– Ну, Акира, не будь таким настырным, это некрасиво. – Женщина снова повернулась к Сатико. – Многие дети в его возрасте все еще мечтают стать полицейскими или пожарниками. Но Акира решил работать на "Мицубиси", когда был значительно младше.
– На кого работает твой отец? – повторил мальчик.
На этот раз его мать, вместо того чтобы вмешаться, выжидающе смотрела на Марико.
– Он хозяин зоопарка, – ответила Марико.
На минуту все замолкли. Услышав этот ответ, мальчик странным образом притих и с мрачным видом отодвинулся в сторону. Его мать неуверенно проговорила:
– Какая интересная профессия. Мы очень любим животных. А зоопарк вашего мужа – он где-то поблизости?
Прежде чем Сатико успела ответить, Марико шумно слезла со скамейки и, ни слова не говоря, направилась к деревьям невдалеке от нас. Мы молча проводили ее взглядом.
– Это ваша старшая? – спросила женщина у Сатико.
– Других детей у меня нет.
– О, понимаю. На самом деле это не так уж плохо. Ребенок может вырасти более самостоятельным. Думаю, ему часто приходится больше трудиться. Между этим, – она положила руку на голову мальчика, – и старшим разница в шесть лет.
Американка что-то громко воскликнула и захлопала в ладоши. Марико медленно и упорно взбиралась по веткам дерева. Пухлолицая женщина, заерзав на скамейке, глядела на нее с беспокойством.
– Ваша дочь – настоящий сорванец, – обронила она.
Американка радостно подхватила слово "сорванец" и снова захлопала в ладоши.
– Это не опасно? – спросила женщина. – Она ведь может упасть.
Сатико улыбнулась, ее тон в разговоре с женщиной внезапно смягчился:
– А вам в диковину видеть, как дети лазают на деревья?
Женщина с тревогой следила за Марико:
– Вы уверены, что это безопасно? Ветка может подломиться.
Сатико усмехнулась:
– Моя дочь, не сомневаюсь, знает что делает. Впрочем, спасибо вам за участие. Вы очень заботливы.
Она отвесила женщине изящный поклон. Американка что-то ей сказала, и они снова заговорили по-английски. Пухлолицая женщина перевела взгляд на нас.
– Прошу вас, не сочтите меня назойливой, – сказала она, тронув меня за руку, – но не заметить я не могла. Это у вас первенец?
– Да, – смеясь, ответила я. – Ждем его осенью.
– Как замечательно. А ваш муж – тоже владелец зоопарка?
– О нет. Он работает в фирме, которая занимается электроникой.
– Неужели?
Женщина принялась давать мне советы по уходу за младенцем. Я тем временем заметила, что мальчик двинулся от столика к дереву, на котором сидела Марико.
– Есть еще идея давать ребенку побольше слушать хорошей музыки, – втолковывала мне женщина. – Наверняка это многое значит. Наряду с самыми первыми звуками младенец должен слышать много хорошей музыки.
– Да, музыку я очень люблю.
Мальчик остановился у подножия дерева и озадаченно смотрел вверх, на Марико.
– У нашего старшего сына не такой хороший музыкальный слух, как у Акиры, – продолжала женщина. – Муж говорит, это потому, что он младенцем мало слушал хорошую музыку, и я склонна думать, он прав. В то время по радио передавали слишком много военной музыки. На пользу, уверена, это не пошло.
Слушая женщину, я увидела, как мальчик пытается упереться ногой о ствол дерева. Марико спустилась пониже и, по-видимому, давала ему советы. Американка рядом со мной продолжала громко хохотать, время от времени произнося отдельные японские слова. Мальчику удалось наконец оторваться от земли: одну ногу он вставил в расщелину и повис в воздухе, обеими руками уцепившись за ветку. Хотя от поверхности земли его отделяло всего несколько сантиметров, напряжение он испытывал громадное. Трудно сказать, сделала ли Марико это намеренно, но, спустившись еще ниже, она с силой наступила мальчику на пальцы. Мальчик пронзительно взвизгнул и кулем свалился на землю.
Женщина испуганно обернулась. Сатико и американка, за беседой ничего не заметившие, тоже устремили взгляд на упавшего мальчика. Он лежал на боку и отчаянно визжал. Мать бросилась к нему и, опустившись на колени, принялась ощупывать его ноги. Мальчик продолжал вопить. Пассажиры на дальнем конце лужайки, все как один, смотрели в нашу сторону. Через минуту-другую рыдающий мальчик, при поддержке матери, оказался за нашим столиком.
– Лазить по деревьям очень опасно, – сердито выговаривала ему мать.
– Он упал с небольшой высоты, – успокоила я ее. – На дерево он вообще не успел забраться.
– Он мог сломать ногу. Детям нельзя разрешать карабкаться на деревья. Дураки только так делают.
– Она меня пнула, – всхлипнул мальчик. – Столкнула меня с дерева. Хотела меня убить.
– Она тебя пнула? Девочка тебя пнула?
Я перехватила взгляд, который Сатико метнула на дочь. Марико снова высоко забралась на дерево.
– Она хотела меня убить.
– Девочка тебя пнула?
– Ваш сын просто соскользнул, – поспешно вмешалась я. – Я все видела. Падать ему было неоткуда.
– Она меня пнула. Хотела меня убить.
Женщина тоже обернулась и оглядела дерево.
– Он просто-напросто соскользнул, – повторила я.
– Веди себя умнее, Акира, – сердито проговорила женщина. – Лазить по деревьям очень и очень опасно.
– Она хотела меня убить.
– Тебе нельзя лазить по деревьям.
Мальчик продолжал всхлипывать.
В японских городах (этим они заметно отличаются от английских) владельцы ресторанов и чайных домиков, магазинов и лавочек словно бы торопят наступление темноты: еще до сумерек в окнах зажигаются фонари, а над дверьми – светящиеся вывески. Когда в тот вечер мы вновь оказались на улицах Нагасаки, город уже был весь расцвечен ночными огнями: Инасу мы покинули к концу дня и поужинали в ресторане при универмаге "Хамайя". Потом, желая растянуть день подольше, долго блуждали по боковым улочкам, не очень-то торопясь набрести на трамвайную остановку. В те времена, помнится, у молодых пар вошло в моду показываться на людях, держась за руки (мы с Дзиро никогда этого не делали), и по пути нам встречалось множество таких пар, жаждущих вечерних развлечений. Небо, как обычно летом, окрасилось бледным пурпуром.
На многих прилавках торговали рыбой, и в этот вечерний час, с возвращением в гавань рыболовецких судов, всюду попадались навстречу люди, которые проталкивались через толпу с тяжелыми корзинами на плечах, полными свежевыловленной рыбы. В одном из переулков, где на земле валялся мусор и бродили случайные прохожие, мы и набрели на помост с кудзибики. У меня не было пристрастия к кудзибики, ничего подобного здесь в Англии нет – разве что на ярмарочных площадях, – и о самом существовании этой забавы я бы наверняка забыла, если бы тот вечер не оставил такого следа в моей памяти.
Мы остановились посмотреть позади толпы. Какая-то женщина старалась поднять повыше малыша лет двух-трех; человек с повязкой вокруг головы наклонился с помоста, протягивая ребенку чашу. Малыш ухитрился вытянуть из нее билетик, но явно не знал, что с ним делать. Зажав его в ручонке, он тупо оглядывал смеющиеся лица вокруг. Человек с повязкой нагнулся ниже и что-то сказал малышу: это заставило собравшихся расхохотаться. Наконец мать опустила ребенка на землю, взяла у него билетик и передала человеку с повязкой. На билетик выпал выигрыш – губная помада, которую женщина забрала со смехом.
Марико встала на цыпочки, пытаясь получше разглядеть призы, выставленные на заднике помоста. Внезапно она обернулась к Сатико со словами:
– Я хочу купить билет.
– Марико, это пустая трата денег.
– Я хочу купить билет, – повторила она с необычной настойчивостью. – Хочу попробовать.
– Вот, Марико-сан, возьми. – Я протянула ей монетку.
Она бросила на меня слегка удивленный взгляд. Потом взяла монетку и стала протискиваться сквозь толпу к помосту.
Попытали счастья еще несколько участников: одна женщина выиграла конфету, другая – средних лет – резиновый мячик. Подошла очередь Марико.
– Итак, юная принцесса, – человек с повязкой неторопливо встряхнул чашу, – закройте глаза и сосредоточьтесь мыслями вон на том большом медведе.
– Я не хочу медведя, – сказала Марико.
Человек скорчил гримасу, и в толпе засмеялись.
– Вы не хотите большого мехового медведя? Так-так, юная принцесса, чего же вы тогда хотите?
Марико показала на задник платформы:
– Корзинку.
– Корзинку? – Человек пожал плечами. – Хорошо, принцесса, зажмурьте глаза покрепче и сосредоточьте мысли на вашей корзине. Готово?
Билет Марико выиграл цветочный горшок. Она вернулась к нам и вручила свой приз мне.
– Ты не хочешь его брать? – спросила я. – Это же твой выигрыш.
– Я хотела корзинку. Котятам теперь нужна собственная корзинка.
– Ну, не огорчайся.
Марико повернулась к матери:
– Я хочу попробовать еще раз.
Сатико вздохнула:
– Уже поздно.
– Хочу попробовать. Еще разик.
Она снова пробралась к помосту. Пока мы ждали, Сатико обратилась ко мне:
– Забавно, но у меня о ней сложилось совершенно иное впечатление. Я имею в виду вашу подругу, миссис Фудзивара.
– Да?
Сатико вытянула шею, заглядывая между головами.
– Боюсь, Эцуко, я всегда представляла ее себе совсем иначе, чем вы. Ваша подруга казалась мне женщиной, у которой ничего не осталось в жизни.
– Но это не так, – возразила я.
– Да? А на что она надеется в будущем, Эцуко? Ради чего живет?
– У нее есть заведение. Совсем скромное, но для нее оно много значит.
– Ее закусочная?
– И у нее есть сын. Его карьера обещает многое.
Сатико продолжала вглядываться в помост.
– Да, наверное, это так, – произнесла она с усталой улыбкой. – Думаю, сын у нее есть.
На этот раз Марико выиграла карандаш и вернулась к нам с недовольным лицом. Мы собрались уходить, но она не отрывала глаз от помоста.
– Пойдем, – сказала Сатико. – Эцуко-сан пора домой.
– Я хочу попробовать еще раз. Только один разочек.
Сатико нетерпеливо вздохнула, потом взглянула на меня. Я пожала плечами и рассмеялась.
– Ну хорошо, – согласилась Сатико. – Попробуй еще раз.
Было разыграно еще несколько призов. Одна молодая женщина выиграла косметичку: столь удачному призу зааплодировали. Завидев Марико в третий раз, человек с повязкой на голове состроил очередную комическую гримасу.
– Итак, юная принцесса, вы снова здесь! Все еще хотите выиграть корзинку? Быть может, предпочтете этого большого мехового медведя?
Марико молча ждала, когда ей подставят чашу. Вынутый ею билет распорядитель лотереи изучил самым тщательным образом, а потом обернулся к выставленным призам. Он еще раз внимательно исследовал билет и наконец кивнул.
– Корзинку вы не выиграли. Но зато выиграли главный приз!
Со всех сторон раздались смех и аплодисменты. Распорядитель направился к заднику и вернулся с большой деревянной коробкой.
– Это для вашей мамы – хранить овощи! – объявил он, адресуясь скорее к толпе, чем к Марико, и высоко вскинул коробку.
Сатико, стоявшая рядом со мной, рассмеялась и тоже зааплодировала. Зрители расступились, давая Марико дорогу.
Когда мы уходили, Сатико продолжала смеяться. Она смеялась так, что на глазах у нее выступили слезы; утерев их, она посмотрела на коробку.
– Странная вещица, – сказала она, передавая ее мне.
Коробка походила на коробку с апельсинами и весила на удивление мало; деревянная поверхность была гладкой, но не лакированной, с одной стороны находились две раздвижные панели с проволочной сеткой.
– Может пригодиться, – заметила я, отодвигая панель.
– Я выиграла главный приз, – сказала Марико.
– Да, ты молодец, – поддакнула Сатико.
– Однажды я выиграла кимоно, – сообщила мне Марико. – Это было в Токио, там я однажды выиграла кимоно.
– Ну вот, ты снова выиграла.
– Эцуко, не могли бы вы понести мою сумку? А я донесу эту штуку до дома.
– Я выиграла главный приз, – повторила Марико.
– Да, ты молодчина, – отозвалась Сатико со смешком.
Мы отошли от помоста. Улица была усеяна брошенными газетами и всяким мусором.
– Котята могут здесь жить, правда? – спросила Марико. – Мы положим внутрь коврик, и это будет их дом.
Сатико, держа коробку, посмотрела на нее с сомнением:
– Не уверена, что им там очень понравится.
– Это будет их дом. Когда мы поедем к Ясуко-сан, то повезем их в этой коробке.
Сатико устало улыбнулась.
– Правда, мама, правда? Мы повезем котят в этой коробке.
– Да, наверное. Конечно, да. Повезем котят в этой коробке.
– Значит, мы сможем держать у себя котят?
– Да, мы сможем держать у себя котят. Уверена, что отец Ясуко-сан не станет возражать.
Марико забежала немного вперед, а потом подождала нас.
– Значит, нам больше не надо подыскивать, кому их отдать?
– Да, больше не надо. Мы поедем в дом к Ясуко-сан, и они будут жить там.
– И мы больше не станем искать для них новых хозяев. Возьмем их с собой в коробке – правда, мама?
– Да, – сказала Сатико. Она резко откинула голову назад и снова засмеялась.
Мне часто вспоминается лицо Марико, каким я видела его в трамвае по пути домой. Прижавшись лбом к стеклу, она смотрела в окно: ее лицо, освещенное бегущими огнями шумного города, казалось мальчишеским. Марико молчала до самого конца путешествия, мы с Сатико почти не разговаривали. Только один раз, помню, Сатико спросила:
– Ваш муж на вас не рассердится?
– Очень может быть, – улыбнулась я. – Но я его еще вчера предупредила, что могу задержаться.
– День был чудесный.
– Да. Дзиро, должно быть, сидит и дуется. Я получила громадное удовольствие.
– Мы должны повторить нашу прогулку, Эцуко.
– Да, должны.
– И помните: вы должны меня навестить, когда я уеду.
– Да, я помню.
Мы опять замолчали. Чуть позже, когда трамвай замедлил ход перед остановкой, я почувствовала, что Сатико вздрогнула. Она смотрела на выход из вагона, где стояли два-три человека. Женщина, стоявшая там, смотрела на Марико. Ей было лет тридцать, ее худое лицо выражало усталость. Вполне возможно, что она смотрела на Марико без всякой задней мысли, и если бы не реакция Сатико, я вряд ли бы что-нибудь заподозрила. Марико, не замечавшая этой женщины, продолжала смотреть в окно.
Женщина, перехватив взгляд Сатико, отвернулась. Трамвай остановился, двери отворились, и женщина вышла.
– Вам знакома эта особа? – тихо спросила я. Сатико усмехнулась:
– Нет, я просто ошиблась.
– Вы приняли ее за кого-то другого?
– Только на секунду. Даже сходства особого не было.
Она снова засмеялась и глянула в окно узнать, где мы находимся.
Глава восьмая
Оглядываясь назад, понимаешь, почему в то лето Огата-сан пробыл у нас так долго. Хорошо зная своего сына, он, должно быть, разгадал план Дзиро относительно журнальной статьи Сигэо Мацуды: мой муж просто-напросто дожидался, когда Огата-сан вернется к себе домой в Фукуоку и начисто забудет про этот случай. А пока он продолжал с готовностью соглашаться, что подобный выпад против фамильной чести следует парировать незамедлительно и со всей решимостью, что дело в равной степени затрагивает и его самого и что он сядет за письмо своему бывшему школьному товарищу, как только улучит свободную минуту. Теперь, по прошествии стольких лет, мне ясно, что для Дзиро это был самый привычный способ уклониться от потенциально неловкого положения. Если бы годы спустя, в другой критической ситуации он не повел себя точно так же, я, возможно, никогда не покинула бы Нагасаки. Но это так, к слову.
Я уже описывала кое-какие подробности того вечера, когда двое подвыпивших сослуживцев мужа помешали Дзиро и Огате-сан закончить шахматную партию. Тогда, постилая на ночь постель, я горела желанием поговорить с Дзиро обо всем, что касалось Сигэо Мацуды; мне вовсе не хотелось, чтобы он писал это письмо против своей воли, но я все острее осознавала, что ему необходимо объясниться с отцом. Однако заговаривать на эту тему я в тот вечер – как и раньше – не решилась. Прежде всего, муж наверняка бы счел, что мне незачем соваться в чужие дела с какими-то советами. К тому же в столь поздний час Дзиро неизменно чувствовал себя усталым, и любые попытки с ним побеседовать его только раздражали. Словом, откровенные обсуждения между нами так и не вошли в привычку.
Весь последующий день Огата-сан не выходил из квартиры, то и дело принимаясь за шахматную партию, прерванную накануне, как он заявил, в решающий момент. Вечером, спустя примерно час после ужина, он снова расставил на доске фигуры и стал изучать позицию. Потом поднял глаза на моего мужа:
– Итак, Дзиро, завтра предстоит большой день.
Дзиро, оторвавшись от газеты, слегка усмехнулся:
– Незачем поднимать шум из-за таких пустяков.
– Чепуха. Для тебя это большой день. Конечно, ради фирмы тебе необходимо выложиться сполна, но, по-моему, это победа сама по себе, независимо от завтрашнего результата. Быть приглашенным представлять фирму на таком уровне, в самом начале карьеры, это, знаешь ли, даже для нашего времени редкость.
Дзиро пожал плечами:
– Я так не думаю. Разумеется, если завтра все удастся как нельзя лучше, нет никаких гарантий, что меня повысят. Но управляющий, полагаю, должен быть доволен моими нынешними успехами.
– Судя по общему мнению, он, я считаю, очень в тебя верит. А как, по-твоему, все пройдет завтра?
– Надеюсь, достаточно гладко. На данной стадии все заинтересованные стороны нуждаются в сотрудничестве. Вопрос скорее в том, чтобы заложить основу для настоящих переговоров, намеченных на осень. Штука нехитрая.
– Что ж, поживем – увидим. Послушай, Дзиро, а почему бы нам не закончить партию? Уже три дня, как мы на ней застряли.
– Ах да, партию. Конечно же, отец, ты понимаешь, повезет мне завтра или нет, никто не даст гарантии, что меня повысят.
– Да, Дзиро, конечно, я это понимаю. Мне самому, делая карьеру, пришлось столкнуться с конкуренцией. Я слишком хорошо знаю, как это бывает. Иногда предпочтение отдают тем, кто заведомо не может считаться тебе ровней. Но это не должно тебя останавливать. Упорно добивайся своего – и одержишь победу. А теперь, как насчет того, чтобы закончить партию?
Муж взглянул на шахматную доску, но ничем не выказал желания придвинуться поближе.
– Насколько я помню, ты почти что выиграл.
– Да, положение тяжелое, но выход есть – если ты его найдешь. Помнишь, Дзиро, когда я учил тебя играть, то всегда предупреждал – не выводи ладьи слишком рано. А ты все равно делаешь ту же ошибку. Понятно?
– Да-да, ладьи. Твоя правда.
– И кстати, Дзиро, вот что: мне кажется, ты не обдумываешь ходы заранее, ведь так? Помнишь, как я бился когда-то, чтобы ты просчитывал игру хотя бы на три хода вперед? Похоже, ты и сейчас этого не делаешь.
– На три хода вперед? М-да, пожалуй, и не делаю. Да я и не считаю себя таким мастером, как ты, отец. Во всяком случае, можно признать, что ты выиграл.