Запылал огонь. Посыпались расспросы о жизни в поселке Торвагыргын, о колхозных новостях, о строительстве домов, в которых каждый из пастухов был заинтересован.
– Красивый стал поселок? – допытывался черномазый, пропахший машинным маслом Кэлетэгин.
Лишь Нутэвэнтин не принимал участия в разговоре и суетливо подливал в кружки чай.
Когда новости исчерпались и пастухи накурились досыта, они потребовали, чтобы им показали все кинокартины.
– Мы соскучились по кино! – заявил старик Мильгын.
– Пусть беседа подождет, а кино посмотрим, – поддакнул Нутэвэнтин.
Праву смотрел на пастухов, распивающих как ни в чем не бывало свежий чай, и раздражение поднималось в его душе. Разве они не видят, как опустились? Сами, верно, месяц не умывались, а кино им подавай!..
– Не стыдно вам? – накинулся он на них. – Такую грязь развели, загубили трактор, а еще просите кино. Вам известно, что в колхозе ваша бригада самая отсталая? Самый высокий процент отходов. Волки, что ли, у вас злей, чем в других местах?
Он сунул ногу под нары и выкатил оттуда пустые бутылки.
– Что это за безобразие? Стыд и позор! Я сообщу председателю о вашем поведении в бригаде!
Чем громче говорил Праву, тем тише становилось в домике, хотя никто не проронил ни слова с той минуты, как он открыл рот; просто тишина становилась тягостнее. Нутэвэнтин неотрывно смотрел в раскрытую дверцу печи, пастухи хмурились, а спутники Праву, никогда не видевшие его таким, прятали глаза друг от друга.
Праву еще некоторое время пошумел, потом неожиданно прервал себя и замолк. Он растерялся… Никто его не поддержал! Круто повернувшись, Праву распахнул дверь, решительно шагнул и… попал в пустоту, не рассчитав, что дверь находится довольно высоко от земли. Он упал на снег и вскрикнул от острой боли в ноге. Кто-то заботливо закрыл за ним дверь, даже не потрудившись выглянуть наружу. Над Праву крутился ветер, словно примериваясь, как бы поаккуратнее его закопать, Праву попытался подняться, но тут же с глухим стоном повалился обратно.
Дверь за ним закрыл старик Мильгын. Он как-то не обратил внимания на то, что Праву исчез слишком быстро и бросил распахнутой дверь. На севере, где так бережется тепло, только очень взволнованному человеку прощают, когда он оставляет дверь открытой.
Мильгын вернулся на место, достал папиросу и закурил. Глубоко затянувшись, спросил:
– Ну что скажешь, бригадир?
Нутэвэнтин повернулся к нему и жестко бросил:
– Ничего не скажу!
Пастухи заволновались.
– Вот до чего довело тебя пристрастие к дурной веселящей воде, – так же спокойно и нравоучительно сказал Мильгын.
– А ты не пил? – сощурив глаза, сказал Нутэвэнтин.
– Пил, – согласился старик. – Отчего не выпить вместе с бригадиром? За компанию, как говорит твой друг Анчипера.
– Вот то-то, – злорадно подхватил Нутэвэнтин. – Поэтому помалкивай… А так каждый начальник умеет кричать! – распалился он. – Приезжают тут всякие, не умеющие отличить важенку от быка, и принимаются учить! А что они понимают? Знают они, что пастух всю жизнь мерзнет в стаде? Бегает, сколько хватает дыхания? И все для того, чтобы такие вот жили в сытости, сочиняли умные беседы, а потом приезжали и учили нас жить? Пусть попробует покочевать сам! Погоняет волков и поживет без табака!
– Ты не прав, Нутэвэнтин, – подал голос тракторист Кэлетэгин.
– Помалкивай, горе-механик! – заорал на него Нутэвэнтин. – Покричи на свой трактор, чтобы он тебя послушался! Поговори с ним, оживи его, раз ты такой умный!
– У меня нет запасных частей! – сказал обиженный Кэлетэгин.
– Запасных мозгов у тебя нет! – отрезал Нутэвэнтин. – Если не умеешь, нечего было браться за такую, сложную машину!
За криками пастухов не стало слышно шума ветра. Бычков поднялся с места и сказал, ни к кому не обращаясь:
– Пойду посмотрю трактор.
Он шагнул за дверь, и нога его уперлась во что-то мягкое.
– Эй? Что такое?
В ответ послышался стон.
– Праву? Что с вами?
На крик выбежали Вээмнэу, Коравье и Володькин. Они подняли Праву и понесли в свой домик.
– Чуть не закоченел, – с кривой улыбкой попытался пошутить Праву, пока его раздевали.
Бычков разжег печку, и в трубе весело загудело пламя. Наташа ощупала ногу и побежала к себе за занавеску. Оттуда послышался сухой треск яростно перелистываемых страниц. Через минуту она вернулась и снова принялась ощупывать ногу.
– Мне кажется, перелома нет, – сказала она, вопросительно вглядываясь в глаза Праву.
– Мне тоже так кажется, – силясь улыбнуться, ответил Праву. – Но мне было больно подниматься, а кричать и звать на помощь не хотелось: ждал, пока кто-нибудь выйдет и наткнется на меня. А потом даже не знаю, как получилось, что я задремал…
– Ну, ничего, – заторопилась Наташа. – Сейчас что-нибудь придумаем.
Она наклонилась над Праву, и он увидел близко над собой свежее девичье лицо и густые черные косы. Косы мешали Наташе. Они все время соскальзывали с плеч и падали на Праву. Она сердито затолкала их под косынку.
– Вывих, – уже спокойнее и даже с профессорской уверенностью произнесла Наташа. – Помогите мне, ребята.
Коравье и Бычков по ее указанию ухватили Праву за плечи.
– Держите крепче! – скомандовала Наташа и с такой силой дернула ногу, что Праву на секунду потерял сознание.
Открыв глаза, он увидел над собой улыбающееся лицо доктора. На лбу ее, как бусинки, блестели маленькие капельки пота. Косы снова выползли из-под косынки и лежали на плечах, тугие и плотные.
– Спасибо, Наташа, – благодарно сказал Праву. – Вэлынкыкун!
Наташа застенчиво отвела глаза.
Отношения Праву с бригадой Нутэвэнтина не налаживались. Все были на стороне бригадира. Никто не поддержал Праву, когда он предложил просить правление заменить Нутэвэнтина другим бригадиром.
– Пусть Нутэвэнтин остается, – сказал старик Мильгын. – Он коренной оленевод, и мы к нему привыкли.
Накануне отъезда, после кино, Праву решил с глазу на глаз поговорить с Нутэвэнтином.
Коравье ушел в стадо, Бычков помогал Кэлетэгину чинить трактор, а Наташа готовила аптечку для бригады. У нее сидел старик Мильгын и жаловался на боли в пояснице.
Вполнакала горела электрическая лампочка. От железной печурки шел остывающий жар.
Нутэвэнтин молча курил. Табачный туман сгущался в комнате. Праву встал и открыл форточку. Нутэвэнтин пошевелился.
– Ночью будет холодно спать, – сказал он.
– Уж лучше в холоде спать, чем в такой духоте, – возразил Праву.
– Закройте форточку, – повелительно сказал Нутэвэнтин.
Праву пожал плечами, встал и закрыл форточку.
– Поговорим? – спросил он, возвращаясь на место.
– Говорите, – безразлично ответил Нутэвэнтин.
Праву, выведенный из терпения равнодушием бригадира, резко поднялся и больно стукнулся затылком о балку. Потирая голову, спросил:
– Вы хотите со мной разговаривать? Или нет?
Нутэвэнтин бросил на него взгляд, в котором смешалось все: и горечь, и злость, и чувство вины…
– Что говорить? Разве станет лучше в бригаде, если я ещё раз признаюсь, что плохо повел дела?
– Что же мешает вам? – спросил Праву.
– Разве не видите? – Нутэвэнтин развел руками. – Вам только осталось открыть рот и сказать, кто виноват в плохой работе бригады и кто мешает. Это бригадир Нутэвэнтин.
Он положил крепкие руки на колени и заговорил. Зло, отрывисто, мешая чукотскую речь с русской.
– Мой отец был потомственный чаучу. И дед тоже, и все мои предки. Родился я в тундре. Каждые каникулы ездил сюда, отказывался даже от пионерских лагерей! Когда пришла пора выбирать профессию, я сказал: она у меня давно есть – я оленевод. Уже через год после того, как вернулся в тундру, меня назначили бригадиром. Все шло хорошо. Мои пастухи много зарабатывали, потому что пасли оленей так, как учили отцы и деды… Потом начались разговоры о механизации оленеводства. Я и сам задумался об этом, но не представлял, как это произойдет. Не приделаешь ведь мотор к ногам пастуха, не заставишь пастись оленей только вдоль дорог… Можно приспособить самолет, но тогда в один месяц уйдет весь годовой доход от оленеводства… Вскоре меня вместе с другими пастухами Торвагыргына послали в Чукотский район… Там в одном из колхозов уже применялись тракторы… Но прошло еще много времени, прежде чем в нашем колхозе появились тракторы и первый домик пошел в тундру…
Нутэвэнтин подошел к окошку и распахнул форточку.
– Зима прошла трудно, но благополучно, – продолжал бригадир. – Волки боялись и близко подходить к трактору. Когда на переломе зимы подмокший снег схватило морозом, мы легко разбивали его гусеницами, и олени шли за трактором, как за вожаком стада… В этом году меня послали в другую бригаду. Сюда. Трактористом дали молодого парня. Он только в этом году сел на машину. Едва мы перебралась на зимние пастбища, как начались поломки. Трактор стал нам обузой… Мы не можем двинуться с места, переменить пастбища… Олени тощают. Стали одолевать волки…
– А это что у вас? – Праву ногой выкатил из-под нар пустые бутылки.
– Дорожники принесли, – нехотя ответил Нутэвэнтин. – Они тут не очень далеко от нас. Им мясо нужно…
– Колхозных оленей продаете за водку?
– Почему обязательно колхозных? – вспылил Нутэвэнтин. – Да в этом стаде моих личных оленей много! Я их получил в прошлом году по закону, по дополнительной оплате за перевыполнение плана. Они мои? Что хочу, то и делаю с ними! Хочу – ем, хочу – продаю!
Праву поднялся:
– Что сказать тебе, Нутэвэнтин? Это позор, что ты спустил руки. Должен понимать, что трактор в оленеводстве сейчас великая сила! А ты эту силу дискредитируешь…
– Вы мне трудные слова не говорите, – махнул рукой Нутэвэнтин. – Я и сам все понимаю. А что делать, если трактор стоит на месте? Не могу же я погрузить его на нарты и везти оленями. А оставить тоже нельзя…
Послышался шум двигателя. Ни Праву, ни Нутэвэнтин не обратили на это внимания: трактор, на котором приехал Праву с товарищами, стоял невдалеке.
– Так каждый раз, – продолжал Нутэвэнтин, – приедет новый человек и давай прорабатывать, учить… Да знает ли он, как достается оленеводу этот кусок мяса, который едят в супе?
Вдруг домик дернулся. Нутэвэнтин и Праву повалились друг на друга. Чайник прогрохотал с железной печки на пол. Батарея пустых бутылок со звоном выкатилась из-под нар.
– Что такое? – сердито крикнул Нутэвэнтин, стараясь загнать обратно бутылки. – Что вы делаете?
А домик шел по тундре, покачиваясь, как лодка на волнах.
– Неужели починили трактор? – Нутэвэнтин уставился на Праву. – Починили! Слышишь, разговаривает, шумит!
Домик остановился, Нутэвэнтин и Праву один за другим выпрыгнули на снег, подбежали к трактору. Яркий свет фар уходил в снежную темень, а в кабине, прижавшись плечами, сидели Бычков и Кэлетэгин.
– Пошел трактор! – радостно сообщил Кэлетэгин. – Теперь будет работать!
Нутэвэнтин взобрался на гусеницы, втиснулся в кабину.
– Спасибо, дорогой! – сияя, он смотрел на Бычкова. – Большое спасибо! Оживил машину! Вот такого бы тракториста мне в бригаду! Молодец! Эй, Кэлетэгин! Сбегай в стадо и заколи самого жирного оленя. Только из моих. Колхозных не трогай!
Кэлетэгин, обрадовавшая не меньше бригадира, мигом соскочил на снег, лихо крикнув на ходу:
– Есть, товарищ бригадир!
Весь следующий день в колхозном домике готовили пир. Пришлось Наташе Вээмнэу взяться за пекуль и котлы.
Когда вечером Праву, Володькин, Коравье и Бычков вошли в домик пастухов, они не узнали его. Все было выскоблено и вычищено. Одеяла пришлось целый день держать на ветру, а Кэлетэгин намучился, вытряхивая их. И все равно они оставляли заметами след на снегу, правда не такой темный, как вначале.
Даже чайник, самый черный предмет в колхозном домике, расстался с изрядной частью копоти. Электрическая лампочка ярко сияла под потолком в облаке пахучего мясного пара.
Госте и хозяева расселись за столом перед эмалированным тазом, наполненным вареным мясом. Каждый вооружился ножом, не исключая и единственной женщины – Наташи Вээмнэу, которая взяла хирургический скальпель. Володькин раскрыл перочинный ножик.
Прежде чем приступить к еде, Нутэвэнтин полез в стенной ящик и застенчиво водрузил на стол початую бутылку спирта. Он оставил без внимания недовольное движение Праву и разлил спирт по стаканам.
– Я хочу, чтобы мои гости выпили, – сказал он просто и поднял стакан.
Остальные последовали его примеру. Выпила и Наташа Вээмнэу. Один Праву все еще держал стакан.
Он не был против того, что люди пьют в такой радостный день, Просто он еще не забыл анадырской попойки, после которой до сих пор не мог без содрогания смотреть на пьющих, даже один вид спиртного вызывал в нем отвращение…
Зажмурившись, Праву выпил. Кто-то услужливо подал ему кусок теплого мяса. Праву открыл глаза. Напряжение исчезло с лиц присутствующих. Теперь все дружно взялись за мясо, и некоторое время слышалось только сопение людей, утоляющих голод.
Первым отвалился от таза Бычков и со вздохом сказал:
– Для того чтобы каждый день так вкусно и сытно есть, я согласился бы остаться в бригаде Нутэвэнтина.
– Хорошее мясо, – похвалила Наташа Вээмнэу. – Странное дело, почему мясо, которое продается в колхозном магазине, не такое вкусное?
– Перемораживают, – со знанием дела пояснил Володькин.
После чаепития Праву как бы невзначай спросил, откуда здесь берется спирт.
– Есть один человек, профессор по части добывания водки и спирта, – откровенно признался Нутэвэнтин. – Дорожный мастер Анциферов. Говорят, был на высоких должностях, сняли за что-то. Теперь вот на дороге живет, снабжает людей спиртом, водкой, одеколоном… Любит свежую оленину, особенно языки… А водки и спирта у него всегда сколько хочешь. Ходят слухи, что он потихоньку скупает пушнину.
Праву больше не стал расспрашивать, чтобы не портить вечера, однако фамилию Анциферова запомнил. "А не он ли снабжал спиртом Арэнкава и Мивита?" – вдруг мелькнула мысль.
Нутэвэнтин был весел и радушен. Он шутил, поддразнивал Мильгына; старик снова, уже в который раз, громогласно заявлял, что ему наплевать на международное положение и берлинский вопрос.
– Было бы в нашем стаде хорошо! – горячился старик. – А они пусть сами разбираются. Не дети!
Кэлетэгин изредка выходил из домика и возвращался, облепленный снегом. Каждый раз поднимал большой палец и показывал его Бычкову.
Когда гости стали собираться к себе, Нутэвэнтин подошел к Праву.
– Вот какое дело, – начал он, слегка запинаясь, – мы тут поговорили и решили…
– Просить, чтобы меня оставили в бригаде, – отрубил разом Бычков.
– Как – оставить? – растерялся Праву. – А мы как?
– Все обдумали, – сказал Бычков. – Трактор поведет Кэлетэгин, Сергей Володькин хорошо знает киноаппаратуру. А я тут помогу людям. Бригадир уж очень просит.
Прежде чем Праву что-нибудь сообразил, его опередила Наташа. Она вскинула на Бычкова восторженные глаза и воскликнула:
– Молодец, Бычков!
– Это ты здорово придумал, – поддакнул Володькин. – Я уж как-нибудь справлюсь с аппаратурой.
– Я рад за тебя, Бычков, – присоединился к ним Праву. – Оставайся!
Агитпоход подходил к концу. Последним на пути стояло стойбище Локэ.
Коравье скрывал свою радость, но помимо воли каждое движение, каждое слово выдавали ее.
Когда достигли знакомых гор, он пересел в кабину к Кэлетэгину.
– Я покажу, где лучше ехать, – сказал он. – Там много горячих источников – попадет трактор на талый лед, будет беда.
Подъезжали к стойбищу Локэ со стороны Гылмимыла. Пар бушевал над ледяным руслом реки. Издали казалось, что на снегу борются два великана и пот их разгоряченных тел поднимается над землей. Здесь и в самом деле встречались две могущественные силы природы – жара и холод, и след их борьбы – горячий пар – был виден далеко. Много лет идет эта жестокая борьба, и пока победа никому не досталась. Зимой злорадствует холод, с яростью накидывается на Гылмимыл, отстаивающий маленький клочок талой земли. Зато в теплые месяцы торжествует жар солнечных лучей, которым помогает Гылмимыл. На целый месяц раньше, чем в других местах, здесь распускаются тундровые цветы и тугие ростки травы поднимаются к солнцу в окружении снега. Летом среди скудной тундровой растительности всегда можно отличить буйство зелени у Гылмимыла – источника чудодейственной целебной силы, черпающей могущество из самой глубины земли.
Показались яранги стойбища Локэ, блеснули окна школы, и Коравье так заерзал на сиденье, что Кэлетэгин озабоченно спросил:
– Неудобно сидеть?
– Ничего, – пробормотал Коравье. Он вспомнил автомобиль, на котором ему пришлось ездить по дороге, построенной русскими в тундре, и в душе посетовал на тихоходность трактора.
– А не может трактор быстрее ехать? – спросил он.
– Скорость можно прибавить, но боюсь оборвать трос, – ответил Кэлетэгин, понимая нетерпение Коравье. И чтобы успокоить его, сказал: – Ты подумай, какая получится картина, если мы поломаемся возле самого стойбища. Вот будет смех! Куда денемся от стыда?
– Это ты прав, – согласился Коравье.
Возле школы уже собрались встречающие. Коравье глазами отыскивал в толпе Росмунту.
– Вот она! – крикнул он и толкнул плечом Кэлетэгина.
– Кто?
– Моя жена!
– А-а, – протянул Кэлетэгин.
Коравье поглядел на тракториста. Не понимает, какая радость ждет Коравье. Не может понять – ведь он неженатый человек!
Жители стойбища встретили прибывших как своих давних друзей. Праву едва успевал отвечать на приветствия, а Наташу, едва она сошла на землю, тут же окружили женщины и увели – заболел чей-то ребенок.
– Заждались вас! – сказал Инэнли, пожимая по очереди руку Праву и Коравье. – Давно ждем. Почему так долго?
– Етти, Праву, – сказала Росмунта и застенчиво протянула руку.
– Глядите, за руки хватается! – насмешливо проговорил Коравье.
Праву испуганно отдернул руку.
Коравье был очень доволен.
– Это я вспомнил, как удивлялся раньше, – объяснил он.
В школе прозвенел звонок, и на улицу высыпала детвора, точь-в-точь как в любой другой чукотской школе. Ребята обступили трактор, трогали гусеницы, а кое-кто посмелее пытался даже взобраться в кабину.
Вслед за ребятами из школы вышли учителя. Праву понравилось, что они были одеты так же тщательно, как и в день открытия школы.
– Как идут дела? – спросил Праву, поздоровавшись.
– Не жалуемся, – улыбаясь, ответил Валентин Александрович. – Ребятишки стараются, прямо диву даемся, какая у них тяга к грамоте… А многие взрослые уже научились читать по складам. Кстати, с книгами для чтения у нас плохо, – пожаловался он. – Никак не добьемся, чтоб прислали из округа.
– Попозже зайду, потолкуем, – пообещал Праву и отправился в ярангу Коравье, куда зазвала гостей Росмунта.
– У меня и места и еды хватит, – говорила она радушно. – Консервы есть специально для Володькина.