– Ну да, во сне. Только сон потом сбывается, понял? Можно все изменить, хочешь? Хочешь, я тебя во сне найду? Расскажу тебе, что сядешь, может, и не станешь никого грабить. Хочешь жизнь свою изменить?
– Да не знаю, – усомнился Долговязый, – вроде нормальная жизнь-то.
– Ты хочешь человеком стать? – допытывался Волков. – Чтобы все по-настоящему, семья там, работа?
– Да не, – потряс головой Долговязый, – не хочу. Я работал уже.
– Ну да.
Волков отпихнул Долговязого.
– Ну ладно, живой я. Спать ложись, спасибо.
Долговязый полез на верхнюю шконку.
– А кем работал-то? – полюбопытствовал Волков.
– Да так, грузчиком. Муку там, печенье грузил. Тяжело.
– Это где это ты трудился?
– Да не помню уже, завод какой-то со сладостями.
– Это "Пролетарец" что ли?
– В натуре, он кажись.
– Слушай, – оживился Волков, – а когда это было-то?
– Ой, – зевнул Долговязый, – кончай базар, я спать.
Через несколько минут Долговязый уже спал.
Волков поднялся и принялся шагать из стороны в сторону. Заснуть ему все равно уже не удастся, а шаги хотя бы немного измотают его тело. Его била дрожь. От того, что увидел Нину, от того, что понял, что в силах что-то изменить в своей странной путаной жизни. Кто-то наверху дает ему шанс все изменить, и он, Волков, обязан им воспользоваться. Надо только придумать как.
Каждый сон, каждый рывок в прошлое дается Волкову годом жизни здесь в настоящем. Но это такая ерунда, если представить, как много же он хотел бы изменить!
"А этот Долговязый просто идиот, – думал Волков. – Как же так не хотеть ничего изменить?"
Он думал о Нине: "Только бы удалось! Только бы она прочла эту записку, а не эта профессор Костина! И хоть бы не подумала, что это шутка".
Светало. Волков по-прежнему наматывал круги. Вскоре объявили подъем и осужденные принялись рьяно заправлять койки, а затем отправились на завтрак. Волков успел заметить, что Долговязый как-то странно его разглядывает.
Во время работы, прошивая одну строчку за другой, Волков не мог унять дрожь своих рук, оттого ткань не слушалась, не хотела лезть под иголку, топорщилась.
– Слушай, Волков, – позвал его, сидевший за соседней машинкой Долговязый.
– Чего? – крикнул Волков.
– Ты может придурок, а может, нет. Я не разобрался еще. Но если нет, то я вспомнил тут, слышишь? – донеслось до Волкова сквозь стук сотен швейных машин.
– Ну и чего ты вспомнил? – кивнул Волков.
– Вспомнил, что хочу изменить.
Волков остановил машинку и жадно вцепился взглядом в Долговязого.
– Ну? – не выдержал он.
– Мы на десятом этаже жили, короче, я с матерью там ругался, из окна грозился выпрыгнуть, прочая муть. Открыл я, значит, окно, а кошка взяла и сиганула. Вот это хочу исправить в натуре. Никак она у меня из головы не идет.
– Кошку? – не понял Волков.
– Да, – как-то смущенно улыбнулся Долговязый. – Машка звали.
Волков смотрел на Долговязого и как будто видел его впервые. А он уже опять стучал своей машинкой, вышивая фартуки.
За обедом, он поймал его за рукав.
– Так ты в каком году на "Пролетарце"-то работал?
– Ну, до суда. В июле кажись, года три назад.
– А Елагину знаешь такую?
– Не-а, – ответил Долговязый.
– Ну ладно, а кошак твой в каком году сиганул?
Долговязый задумался и покраснел.
– Мне одиннадцать было, значит в 93, кажется.
– А месяц какой?
– Да не знаю, ну вроде холодно было. Может январь. А может октябрь. Черт его знает.
– Ладно, иди, – отпустил его Волков.
"Как раз в 93-ий мне и надо, – размышлял Волков. – Только как этим управлять? Может быть, постоянно думать об этом? Вспоминать? Что там еще было в 93? Так, так, так".
Вечером, после проверки, он сидел на койке и вспоминал.
90-е годы. Развал СССР, пустые полки, потеря их с Ниной накоплений, задержки зарплат, километровые очереди в магазины, страх, сборы бутылок, чтобы подзаработать, талоны, выборы.
А вместе с тем жизнь вместе с Ниной в семейном общежитии института, где Волков работал после окончания. Веселая и счастливая, в целом, жизнь!
Через маму Нины, профессора Костину, они получали изредка заграничные вещи, обувь, продукты. Нина варила для Волкова джинсы-варенки.
Авария, положившая конец жизни Нины тоже была в 93-ем году.
"Какой насыщенный год, – думал Волков. – Вся жизнь уместилась в один. Что было потом, уже неинтересно. Цифры, отпуска, больничные, и больше ничего".
Из коридора донесся оглушительный крик сотен мужиков. В комнату ворвался шум, несколько человек что-то разгорячено обсуждали.
– Эй, – тряхнул Волкова кто-то.
Волков поднял голову – это был Долговязый.
– Ну чего? – недовольно буркнул Волков.
– Эй, Волков, совсем опух? Там же наши, наши забили! – лицо у Долговязого было счастливое и красное от волнения. – В натуре забили, Волков! Давай, вставай, ты чо!
Волков резко встал и пошел в общую комнату, где все смотрели матч по телевизору.
"Только посмотрю, кто забил, – думал про себя Волков, – больше ничего не интересно".
Волков зашел в комнату и ощутил спертый воздух, духоту, массу потных тел. Голова закружилась, он стоял, как рыба широко открывая рот, и вдруг ощутил резкую боль в груди.
В этот момент его оглушила еще одна волна крика. Все расплывалось перед глазами, но Волков успел увидеть, что все почему-то прыгают и обнимают друг друга. Волков потерял сознание.
Очнулся он от еще одного приступа боли в груди. Он лежал на кровати и задыхался. Вокруг не было никого, и он отчаянно забарабанил рукой по деревяшке кровати. На звук пришла медсестра.
– Проснулся? – удивилась она. – Что с вами? Вам больно? Я сейчас.
Она убежала и вскоре вернулась вместе с врачом.
– Давай укол, быстро, – командовал врач.
Волкову сделали укол в вену. Постепенно боль стала утихать.
– Сердце, Волков, сердце, – угрюмо кивнул врач. – Мы с вами немолоды, это и надо было ожидать. Не берегли себя.
– Всегда было в порядке, – устало протестовал Волков.
– Не думаю, – покачал головой врач. – У вас серьезный случай, Волков. У вас была деформация органов, видимо из-за какой-то серьезной травмы, сейчас это и вылезло. Я буду писать прошение о досрочном вашем освобождении. С такими болячками надо сидеть дома и думать о душе.
– О какой еще душе? – не понял Волков. – У меня не было травм.
– Как же не было, вот ваш рентген. Видите? Внутренние органы смешены. Я поднял вашу карту. У вас был перелом ребер, травма позвоночника, травма головы, сотрясение, остановка сердца.
– Что? Когда это было? – Волков попытался приподняться.
– Ну, это было давно, но дает о себе знать сейчас, Волков. На фоне этой картины сердечная мышца перетруждает себя, а сейчас я говорю о полном износе. Я не даю вам никаких советов, но готовьтесь к самому худшему. Мы с вами пожили. Можно, как говорится, приближаться к Богу.
– Не понял, я, что умираю что ли? – растерялся Волков.
– Нет, – отрицательно помотал головой врач, – конечно нет. У вас еще есть как минимум год.
Врач взял за руку медсестру и вышел из кабинета, о чем-то шепчась с ней. Волков не прислушивался. У него в ушах стучали последние фразы врача.
"Год. Мы с вами пожили. Пора".
"Стойте, – отчаянно кричал внутри себя Волков. – Вы может и пожили, но я-то нет! Мне всего сорок, мне… Черт, сколько же мне лет? Запутался уже".
Волков попытался подняться, но новый приступ боли в груди свалил его обратно на койку.
"Бред какой-то, – думал Волков, – какие еще травмы? Сроду не было никаких серьезных травм. Вытащил чужой рентген небось и машет им перед носом. Что за врачи пошли! Хоть институт то окончил? Пожили, говорит! Да я всех вас вместе взятых переживу!"
Мысль о том, что врач мог перепутать рентген, серьезно успокоила его.
Тем не менее, из-за лекарств, уколов или просто от усталости, он практически полностью проспал на своей койке несколько дней. А когда очнулся, и ему захотелось пройтись, прогуляться по коридору, он опять встретил этого врача.
– А, Волков, – сказал он. – Прошение ваше удовлетворили, скоро будете дома.
– Какое еще прошение? Я ничего не просил.
– Я просил. У вас здоровье не позволяет. А то помрете еще тут, мне за вас отчитывайся. Поведение ваше все это время было положительным, план на работе вы регулярно перевыполняли. Суд пошел вам на встречу. Будете дома человеком становиться.
– Не понял? Отпустят что ли? – растерялся Волков.
– Ну, конечно, – подтвердил врач и покачал головой. – Такой серьезный диагноз… Конечно отпустят, куда они денутся. Можно подумать, у нас тут есть возможность пересадить вам новое сердце.
Врач поспешил дальше, оставив своего пациента в совершенном недоумении.
Вскоре дело действительно было решено положительно, и вот он уже в своей камере собирает пожитки.
– Ну, ты даешь, в натуре, – эмоционально говорил Долговязый. – И главное молчал, ничего не базарил! Давно бы уже крик поднял, тебя же вообще не имели право сюда сажать, отвечаю! Должны были условный дать, да и все! А условный срок так вообще не срок!
– Да не болен я, – угрюмо ответил Волков. – Не мой это рентген, врач перепутал.
– Да ладно?! – удивился Долговязый, и продолжал шепотом. – Я в шоке. На лапу ему дал что ли?
– Да ничего не давал, просто олух какой-то.
– Ну, подфартило конкретно тебе, братуха! – Долговязый радостно жал руку Волкову.
– Ну да.
Волков был собран. Охрана проводила его через все три пропускных пункта. Ему его одежду и он очутился за воротами колонии.
– Ну, бывай, Волков, больше не попадайся, – улыбнулся ему охранник и закрыл ворота.
Была весна. Мартовское солнце пригревало его спину, заставляло глаза щуриться. Таял снег, кое-где уже виднелась прошлогодняя желто-зеленая трава.
Волкова никто не встречал, да и некому было его встречать. Он пошел по обочине дороги, с удовольствием вдыхая воздух свободы. Не так уж он много просидел в этой колонии, все благодаря своим странным "снам". Но теперь, наконец, он будет дома.
Старая одежда висела на нем, ботинки были осенние, холодные. Наверное, он выглядел нелепо. Но чувствовал себя Волков хорошо.
Домой он добирался долго. На автобусе, на попутке, на поезде, опять на автобусе. Наконец, увидел свой дом и что самое удивительно, Таисию Ивановну.
Было 7.15 утра, и бабка, как всегда, спешила на рынок, торговать гвоздями.
Волков усмехнулся: "Ничего не изменилось".
Он перешел дорогу, поднялся на свой второй этаж, открыл ключом дверь. Три года его не было в этой квартире, три года он скитался по каким-то чужым, странным жизням. И вот, казалось бы, вернулся к своей спокойной понятной жизни. Но так ему стало противно, что он даже не смог поначалу осознать, отчего именно его так тошнит.
Он сел на кухне на табуретку и заплакал.
Наутро он посмотрел на себя в зеркало. Вся его голова была покрыта седыми волосами вперемешку с черными. Под глазами синие круги. Немного морщин прибавилось, немного усталый вид, но в целом все оставалось по-прежнему. Волков с удовольствием побрился, взял документы и отправился в поликлинику.
– Мне рентген надо, вот мои документы, понимаете? Мне срочно надо, – спорил он у окна регистратуры с противной женщиной в очках.
– Всем срочно надо. На рентген записывает терапевт, а терапевт будет только в понедельник утром, у нее отпуск.
– Так пусть меня другой терапевт примет!
– Другой терапевт принимает по другому адресу, а у вас этот адрес, значит, терапевт Лукова.
– Ладно, записывайте меня к Луковой на понедельник.
– Я не могу на понедельник, на понедельник люди за месяц записывались. Могу на следующий месяц записать.
– Вы что издеваетесь? – кричал Волков. – У меня острая боль! Ну и порядочки.
– С острой болью в регистратуру не стоят, – самодовольно пробурчала регистраторша и захлопнула окошко.
Волков сам нашел кабинет рентгена, и пнул ногой дверь. Завизжала какая-то женщина, прикрываясь футболкой.
– Вы чего это, гражданин? – выскочила испуганная докторша в белом халате.
– Сделайте мне рентген срочно, я из тюряги только-только, – гневно сказал Волков.
– А где назначение? – только начала докторша, но сразу умолкла. – Ладно, девушка вы тут подождите, ну проходите, молодой человек.
Волкову сделали рентген, он закрыл дверь кабинета на задвижку и потребовал: "Ну, говорите сразу".
Докторша возмущенно цокнула, но увидел рентген, вдруг как-то засуетилась, схватила трубку: "Александр Иванович, зайдите ко мне".
Александр Иванович, молодой упитанный врач деловито взглянул на экран монитора и заохал.
– Тут надо в стационар класть, да получше, – шептала ему докторша.
– Да что тут стационар, пока ляжет, пока анализы сдаст, за год разве сердце найдешь? Такая травма, да выжил, это радоваться надо, что до этого не беспокоило.
– Что вы там шепчитесь? Какая еще травма? Говорю же вам, не было у меня никакой травмы, – вставил Волков.
– Тут без травмы не обошлось. Я вашу карту сейчас разыщу, вы поднимитесь в мой кабинет.
– И что все очень серьезно? – тихо сказал Волков.
Александр Иванович еще раз деловито взглянул на рентген.
– Можно сказать, серьезней некуда.
– Сколько мне осталось?
– Ну, зачем же так сразу, правильный уход, да физзарядка…
– Слушайте, давайте без вот этого, – перебил Волков.
– Год, может год с небольшим, – помолчав, ответил Александр Иванович. – Я вас поставлю на учет, какая у вас фамилия?
Волков развернулся, и молча покинул кабинет. В коридоре на него накинулась визжащая девушка: "Да вот он, вот он, без очереди влез!"
Бабки запричитали.
Волков шел, не оборачиваясь, в голове было пусто.
"Как-то по-дурацки жизнь прошла, – думал Волков. – Сидел, считал что-то всю жизнь, так ничего и не сделал. Ни жены, ни сына, ни любимой работы, пустота и мрак. Да, только Елагину грохнул. В какой-то жизни".
Ноги сами привели его к гаражу. Он открыл дверь, в гараже стояли его старые "Жигули".
С удовольствием, которого он давно не испытывал, Волков открыл капот и принялся разбирать своего железного друга.
"Заменить фильтры, свечи, провода, ремни, все заменим, ласточка моя, – приговаривал он про себя. – Мы с тобой еще погоняем, ничего!"
В дверь гаража постучали.
– Ну? – крикнул Волков.
В дверь просунулось улыбающееся лицо Кольки.
– Ну что прибыл, значит? – подчеркнуто бодро крикнул он. – Как сам?
Колька подошел, протянул руку.
– Не надо, у меня в масле, – ответил Волков.
– Рад тебя видеть, Волков! – улыбался Колька. – Документы твои сегодня пришли, очень рад! Будешь теперь ходить отмечаться, но в целом ничего такого!
– Недолго видимо, – пробубнил Волков.
– Почему недолго-то? Год, – удивился Колька. – Я к тебе не заходил, извини, сам понимаешь, я лицо подневольное…
– Да понятно, чего там…
– Жена тоже передает тебе привет, мы очень рады, что ты дома.
– Женился что ли? – не понял Волков.
– Ну, жена моя, забыл? – улыбался Колька. – Тебе это, может надо помочь чем-то? Ты скажи? Ну, там деньгами или чего, мы с радостью! Ну, или там еще чего… Хочешь, заезжай к нам сегодня? Выпьем, посидим чуток.
Волков подумал "Почему бы и в самом деле? Выпить самое-то сейчас. Выпить и все забыть".
– Заеду, а что!.. Какой адрес?
– А мы не переезжали, там же.
– Да ты напомни, не стесняйся, – улыбнулся Волков.
– Среднесадовая, 6, квартира 36.
– Там где она жила, кажется, – побледнел Волков. – Ну впрочем, что тут теперь такого…
Волков протянул Кольке локоть, который тот и пожал на прощанье.
– Лады, заеду, – согласился он.
– Слушай, Колька, – остановил его Волков. – Достань мне права, а?
– Да ты что, я же вообще не… ну, это же ко мне ну никак, понимаешь? Я не компетентен, вот, – оправдывался Колька.
– Да ладно тебе, – хлопнул его Волков по плечу. – Недолго мне тут гонять. И имущество не на кого переписать как раз, ты первый кандидат, так и знай.
Колька покраснел.
– Да не надо мне твое имущество, – промямлил он. – Я не это… ну, попробую, чего там…
Вечером Волков забежал в магазин купил конфет, вино, водку и отправился на Среднесадовую.
Волков поднялся на первый этаж и позвонил в дверь.
– Давай заходи, – поприветствовал его Колька. – Жена, ну вот, ага, встречай дорогого гостя!
– Здравствуй, Паша, – вышла из кухни Нина.
– Нина?! – крикнул Волков, и тут же сердце вновь кольнуло его в левый бок.
– Ты что, ты что? – засуетился Колька. – Нина, ну чего встала, принеси воды! Эй? Слышишь меня? Старик, плохо тебе?
– Да нет, нет, – освобождаясь от рук Кольки, сказал Волков. – Нина, а что ты тут делаешь?
Повисла неловкая пауза.
– Сейчас? – не поняла Нина, – курицу жарю…
– Да причем тут курица? – удивился Волков. – Ты здесь живая, здоровая и ничего мне не сказала? Как же, Нина?!
Колька и Нина недоуменно переглянулись.
– Тебе, наверное, что-то не так рассказали, у меня же ничего серьезного не было, просто аппендицит, самая легкая операция в мире, – проговорила Нина.
– Сработало что ли? Сработало! – Соловьев оттолкнул Кольку и, подбежав, обнял Нину. – Сработало, дорогая моя, сработало!
Волков радостно кричал и кружил Нину. Когда эйфория прошла он вдруг заметил ошарашенные глаза Нины и Кольки и только тут понял, что стоит гробовая тишина. Он медленно опустил Нину.
– Что сработало-то? – смущенно спросила Нина, поправляясь.
Волков молчал. Он изумленно осматривался по сторонам. От старой квартиры, где жила Нина с мамой, профессором Костиной, не осталось почти ничего. Он зашел в зал, увидел накрытый на троих стол, по телевизору шли спокойной ночи малыши и на деревянной лошадке возле него сидел мальчик.
– Ты кто? – спросил Волков.
Мальчик обернулся.
– Я – Степа. А ты дядя Паша?
– А ты меня знаешь? – удивился Волков.
– Знаю, – не оборачиваясь, ответил малыш.
Волков повернулся к Кольке.
– Сколько ему?
– В этом году 6 будет, забыл что ли? – улыбнулся тот.
– Забыл, – признался Волков. – Слушай, а давно вы с Ниной?
– Ты чего, Волков? Мы же с 93 года женаты. Ну, ты даешь! – удивился Колька. – Все-таки несладко там было, да?
Колька участливо смотрел на Волкова.
– Слушай, а давай выпьем, а? Степан давай-ка иди, укладывайся, нам тут с дядей Пашей поговорить надо.
Степан нехотя выключил телевизор, и недовольно покосившись на отца, вышел из комнаты.
Волков стоял и смотрел на семейную фотографию на стене. Колька, Нина, Степан в коляске.
"Все эти сны, – негодовал он внутри себя, – что я там понатворил? Что я там изменил? Черт, черт! Нет, все правильно, все правильно, главное, что Нина жива. Главное, что жива".
Волков взял рюмку, протянутую ему Колькой, и выпил залпом.
– Закусывай, закусывай, – причитал Колька. – Вот капустка, давай, мы с женой сами солили.