- Не-ет, не заметила! Я только жилетку заметила…
- Да-да!.. - вздохнула Изольда. - Одет он, конечно, ужасно, кеды тоже уж очень грязные… Но знаете, Люба, при этом он всё-таки побрит… и - удивительно, конечно! - но у него такой глубокий взгляд…
Я ошеломлённо смотрела на гостью: надо же, сколько эмоций пробудил в ней вид самого заурядного бомжа!.. Всё это как-то не увязывалось в моём представлении с Изольдой. Она, насколько я её успела узнать, не слишком эмоциональна. Во всяком случае, я, по сравнению с ней, просто вулкан эмоций.
Между прочим, Изольда, одна из немногих наших постоянных посетителей, которая умудрялась совершенно не замечать Андерсена, кота, самого по себе настолько яркого и необычного, что его трудно не заметить. Кстати, может быть, именно поэтому, я не испытывала особой симпатии к Изольде.
Да и вообще, по душевному складу мы с ней слишком разные люди. Она кажется мне холодной, как… даже не знаю, как лучше выразиться… холодной, как рыба из морозилки, и настолько же выразительной.
Но сегодня Изольда явно испытывала душевный подъём. "Наверное, перегрелась на солнце!.." - добродушно подумала я.
Мне показалось, что даже Андерсен, обычно равнодушный к сей почтенной даме, впервые взглянул на неё с интересом. Впрочем, это могло мне и почудиться, - точно так же, как Изольде, случайно столкнувшейся в дверях с бомжом, наверное, почудилась несказанная глубина его чистых голубых глаз.
Я предложила посетительнице посмотреть новые поступления альманаха "Искатель". По-моему, мало кому сейчас интересны неуклюжие военные приключения, бравые милицейские детективы и скучноватая фантастика, - всё то, что печаталось некогда в этом альманахе. Если кто и собирает теперь затрёпанные брошюрки "Искателя" - так это, разве что, пожилые офицеры в отставке. Но Изольда Олеговна почему-то принадлежала к числу поклонников альманаха, и четвертый номер "Искателя" за 1981 год был сегодня целью, а может быть - только поводом для её визита…
Следующий день
Изольда Олеговна уже второй час сидела за столом в нашей лавке, и пролистывала журналы разной тематики на английском языке. Нужных ей пятого и шестого номеров "Искателя" за 1967 год у нас не было, поэтому она переключилась на английские журналы.
Дома, судя по всему, делать ей было нечего. Благодаря своему не слишком открытому характеру, а также привычке постоянно хвастаться и превозноситься, Изольда не сумела приобрести друзей за время лучшего, благополучного периода своей жизни.
Теперь же, когда ей пришлось остаться один на один с таким же холодным, как и она сама, миром, Изольда вдруг остро почувствовала потребность в чьём-нибудь участии. Похоже, больше всего ей хотелось выговориться. К сожалению, я оказалась, кажется, единственным на свете существом, готовым выслушивать её длинные и однообразные монологи.
Как я уже говорила, я не чувствую особой привязанности к Изольде. Она не очень близка мне по духу, но по-человечески мне, конечно же, её жаль. Тем более, что она постепенно начинает оттаивать, отходить от своего потрясающего эгоизма… Поневоле пришлось, - но всё же… А вообще, правильно говорят: чужие недостатки всегда видны лучше, чем собственные, - может, это и ко мне относится.
Но одно могу сказать наверняка: уж превозношением я точно не страдаю! Правда, по-настоящему, у меня, в отличие от Изольды, и повода-то для этого никогда не было.
Кстати, если вы думаете, что я Изольду всегда внимательно слушаю, то ошибаетесь. Во-первых, у неё довольно противный голос, вернее не сам голос, а его тон: когда Изольда говорит, - даже если просто что-нибудь рассказывает, - кажется, что она распекает студента.
Да и говорит она, как правило, одно и то же: вспоминает, как была некогда благополучна и сокрушается, что это благополучие внезапно ушло из её жизни. Уж и не знаю, как ей удаётся говорить такие вещи поучительным тоном!.. Видимо, этот тон так вошёл у неё в привычку, что даже содержание речи, на него не влияет.
Да и не только в тоне дело: не могу же я выслушивать одно и то же по сто раз!.. А потому чаще всего полностью или частично отключаюсь от изольдиных монологов и занимаюсь своими делами.
Между прочим, Изольду моё равнодушие тоже не слишком беспокоит: она и сама не привыкла слушать. Для неё главное другое: когда она выстраивает свои бесконечные монологи, жизнь снова идёт по плану, - она, как и прежде, находится в центре вселенной, а всё остальное вращается вокруг неё.
Рыбка в целлофане
На этот раз наше с Изольдой общение прервал неожиданный приход вчерашнего бомжа. В руках у него была связка книг, да так слабо перевязанная, такой хлипкой, видавшей виды бумажной веревкой, что было непонятно, как он только не растерял все книги по дороге.
Андерсен опрометью бросился встречать гостя. Кот с непонятным энтузиазмом обнюхал широченные, короткие, когда-то зелёного цвета брюки посетителя и замер в позе ожидания. И точно, - нюх не подвёл Андерсена: бомж запустил руку в глубокий карман штанов, достал оттуда маленькую, завернутую в целлофан рыбку и, развернув, радостно бросил её прямо на пол.
- Вот, братан!.. Специально для тебя, в Обводном канале поймал, - гордо сказал он коту.
Андерсен даже зажмурился от восторга. Он бочком подошёл к рыбке, одной лапкой дотронулся до неё, потом, подцепив когтями, подбросил вверх. Рыбка, проделав сальто в воздухе, шлепнулась на пол. Андерсен, выгнув спину, бочком попятился прочь от тушки, потом так же бочком приблизился и повторил всё сначала. В общем, когда рыбка достаточно налеталась, Андерсен с довольным урчанием очень быстро уплел неожиданное угощение.
Сначала мне захотелось для порядка возмутиться чем-нибудь: или тем, что рыбка выловлена из грязного Обводного канала, или тем, что бомж её прямо на пол бросил, но устроенное Андерсеном шоу вдребезги разбило мою решимость. Тем более, что, взглянув на них обоих, - на бомжа и на Андерсена, - я почувствовала между ними такое взаимопонимание, что возмутиться стало и вовсе не возможно.
- Ну, хорошо, давайте посмотрим ваши книги, - благодушно сказала я.
В связке было шесть книг… Три из них для детей, в том числе "Семь подземных королей" и "Жёлтый туман" А. Волкова, - обе с классическими иллюстрациями Владимирского. Третьей детской книгой оказалась "Голубая чашка" Гайдара. Остальные: "Новеллы" Гофмана, "Дары волхвов" О. Генри и "Мистерии" Гамсуна.
Несмотря на то, что у нас уже были в наличии О. Генри и Гамсун, я, почему-то решила взять все книги.
Видимо, хорошо зная порядок, бомж снова засунул руку в карман своих полинявших, когда-то зелёных штанов, и извлёк оттуда справку, которая, так же, как и рыбка, была завёрнута в целлофан, - такие справки дают бездомным в качестве временной замены паспорта. В справке говорилось, что бомжа зовут Серафимом Васильевичем. "Какое редкое имя - Серафим! - подумала я. - Никогда не встречала людей с таким именем".
Бомж Серафим оказался очень начитанным: когда я рассматривала принесённые книги, он умудрялся давать им такие точные характеристики, что было ясно - он хорошо знает и авторов, и произведения. А "Голубую чашку" ему, оказывается, читали в детстве родители. "Да, конечно, ведь бомжами не рождаются!.." - глубокомысленно рассудила я.
Всё время пока мы рассматривали книги, Андерсен не отходил от Серафима ни на шаг, смотрел ему в глаза и жадно внимал каждому слову. Можно было подумать, что Андерсену очень важно, как Серафим относится к О. Генри и Гофману.
Изольда тоже, по-моему, очень внимательно прислушивалась к нашей беседе, но виду старалась не подавать. Она сидела на стуле за столиком, выпрямившись, словно королева, и иногда украдкой смотрела на нашего посетителя. "Наверно, она сейчас сидит и тихо презирает его", - предположила я. - А может, наоборот, пытается бороться с презрением, сообразно, со своей новой философией - "быть ближе к жизни".
Бомж Серафим, в свою очередь, постоянно косился на Изольду и часто даже осекался, взглянув на неё. И в самом деле, было от чего запнуться: выглядеть она всегда умудрялась, если не высокомерно, так, во всяком случае, помпезно. Не подступись! Ну, не было в её внешности никакой простоты или открытости. Взглянув на неё, никто не смог бы предположить, что в её груди бьётся и страдает самое настоящее разбитое сердце.
Весь её облик - напряжённо выпрямленная фигура, неприступное выражение лица и высокая вычурная прическа - так противоречили разномастному, бесшабашному одеянию Серафима. Честно говоря, рядом с ней он больше всего напоминал клоуна из цирка, - особенно, когда молчал. Но, если уж он начинал говорить, то воспринимать его в целом становилось ещё труднее: несоответствие между его обликом и культурой речи было вопиющим. Создавалось впечатление, что он с некоторых пор потерял уважение к общепринятым нормам и теперь, что называется, ни в грош их не ставит. Он и вправду чем-то похож на циркового клоуна, который однажды, заигравшись, забыл снять грим.
Во всяком случае, в соответствии со справкой, потерянным видом и формой одежды, Серафим Васильевич был самым настоящим бомжом. Тут двух мнений быть не могло. А вот как он дошёл до жизни такой, мы не знаем, да и вообще, мы ничего о нём не знаем…
Что ж, я могу только догадываться, о чём думают напыщенная Изольда или бомж Серафим, потому что в этой компании я по-настоящему понимаю только Андерсена. Потому что я очень люблю моего кота, и мне кажется, что я отлично слышу его мысли. Андерсен тоже ко мне очень привязан, я это чувствую.
А к бомжу Серафиму кот, наверное, так прилепился не только из-за рыбки, но ещё и потому, что Сашку с Лёшкой бабушка отправила в летний лагерь и коту сейчас просто не хватает интеллектуальных развлечений. Да и должны же у Андерсена быть товарищи, кроме меня, в самом деле!.. Может, Андерсен сделал и не лучший выбор, но, может и не худший, - как знать?..
Бомж собрался уходить и уже даже нахлобучил свою жёлтую шляпу, но вдруг, что-то вспомнив, порылся в карманах жилетки и спросил:
- А зеркало случайно не возьмёте?
С этими словами он извлек из кармана своей утеплённой жилетки, небольшое квадратное зеркальце.
- Нет, зеркало не возьму, - твёрдо сказала я.
- Я возьму, - неожиданно сказала Изольда. Никогда бы не подумала, что её голос может звучать так нежно!
Изольда подошла к Серафиму и, взяв зеркальце, вложила ему в руку какую-то бумажку.
- Люба, вы не возражаете, если я к вам завтра в три часа зайду? - громко спросила она меня. - Вы, кажется, говорили, что сегодня вечером вам пятый и шестой номера "Искателя" могут принести?..
- Конечно, - ответила я, - приходите. Только… Изольда Олеговна, я совсем не уверена, что мне сегодня принесут именно то, что вам нужно.
- А вас, за какой год "Искатель" интересует? - со знанием дела, обратился к Изольде Серафим.
- За восемьдесят первый, - чему-то улыбаясь, ответила Изольда. - Там, в четвертом номере, роман "Аберацио иктус", мне бы хотелось почитать.
"Да, уж!.. Название и впрямь забористое. Интригует!" - подумала я.
- Понял, - лаконично сказал Серафим, чуть наклонил голову, прощаясь, приподнял шляпу и вышел из лавки.
Не успел Серафим покинуть магазин, как Изольда буквально набросилась на меня со странными вопросами. При том она вдруг начала называть меня Любашей. Если бы вы только знали, как меня раздражает эта форма моего имени! Я несколько раз говорила Изольде об этом, - иногда она прислушивалась, но чаще забывала. Иногда мне кажется, что она просто издевается надо мной.
- Любаша, вы заметили, что, несмотря на ужасную одежду, Серафим тщательно побрит?
Я, стойко стараясь не обращать внимания на её забывчивость, рассеянно кивнула, пытаясь вспомнить, побрит бомж или нет.
- А заметили ли вы, Любаша, что он совершенно трезв?
- Да, - на этот раз честно ответила я. Это я и вправду сразу же заметила: в оба посещения бомж был трезв как стёклышко.
- А вам не показалось Любаша, - патетически продолжала Изольда, - что Серафим очень красивый?
Я посмотрела на неё, пытаясь понять, не шутит она. "Нет, всё очень серьёзно", - поняла я.
- Нет, не показалось, Изольда Олеговна, - призналась я. - Зато мне показалось, что Серафим - самый настоящий бомж, что у него вместо паспорта справка и что летом он ходит в зимней одежде, - почти скороговоркой выпалила я.
А что мне на самом деле показалось, я бы не решилась произнести вслух: мне показалось, что Изольда на почве одиночества совсем сошла с ума.
Семь рыбок в целлофане
На следующий день по странному совпадению Изольда и Серафим появились в нашей лавке одновременно: в три часа дня. Мы с Андерсеном не знали, что и подумать.
На этот раз Серафим принёс Андерсену не одну, а целый карман мелких рыбок, завёрнутых в целлофан. Прежде чем я успела что-нибудь сказать, бомж по своему обыкновению уже бросил рыбок прямо на пол. Их было ровно семь, - удивительно, что я успела их сосчитать, потому что на этот раз, Андерсен не стал играть с гостинцем, а наоборот, начал уплетать его сразу и с неимоверной скоростью. Судя по довольному урчанию и прожорливости, ничего вкуснее есть ему ещё не приходилось.
"Кажется, в Обводном канале самая вкусная в мире рыба! - усмехнулась я про себя. - Наверное, всё утро с удочкой проторчал, ради такого богатого улова". Но Андерсен, похоже, не разделял моей иронии: он был на седьмом небе от счастья!
Надо сказать, со вчерашнего вечера Серафим заметно преобразился. И представьте, только потому, что сменил свою зимнюю, на одной пуговице жилетку, на летнюю, поношенную, всего в двух местах порванную клетчатую рубашку. Рубашка казалась немного мятой и застиранной, но, по-моему, не грязной и была даже застегнута на две пуговицы. Чувствуете, какой прогресс? Во-первых, Серафим заметил, наконец, что на дворе лето, а во-вторых, пуговиц стало вдвое больше! Видимо, активная рыбная ловля пошла ему на пользу.
И представьте, какое совпадение: у него как раз нашлись нужные Изольде номера "Искателя"!
Я даже задумалась… Получалось, что Серафим пришёл сегодня в лавку из-за Андерсена и Изольды…
Впрочем, я, кажется, не совсем права: для меня у Серафима тоже кое-что нашлось. Он принёс мне в меру потрепанную, в тонком переплёте книжку Ли Харпер "Убить пересмешника". Кстати, это любимое произведение моего папы, - да и мне, честно говоря, книга очень нравится. Я сразу же согласилась её взять.
Ну, а "Искатель" мне оформлять сегодня, кажется, не придётся: судя по всему, Изольда и Серафим прекрасно договорятся и без посредников. Впрочем, подкупленная семью деликатесными рыбками, я, кажется, не возражала.
Изольда, Серафим и Андерсен уселись за стол и живо обсуждали содержание четвертого номера "Искателя". "Нашли что обсуждать!.." - недовольно думала я. На мой взгляд, ничего стоящего в "Искателе" днём с огнём не найдёшь. Изольда и Серафим о чём-то спорили, а Андерсен наблюдал за ними с видом третейского судьи.
Я, почувствовав себя лишней, занялась сортировкой книг в библиотеке. Кстати, их давным-давно пора было привести в порядок. А поскольку дискуссия между фанатами "Искателя" затянулась, закончив с книгами, я и вовсе отправилась в кладовку, решив кое-что привести в порядок и там.
Для того чтобы вытереть пыль на верхней полке, мне пришлось забраться на стремянку. Надо сказать, что наша старая деревянная стремянка иногда имела обыкновение разъезжаться. Поэтому, в обычное, не летнее время, со стремянкой справлялись двое сотрудников: один залезал на неё, а другой поддерживал её снизу.
Но, сегодня я почему-то совсем забыла об этой подлой особенности стремянки. К несчастью, из-за накопившейся пыли я так расчихалась, что мне срочно захотелось залезть наверх и избавиться от неё, я и вовсе не вспомнила о коварной натуре деревянной лесенки.
Только я успела залезть на неё, как стремянка разъехалась. Падая, я, к счастью, успела зацепиться за одну из довольно крепких полок. Только благодаря этому я ничего себе не сломала, а лишь сильно ушиблась. А поскольку во время падения я зацепила пару стопок толстенных книг, то грохот, кажется, стоял изрядный. На шум сразу же прибежал мой верный Андерсен. Чтобы дать себе опомниться, я решила несколько минут посидеть на полу. Андерсен попросился ко мне на руки и несколько раз, утешая, лизнул в нос. Я благодарно погладила кота: хорошо, что хоть ему есть до меня дело.
- Но что же мои посетители? - рассердилась я. - Сидят в моей в лавке, решают свои дела, как будто меня и вовсе нет, как будто это они здесь настоящие хозяева!
Потирая ушибленное плечо и слегка прихрамывая, я сердито направилась в зал.
И что же? Изольда и Серафим даже и не заметили, что я подошла! Они по-прежнему сидели за столом и о чём-то задушевно беседовали. Подойдя вплотную, я выразительно посмотрела на них.
- Вы, случайно, не слышали никакого шума? - изо всех сил стараясь взять себя в руки, ехидно сказала я.
Они сразу встрепенулись и оба растерянно посмотрели на меня. "Не слышали, - поняла я, внутренне примиряясь с обоими, - слишком увлеклись беседой".
- Да нет, Любаша, вроде всё спокойно… За это время никто не заходил, - задумчиво сказала Изольда.
- Нет, хозяйка, вы зря волнуетесь, всё в порядке, - в свою очередь, заверил меня Серафим. Волшебное слово "хозяйка" растопило моё сердце; в глубине души, я их простила, конечно, но кое с чем всё же упорно не собиралась примиряться.
"Жаль, что у меня фотоаппарата нет, - снова ехидно подумала я, - а то показала бы им потом, как они нелепо смотрятся вместе".
Выхоленная, подчеркнуто ухоженная Изольда и растрёпанный бомж в глупых коричневых кедах!.. "Одна только шляпа у него приличная, - думала я. - Да и та на три размера меньше!.." Уж и сама не знаю, почему я так на них злилась. Но ведь это объективно: они совсем друг другу не соответствовали! И я никак не могла взять в толк, что общего может быть между научной работницей, вдовой генерала и самым обыкновенным, пусть даже и очень начитанным, бомжом.
- Надо же, как сегодня время быстро летит, - потянула я, выразительно смотря на небольшие невзрачные круглые часы, водруженные над отделом "Всякой всячины". - Уже и магазин через полчаса закрывать придётся!
Серафим тоже очень внимательно посмотрел на часы и немного расстроенно проговорил:
- Кажется, мне сегодня ужин придётся пропустить…
- Что, совсем не успеваете? - в тон ему, грустно спросила я.
Изольда вопросительно и сочувственно смотрела на Серафима.
- Нет, если сейчас выйду, то успею, - ответил бомж.
- Ну, тогда, конечно, нужно идти, - энергично подсказала я.
- Да, да, Серафим Васильевич, вы уж поезжайте, пожалуйста, - горячо попросила Изольда. - Мы ведь с вами, по большому счету, уже обо всем договорились?
- И правда, Изольда Олеговна, поеду! - мягко согласился бомж.
Мне показалось, что Серафим и Изольда, в отличие от меня, сейчас, что называется, находятся "на одной волне".
Серафим погладил кота, нахлобучил шляпу, попрощался и вышел. А я вопросительно уставилась на Изольду: и о чём это они, интересно, договорились?