– Извините, не представилась. Варя.
– Так что вы думаете по этому поводу?
– Думаю, что проблемы нет.
– Как это? Интересно вы рассуждаете! Вопрос жизни и смерти, а вы говорите – нет проблемы!
– Не знаю… Вот скажите, им ваша смерть зачем?
– Как зачем? Чтобы другим неповадно было. Так решили, так договорились. Я и судиться пытался, и…
– Понимаю, – мягко перебивает Варя. – Но убить вас хотят – как кого?
– Не понял. Как меня.
– А вы – кто?
– Вы что имеете в виду? Вообще-то я в статусе министра.
– Ясно. А если бы вы не были в этом статусе, вас бы убили?
– Кто? Разве только сосед по пьяни.
– Значит, убить вас хотят как министра и от самоубийства вас оберегают – как министра?
– Само собой.
– А если вы станете частным человеком?
– Это как?
– А так. Не пойдете на работу и скажете, что уволились.
– Я и так сейчас не хожу.
– Но не уволились?
– Нет.
– А вы увольтесь.
Предложение для Быстрова настолько неожиданное, что он не сразу находится, что ответить. Наконец говорит:
– Нет, а кем я работать буду?
– Да хоть кем. У нас вот в библиотеке есть вакансия заведующего. Образование у вас подходящее. Я не слышала, чтобы кто-то когда-то убил библиотекаря. Хоть по политическим мотивам, хоть по экономическим.
– Постойте. А жить на что?
– На зарплату. Если вы хотите вообще жить.
– Да конечно хочу! Но я… Я в системе, я… Я всю жизнь этого добивался…Я… Нет, как это?
– То есть лучше умереть министром, чем жить библиотекарем?
Быстров смотрит на Варю, глуповато, надо признать, выпучив глаза.
И вдруг начинает хохотать.
– Черт бы меня побрал совсем! – кричит он. – Так просто, а я не додумался! А ведь точно, кому нужен библиотекарь? Варя, я вас обожаю! Вы умница! – Чуть помедлив, Быстров добавляет: – И красавица, к тому же.
– Не врите, – строго отвечает Варя. – Я симпатичная, да. Но не красавица. Кстати, предупреждаю, я с женатыми мужчинами романов принципиально не завожу.
Ох уж принципы наши, куда они деваются, когда появляется то самое, чему нет названия, поскольку слово "любовь" никому ни о чем уже не говорит.
Темно в библиотеке – вечер. Книги валяются на полу, будто кто-то в спешке их раскидал. И один стеллаж стоит косо, опершись о другой.
А вот почему: тут была борьба. Но борьба любовная, борьба страсти: Быстров и Варя лежат на полу, утомленные и томные.
Звонит телефон Быстрова.
Это Светлана.
– Ты где? – спрашивает она.
– Я?.. Да тут… Важное дело…
Варя с легкой усмешкой смотрит на Быстрова.
– Я влюбился, Света! – решается Быстров. – Я встретил замечательную девушку. Ее зовут Варя. Нет, ты тоже замечательная, но я… Я влюбился. Сердцу не прикажешь.
– А позвонить ты мог? Первый час ночи, я волнуюсь.
– Извини, не имел времени и возможности. Ты меня понимаешь?
– Понимаю. И как она?
– В смысле?
– Ну, насчет секса?
– Света, какие ты вопросы задаешь…
– Нормальные вопросы. Дай-ка ей трубочку.
– Зачем?
– Девушка будет стараться, как тебе угодить, а я-то знаю, что тебе нравится. Объясню ей, чтобы не мучилась.
– Не надо. Она не мучается. Она сразу догадалась, что мне нравится.
– А у нас охрану сняли, – сообщает Светлана.
– Правда? Это хорошо.
– Ну ладно, пока. Когда вернешься?
– А если не вернусь?
– Дело твое. Но позвони, предупреди, ладно?
– Хорошо.
Быстров отключается и зовет штатского:
– Эй, как тебя там?
Ответа нет.
– Ушел! Я свободен, Варя! Ты понимаешь? Я свободен!
В зале заседаний – известные нам лица во главе с Капотиным.
– Я не понял, – недоумевает Пробышев. – Нам что делать теперь? Столько готовились, столько времени потратили!
– И что вы хотите сказать? – спрашивает Капотин. – Хотите, чтобы над нами вся Европа смеялась? И Америка заодно? Библиотекаря убили! Мы великая держава или шайка мелких бандитов? Прямо смешно слушать вас, товарищ генерал Пробышев. Если мы будем заниматься такими ничтожными убийствами, нас никто уважать не будет! Вон те же американцы – сволочи, но молодцы. По мелочи не расходуются, оккупировали чужую страну, тысячи человек угробили, своих в том числе. Да, их не любят – но уважают. А мы будем за библиотекарями гоняться?
Капотин обводит глазами присутствующих.
– Какие предложения?
Молчание.
Рубак понимает, чего ждет Капотин, и решает угодить невысказанному желанию начальства:
– Тогда другого надо… Это самое.
Капотин одобрительно кивает, но видит поднятую руку Переметнова.
– Что еще?
– Понимаете… У меня тут мысль возникла… Мы же чего хотели? Мы хотели, чтобы мы напугались. Ну, чтобы наглели поменьше. Так?
– Ну так. И что?
– Мы уже напугались. Я вот вчера мог бы два миллиона откатить себе, а только миллион откатил.
– А я третью яхту продал! – тут же хвастается Рахманович. – Зачем мне столько? Мне и двух хватит.
– Я тоже сократился! – торопится вставить Деляев. – Хотел на восемьсот квадратных метров дом построить дочке, а оставил в проекте только шестьсот. В самом деле, иметь надо же эту…
– Совесть, – подсказывает Переметнов.
Капотин задумчиво стучит пальцами по столу. И изрекает:
– Ладно. Посмотрим, что дальше будет. Что еще на повестке у нас?
– Бюджет, – говорит Манин.
– Предложения?
Манин открывает папку.
– На текущий момент главный дестабилизирующий фактор: оборот незаконных средств фактически равен бюджету. То есть пятьдесят на пятьдесят. Я предлагаю довести процент нелегальных финансов до хотя бы сорока пяти процентов.
– Думаете, реально?
– Утопия! – возражает Субботин. – Нельзя так резко. Ну сорок девять, сорок восемь. А то сразу сорок пять. Жить на что, интересно?
– Действительно, – соглашается Капотин. – Надо исходить из возможного, а не из желаемого. Пишем сорок восемь с половиной. Никто не против?
Никто не против.
Пробышев, недовольный результатами заседания, встречается в укромном месте с Валерой Свистуновым и говорит ему:
– Я не хочу, чтобы в меня пальцем тыкали и за спиной шушукались! Слаб стал Пробышев, уже и ликвидировать без спросу никого не может.
– Так ликвидируем! – успокаивает Свистунов.
– Да я бы рад – не могу открыто идти против власти! Давай ты его порешишь в частном порядке, а? Все, конечно, будут понимать, кто замешан, а нам того и надо.
– А если неувязки? Раньше было все организованно, а теперь никакой страховки. Свидетель какой-нибудь найдется, еще что-нибудь. Повязать могут.
– Следствие в наших руках, ты забыл?
– Отвык я от партизанских методов…
– Вот и привыкай опять.
– Неужели теперь будем подпольно работать? Как уже все хорошо наладилось: открыто обсудили, дали задание, я фактически открыто убил, пресса, интервью. Все как у людей. Сын мной гордится – у меня папа киллер! А теперь что? Прятаться будем, будто мы карманники какие-то?
– Терпи, Валера. Что делать, если у нас наверху либералы сидят? Ничего, будет и на нашей улице праздник!
И Пробышев мечтательно глядит в окно, в сторону улицы, где ему чудится будущий праздник с грохотом государственной музыки и маршировкой тысяч подкованных ног.
Все зрители знают: перед тем как убить героя, в фильме обязательно показывают, как ему хорошо и какой он славный. Чтобы жальче его было.
Не будем отступать от традиции.
Покажем, как Быстров и Варя наводят порядок в библиотеке. Быстров ремонтирует полки, Варя моет окна и вешает занавесочки.
А вот они сидят вечером в скромной комнатке Вари, и Быстров читает Варе вслух "Войну и мир". А теперь Варя читает Быстрову вслух "Войну и мир".
А вот они катаются по Москве-реке на трамвайчике. Стоят, обнявшись, у борта и любуются видами.
– Посмотрите направо! – командует Варя. А потом: – Посмотрите налево!
Но Быстров не смотрит направо и налево, он смотрит только на Варю.
Они целуются.
А теперь они пришли в гости к Светлане и тому штатскому, что сидел с нею на диване и пожимал ей руку. Бодро и мирно беседуют, пьют чай с конфетами.
Выходя из подъезда, Быстров видит, как на его машине подъезжает дочь. Она выходит – и бросается к папе на шею.
– Папа, как я соскучилась!
Она видит Варю. Оценивает:
– Мне нравится. Может, вас подвезти?
– Нет, мы пешком. Подышим свежим воздухом.
Утро. Валера Свистунов просыпается. Смотрит на календарь. Неважно, какое число. Главное – вторник.
Валера снаряжается: два пистолета, нож за пояс, спортивный костюм сверху.
Просыпается и Гена, который должен выполнить поручение Светланы. О нем, может, и она уже забыла, а он помнит. Человек долга.
Просыпается и Быстров.
Умывается, одевается, выходит из дома.
Бежит в парке.
Валера подходит к парку. Из переполненной остановившейся маршрутки вываливается толстый мужчина, падает на Валеру, Валера, придерживая его, выронил пистолет. Валера тянется к нему и видит ноги милиционера. Поднимает голову. Милиционер строго смотрит на него.
– Это что у вас такое? – спрашивает он.
– Пистолет.
– Какой еще пистолет?
– Макарова.
– Какого еще Макарова?
– Служивый, отстань, я тут по делу, мне убить кое-кого надо. Госзаказ, понял?
– Удостоверение! – не отстает милиционер.
– Какой же дурак с собой на дело берет документы, ты соображай! Уйди, а то и тебя пристрелю!
– Еще чего. У меня двое детей маленьких. Ладно, ты только не торопись, я подальше отойду. А то скажут: твое дежурство, а ты ничего не видел. А я скажу – далеко было.
– Минут десять у тебя есть.
Милиционер отходит.
Быстров бежит. Он ровно и мощно дышит. Он улыбается.
Из кустов выскакивает Валера.
А из других кустов появляется Гена.
Трое человек бегут по аллее: Быстров впереди, убийцы за ним.
Валера почти поравнялся с Быстровым, достает пистолет.
Достает пистолет и Гена.
Валера окликает Быстрова.
– Быстров, стой, прицелиться мешаешь!
Быстров останавливается. И неожиданно тоже выхватывает пистолет.
В это время приближается Гена.
– А ты что здесь делаешь? – удивляется Валера.
– Мне тебя заказали.
– И ты знал, что именно меня?
– Конечно.
– Гена, Гена, не совестно тебе? Мы с тобой рядом воевали! В одном окопе спали, из одной бутылки пили, одну закрутку на двоих курили!
– Да я помню. Заплатили уж очень хорошо. Не обижайся, Валера.
– А сколько дали? Просто интересно, сколько я стою?
– Сто тысяч.
– Не густо. Но и не так плохо. Я бы тоже согласился.
И вот стоят трое, наставив друг на друга пистолеты: Валера на Быстрова, Гена на Валеру, Быстров переводит ствол с Валеры на Гену.
Пауза.
– Ну? – спрашивает Быстров кого-то в стороне. – Долго нам еще так стоять?
– Снято! – раздается голос.
Мы видим, что это съемочная группа. Все веселы и довольны – съемки закончились.
Актер, игравший Быстрова, едет по вечерней улице. То и дело ему попадаются плакаты с рекламой будущего фильма: "У нас убивают по вторникам".
Актер устало улыбается.
Он подъезжает к дому, ставит машину на стоянку, идет через подворотню.
От стены отделяется мальчик лет двенадцати.
– Дядь, дай закурить! – говорит он ломающимся голосом.
– Не рано тебе? – добродушно осведомляется актер.
– Нормально.
– А я вот не курю.
– Ну, тебе же хуже, – говорит мальчик и достает нож.
– Ты чего это задумал? – удивляется актер.
– Зарежу тебя сейчас.
– Мальчик, отдай нож и иди домой. Тебе разве не говорили, что убивать нельзя?
– Мало ли чего говорят. А сами убивают. Вон везде плакаты висят про убийство.
– Это кино, мальчик. Больше того, я в этом кино играю. На самом деле этой истории в жизни не было.
– Ага, рассказывай. Я лучше знаю, что в жизни было. Все убивают, а мне нельзя?
– Спасибо, рассмешил, – говорит актер и хочет идти дальше.
Но мальчик делает шаг и вонзает ему нож в живот.
Зажав живот руками, актер сползает по стене.
Мальчик садится перед ним на корточки.
– Больно? – спрашивает он с любопытством.
– Очень!
– Еще раз воткнуть или сам помрешь?
– Вызови "Скорую", мальчик, я все прощу.
– Простит он. За что? Что я такого сделал? – удивляется мальчик. – Ты только не ори громко, у меня бабка больная, шума не выносит. Вон окно на втором этаже. В милицию позвонит, тебе же будет хуже. Приедут и ребра тебе переломают, они не любят, когда их вызывают по пустякам.
И мудрый мальчик уходит.
Актер смотрит на свет фонаря. Свет расплывается в его глазах, потухает.
– Ну вот… Доигрались… – говорит актер и падает у стены.
Конец фильма
Легендарная жизнь Ольги Витушанской, рассказанная ее двоюродной сестрой проводницей Людмилой Галактионовой
Муж ушел к другой
– У моей двоюродной сестры Ольги Витушанской был почти такой же случай, – сказала проводница Людмила Галактионова, отхлебнув чаю с лимоном.
– Да ну тебя! – махнула рукой и засмеялась ее подруга и сотрудница Маша, женщина довольно красивая, но при этом железнодорожно прямая и откровенная, особенно с пассажирами. – Про что ни расскажи, у твоей сестры был такой случай. Прямо она у тебя какая-то приключенческая.
– Есть люди, на которых все шишки валятся, – мудро заметил Глеб Галкин. – Он частенько захаживал сюда, в соседний вагон, пообщаться с женским полом, а особенно с Машей, которая ему очень нравилась, и он этого не скрывал, но безрезультатно.
– Вот это правда, – кивнула Людмила. – Такой уж Ольга человек.
– Ладно, рассказывай, – согласилась Маша.
И Людмила начала. Рассказывала она странно, как по писанному, вернее, как по читанному. Она любила в дороге читать книги и запоминала не только содержание, но и слова. Поэтому разговаривала с людьми нормально, а рассказывать всегда старалась книжными словами, считая, что так выразительней.
– Моя двоюродная сестра Ольга, как вы знаете, была стюардессой. Однажды она возвращалась из рейса. Было лето.
– Ну ты сроду, Людмил! – перебила Маша. – Как начнешь развозить, уши сохнут! Ну какая нам разница, лето было или зима! История-то про людей, а не про погоду, я правильно понимаю?
– Вот именно, – мудро заметил Глеб Галкин.
Людмила промолчала.
Она не знала, как им объяснить, что так положено, так надо. Это в обычном разговоре можно, действительно: какой-нибудь, например, Иванов просто вышел из дома. А в книгах не так. Там обычно: стояла холодная осень, ветер завывал в подворотне, Иванов вышел из дома, судорожно кутаясь в воротник пальто…
– Могу и не рассказывать. А вы, если не нравится – не слушайте, а нравится – не мешайте! – слегка обиделась Людмила.
– Да она шутит! Давай, рассказывай! – разрешил Глеб Галкин на правах мужчины. Вернее, демонстрируя эти права.
Людмила отходчива, она сразу же согласилась. И продолжила. Но, надо заметить, с оттенком некоторого упорства, нажимая на книжные обороты – показывая, что от своих принципов не отречется.
– Было лето. Пренебрегая жару, Ольга ехала домой с улыбкой, что сейчас увидит любимого мужа Георгия. Хотя и сожалела об отсутствии дочери Насти, которая гостила у бабушки на летний период школьных каникул. Приехав домой, Ольга не стала звонить, а, желая сделать Георгию сюрприз, тихо открыла дверь и восторженно бросилась в квартиру. Но ее встретило пустое пространство тишины и отсутствие Георгия, которое ее изумило.
– Слинял, зараза, – прокомментировала Маша.
Людмила не обратила внимания: глаза ее стали вдохновенными и закрытыми, хотя и были открыты; она видела теперь не окружающее, а свою историю.
– Тогда, выхватив мобильный телефон, Ольга позвонила мужу.
– А раньше-то чего не звонила? – встрял Глеб Галкин.
– Сказано же, сюрприз сделать хотела!
– А он не знал, что она прилетает?
– Не знал! Потому что ее на обратный рейс на другой самолет пересадили, вот она раньше и прилетела, причем на целые полсуток! – ответила Людмила, невольно выйдя из вдохновенного состояния. Но тут же опять вернулась в него, обняла себя руками, как бы желая удержаться от мелких эмоций, и, слегка раскачиваясь, продолжила:
– Георгий не отвечал на звонки. Смутная тревога обхватила Ольгу. Это была суббота, а в субботу Георгий никогда не выходил из дома, предпочитая пить пиво и просматривать спортивные телепередачи.
– А может, пиво кончилось, в магазин побежал? – мудро предположил Глеб Галкин.
– Сердце подсказывало Ольге, что тут что-то не так, – гнула свое Людмила. – Она позвонила его матери. Мать ответила неопределенно и уклончиво, что окончательно вселило ужас в сердце Ольги.
– Матери всегда своих сыновей защищают, – осуждающе вставила Маша.
– Тут Ольга обнаружила отсутствие многих вещей Георгия. До нее стала доходить страшная догадка, что здесь замешана другая женщина. За два месяца до этого она с Георгием была на свадьбе его младшей сестры, где обнаружила Георгия у туалета, где он страстно обнимал девушку, имя которой было Ирина, она была подругой друга жениха. На тот момент Ольга решила простить за счет алкогольного опьянения Георгия, который в таком состоянии плохо себя помнил. Но через неделю, взяв случайно телефон Георгия, она обнаружила там имя Ирина, которого до этого не было. Она, не желая скрывать подозрений, спросила Георгия, какая Ирина имеется в виду. Может быть та, с которой он без стыда и совести интимно стоял у туалета? Нет, сказал он, это другая Ирина, по работе. Но после этого имя Ирина исчезло из телефона.
– И появился Андрей, – мудро хмыкнул Глеб Галкин. – Знаем эти штуки.
– Сам, что ли, применяешь? У, кобели вы все! – Маша слегка толкнула Галкина, что тому было только приятно. Приятно ему также было, что его причислили к разряду кобелей, то есть успешных у женского пола мужчин. Хоть это, увы, было не так.
– Оно исчезло из телефона, – все более разгоралась Людмила, увлекаясь своим рассказом, – но Георгий стал задерживаться на работе, хотя будучи при этом работником ремонтного предприятия бытовой техники и имея нормированный день. Он ссылался на частные заказы на дому, но это было малоубедительно. Ольга высказывала свои подозрения, тогда Георгий стал приходить аккуратно, но неизвестно, что он делал во время ее отсутствия.
– Вот именно! – сердито сказала Маша. – Сутки туда, сутки обратно, что там мой Петр делает, хрен его знает. Я ему говорю: смотри, принесешь мне что-нибудь венерическое, я тебя просто на месте убью тогда. А он только смеется, зараза. Да нет, он меня любит, – успокоила себя Маша, не приведя никаких аргументов, которые, впрочем, женщине и не нужны, ей нужна только вера.