- Будешь платить сто тысяч лир в месяц.
- Это не по-дружески.
- А ты, Этторе, все еще мне друг?
- Конечно, я тебе друг, и ты по-дружески будешь брать с меня шестьдесят тысяч лир в месяц.
Бьянко опять немного подумал; и Этторе понимал, что он думает не о цене, а о чем-то другом. Потом Бьянко сказал:
- Ну ладно, забирай "СПА", который стоит в гараже около казармы. Он, правда, без резины, но большего я для тебя сделать не могу.
Покончив с делом, Этторе хлопнул себя по бедру и хотел подняться, но Бьянко остановил его:
- Один станешь работать?
Этторе ответил, что рассчитывает договориться с братом Костантино. Бьянко явно хотел еще что-то добавить и немного погодя действительно сказал:
- И ты думаешь, что среди наших торговцев и промышленников найдется много людей, которые доверят груз такому человеку, как ты? Они, знаешь ли, обращаются со своим добром не так, как я с грузовиком.
Бьянко еще не кончил говорить, а Этторе уже набрал в грудь воздуха для ответа. Он понял его с полуслова и с трудом дождался, пока тот кончит, так ему не терпелось ответить.
- Это интересная мысль, - сказал он, - а теперь послушай, что думаю об этом я. Важно, чтобы мне в первый раз доверили груз, и я добьюсь, чтобы мне его дали, я даже готов поговорить с тем, кто мне его должен дать, так, как мы говорили с тем стариком на его вилле, помнишь? Мне дадут груз, я уеду, они, возможно, поставят на своем добре крест, а я вопреки всему вернусь как ни в чем не бывало, в полном порядке; я в лепешку расшибусь, но сделаю все, как полагается. И тогда мне доверят вторую партию, и все опять будет, как надо, и они мне станут доверять, как другим шоферам. - Он встал и добавил - Будь добр, Бьянко, предупреди в гараже людей, чтобы я не свалился им как снег на голову. А теперь пошли в бар, я угощаю вас вермутом.
Они подошли к стойке, но Пальмо, шедший позади, сказал:
- Я не буду пить вермут.
- А что ты будешь пить?
- Ничего.
Но Бьянко подождал, пока Пальмо подойдет ближе, и сказал ему:
- Будешь пить, так же как мы.
Пальмо отодвинулся, словно опасаясь, что Бьянко схватит его за руку, но потом сам подошел к нему и сказал:
- Раз это говоришь ты, я выпью, но хочу добавить в него капельку горького. Иначе я не могу принять вермут от человека, который так. обошелся с нами.
Этторе ничего ему не ответил и обратился к бармену:
- Три. вермута. Все три - чистых.
И подождал, что скажет Пальмо.
- В один добавь каплю горького, - сказал бармену Пальмо.
Этторе скрипнул зубами и схватил Пальмо за рубаху у пояса, ниже прилавка, чтобы не видел бармен.
- Чистых - все три, - повторил он.
Чтобы не смотреть друг другу в глаза, они стали разглядывать вермут на свет. Потом молча выпили.
На улице Этторе успокоился. Правда, после разговора с Бьянко у него осталось ощущение какой-то неопределенности, он чувствовал, что не сказал всего, что собирался, или сказал не так, как нужно, но он сделает все, чтобы доказать Бьянко, насколько это серьезно. Беспокоило его и то, что Бьянко, как он ни был зол, не отказал ему в прокате грузовика. Он понимал, что Бьянко сделал это для того, чтобы не выпустить окончательно Этторе из своих сетей: в один прекрасный день Бьянко для его дел понадобится этот грузовик и, понятно, вместе с шофером. "В тот день я скажу ему "нет", скажу, пусть забирает свой грузовик. И потом, надеюсь, к тому дню я найду для себя что-нибудь подходящее". И он пошел в гараж, находившийся около казармы.
Два дня он проверял и ремонтировал грузовик, потом испытывал его, гоняя вокруг города. Был он в хорошем настроении и, если думал о своей недавней жизни, то лишь с большим отвращением, оно рождалось у него не в мозгу, не в душе, а где-то в глубине тела - в желудке и во рту - и было похоже на тошноту. Подобное же ощущение вызывал в нем пучок дневного света, просачивавшийся сквозь шторы в затененном номере "Коммерческого кафе", где он отдыхал. Пучок света - и только. Но тошнота была очень сильной.
Брат Костантино ездить с ним не согласился - он уже работал вторым шофером на одном из больших автопоездов шоколадной фабрики. Этторе пошел для переговоров к нему домой, и тот отвечал, стоя на пороге и ни разу не взглянув ему в глаза. Этторе вспомнил о поездке на виллу старого фашиста. Тогда парень, видимо, кое-что понял, и его, наверное, тоже частенько мучила тошнота, поднимавшаяся откуда-то изнутри.
Выяснив, что брат Костантино уже занят, Этторе никак не мог решить, к кому ему теперь обратиться. У него было много приятелей, научившихся водить машину так же, как и он, на войне, но среди них не было ни одного, на которого он мог бы положиться, все они с удовольствием предложили бы свои услуги Бьянко, если бы узнали, что Этторе порвал с ним.
Однажды он осматривал в гараже свой грузовик и, как обычно, размышлял о своих делах, потом забрался в кабину, захлопнул дверцу и задумался, положив руки на руль, держа потухшую сигарету во рту. Он заметил Пальмо, только когда тот оказался возле кабины. Вынув изо рта сигарету, Этторе молча смотрел на него сверху. Пальмо обернулся, поднял глаза на окно кабины и увидел Этторе.
- А, ты здесь! - он открыл дверцу и уселся рядом.
- В чем дело? - спросил Этторе.
Пальмо не ответил, он казался подавленным.
- Что с тобой?
Тогда он попросил:
- Этторе, возьми меня на грузовик в напарники.
- Это Бьянко распорядился? Или он дал тебе отставку?
- Ему самому дали отставку. Врачи, - ответил Пальмо. - Отправили его в горы. - И он ткнул себя пальцем в грудь.
Этторе открыл рот: у него перехватило дыхание, как от резкой боли.
- Сегодня утром он уехал, и я остался один, - добавил Пальмо.
Этторе лишь сокрушенно качал головой и не произносил ни слова.
- Ну, чего ты? Он же не умер… - заметил Пальмо.
- Не в этом дело, - ответил Этторе, - я просто не могу себе представить, чтобы такой человек, как Бьянко, заболел туберкулезом.
- Этим его наградила война. А что ты думаешь, может, и мы с тобой чахоточные!
Они немного помолчали. Потом Пальмо сказал:
- Так берешь меня?
Этторе следовало отказать ему, он знал, что так и сделает, но у него не выходил из головы Бьянко с этой проклятой чахоткой, и поэтому он не ответил Пальмо сразу "нет", а только спросил:
- С чего это ты захотел со мной работать? Ты же всегда меня терпеть не мог.
- Неправда.
- Брехло, - тихо промолвил Этторе.
Пальмо промолчал. Этторе добавил:
- Никуда ты не годишься, Пальмо.
- Зато ты хорош, Этторе. Только, чтобы понять это, тебя сначала нужно вымочить в оливковом масле, а потом попробовать.
Они говорили спокойно, не повышая голоса, не глядя друг на друга, уставившись сквозь ветровое стекло на серую стену гаража.
Потом Пальмо сказал:
- Возьми меня, Этторе, я остался один.
- Не подходишь ты мне, Пальмо, и грузовик ты водить не умеешь. А мне нужен человек, которому я мог бы доверить баранку, когда у меня слипаются глаза.
- Я у тебя научусь, вот увидишь, быстро научусь. Возьми меня, Этторе, ведь ты умнее меня и хотя бы поэтому должен мне помочь.
Этторе резким движением взялся за рычаг.
- Держись, даю задний ход.
- Куда мы поедем?
- Обкатывать машину.
Этторе выехал из гаража и вывел машину на окружную дорогу. Они мчались на полной скорости. Этторе спросил:
- Понравится тебе, если тебя вышвырнут из машины на таком ходу?
Пальмо посмотрел в окошко, потом на Этторе и сказал:
- Если ты меня не берешь, притормози и я сойду сам.
- Я выкину тебя из грузовика в тот самый момент, когда ты вздумаешь заговорить со мной не о работе.
- Как это понять?
- Если тебе придет в голову вспоминать дела, которыми мы занимались у Бьянко…
- А!
- Ну?
- Если ты не хочешь, я не стану говорить об этом.
- Не хочу! - крикнул Этторе.
- Ладно. Хозяин теперь ты, а я - твой работник.
Немного погодя Пальмо опять заговорил:
- Забыл тебе сказать. Бьянко велел, чтобы деньги за грузовик ты послал ему в санаторий.
- В каком он санатории?
- Не знаю, он тебе оттуда напишет.
Деньги за прокат машины Этторе надо было взять у Дзеку. В один из последующих дней он отправился за ними, но так и не дошел до старика: ему казалось, что он сам себя обкрадывает. На обратном пути, проходя мимо "Коммерческого кафе", он увидел в окно, что там играют на биллиарде те двое крестьян, для которых он вел запись очков в тот день, когда удрал от ворот шоколадной фабрики. Он зашел в биллиардную и заказал у бармена первый попавшийся напиток, потом стал потягивать его понемногу, чтобы не выпить раньше, чем те двое кончат партию и проигравший не вытащит бумажник и не начнет расплачиваться. Он глядел на них поверх бокала, время от времени бросая взгляд на дверь в биллиардную.
Он поставил пустой бокал на прилавок, лишь когда партия была сыграна и на свет божий появился бумажник. Этторе увидел, что он туго набит тысячными бумажками: проигравший, чтобы не показать его партнеру, отвернулся как раз в сторону Этторе.
Тогда Этторе пошел прямо в гараж и торопливо сказал Мывшему грузовик Пальмо:
- Иди домой, возьми пистолет и платок - прикрыть лицо. Через час встречаемся здесь.
У Пальмо сверкнули глаза - Этторе вспылил было, но сдержался: он еще успеет развеять его надежды. Зайдя домой, он сказал матери, что у него очень разболелся живот, поэтому он вернулся, и та обещала напоить его на ночь лауданиумом. Он пробормотал Что-то в ответ, пошел в свою комнату и вернулся с шарфом на шее и пистолетом в кармане.
Вместе с Пальмо они вышли за городскую черту; Этторе было страшно, и он молчал, чтобы Пальмо по голосу не догадался о его состоянии. Пальмо хотел остановиться сразу же за мостом через дорогу, но Этторе побоялся и, разозлившись, протащил его еще добрый километр.
Темнело, в городе зажглись огни. Они остановились у обочины и закурили.
- Ты уверен, что они пойдут именно этой дорогой?
- Не задавай мне вопросов.
- Господи помилуй, Бьянко ведь разрешал спрашивать.
- Я слышал, как они болтали, ясно? Они говорили на диалекте этих мест.
Вскоре появились и те двое: они шагали в ногу и о чем-то дружески беседовали, сильно жестикулируя. Этторе внимательно, огляделся, поднял шарф до самых глаз и выскочил на середину шоссе с пистолетом в руках. Крестьянам не оставалось ничего другого, как. достать бумажники.
- Бросайте их на землю.
Пальмо подобрал бумажники, вернулся к обочине, сунул пистолет под мышку и, выпотрошив бумажники, бросил их на кучу гравия.
- А теперь начинайте драку, - приказал Этторе. - Ну! Действуйте кулаками!
Те переглянулись, но не пошевелились, и тогда, направив на них пистолет, Этторе повторил:
- Деритесь!
Они сделали вид, что дерутся.
- Деритесь по-настоящему! - прикрикнул на них Этторе.
Крестьяне всерьез принялись за дело, один из них споткнулся и упал. Тогда Этторе и Пальмо спрыгнули с обочины на поле и кинулись в темноту. Двое на дороге принялись истошно вопить, Этторе бежал, ему было страшно, и на каждом шагу сердце подступало к горлу. Они остановились за заброшенной шелкопрядильней. Глаза Пальмо блестели в темноте, и Этторе хотелось ударить по ним кулаком. Язык с трудом повиновался ему, но он постарался сказать как можно тверже:
- Давай сюда деньги! Я заплачу за грузовик. Если хочешь оставаться со мной, брось свой пистолет сюда, в траву, это было в первый и последний раз, только чтобы заплатить за машину. Не вздумай когда-нибудь напомнить мне, об этом.
* * *
(Вспоминает Пальмо)
Этторе вел машину и посматривал то на дорогу, то на море. Я повернул голову поглядеть на корабль в море и услышал, как Этторе что-то напевает про себя.
- Что ты поешь? - спросил я: надоело мне ехать молча.
Но он только пожал плечами. Песня была печальная, а ему было весело, это видно было по глазам.
- Тебе весело?
Он кивнул.
- Знаешь, почему я веселый? Потому, что я конченый человек. Я как шар, попавший в лузу.
- По-моему, это плохо, - сказал я.
Но он покачал головой.
Мы ехали порожняком из Тосканы, после того как доставили в Л. С. груз шампанского. Хороший груз. И на этот раз, как обычно, когда нам выпадал ценный груз, я ему говорил, что хорошо бы остановиться в Генуе и продать товар одному из тех типов, которые вечно толкутся на площади Карикаменто, да положить вырученные денежки себе в карман. А о хозяине этого товара я бы уж позаботился, этому заводчику не трудно было бы заткнуть рот - ведь во время войны он продавал шампанское немцам.
На этот раз я ему все это сказал, когда мы поднялись на гребень горы и оттуда стало видно море. Но он рассмеялся мне прямо в лицо. Сначала, когда я затевал такие разговоры, он, бывало, оборачивался и глядел на меня испуганно и зло, будто я подталкиваю его к краю глубокой пропасти, а он лишь чудом удерживается. Я в таких случаях внимательно следил за его руками, лежавшими на баранке, опасался, как бы он не съездил меня по морде.
Но теперь он только смеялся мне в лицо, и я поэтому больше не боялся вести такие разговоры, но надежды на успех у меня становилось все меньше и меньше. Я делал это не только из-за денег: мне хотелось жить по-старому, чтобы Этторе стад главарем вместо Бьянко, хотя я не дал бы и одного мизинца Бьянко за всего Этторе как главаря.
Мы проезжали мимо дансинга на террасе над морем, и я говорю:
- Давай остановимся здесь ненадолго, не будем выходить из машины, только послушаем музыку и посмотрим, как танцуют женщины.
Но он не остановился. Он всегда торопился вернуться, поставить машину в гараж и бежать в тот переулок, где в окне ждала его девушка. Он думал, что я ничего не знаю о нем и об этой его Ванде.
Зато он остановился около бензоколонки - там, где дорога расширяется, а прибрежные скалы отступают, и я удивился, потому что мы заправились в Л. С. А он снял руку с баранки, облокотился на окошечко и стал внимательно разглядывать эту бензоколонку.
Немного погодя спрашивает:
- Нравится?
- Что? - говорю.
- Бензоколонка.
Я присмотрелся: она и вправду была красивая, похожая на небольшую современную виллу, я так ему и сказал.
Он все смотрел на нее, тогда я и говорю:
- Да ведь ты видел их тысячи, этих бензоколонок.
- Но ни разу такую, как эта.
Он открыл дверцу, спрыгнул, пересек дорогу и направился к колонке. Навстречу ему вышел человек в голубом комбинезоне со множеством "молний"; Этторе завел с ним разговор, а я видел, что чем больше он говорил, тем чаще этот человек оглядывался на свою колонку и смотрел так, будто видел ее в первый раз.
Я тоже вылез из кабины и подошел к ним. Человек в комбинезоне говорил Этторе:
- Посмотрели бы вы на нее вечером, когда горят все неоновые надписи.
Этторе кивал головой, будто сам все больше в чем-то убеждался, потом вытянул шею, точно хотел заглянуть за угол колонки.
- Сзади мойка для машин, - сказал человек в комбинезоне, и они отправились вокруг колонки, а я ждал, когда они вернутся.
Этторе громко вздохнул и спросил:
- Сколько же может стоить такая колонка со всем оборудованием и с неоном?
Человек поднял большой и указательный пальцы, а остальные сжал в кулак. Больше Этторе ничего не спрашивал, мы вернулись в машину, но с места не тронулись. Вместо этого Этторе достал из кармашка на дверце машины карандаш, бумагу и принялся что-то чертить. Я старался заглянуть ему через плечо, а он все время отталкивал меня. Но я все равно рассмотрел, что он рисует бензоколонку, потом насосы, а над ними пишет крупными буквами: "ГАЗОЛИН. БЕНЗИН. МАСЛО".
Наконец мы тронулись, он вел машину, как всегда, молча, а я ощущал какое-то беспокойство, сам не знаю отчего.
Я спросил:
- Собираешься поставить бензоколонку?
- Да, - отвечает он сухо.
- У тебя есть два миллиона?
- Я никогда не сорил тысячными билетами на спортплощадке.
- А где ты ее поставишь?
- Там, у нас. Сначала изучу как следует новую дорогу, по которой ходят грузовики, и тогда сразу куплю участок. Предупреждаю тебя, Пальмо: как только у меня будет бензоколонка, я брошу этот грузовик и ты ищи себе другую работу.
- А к себе ты меня не возьмешь?
Он отрицательно покачал головой.
- Нет. Я возьму отца. Заставлю его продать мастерскую - пусть моет машины.
Я провел рукой по лицу и стал думать. Наконец, как будто придумал:
- Этторе, а если устроить при бензоколонке кафе или бар, как делают американцы, видел в кино?
Он тут же отказался:
- Нет, мне никогда не нравилось кормить и поить людей. Особенно кормить.
- Так этим бы занялся я.
- Не хочу я кухонного чада на своей бензоколонке, - ответил он решительно.
И в третий раз я почувствовал себя, как тогда, когда кончилась война, и потом, когда Бьянко пришлось ехать в санаторий.