– С почином, – Вслед ему пробасил Чубар, поручкался с Данилой, как с равным, и встал бок о бок с ним. Чуть сзади Андрея и Беды, который занял место рядом с князем.
– Здравствуйте, бояре, – Андрей широко улыбнулся, – От души рад, что у меня в попутчиках люди, о коих гусляры песни слагают. Что ж впереди дорога, сзади дом родной. Запевай Малк путевую. Поехали.
– Дозор правь напрямую через Брынские леса, боковые поглядывай! – Данила, кивнул Чубарю, и тот, прихватив десяток своих воев, выехал вперед, прикрыв старших живым щитом, – На Владимир не пойдем, крюк давать. С такой силой, в чащобе нам не только лихих людей, тура или Михайло Потапыча, самого Соловья бояться не с руки, – Хохотнул он оборотясь к князю.
– Знаешь ли ты князь, байку про Брынские леса, – Как будто продолжая давно начатый разговор, подъехал поближе Беда, – Про Илью Муромца и Соловья-Разбойника.
Андрей придержал коня и позволил дьяку поравняться с собой, благо, широкий шлях позволял ехать в ряд. Он оглядел попутчика. Беда был сорокалетним мужчиной, про таких говорят, в самом соку. Родом, по слухам, он происходил из лапландских волхвов, и искусство это ему передалось по наследству от дедов и прадедов. К своим сорока, выше его в ростовском княжестве никто не взлетал, кроме, считай, Юрия Симоновича. Ну, так тот нянькал нынешнего князя с детства еще на Мономаховом дворе. Дьяк вершил все дела с дальней родней, что в ромейских, франкских, полабских и других дальних землях проживала. Бывал при королевских дворах и в Норвегии, и в Дании, и мало ли где еще. На ближних соседей, рязанцев, да смолян, не разменивался, даже в стольный Киев, и то заглядывал проездом по пути в земли не близкие. Говорят, бывал и у половцев, и у печенегов и ото всюду ворачивался. За посольства свои набрался лоску иноземного, хитрости ромейской и невозмутимости половецкой. Много чего видел, много чего знал, мало чего говорил и показывал. Одет был, так, что с первого взгляду и не поймешь, то ли купец, то ли боец, то ли боярин знатный, то ли изгой пролетный. Однако во всем чувствовалась какая-то сила и уверенность в себе. Сидел он на коне, как влитой, кольчуга была скрыта под дорожным жупаном, на голове сидела плотно войлочная шапка, из-под которой до плеч спадали волосы, уже тронутые сединой. Соль с перцем, образно охарактеризовал его локоны Андрей. Он еще раз пригляделся к дьяку.
– Лев. Спящий лев. Нет, не спящий, а лев в засаде. Мимо такого не пройдешь незаметно, если он на охоте, – Стремя дьяка коснулось его стремени, – Слыхивал, нянька рассказывала, да еще гусляры на пирах пели. Но еще с охотой послушаю.
Сзади в рассветное небо взлетела песня. Звонкий голос Малка сразу взял такую высоту, что в соседних рощах тут же откликнулись лесные птахи, приняв его за какую-то свою, им одним ведомую голосистую птицу. Песня была про родную сторону, про дружинника ее покидающего и прощавшегося с красной девицей. Припев подхватили все, и грубые голоса ветеранов смешались с еще неокрепшими голосами отроков, создавая удивительную картину единства и согласия.
Беда повел рассказ про то, как Илья родом из Мурома тридцать три года на печи лежал, про волхвов, что его живой водой напоили, и про то, как он в Киев, ко двору Владимира Красно Солнышко, поехал напрямую через Брынские леса.
Рассказ лился размерено, дорога ровно ложилась под копыта коней, вокруг пока еще были родные суздальские леса и князь расслабился и вздремнул, не закрывая глаз, что бы не обидеть рассказчика. Такой дреме его тоже научил Данила, вот и пригодилось первый раз.
Очнулся он на берегу Колокши у брода, за рекой начинались былинные леса, о которых только что рассказал ему Беда. Часть дружины уже переправилась и ожидала остальных. Выбравшись на другой берег, князь отряхнул воду с боков коня и дорожных сапог и вгляделся в темноту ожидавшего их леса.
Суровый бор подходил прямо к поляне, он начинался вдруг, без опушек и подлеска. Мачтовые сосны встали плотным строем, прикрыв собой небольшой ельник. На душе стало как-то не спокойно, всплыли воспоминания о страшных сказках про лешаков и вурдалаков.
– Чего князь пригорюнился, – Раздался насмешливый голос рядом, – Али леса испугался? Лес – он и есть лес, сосны да елки, вся не долга.
– Малка, – На душе оттаяло, – Вот чертовка, колдунья лесная. Ей лес, что дом родной. А уж ее Угрюмам…, – Андрей поворотился в седле, встретился взглядом с лазоревыми глазами и помягчел, – Да нет, вот думаю, дорожка узковата, придется след в след ехать. Да надо кого на сторож пустить.
– Ты Угрюмов вперед пошли. От старой дружины, берендеев по бокам, а Данила пусть сзади обоз стережет, – она почти шепнула, не размыкая губ, – Извини за подсказку, – И тут же пропала, как и не было.
– Вот колдовская девка, – Опять подумал князь, но уже отдавал приказы, чем не мало удивил и Данилу и Чубара, потому как добавить к сказанному было нечего. Все было грамотно, правильно и точно.
Посольство втянулось в темноту чащи, под зеленый полог соснового лапника. Когда за последним воем, разогнулись колючие ветки, на полянке появился заяц, сделал стойку и дал стрекача в сторону опушки. Теперь даже пролетающая сорока вряд ли на своем хвосте смогла бы отнести, кому-то весточку о тех, кто прошел здесь пять минут назад, такая тишина разливалась на берегу не быстрой реки.
Отряд двигался в полутьме леса. Солнце почти не пробивалось сквозь зелень ветвей, и даже в полуденную жару здесь было прохладно и дышалось легко. Лето в этот год выдалось на редкость жарким и засушливым, дождей почти не было. Пшеница и ячмень, бодро пошедшие в рост весной, как-то пожухли и сморщились, поэтому на урожай никто не надеялся, и с тревогой ожидали голодной зимы. Но здесь, в лесу, даже этот летний зной почти не ощущался, и ехать было приятно.
Только вот, какая-то зловещая тишина давила на путников. Колдовской лес не шумел, птицы в нем не пели, и звери не шмыгали под ногами. И опять, всем вспомнились разные россказни про вурдалаков да лешаков лесных и кикимор болотных. Виду конечно ни кто не подавал.
Лихие же люди лесные за пару верст чуяли, кто в их лес нагрянул, и проворно убирались прочь с дороги. Испытывать свою судьбу и крепость булатных клинков дружинников охотников не было.
К вечеру лесная дорога вывела всех на лесную прогалину, посреди которой возвышался вековой дуб.
– Вот это чудо, – увидев исполина, выдохнул Беда, – Вот на нем Соловей Разбойник и сидел, – Уже со смехом добавил он.
Его замечание было встречено общим хохотом, тут же снявшим напряжение колдовской чащи.
– Стой! – Раздался голос Данилы, – С коня!
– Пора подкрепится, да и сбрую подправить, самим оправиться, – разъяснил он князю.
– Будя, будя. Делай, как знаешь. В походе вы с Чубарем князья, – Остановил его Андрей, – Мы вон с дьяком под дубом расположимся. Это диво надобно поближе рассмотреть, может там, русалки в ветвях прячутся, али Кот-Баюн в дупле живет, – В тон дьяку закончил он.
Дружинники спешились и расположились на ночевку, доставая из торб припасенную на дорогу еду. Лошадям ослабили подпруги, и пустили на свежую травку, еще не пожелтевшую в прохладе леса.
Князь устало потянулся и с удовольствием растянулся на плаще, заботливо постеленном незнамо как очутившейся рядом Малкой. Одними глазами он поблагодарил ее за заботу и поискал глазами старших.
Данила с Чубаром деловито обходили стан, расспрашивая дружинников, и оглядывая снаряжение и вьюки.
Беда, вот только что сидел рядом и покусывал травинку, а глядь, уже нет ни где. Андрей отметил, что несколько ветеранов пропало вместе с ним, ну да это их дело.
Микулица пристроился вроде бы и не рядом и в то же время руку протяни, и он тут.
– Значит и Малка тут же, – поискал взглядом Андрей, – Ты смотри, нету. Вот лесная бестия, пошла с деревьями, да зверушками совет держать.
Он достал из сумки кусок холодной говядины и краюху черного хлеба. Круто посолил и, запивая свой обед квасом из дорожной корчаги, выкинул из головы все страхи и опасения. Все на своих местах и дело знают, вспомнились слова отца.
– Хлеб да соль, – Подошел Данила, – Считай, сегодня полпути проехали. Повечеряем в Звенигороде. Все в порядке? Никаких указов нам не будет?
– Садись, дядька, в порядке все, – Князь указал на расстеленный плащ, – Не суетись, вот хлебца с мясом пожуй, меду хлебни.
– Я хмельное в дороге в рот не беру, а пожевать чего, не откажусь. Шустрик наш, Малк, куда подевался, не видал?
– Беспокоишься старинушка?
– А чего за него беспокоится. С такими бугаями, как Угрюмы, в любой лес полночь за полночь. А потом мы ж с тобой князь знаем ему лес, что дом родной, а уж гридням его…, – Данила замялся.
– Договаривай, договаривай старый, – надавил Андрей, – Чего замолк, язык проглотил, – Он поднял глаза и чуть сам не проглотил язык от удивления.
Прямо перед ним стояла Малка с лукошком лесной земляники, а не далее вытянутой руки, рядом с Микулицей, широко развалясь, лежали братцы Угрюмы, угощая того собранными ягодами. Он готов был побожиться, что вот только что их не было. Но вот они, и лукошко почти касается его руки, и лазоревые омуты смотрят прямо в душу. А открытая улыбка говорит:
– Чего княже, искал, али думал обо мне.
Он взял протянутое угощение и жестом пригласил к столу Данилу и Малку. Тот, придя в себя, все же не удержался и буркнул в усы:
– Вот бисова девка, – Но от угощения отказываться не стал. И князя негоже обижать, и ягода была такая свежая, такая аппетитная, такой он давно не видел. Рука сама нырнула в лукошко, набирая полную горсть.
Утром на опушке показались Беда и Чубар, и теперь уже старший воевода скомандовал.
– Готовсь! Через пять минут в дорогу!
И выдержав паузу, что бы дать не расторопным подтянуть подпругу или подправить стремя, уже жестко скомандовал.
– На конь! Вперед!
– Угрюмы в дозор, вторая десятка ко мне, третья десятка в хвост, берендеи в сторожа, – Приказы ссыпались с губы, как шелуха от семечек.
И опять цепочка всадников втянулась в лес, приятной прохладой принявший разморенные и разгоряченные тела. Темп заданные Чубаром позволял лошадям не уставать, и в то же время был достаточно быстр, что бы до ночи добраться до города. Чаща помаленьку отступила, сменившись на березняк с полосами ельника, а затем и вовсе, перейдя в сплошную березовую рощу, по которой они выехали на берег Клязьмы, где их поджидал дозор, показывая им путь к разведанному броду.
Многие, отыскав пологий берег, бросали коней в плавь – и самим освежиться и их ополоснуть от дорожной пыли. На другом берегу расстилалось огромное поле, поросшее луговой травой, и, пройдя с полчаса шагом, чтобы кони пощипали травки, Чубар пустил дружину галопом, обсыхая на ходу.
К вечеру, еще солнце не упало за пригорки, кони вынесли их на холмы над рекой, на берегу которой в лучах заката малиновым цветом светились купола Собора, и также малиново встречал их переливчатый колокольный звон.
– Звенигород! – И взвилась песня как выпущенный из клетки стриж, свечой в закатное небо. Это опять Малк, завел что-то веселое и озорное.
– Звенигород! Доехали. Там ждут. Там свой город – Залесский, там вятичи – родной народ. Звенигород! – и эхом отозвались колокола, как бы подтверждая.
– Да, я Звенигород! Заходите гости дорогие! Ждем! Ждем!! Ждем!!!
– Звенигород, к вечере звонят. Не набат. Узнали нас, – Беда облегченно вздохнул, – И хитро прищурившись, продолжил. Князь уже заметил у него эту привычку, щурится, перед тем, как кого подначить.
– Узнали, или сторожей хороших держат, или сорока на хвосте принесла. Хвала да хула впереди любого бегут, только замечай, – Он опять хохотнул коротким смешком, – И князь догадался, что дьяк посылал кого-то из своих вперед, упредить горожан о приезде молодого князя.
– Ветром надуло, – Поддержал он веселый тон, заданный дьяком, – Нехорошо ждать заставлять. Да гляди, угощение остынет, – И пришпорил застоявшегося коня, – Догоняй!
Вслед за князем рванулась вся дружина, лавой разворачиваясь по склону холма. С гиканьем его обогнали ближние отроки. Челядь приотстала с лошадьми в поводу. Но буквально через минуту, в этот казалось бы дикий порыв, вплелись нити дисциплины и порядка воинского. К подножью холма во всем разбеге уже спускалась хорошо отлаженная военная машина. Старшие в середине, прикрытые со всех сторон ближней охраной, дозор и сторожевые на отлете, обоз прикрыт ветеранской дружиной. Все произошла как бы само собой, но именно в этом и скрывалась выучка и автоматизм воинского братства. Отработанные и действующие, как часовой механизм, уже не на уровне приказов, а на уровне чутья.
Даже Чубар, Данила и Беда оценили слаженность их маленького войска, глядя на этот незапланированный маневр, получившийся неожиданно для всех и в первую очередь для самих участников.
Навстречу им уже скакал воевода звенигородский окруженный дружинниками и земскими боярами.
Звенигород не только ждал, но и звал.
А колокола продолжали в сгущавшихся сумерках свою песню:
– Ждем! Зовем! Ждем!
Не дом хозяина красит, а хозяин дом.
Отстояв вечерю в Соборе Рождества Богородицы, под звон, так их зазывавших колоколов, дружина повечеряла у гостеприимных хозяев, и, поправив кое-что разболтавшееся в пути, отправилась ночевать. Правда челядь еще до глубокой ночи перековывала коней, ладила сбрую и вьюки, так чтобы с первыми лучами, в седло и в путь.
Уютный маленький Звенигород встретил их радушно. Не по доле, а по воле, потому, как действительно был рад гостям из самого Суздаля. Рад был угодить молодому князю, в землях которого нашли они, пришельцы с южных земель, защиту и благоденствие. Под рукой которого, не боязно было и хлеб сеять и скот пасти. Степные соседи обходили стороной земли Залесские по причине их дикости и отдаленности, а еще потому, что княжной здесь долгое время была дочь хана Алепы, да и сам молодой князь был его внуком. А главное наверно из-за умелости и злобности дружины ростовской. Соседние же князья, мало того, что знали крутой нрав Юрия, были ему сродственники. Впрочем, сам Звенигород достойной добычи собой не представлял. Не тот это был кус, что бы ради него копья с неистовым князем Ростовским ломать.
По всему этому, жилось звенигородцам, впрочем, как и стародубцам, и галичанам, и многим другим беженцам с южных земель, на новом месте не плохо. Поэтому и старались они угодить своим защитникам, от всего сердца, не по долгу, а по душе.
Утром, когда старшие вышли на крыльцо, ватага была уже обласкана, ухожена и накормлена. Даже кони лоснились почищенными боками и трясли расчесанной гривой. По лентам, вплетенным в хвосты, видно было, что не обошлось тут без девичьих рук, а по довольным лицам храбров, что и их не обошли те руки вниманием.
Князь поблагодарил воеводу и горожан, поясно поклонился старейшинам, перекрестился на Собор и дал знак.
Не успел он ступить в стремя, как все уже были конно и перебирали поводья, ожидая команды двинуться вперед. Первые дни прибавил всем уверенности, что хождение идет гладко и над князем пребывает благословение Высших сил. Ватаге не терпелось двинуться дальше, пока удача с ними и князем.
– Вперед! – команда даже не подхлестнула коней, а просто убрала тот барьер, который им мешал.
Отряд парадным маршем, разворачиваясь в полной красе, вступил на улицы этого пряничного городка, даже последним своим проходом, выражая им благодарность за радушный прием.
И как всегда, теперь уже ожидаемая, воздух расколола песня Малка.
– До свидания Звенигород! Жди нас со славою! Жди нас! Жди Нас!
– Будем ждать! Ждем! Ждем! – Ответили колокола.
Прямо за городом через реку был перекинут добротный дубовый мост.
– Богато живут, – Заметил Андрей, – А что за река?
– А Бог ее знает. Забыл спросить, – Ответил Данила, – Узнать?
– Да ладно, – остановил его князь, – Куда? На Смоленск?
– На Смоленск. К Днепру-Батюшке, – дядька подхлестнул коня арапником, – В галоп!
Шлях примяли стальные подковы, и над холмами поднялась дорожная пыль, взбитая копытами боевых коней. По широкой пойме ватага пролетела до села Можайского, чуть подворотила на запад, и, вызвав переполох у местных вятичей, не заскакивая в него, скорым аллюром, пока позволяла дорога, продолжила свой гон далее.
К полудню, когда жаркое солнце подошло к зениту, продравшись через осиновые и ольховые перелески, дозорные вывели походников к Вязьме, затерявшейся в глубине лесов на границе Ростовского и Смоленского княжеств. Небольшой городок, обнесенный бревенчатым забором, стеной это было назвать трудно, стоял в стороне от княжеских усобиц, и давал приют в основном заплутавшему путнику, да забредшим сюда, не надолго, караванам купцов, следующим из Залесской в Галицкую или Киевскую Русь.
– В город не пойдем. Здесь на бережку передохнем, перекусим. Недосуг, – Подумал князь, но, тем не менее, повернулся к Беде, – Где дневку ставить будем?
– На бережку, чего в городе то переполох устраивать, да и у нас не воз времени, с местными боярами турусы распускать, – будто читая его мысли, ответил дьяк.
И сам, дождавшись согласного кивка в ответ, сделал знак Чубарю.
– Стой! Дневка, – Мгновенно среагировал воевода.
Все пошло своим чередом, отработанного походного стана.
Отдохнув, дружина взлетела в седла и так же скорым шагом, оставляя за спиной еще ничего не понявшую, сонную от жары Вязьму, нырнув в перелески, вынырнула уже на берегу Днепра. Днепр здесь был не шире их родной Клязьмы, пока еще малютка, но уже набирающий силу, будущий могучий Днепр.
Повернув вместе с рекой резко на юг, и выбрав для пути пологий берег, воеводы не сбавляя темпа, и дав только коням напиться, а дружине набрать воды и ополоснуть разгоряченные головы, пустили своих жеребцов в галоп. К Смоленску надо было быть засветло, там князь нашему чета. Там надо приличия соблюдать, и, за княжеским столом, в грязь лицом не ударить. Да перед въездом почиститься, пригладиться. Встречают по одежке.
В Смоленске, на княжеском столе, сидел двоюродный брат Андрея – Ростислав Мстиславович, за богобоязненность и миролюбие свое прозванный Набожным, хотя воем был знатным и соседи, зная это, на земли его не зарились. По знатности и родовитости были они ровня – оба внуки Владимира Мономаха, оба удельные князья, только Ростислав по старшинству лет и Лестничному своду уже получил большой удел, а Андрей еще в отроках обретался. Но, это все дело времени, дело времени.
Как и задумывали, перед Смоленском сделали короткий привал, почистились, привели себя в порядок, стряхнули пыль с конской сбруи, и в гости к князю, во всей красе вылетели на взгорок перед городом.
Смоленск раскинулся перед ними белокаменным кремлем на холме и рублеными стенами посада. Голубая лента Днепра плавно несла свои воды под самыми стенами и отражала непреступные башни, как бы удваивая их количество и мощь.
– Силен, – Не сдержался Андрей, – Пожалуй, помощнее и Ростова и Суздаля будет.
– Страж. Страж земель радомических и смолянских, – Уточнил Беда, – Почитай лет на сто старше Ростова Великого. Первый город на волоке, на пути из Северной Руси в Южную. Лакомый кусок, кто только на него рот не открывал. Но ныне, Ростислав любому хребет согнет. Вот только что не переломит, набожен больно. Считай, к вечере поспели, а то и ранее…
Слова его перекрыл звон колоколов.