– Надеюсь, ты хорошо проведешь день, отец, – громко сказал Дзиро от двери. – Если сумею, постараюсь вернуться пораньше.
– Чепуха, не стоит волноваться. Твоя работа важнее.
Немного позже Огата-сан вышел из своей комнаты в пиджаке, с галстуком.
– Вы куда-то собрались, отец? – спросила я.
– Подумал, что неплохо бы нанести визит доктору Эндо.
– Доктору Эндо?
– Да, надо бы его навестить – взглянуть, как он там.
– Но вы же не уйдете до обеда?
– Лучше бы поторопиться. – Он посмотрел на часы. – Эндо теперь живет за городской чертой. Мне нужно будет сесть на поезд.
– Что ж, возьмите еду с собой. Я мигом ее упакую.
– Спасибо, Эцуко. Минуту-другую я подожду. По правде говоря, я и надеялся, что ты мне это предложишь.
– Вам стоило только сказать. – Я поднялась с места. – Намеки, отец, не всегда действуют.
– Но я знал, что ты догадаешься с полуслова, Эцуко. Я на тебя полагаюсь.
Я шагнула вниз на кухню, надела сандалии и ступила на кафельный пол. Скоро перегородка раздвинулась, и в проеме появился Огата-сан. Усевшись на пороге, он стал наблюдать за моими хлопотами.
– Что это ты мне готовишь?
– Ничего особенного. Вчерашние остатки. Лучшего и не заслуживаете, раз сообщили в последний момент.
– И все-таки ты ухитришься соорудить такое, что пальчики оближешь, не сомневаюсь. Что это ты делаешь с яйцом? Уж это наверняка не вчерашний остаток?
– Хочу добавить омлет. Вам повезло, отец, я сегодня добрая.
– Омлет. Ты должна меня научить, как его готовят. Это трудно?
– Трудней некуда. Где уж вам учиться на вашем этапе!
– Но я все на лету схватываю. И что, по-твоему, значит – "на вашем этапе"? Я еще не настолько стар – и могу многому научиться.
– Вы всерьез собираетесь стать поваром, отец?
– Ничего смешного в этом нет. Я давно высоко ставлю кулинарию. Это настоящее искусство, я в этом убежден – столь же благородное, как живопись или поэзия. Его недостаточно ценят просто потому, что результат исчезает слишком быстро.
– Не бросайте живопись, отец. Ваши успехи в ней куда больше.
– Живопись. – Огата-сан вздохнул. – Прежнего удовлетворения она мне не приносит. Нет, думаю, мне следует научиться готовить омлеты, как готовишь их ты, Эцуко. Ты должна мне показать до того, как я вернусь в Фукуоку.
– Вы не будете считать это таким уж искусством, когда это освоите. Женщинам, пожалуй, лучше держать такие вещи в секрете.
Огата-сан рассмеялся, словно сам над собой, и продолжал за мной наблюдать.
– Кого ты ждешь, Эцуко? – спросил он, помолчав. – Мальчика или девочку?
– Все равно. Если будет мальчик, мы назовем его в вашу честь.
– Правда? Это обещание?
– Если хорошенько подумать, не уверена. Я забыла имя отца. Сэйдзи – некрасивое имя.
– Это потому, что ты считаешь меня некрасивым, Эцуко. Помню, однажды ученики в одном классе решили, будто я похож на гиппопотама. Но внешние признаки не должны тебя отпугивать.
– Верно. Что ж, посмотрим, что думает Дзиро.
– Да.
– Но мне бы хотелось дать своему сыну ваше имя, отец.
– Я был бы счастлив. – Улыбнувшись, Огата-сан отвесил мне легкий поклон. – Но я знаю, как это раздражает, когда родственники настаивают, чтобы детей называли в их честь. Помню, мы с женой спорили о том, как назвать Дзиро. Я хотел назвать его в честь моего дядюшки, а жене не нравился сам обычай давать детям имена родственников. Конечно же, она настояла на своем. Уступчивостью Кэйко не отличалась.
– Кэйко – славное имя. Если будет девочка, то, быть может, мы назовем ее Кэйко.
– Не торопись раздавать такие обещания. Если слово не держат, старикам бывает очень горько.
– Извините, я просто раздумывала вслух.
– И еще, Эцуко: я уверен, есть и другие, в честь кого ты охотнее назвала бы своего ребенка. Те, кто тебе ближе.
– Возможно. Но если родится мальчик, мне бы хотелось дать ему ваше имя. Когда-то вы были мне словно отец.
– А теперь перестал быть?
– Нет, конечно. Но теперь все по-другому.
– Дзиро, надеюсь, для тебя хороший муж.
– О да. Счастливее меня никого нет.
– Ребенок добавит тебе счастья.
– Да. Лучшего времени нельзя было выбрать. Здесь мы уже вполне обжились, у Дзиро на работе дела идут успешно. Для такого события самый подходящий момент.
– Так значит, ты счастлива?
– Очень.
– Замечательно. Я счастлив за вас обоих.
– Вот, для вас все готово.
Я вручила Огате-сан лакированную коробочку со снедью.
– Ага, остатки вчерашнего пиршества. – Он принял ее с театральным поклоном и слегка приоткрыл крышку. – Что ж, выглядит заманчиво.
Когда я вернулась в гостиную, Огата-сан надевал у входа башмаки.
– Скажи, Эцуко, – проговорил он, занятый шнурками, – ты видела этого Сигэо Мацуду?
– Раз или два. Он навещал нас после того, как мы поженились.
– Но теперь они с Дзиро не такие близкие друзья?
– Пожалуй. Обмениваемся поздравительными открытками, вот и все.
– Хочу предложить Дзиро, пусть напишет своему другу. Сигэо должен извиниться. Иначе мне придется потребовать, чтобы Дзиро с ним порвал.
– Понимаю.
– Я собирался об этом сказать еще раньше, за завтраком. Но такой разговор лучше отложить до вечера.
– Наверное, так.
Уходя, Огата-сан еще раз поблагодарил меня за коробку с обедом.
Вышло так, что вечером Огата-сан этот вопрос так и не затронул. И он, и муж вернулись домой усталыми и провели время за чтением газет, почти без разговоров. А доктора Эндо Огата-сан упомянул лишь однажды. За ужином он сказал коротко:
– У Эндо все как будто хорошо. Впрочем, скучает по работе. Вся его жизнь была в ней.
В постели, готовясь заснуть, я сказала Дзиро:
– Надеюсь, отец доволен тем, как мы его принимаем.
– Чего еще он мог ожидать? Если ты так беспокоишься, пойди с ним куда-нибудь.
– В субботу вечером ты не работаешь?
– Как я могу себе это позволить? Я и так выбился из графика. Отец умудрился выбрать для визита ко мне самый неудачный момент. Хуже некуда.
– Но мы сможем погулять в воскресенье, разве нет?
Ответа я, кажется, так и не получила, хотя, глядя в темноту, еще долго его ждала. Дзиро часто испытывал после работы усталость и не был расположен к разговорам.
Во всяком случае, мои волнения относительно Огаты-сан были излишними: в то лето он прогостил у нас гораздо дольше обычного. Помнится, он еще оставался с нами в тот вечер, когда в нашу дверь постучала Сатико.
Сатико надела платье, которое я раньше не видела, на плечи она набросила шаль. Глаза у нее были тщательно подведены, но выбившийся из прически тонкий локон свисал на щеку.
– Простите, что беспокою вас, Эцуко, – с улыбкой начала она. – Я хотела узнать: Марико, случайно, не у вас?
– Марико? Да нет, что вы.
– Ладно, не важно. Вы ее нигде не видели?
– Боюсь, что нет. Вы ее потеряли?
– Ну, что вы так смотрите? – рассмеялась Сатико. – Просто когда я вернулась, дома ее не оказалось, вот и все. Уверена, что очень скоро ее разыщу.
Мы разговаривали у входной двери, и я почувствовала, что Дзиро и Огата-сан глядят на нас. Я представила им Сатико, и все обменялись поклонами.
– Это не шутка, – сказал Огата-сан. – Может, лучше сразу позвонить в полицию?
– Не нужно, – отозвалась Сатико. – Я уверена, что найду ее.
– Но не лучше ли на всякий случай все-таки позвонить?
– Нет, в самом деле, – в голосе Сатико послышалось легкое раздражение, – никакой необходимости нет. Я уверена, что найду ее.
– Я вам помогу искать, – вызвалась я, натягивая на себя куртку.
Муж взглянул на меня с неодобрением. Хотел было что-то сказать, но удержался. Наконец обронил:
– Уже почти стемнело.
– Право же, Эцуко, незачем поднимать такой переполох, – говорила Сатико. – Но если вы не против со мной ненадолго выйти, буду очень вам благодарна.
– Будь осторожна, Эцуко, – сказал Огата-сан. – И если не сразу найдете девочку, звоните в полицию.
Мы спустились по лестнице. Воздух был еще теплым; низкое солнце озаряло на пустыре грязные борозды.
– Вы искали вокруг жилого квартала? – спросила я.
– Еще нет.
– Давайте же посмотрим. – Я ускорила шаг. – У Марико есть какие-то друзья? Может быть, она с ними?
– Не думаю. Право же, Эцуко, – Сатико со смехом взяла меня за локоть, – вовсе незачем так волноваться. Ничего с ней не случится. Собственно, я зашла к вам сообщить новость. Знаете, Эцуко, наконец-то все устроилось. Через несколько дней мы уезжаем в Америку.
– В Америку?
Я остановилась – не то от удивления, не то оттого, что Сатико держана меня за руку.
– Да, в Америку. Вы, несомненно, слышали, что есть такое место?
Мое изумление, казалось, ее забавляло.
Я двинулась дальше. Территория вокруг квартала была вымощена бетоном, кое-где росли тощие молодые деревца, посаженные при постройке домов. Над нашими головами в большинстве окон зажгли свет.
– Вы больше ни о чем не хотите меня спросить? – поравнявшись со мной, проговорила Сатико. – Не хотите спросить, почему я уезжаю? И с кем?
– Я очень рада, если это ваше желание, – ответила я. – Но сначала давайте лучше отыщем вашу дочку.
– Эцуко, вы должны понять, что стыдиться мне нечего. Нечего ни от кого прятать. Спрашивайте, пожалуйста, о чем хотите, мне стыдиться нечего.
– Я думаю, нам следует сначала найти вашу дочку. Поговорим позже.
– Хорошо, Эцуко, – засмеялась Сатико. – Давайте сначала найдем Марико.
Мы обошли вокруг каждого дома, обыскали все площадки для игр и скоро оказались на том же месте, откуда начали поиск. У главного входа в один из домов я заметила двух женщин.
– Быть может, эти женщины нам что-то подскажут.
Сатико не шевельнулась. Она посмотрела на женщин, потом бросила:
– Сомневаюсь.
– Но они могли ее видеть. Могли видеть вашу дочку.
Сатико, не отводя взгляда от женщин, хмыкнула и пожала плечами:
– Ладно. Надо же им дать о чем-то посплетничать. Меня это не волнует.
Мы подошли к женщинам, и Сатико вежливо, спокойным тоном их расспросила. Женщины озабоченно переглядывались между собой, но сообщить нам ничего не сумели. Сатико заверила их, что оснований тревожиться нет, и мы с ними расстались.
– То-то им сегодня праздник, – усмехнулась Сатико. – Будет о чем потолковать.
– А я уверена, у них и в мыслях ничего дурного нет. Обе они искренне встревожились.
– У вас добрая душа, Эцуко, но, право же, незачем меня на этот счет убеждать. Знаете, меня сроду не заботило, о чем подобные люди думают, а сейчас мне и подавно дела нет.
Мы остановились. Я огляделась вокруг, потом посмотрела вверх, на окна.
– Где же еще она может быть?
– Знаете, Эцуко, мне стыдиться нечего. Нечего от вас скрывать. Да и от тех женщин, коли на то пошло.
– Не поискать ли нам у реки, как вы считаете?
– У реки? О, там я уже смотрела.
– А если на том берегу? Быть может, она там, за рекой.
– Вряд ли, Эцуко. Если я знаю свою дочь, то она сейчас уже дома. И наверное, радуется, что подняла такую суматоху.
– Что ж, давайте пойдем посмотрим.
Когда мы подошли к краю пустыря, солнце садилось за рекой, четко очерчивая силуэты ив вдоль берега.
– Вам незачем со мной идти, – сказала Сатико. – Так или иначе я ее найду.
– Нет, что вы. Я пойду с вами.
– Ну ладно. Пойдемте.
Мы направились к домику. Идти в сандалиях по неровной земле мне было довольно трудно.
– Как долго вы отсутствовали? – спросила я. Сатико шла немного впереди и ответила не сразу. Я решила даже, что она меня не расслышала, и повторила вопрос: – Как долго вы отсутствовали?
– О, недолго.
– Сколько? Полчаса? Дольше?
– Часа три-четыре.
– Понятно.
Мы продвигались по грязи вперед, старательно обходя лужи. Поблизости от домика я сказала:
– Думаю, на всякий случай нам стоит поискать и на другом берегу.
– В лесу? Моя дочка туда не пойдет. Давайте заглянем в дом. Незачем так расстраиваться, Эцуко. – Она снова рассмеялась, но мне показалось, что голос ее слегка дрогнул.
В домике, за отсутствием электричества, было темно. Я осталась ждать у входа, а Сатико шагнула внутрь, на татами. Окликнув дочку по имени, она раздвинула перегородку, отделявшую большую комнату от двух меньших. Я стояла, прислушиваясь к ее движениям в темноте, пока она не вернулась.
– Наверное, вы правы, – проговорила она. – Не мешает поискать на другом берегу.
На берегу в воздухе было полно насекомых. Мы шли молча к деревянному мостику ниже по течению. Дальше, на противоположном берегу, виднелся лес, о котором Сатико упомянула раньше.
На мосту Сатико, обернувшись ко мне, быстро проговорила:
– Под конец мы пошли в бар. Собирались пойти в кино, на фильм с Гэри Купером, но там была длинная очередь. В городе всюду толпились люди, много пьяных. Под конец мы пошли в бар, и там нам дали комнатку.
– Понятно.
– Вы ведь не ходите по барам, Эцуко?
– Нет, не хожу.
На дальнем берегу реки я оказалась впервые. Почва под ногами была вязкой, почти что болотистой. Наверное, причиной тому была моя фантазия, но на берегу я ощутила в себе холодок беспокойства – что-то вроде предчувствия, заставившего меня побыстрее устремиться к темневшим впереди деревьям.
Сатико меня удержала, схватив за руку. Взглянув в ту же сторону, что и она, я увидела невдалеке, почти у самого берега, на траве, что-то похожее на сверток. В полумраке этот предмет выглядел темнее земли, на которой он лежал. Я готова была к нему ринуться, но Сатико замерла на месте, пристально в него всматриваясь.
– Что это? – спросила я довольно глупо.
– Это Марико, – тихо ответила она.
Она обернулась ко мне, и в глазах у нее было странное выражение.
Глава третья
Возможно, мои воспоминания о тех событиях размыты временем и все происходило не совсем так, как мне сейчас представляется. Но мне отчетливо помнится жуткое оцепенение, которое охватило нас обеих, когда мы застыли в сгущавшихся сумерках, глядя на лежавшую вдалеке фигурку. Опомнившись, мы бросились к ней. На бегу я разглядела, что Марико лежит, скорчившись и согнув колени, на боку, спиной к нам. Сатико немного меня опередила – меня задерживал живот – и первой склонилась над девочкой. Глаза Марико были открыты: сначала я подумала, что она мертва. Но потом она повела ими в сторону, однако взгляд казался невидящим.
Сатико опустилась на колено и приподняла девочке голову. Взгляд Марико оставался пустым.
– Марико-сан, что с тобой? – спросила я, запыхавшись.
Марико не ответила. Сатико тоже молчала, ощупывая девочку и переворачивая, словно та была хрупкой, но безжизненной куклой. На рукаве Сатико я заметила кровь и не сразу поняла, что это кровь Марико.
– Надо позвать на помощь, – предложила я.
– Ничего серьезного, – отозвалась Сатико. – Всего лишь ссадина. Взгляните, она просто слегка поранилась.
Марико лежала в луже, и одна сторона ее короткого платьица мокла в темной воде. Кровь текла из ранки на бедре.
– Что случилось? – спрашивала Сатико у дочери. – Что с тобой случилось?
Марико молча смотрела на мать.
– Она, вероятно, в шоке, – сказала я. – Наверное, пока лучше ее ни о чем не спрашивать.
Сатико подняла Марико на ноги.
– Мы очень о тебе тревожились, Марико-сан, – продолжала я.
Девочка бросила на меня недоверчивый взгляд, потом отвернулась и сделала несколько шагов. Двигалась она довольно уверенно: ранка на ноге, видимо, не слишком ее беспокоила.
Мы перешли через мостик на другой берег. Сатико с дочкой шли впереди меня, молча. Когда мы добрались до домика, уже совсем стемнело.
Сатико повела Марико в ванную. Я растопила плиту посередине большой комнаты – приготовить чай. Кроме огня в печке, свет исходил только от старого подвесного фонаря, зажженного Сатико, и большая часть комнаты тонула в тени. В углу, разбуженные нашим приходом, беспокойно закопошились крошечные черные котята. Слышно было, как их коготки шуршат по татами.
Обе – мать и дочка – появились снова переодетыми в кимоно. Они прошли мимо в одну из смежных комнат, а я осталась их дожидаться. Из-за ширмы доносился голос Сатико.
Наконец Сатико вышла ко мне одна.
– Все еще жарко, – заметила она и раздвинула перегородку, отделявшую комнату от веранды.
– Как она? – спросила я.
– Все хорошо. Царапина пустяковая. – Сатико уселась ближе к ветерку, возле перегородки.
– Мы должны сообщить в полицию?
– В полицию? Но о чем сообщать? Марико говорит, что она влезла на дерево и упала. Вот и ободрала кожу.
– Так сегодня она ни с кем не виделась?
– Нет. А с кем она могла видеться?
– А что та женщина?
– Какая женщина?
– О которой толкует Марико. Вы все еще уверены, что это выдумка?
Сатико вздохнула.
– Думаю, что не совсем. Это кто-то, кого Марико однажды видела. Когда была гораздо младше.
– И вы полагаете, что она – эта женщина – могла оказаться здесь сегодняшним вечером?
Сатико рассмеялась.
– Нет, Эцуко, это исключено. Так или иначе, этой женщины на свете нет. Поверьте, Эцуко, все рассказы о ней – просто такая игра, которую Марико затевает, когда ей взбредет на ум покапризничать. Я уже привыкла к этим ее выходкам.
– Но почему она рассказывает подобные истории?
– Почему? – Сатико пожала плечами. – Детям такое нравится. Когда сами станете матерью, Эцуко, вам придется к этому привыкать.
– Вы уверены, что она сегодня ни с кем не была?
– Совершенно уверена. Свою дочку я достаточно хорошо изучила.
Мы помолчали. В воздухе над нами звенели комары. Сатико зевнула, прикрыв рот ладонью:
– Так вот, Эцуко, очень скоро я уезжаю в Америку. Вас как будто это не очень удивляет.
– Даже очень. И я очень рада, если это то, чего вам хотелось. Но не ждут ли вас там… всякие трудности?
– Трудности?
– То есть переезд в другую страну, где другой язык, незнакомые обычаи.
– Понимаю, чем вы обеспокоены, Эцуко. Но право же, я не думаю, что мне есть о чем очень уж волноваться. Я, знаете ли, столько наслышана об Америке, что совсем чужой эта страна для меня не будет. А что до языка, то я уже более или менее на нем говорю. Мы с Фрэнком-сан всегда говорим по-английски. Стоит мне немного побыть в Америке, я заговорю как американка. Право же, не вижу никаких причин для беспокойства. Знаю, что справлюсь.
Я слегка поклонилась, но промолчала. Двое котят потихоньку стали пробираться в ту сторону, где сидела Сатико. Она понаблюдала за ними, потом рассмеялась:
– Ну конечно. Иногда я и сама гадаю, как все обернется. Но, право же, – она мне улыбнулась, – я знаю, что справлюсь.
– Я, собственно, Марико имела в виду. Что будет с ней?
– Марико? О, ей будет чудесно. Вы же знаете, дети есть дети. Им гораздо легче освоиться в новой обстановке, разве нет?
– И все-таки для нее это будет громадная перемена. Она готова к этому?