня, а потом вдруг на мгновенье сокрушенно закрыла лицо руками и сказала:
- Знаешь, Люба, ты прости меня за Валентину. Прости, что я её горю позавидовала! Я, Люба, совсем уже… окаменела! Плохая стала совсем, злая очень, - вот что. А всё равно поеду к святым, в ноги им брошусь, - может, и меня примут? Как думаешь? Может, я как-нибудь немного оттаю там у них… хоть на столечко? А то, как мне с таким каменным сердцем жить, Люба?
И слёзы снова сами собой потекли тонкими струйками по её спокойному лицу. А мне снова так жалко её стало, что я не выдержала и тоже заплакала. И мне тоже нестерпимо захотелось поехать к Псково-Печорским святым, о которых я от кого-то слышала, - тоже поклониться им в ноги и попросить, чтобы моё сердце не черствело и не каменело, а наоборот, жило и пламенело…
…Ну вот, я уже стихами заговорила, в духе нашей поэтессы Валентины.
А потом мы с Аграфеной Ивановной задумались каждый о своём и замолчали. Мысли лезли мне в голову только очень грустные. И тогда мне захотелось как-нибудь прервать этот невесёлый поток, потому что, если мы обе будем сидеть и печалиться, ничего хорошего из этого не выйдет.
Я ещё раз поставила на плиту чайник, а потом заглянула в холодильник - посмотреть, что там есть хорошего. Но хорошего там оказалось немного: несколько сырых яиц, солёные грибы и банка сгущёнки. Я из-за этих репетиций совсем перестала варить супы и вообще - правильно питаться, а после сегодняшнего нашествия актёров-романтиков у меня в холодильнике и вовсе никаких запасов не осталось. Странно, как они ещё кошачью варёную рыбку не смолотили!.. Завтра первым же делом придётся идти в магазин.
Я предложила тёте Груше на выбор сгущёнку или солёные грибы. Она выбрала грибы. Мы выпили сладкий фруктовый чай, (обыкновенный уже закончился) и закусили его солеными грибами с хлебом. Это удивительное угощение хоть немного отвлекло нас от невесёлых мыслей. Кстати, попробуйте как-нибудь сладкий фруктовый чай с солеными грибами - они, оказывается, очень хорошо сочетаются! А потом, когда мы немного подкрепились, я вдруг вспомнила, какую чушь понаписали Романтики для конкурса, и кое-что кратко пересказала гостье. Некоторые опусы я так часто перечитывала, что знала уже наизусть. Аграфена Ивановна слушала с явным удовольствием - ей пришёлся по душе детектив Евгения. А мне лично больше всего нравился рассказ Катерины про Андерсена-художника.
Я почувствовала, что мою гостью заинтересовали творения Романтиков - во всяком случае, они не показались ей полной чушью. Одобрение тёти Груши даже окрылило меня: ведь я так переживаю за этот конкурс! За спектакль я, конечно, тоже переживаю, но литературный конкурс мне почему-то ближе и дороже.
Как хорошо, что Аграфена Ивановна однажды забрела к нам в кафе: мне было так важно обсудить с кем-нибудь фантазии Романтиков!.. Ведь спонсору и судье конкурса я своё мнение не высказывала, молча отдала ей работы: мне не хотелось даже случайно повлиять на выбор Музы Андреевны. Такой уж был уговор: лучшую работу выбирает только сама Муза, (лучшую, по её мнению, конечно). Моя задача - только организовать конкурс.
Потом Аграфена Ивановна ушла, Андерсен же, наоборот, - вернулся со двора. Выглядел он, как говорится, усталым, но довольным.
- Пора спать! - сказала я Андерсену. - Завтра у нас напряжённый день! И хорошо бы начать его с похода в магазин, а то в нашем холодильнике ветер гуляет. Рыбки для тебя - и той почти не осталось!
Андерсен сразу согласился с этой мыслью: с утра нужно отправиться в магазин! Он всегда соглашается, когда я что-нибудь дельное говорю.
Единственный выходной. Суббота
Наконец-то наступила суббота! Мой единственный и неповторимый выходной. Даже не верится, что сегодня не будет никаких репетиций, чаепитий и всей этой суеты.
Так-то так, но ведь завтра - день премьеры! Завтра…
Эта простая мысль сразу же вывела меня из благодушного субботнего состояния. Однако усилием воли я постаралась отогнать тревожные мысли, а себя успокоила так: ну хорошо, даже если на бездумный и бесхлопотный выходной рассчитывать не приходится, всё равно в моём распоряжении - целый день. Первым делом я, конечно же, отправилась в магазин, потому что мой холодильник начал забывать, как выглядят продукты.
По дороге в магазин мне встретилась Аграфена Ивановна: у неё тоже, как выяснилось, выходной. Тётя Груша прогуливалась по двору с бодрой старушкой в прозрачной шляпе. Настроение у обеих было хорошее; я на несколько минут остановилось, и мы поговорили о погоде. А потом тётя Груша и её подруга сообщили мне, что наш спектакль с нетерпением ожидают уже десять зрителей. Услышав эту новость, я пожалела о том, что вышла на улицу и о том, что у меня нет личного вертолёта, на котором можно переправляться в магазин, избегая опасных встреч. Однако я вежливо поблагодарила тётю Грушу за активные поиски зрителей и продолжила свой путь.
Шагая по улице, я размышляла о декорациях и костюмах к спектаклю. Дело в том, что поскольку один из главных героев спектакля, капитан Шотовер, большую часть жизни провёл на флоте, мы решили придать сцене вид корабля. Корму у нас изображала старая некрашеная скамейка без спинки, (её мы с Романтиками подобрали на улице), а парус - огромная белая простыня, которую ещё следовало крепко прикрутить к двум швабрам. Если одновременно открыть окна в Зелёной и Оранжевой комнатах, а также на кухне, то хотя и поднимется сквозняк, зато простыня надуется и станет похожа на парус. У нас ведь парусный корабль!
Задник нашей импровизированной сцены мы собирались закрыть картинами Катерины. Это были большие акварели на ватманах, изображавшие почти то, что нам требовалось: на одной - то ли солнце, то ли луна, в окружении серых облаков, на другой - стая птиц, спешащих на юг. Катерина случайно нашла эти ватманы при раскопках в своей мастерской.
Спектакль будет проходить в Оранжевой комнате - она самая большая. Стулья возьмём в соседней библиотеке, - об этом я договорилась.
Мысли о спектакле не покидали меня и в самом магазине, а потому, вернувшись домой, я с сожалением обнаружила, что купила далеко не всё, что собиралась, и совсем не то, что нам с Андерсеном нужно для правильного питания. Впрочем, кое-что полезное в моих сумках всё же нашлось.
Справившись с некоторыми домашними делами, я решила позвонить жене рыбного магната, узнать, успела ли она прочитать конкурсные работы Романтиков. Я ни в коем случае не собиралась сообщать Музе о завтрашнем спектакле: по-моему, с нас хватит и её руководства конкурсом. "А может, Музы вообще дома не будет?" - с надеждой подумала я и набрала номер нашего спонсора. Но Муза Андреевна оказалась дома.
Она мне очень обрадовалась:
- Вы долго жить будете, Люба! Я ведь только-только о вас вспоминала! Какая вы молодец - так быстро собрали все конкурсные работы! Я думаю, Люба, нам непременно нужно продолжить сотрудничество! Вы ведь не против, надеюсь?
- Ну, разумеется, не против, Муза Андреевна! А как у вас в целом впечатление от работ Романтиков? - поинтересовалась я.
- Романтиков? - переспросила она. - Они так себя и называют - "Романтики"?
Это простое слово почему-то очень развеселило Музу:
- Ха-ха-ха! Вот именно: Романтики!
Она отсмеялась и продолжила:
- Работы ваших Романтиков, Люба, мне очень понравились! Все. Кроме одной!
- Какой же именно? - встревожилась я.
- Детектив про рыбака совершенно не годится! К тому же, я детективы вообще терпеть не могу!
Я на какое-то мгновение запнулась и даже не нашлась что сказать: мне-то детектив Евгения как раз и понравился больше всех прочих работ. "Неужели, мне необходимо поддакнуть Музе? Подыграть человеку, от которого зависит исход конкурса?" - мгновенно пронеслось в моей в голове.
- А вам, Люба? Вам самой этот детектив разве нравится? - настороженно спросила Муза Андреевна.
- Мне? - Я смутилась. - Мне… э-э-э… Честно говоря, да, нравится! Очень. Хотя я тоже не слишком люблю детективы.
На несколько секунд на другом конце нашей беспроводной связи воцарилось неопределённое молчание. Но вскоре в трубке снова зазвенел добродушный голос отходчивой Музы:
- Ну и ладно! Понравился, так понравился. Не зря же говорят: сколько людей, столько и мнений! Во всяком случае, утешительные призы всё равно получат все участники, - как и договорились! Кстати, Люба, вы не могли бы ко мне сегодня заехать? Хочется обсудить с вами подарки для… Романтиков, - то есть утешительные призы. Всё-таки вы вкусы ваших… Романтиков лучше знаете. Успели ведь уже к ним присмотреться немного? Да?
Едва я открыла рот, чтобы ответить, как она нетерпеливо добавила:
- Приезжайте сегодня, Люба! Можете?
- Да нет… - замялась я, - сегодня как раз и не могу, к сожалению. Работы много: нужно концы простыни к швабрам прикрутить и ещё…
Тут я поняла, что проговорилась, - но отступать было уже поздно, да и некуда. В конце концов, что для меня столь же важно, как литературный конкурс? Только завтрашний спектакль…
- Мне, Муза Андреевна, как раз сегодня нужно поставить декорации: завтра мы вряд ли успеем… - твёрдо продолжила я.
- Декорации? Значит, у вас там будет спектакль? - голос Музы затрепетал от нетерпеливого волнения. - Или концерт? Люба!
Порою Музе удавалось весьма своеобразно произносить моё имя. Тогда в её устах оно звучало одновременно, как капризное требование, победный клич и мольба о помощи.
- Спектакль, Муза Андреевна! У нас завтра спектакль, - честно призналась я.
- О-х-х! - восторженно выдохнула Муза. - Спектакль?! И что же - в нём будут играть сами Романтики? Да? Люба!.. - голос её задрожал.
- Да, вы угадали, - подтвердила я. - Именно наши Романтики, то есть участники конкурса, и будут играть.
- Люба! - восторженно произнесла Муза. - Как я хочу посмотреть ваш спектакль! Можно?
- Ну, разумеется, - уныло согласилась я. - Можно…
- А как он называется?
- "Дом, где разбиваются сердца", по пьесе Бернарда Шоу.
- "Дом, где разбиваются сердца"… - мечтательно протянула Муза. - Люба, а вы в этом спектакле тоже играете? Или вы - режиссёр? Или - что-то иное?
- Иное, - пояснила я. - У меня забот хватает: я в этом спектакле и суфлёр, и критик и корректор возможных ошибок. То есть, если вдруг что-то пойдёт не так…
- Понятно, Люба. Вы отвечаете, за весь спектакль! - радостно воскликнула Муза.
- Да, - согласилась я, не разделяя её энтузиазма. - Отвечаю.
А сама подумала: "Интересно, чему она так радуется?" - и в ушах у меня зазвучала грозная фраза из старого кинофильма: "Вам придётся, придётся ответить за всё! За всё!"
- Люба, в котором же часу начало спектакля? - решила уточнить Муза.
Мне показалось неудобным ответить: "А мы ещё не решили!.." - поэтому я сказала первое, что взбрело на ум:
- В двенадцать часов. В полдень.
- В двенадцать? - недоверчиво переспросила Муза. - То есть, как детские утренники?
- Нет, не совсем… - поправилась я. - Скорее, в час дня. Да, именно в час дня.
- Люба, я непременно приеду на этот спектакль! И вот что: сразу после его окончания мы и подведем итоги нашего конкурса! Как вам такая идея?
- Как? Завтра? И спектакль, и конкурс? - изумилась я.
- А зачем тянуть-то, объясните мне! - тон у Музы стал не просто настойчивым, а прямо-таки железным. - Кстати, Люба, как вы думаете, этот ваш знакомый писатель… Чернышевский, кажется?.. он сможет завтра прийти?
- Вот уж этого я точно не знаю!.. Я даже не уверена, что успею созвониться с ним сегодня.
- Но вы постарайтесь! Постарайтесь всё-таки созвониться. Пожалуйста, я вас очень прошу. Мне бы так хотелось, чтобы он тоже присутствовал. Я просто мечтаю хотя бы… хотя бы глазком взглянуть на этого знаменитого Чернышевского. Вы меня понимаете, Люба?
К сожалению, желание Музы познакомиться с самим Чернышевским мне было вполне понятно, а поэтому пришлось ответить:
- Хорошо. Попробую с ним созвониться.