Ольга глубоко затянулась сигаретой, пуская дым в решетчатое окно. Струя голубого дыма проскользнула через квадрат и улетела куда-то вдаль, в решетчатое небо, растворяясь в пушистых облаках.
– Значит, она не давала вам жить, Григ?
– О, Боже! – я схватился за голову. – Почему вы все так переворачиваете, Ольга? Зачем вы пытаетесь подловить меня на слове?
Ольга недоуменно пожала плечами.
– Просто я повторяю ваши слова.
– Да! Она не давала мне жить! Да, она пыталась подловить меня, выяснить какую-то правду! Просто она не могла смириться с утратой! Не могла! Да!
– Во всяком случае, она имела право на правду. Ведь расставаться тоже надо с достоинством. Вы же своим достоинством пренебрегли. Вы хотели, чтобы вас оставили в покое. И она разрушала ваше спокойствие и благополучие.
– Пусть будет по-вашему! Но это не значит, что из-за этого я должен был ее убивать!
– Когда человек мешает жить, его часто убирают с пути.
Это самый простой выход. Особенно когда не хочется отвечать за свои поступки и слова.
– Это ложь, Ольга! Я бы никогда не решился на такое…
– Ваш мозг был воспален до предела. Вы наконец-то получили все, о чем мечтали. Когда мечты…
Долгожданные мечты наконец-то сбываются, можно решиться на многое, чтобы сохранить реальность. Вы могли даже не контролировать свои поступки, Григ.
Григ… Так, кажется, вас нарекла сбывшаяся мечта? – и открытая ирония проскользнула в словах Ольги.
– Нет, Ольга. Я прекрасно себя контролировал, и вы сами себе противоречите. Я бы никогда не стал так рисковать, особенно когда моя мечта стала сбываться.
– Григ, Григ, Григ, – рассмеялась Ольга своей ослепительной улыбкой. Не в этой улыбке было что-то нездоровое, зловещее. – Человек часто не в состоянии контролировать свой мозг, свою психику. Кстати, вам известно, что мозг, психика, душа – вещи нематериальные. И они, если хотите, вне человека.
Поэтому мы с вами в этом вряд ли сумеем разобраться.
И едва произнеся последние слова, дверь моей камеры вызывающе скрипнула. На пороге появилась мерзейшая компания, с которой я уже имел честь познакомиться.
– Вы что-то упомянули о психике и душе? – прогнусавил попугай Ричард, одной лапой цепко схватившись за ярко-полосатый пиджак Брэма, а другой лапой прижимающий бутылку вина. При этом он сильно пошатывался на плече своего коллеги.
– О, психика и душа – это самые тайные вещи на земле, – продолжил за Ричарда Брэм, также пошатываясь и держа в руке еще одну бутылку вина. – Кстати, когда в последний раз я на эту тему спорил со своим двоюродным братом, тоже, кстати, Брэмом, он посмел заметить, что психика и душа – это привилегия людей.
Но я легко в пух и прах разбил его без основательные доводы, и в доказательство завел себе друга, – Брэм дружески похлопал Ричарда по рукаву ярко-полосатого пиджака. – Ведь так, Ричард?
Ричард в ответ только усмехнулся и свою кривую усмешку залил очередной порцией вина. Но не рассчитал. Вино пролилось на его пиджак. Только тут я заметил, как на груди препротивнейшего животного вызывающе блестит маленький серебряный крестик. Я стал лихорадочно искать свой крестик, который когда-то мне подарила Мышка и со страхом обнаружил, что его нет. Я вскочил с места и одним прыжком достиг Ричарда. И схватил за шнурок, на котором болтался крестик. И с ужасом обнаружил, что это мой.
Мой подарок, который когда-то именно мне сделала Мышка.
– Как… Как вы посмели… Вы… Вы – вор! Вы… – я задыхался и не находил нужных слов.
Ричард недоуменно пожал широкими вставными плечиками и покосился совершенно красным глазом из-под очков на Брэма.
– Ты понимаешь, о чем этот тип? Я лично ничего не понимаю.
– Я присоединяюсь к твоему непониманию, – ответил Брэм, заливая свой ответ вином.
– Этот крестик совсем недавно был на моей груди! Вы не имеете право! Это антизаконно!
Ричард противно хихикнул.
– Этот убийца еще смеет болтать о законе. А мы, кстати, дорогой Григ, имеем право на конфискацию твоего имущества. Тем более, если оно является важнейшей уликой. У нас, к твоему сведению, имеется разрешение, – и он вытащил из внутреннего кармана какую-то пожелтевшую бумажку и помахал ею перед моим носом.
– Так что все по закону. Поверь, тебе этот крестик уже ни к чему, а мы его постараемся вернуть законному владельцу.
Я уставился на него непонимающим взглядом.
– Именно, – поддакнул Брэм. – Ей он гораздо нужнее.
– Кому? – также ничего не соображая, спросил я.
– Как кому! – округлил свои налитые глаза Ричард. – Твоей девице, дорогой Григ, которую ты так жестоко пришил.
– Я не… – и я вновь бросился к нему, но Брэм одним движением руки меня остановила – Успокойтесь, Григ, неужели вы думаете, что мы приехали из столицы в эту дыру, чтобы развлекаться и пить вино? Кстати, у вас абсолютно не умеют делать вино. Да, так о чем я? Так вот, мы приехали, смею заметить, чтобы провести кропотливое, честно скажу вам, неприятное расследование. Но наши старания окупаются, поверьте. И, поверьте, виновный будет наказан. Тело уже найдено…
– Тело, – пробормотал я, побледнев. – Тело найдено…
– Именно! Наконец-то вы начинаете соображать, – прогнусавил Ричард и довольно потер свои когтистые лапы. – Тело найдено и чтобы ему неплохо лежалось в земле, вернее, под землей, мы должны выполнить долг – вернуть то что ему принадлежит по праву. Хотя…
– Что – хотя? – я поднялся на него потухший взгляд.
– Хотя это трудно уже назвать телом. Но душе… Вы разве не слыхали, Григ, что душа бессмертна? Вот душе мы его и вернем, – и Ричард вызывающе, назло мне, схватился за крестик и повертел в руках. Он засверкал, словно на солнце, хотя солнца сегодня не было и в помине. – Может, Григ он когда-то вам и принес удачу, – не унимался гнусавить Ричард, – так пусть он теперь принесет покой и удачу ей, несчастной, загубленной, несправедливо погибшей в расцвете лет, – и Ричард нарочито громко всхлипнул. И залил свою горькую речь вином.
– Кстати, Григ, – все так же продолжал всхлипывать безутешный Ричард. – Не желаешь взглянуть на ее несчастные останки?
– Нет, не желаю, – вяло пробормотал я.
– Зря, Григ, может быть, это и натолкнуло твою грешную душу на очищение.
– Перестаньте! – выкрикнул я. – Сейчас же перестаньте!
– Но почему? – непонимающе спросил Брэм. – Там можно многое почерпнуть для себя. Ее цветной сарафан почти не потерял своего вида, правда полностью выцвел. А ее волосы, кстати, так и остались огненно-рыжими. Вот, правда, лицо… В общем, лица уже как-то нет. Вместо глаз – дыры. А вместо губ…
Я уже не мог держать себя в руках. Я бросился к двери, загороженной решеткой и стал отчаянно биться о нее головой, вцепившись руками в железные прутья.
– Это не правда! Я не мог! Это не правда! Выпустите меня отсюда! Это не правда!
Холодные пальцы чуть сжали мою дергающуюся шею.
– Вам нужна помощь, Григ, – услышал я за спиной ровный голос Ольги, – ваши нервы на пределе.
Поверьте, Брэм и Ричард прекрасные психотерапевты.
Они вам обязательно помогут, поверьте. Я оставляю вас с ними наедине…
Я смотрел на нее совершенно обезумевшим взглядом и у меня не было сил вымолвить ни слова. Больше я уже не хотел слов. Я их боялся…
Фил
Я шел по городу, насвистывая Моцарта. Не знаю почему, но сегодня мне хотелось петь, вернее свистеть его сумасшедшую музыку. Я понимал, что это не кстати. Мой близкий друг попал в большую беду. Но я по-прежнему не мог не любоваться яркими блика ми солнца на деревьях и домах, я не мог не смотреть солнцу в лицо и лукаво подмигивать ему. Я не мог не петь Моцарта.
Ведь не на наше несчастье в мире ничего не изменилось, и мир, как всегда, ликовал, играл, забавлялся с солнцем.
К тому же я решил, что дела моего друга не так уж безнадежны. А, возможно, это воздушные поцелуй Ольги придал мне силы. Я направился к своему дому. Дом – это слишком громко сказано. Это было коричневое сооружение, похожее на разваленный сарай, в котором мог поместиться разве только я и, возможно, кто-то еще один, маленький, веселый и плюющий на разукрашенный дорогой мир. Кто-то очень похожий на меня. Я бесконечно обожал свой домик, свой скрипучий диван без ножек, на котором я любил подолгу лежать, свистя в потолок. Я обожал свое запыленное окошко и свой ярко-зеленый фикус, стоящий одиноко в углу, который я очень ценил, как ценил все живое.
Я шел домой, насвистывая сумасшедшего Моцарта. И, уже приближаясь к цели, вдруг резко затормозил. Такого еще не бывало! К моему дешевому сарайчику не то чтобы не подъезжали машины, не то чтобы не ступала нога человека, но даже облезлые коты и те старались обходить его стороной. Разве что птицы. Единственные живые существа, кого тянуло к моему захламленному, запыленному, беспардонному миру. Они влетали в окошко, пели мне утренние песенки и я им частенько подпевал.
Но сейчас, сегодня, в эту минуту, я, привыкший ничему не удивляться, все-таки удивился.
Напротив моего дома растянулась длиннющая очередь.
Я не знаю, зачем они стояли, поскольку продать им мне было абсолютно нечего. Разве что произошло у меня в квартире землетрясение или наступил ледниковый период. Меня даже захватил азарт. Я едва пробился сквозь эту гудящую толпу, радуясь и ликуя и по-прежнему насвистывая любимого Моцарта. И тут только заметил в голове очереди Глебушку и его однорукую подружку. Чувство некоторого беспокойства прокралось в мое сердце, но я сумел его задержать.
– Привет, Глебушка! Что случилось на белом свете?
– Гром, что ли, грянул? – только и успел сказать я на свою голову. И тут же грянул гром. Глебушка почему-то возликовал.
– Я же говорил! Вы слышите? Я же говорил!
Толпа загудела еще громче. И все почему-то принялись хватать меня за рукава, за майку, протягивая деньги и бутылки водки. Водку я скромно успевал кое у кого ухватить.
– А собственно, в чем дело?
Но Глебушка не унимался.
– Он может все! Вы слышите гром?
Я недоуменно посмотрел на небо. Гром, действительно, гремел на всю мощь.
– А в чем, собственно, дело, Глебушка?
– Тысячи, миллионы людей что-то желают в жизни, а ты, Фил, еще смеешь спрашивать в чем дело?! Вот я, к примеру, а моя бедная подружка, а несчастный старичок-профессор так и не попавший на Кипр? А эти глубоко несчастные люди! Твое слово, Фил, и ты осчастливишь весь мир!
Честно говоря, я понятия не имел, чем смогу осчастливить этот бедный мир. Кто б меня сделал счастливым!
– Глебушка, поверь, я тоже мечтаю о счастье, – начал было я, но подружка Глебушки перебила меня своим писком:
– Я же тебе говорила – он эгоист! Он только о себе и думает! А мы… Мы, бедные, несчастные, мы для него ничто, – и она всхлипнула.
А толпа бедных и несчастных вновь неистово загудела.
Я поднялся на крыльцо своего домишки и взмахом руки остановил этот оглушительный крик. Наступила тишина. А я неожиданно почувствовал себя вождем племени. Жаль только, что моя голова не была увенчана убором с перьями.
– Дорогие мои собратья! – торжественным басом сказал я.
Дорогие мои единомышленники и искатели добра на земле! Поверьте, о счастье мечтает все человечество, но ни один человек не смог разрешить эту непосильную задачу. Поверьте моему честному сердцу, я тоже бессилен!
– Он лжет! – взвизгнула подружка Глебушки. И ее крик послужил сигналом. Толпа ринулась ко мне и я с грустью понял, что меня немедленно растерзают на части и о моем несчастном окровавленном теле никто даже не заплачет. Я пожалел, что у меня, как у истинного вождя племени, нет копья. Не подозреваю, какое бы печальное будущее меня ждало, если бы чья-то холодная ладонь не схватила меня за руну и чей-то незнакомый голос прохрипел:
– Идите за мной, я вас постараюсь спасти.
Мне ничего не оставалось, как юркнуть за сухенькой женской фигуркой за угол. Я успел заметить, как толпа, так яростно жаждущая счастья, потеряла меня из виду и уже по инерции принялась колотить друг друга.
А я со своей таинственной спасительницей очутился на противоположной стороне улицы и только в спокойной обстановке успел ее разглядеть. Мне она сразу же не понравилась. Короткая стрижка, невыразительные впалые глаза, к тому же неровные зубы. Она улыбнулась неровными зубами и протянула костлявую руку.
– Вас бы могли растерзать.
Поскольку когда-то я был обучен правилам хорошего тона, мне пришлось поклониться до земли. Но руку поцеловать было выше моих сил. И я крепко ее пожал.
– Я вам весьма благодарен.
– Ну, в таком случае, в знак благодарности, нам не мешало бы отметить наше удачное спасение. Ведь не каждый день избегаешь погибели.
У нее был ярко выраженный иностранный акцент и я подумал, что она, наверняка, немка. И про себя недовольно поморщился. Немок я не особенно жаловал. Холодные расчетливые бабенки. Куда бы ни шло – француженка, я бы еще смог стерпеть ее отталкивающую внешность. Но поскольку я был все-таки кое-как воспитан, мне пришлось вновь, как идиоту, поклониться до земли и изобразить на лице подобие улыбки.
– О, безусловно, я с удовольствием выпью с вами кружечку пива.
В конце концов, не все ли равно с кем пить, если просто охота выпить.
Наверно, мне следовало ее завести в какой-нибудь приличный ресторан в знак благодарности, но я терпеть не мог приличные рестораны. К тому же мне не терпелось угостить ее пивом именно в грязной, прокуренной забегаловке Глебушки. Я подумал, что иностранной гостье она должна непременно понравиться, особенно если у нее высокие запросы.
Вскоре мы сидели в пивном баре, как всегда заполненном грузчиками и бродягами. И ждали пиво.
Но пиво было подавать не кому, потому что Глебушка еще не вернулся с поля боя. А Ричард на сей раз не изволил его заменить.
– Так это вы живете в таком доме? – усмехнулась она неровными зубами.
– В каком? – фальшиво удивился я.
– Ну… Ваш дом похож… Я не хочу вас обидеть… Похож на сарай.
– Я живу там, где мне удобно, – я вновь изобразил подобие улыбки. – А как, кстати, вы там могли очутиться?
– О! Это так просто! Прошел слух, что вы способны творить чудеса. Одна ваша мысль, произнесенная вслух, сбывается. Это правда? – в ее глазах неопределенного цвета промелькнул слабый огонек.
Я развел руками.
– Людям свойственно преувеличивать. Мое слово, поверьте, ничего не значит. Эти все лопоухий Глебушка с его однорукой подружкой. Они так мечтают превратить свою забегаловку в фешенебельный ресторан! И почему-то вбили себе в голову, что только я смогу им в этом помочь.
Не успел я произнести последнее слово, как на пороге появился Глебушка с его писклявей подружкой. Они несли огромную пышную люстру и она в их руках переливалась и блестела еще больше предыдущей.
Я поморщился. Чтобы вы провалились, подумал я. Не вовремя спохватился, чтобы не высказать свою мудрую мысль вслух. Не хватало на моей совести еще смерти несчастного Глебушки.
– Глебушка! – заорал я на весь бар и поманил его палацем.
Глебушка испуганно вздрогнул и еще сильнее вцепился в люстру, испугавшись, что я смогу помешать исполнению его крайне эстетического плана.
– Глебушка, где ты на сей раз выкопал такую уродину? И где их только выпускают?! Или ты эти люстры сам производишь?
Глебушка оставил подружку с люстрой у порога и ринулся ко мне.
– Я, конечно, всегда тебя уважал, Фил, но на пиво в моем ресторане больше не рассчитывай. А если ты посмеешь разбить люстру, я подам на тебя в суд.
– Да ты что, Глебушка? – округлил я глаза. – Разве я могу посягнуть на такое великолепие?
Глебушка покосился на стриженную даму, сидящую рядом со мной.
– А мне вы подадите пиво? – прохрипела она. И ее акцент стал еще выразительнее.
Глебушка мгновенно уловил, что она иностранка и заискивающе улыбнулся.
– О, да, конечно, мадам… Мадмуазель…
И он мигом скрылся за стойкой бара.
Вскоре на нашем столике красовалась единственная блестящая хрустальная кружка, полная пенящегося темного пива. Такого я в помине не видел в этой забегаловке. На меня Глебушка даже не взглянул.
– Пожалуйста, мадам… Мадмуазель. Если еще что угодно…
– Сейчас на столе появятся крабы, раки, креветки, – продолжил я за него, громко смеясь. – А ты, Глебушка, непременно будешь стоять в черном фраке.
Но смеялся я напрасно. Мгновенно на столе появились раки, крабы, креветки. И Глебушка в черном фраке с ужасом таращился на них.
Кругом все загалдели и бросились к нашему столику. Им тоже хотелось попробовать деликатесов, но мы со своей спутницей, предчувствуя беду, вовремя смылись.
– Вот видите, Фил, – прохрипела она на улице, – а вы говорили, что ваше слово – ничто. Вы лгали, Фил. Вы всегда лжете? Теперь у вас единственный выход – укрыться у меня в доме Иначе вас действительно растерзают.
Так вот к чему она все это время клонила. Одинокая непривлекательная бабенка, которой наконец-то удалось словить мужика. Ну уж нет, лучше я подцеплю на улице первую встречную дурочку, но на удочку этой красавицы не клюну. Но в ответ я вновь галантно поклонился.
– Вы так любезны…
– Гретта. Меня зовут Гретта.
Ну и имечко! С ума сойти можно!
– Какое прекрасное у вас имя! И вы так любезны. Но я как-то в своем сарае лучше себя чувствую. Знаете, привык, что ли, к своему климату. К тому же мои птицы, наверно, уже умирают с голодухи. А я так люблю живую природу. Не моту же я позволить умереть бедным птичкам.
Гретта в ответ только пожала плечами но в ее глазах промелькнул едва заметный злобный огонек. И мне захотелось поскорее от нее смыться. Я всегда вовремя смывался от неинтересных мне женщин.
Я пожал ей на прощанье руку. И уже собирался сбежать, как заметил шагающего нам навстречу Славика Шепутинского, который вызывающе размахивал вечерней газетой.
– О, Славик! Что-то давно тебя не было видно! Или иссякли нетленные мысли?
И я с тайной радостью подумал, что неплохо чтобы его послали в Палестину освещать арабско-израильский конфликт. У него бы это неплохо получилось.
– Нет, – сказал Славик, встряхнув длинными немытыми волосами.
Я махнул рукой.
– Ладно, давай свои новости. Наверняка там я узнаю новые слезливые радости о моем друге. Но учти, Славик, с меня слезу не вышибешь.
И я с жадностью впился глазами в газету. О Григе там сообщалось немного. Но достаточно для того, чтобы понять, что Григу довольно скоре придется предстать перед Всевышним, поскольку появились дополнительные факты – были найдены в столице останки погибшей. Как я предполагал, Славик все описал с трагичной ноткой грусти, со слезами о невозвратимой потере.
Но кроме этой слезоточивой чуши была еще одна довольно любопытная статейка в рубрике <174>Друзья преступника<175>. И конечно, под друзьями преступника подразумевался никто иной, как я. В этой заметке рассказывалось о моей выдающейся способности исполнять любые желания и о моем упорном нежелании их исполнять. Я был изображен, как и подобает другу Грига, распутником и пьяницей, бесцеремонным нахалом, ведущим разгульную жизнь и ни в какую не желающим осчастливить целый мир. В общем, я оказался не менее жестоким, чем Григ, и моя небритая физиономия на фотографии дополняла это утверждение. Но меня этот бред не испугал. Я печально вздохнул: