Он был уверен в себе, непроницаем и совершенно спокоен. Совещание у Винслоу показало, что у него нет надежд на победу, и, однако, он вел себя как хозяин положения.
– Я очень ценю вашу прямоту, доктор Кроуфорд, – сказал Джего.
– Я посчитал себя обязанным высказаться прямо, – проговорил Кроуфорд. – Насколько мне известно, мы единственные реальные кандидаты на этот пост.
– Остается только пожелать одному из кандидатов, – с внезапной улыбкой сказал Джего, – всех достоинств его соперника.
– Не только, – бесстрастно возразил Кроуфорд. – Кандидатам надо решить, как они распорядятся своими собственными голосами. Нам с вами придется заключить рабочее соглашение, и в дальнейшем оно может оказаться очень важным.
Потом Кроуфорд сказал, что обедает в другом колледже, и, вежливо простившись с нами, ушел.
– Да, многое бы я отдал за то, чтобы обрести его уверенность, Элиот!
– И непременно утратили бы кое-что другое, – сказал я.
– Как вы думаете, Элиот, неужели он никогда не сомневается в своей правоте? – воскликнул Джего. – Неужели ему никогда не приходит в голову, что и он может оступиться?
Нет, подумал я, в мире, где царит честолюбие, где ценятся только профессиональные и служебные успехи, политическая власть и социальная влиятельность, он никогда не оступится. Никогда не усомнится в своей абсолютной правоте. Его уверенность ничто не поколебало до сих пор – и ничто не поколеблет в будущем.
Однако я ощущал, что в броне кроуфордовской уверенности тоже есть брешь. Дома его ждали двое детишек и спокойная миловидная жена, а Джего, когда он возвращался домой, встречала одинокая измученная ведьма. И все же я чувствовал, что Кроуфорд до недавнего времени завидовал Джего: завидовал его успеху у женщин. Джего никогда не боялся, что его минуют радости любви; с неосознанной уверенностью обаятельного человека он спокойно ждал, когда полюбит сам, не сомневаясь, что ему ответят взаимностью. По иронии судьбы, его любовь оказалась мучительной, но он не потерял уверенности в том, что нравится женщинам, не потерял веры в любовь; именно его уверенность, его вера помогали ему с такой нежностью, с такой любовной терпимостью относиться к своей жене. А вот Кроуфорд мучительно боялся в юности, что его не полюбит ни одна женщина. И несмотря на удачную женитьбу – по крайней мере внешне она была куда удачней, чем у Джего, – его порой терзали рецидивы юношеских страхов и припадки зависти к таким людям, как Джего.
12. Джего кружит по дворику
На другой день после совещания наших противников, вечером, Браун пригласил меня в свою служебную квартиру, сказав, что у него уже сидит Кристл, и, когда я пришел, они увлеченно о чем-то беседовали.
– Я позвал вас потому, что здесь, как вы понимаете, удобнее вести конфиденциальные разговоры, чем в профессорской, – объяснил мне Браун. – Ну, а дожидаясь вас, я позволил себе выпить бокал мансанильи. Это очень, знаете ли, помогает в деловых разговорах.
Он протянул мне бокал, налил вина в свой и сказал:
– Видимо, надо ковать железо, пока оно горячо. До сих пор не могу простить себе, что из-за моей неповоротливости у нас отбили потенциального союзника – Гея. Нам надо организовать наш дружеский ленч как можно скорей.
– Я тоже так думаю, – проговорил Кристл.
– Пока что наши противники гораздо предприимчивее нас, – сказал Браун, – и нам еще повезло, что мы лишились только одного союзника.
– А по-моему, Винслоу оказал Кроуфорду медвежью услугу, – возразил Кристл. – Он поступил весьма неблагоразумно. И больше навредил ему, чем помог. Короче, если бы Кроуфорда поддерживали мы, то он наверняка прошел бы в ректоры почти без борьбы.
– И все же я не успокоюсь, пока не соберу нашу партию за ленчем, – сказал Браун.
– Нам надо заставить высказаться каждого человека, – добавил Кристл.
– Председательствовать придется вам, – проговорил Браун, – вот вы и заставьте каждого сказать, что он будет поддерживать Джего.
– Почему это мне придется председательствовать?
– Председательствовать должен руководитель. А руководителем нашей партии я считаю вас. – Браун улыбнулся. – И мне кажется, что собраться нам надо в ближайшее воскресенье. А сейчас осталось решить, кого мы пригласим. Я уже объяснял декану, – сказал мне Браун, – что тоже не все время сидел сложа руки, пока наши противники устраивали свои совещания. И по-моему, мне удалось сагитировать Юстаса Пилброу. Я уверен, что его нужно пригласить. Он, конечно, не очень-то интересуется распределением административных должностей, да и политические взгляды Джего особого восторга у него не вызывают, ну а все же мне, по-моему, удалось его сагитировать. Или, говоря иначе, если бы у Джего были менее трезвые политические убеждения – вы уж, Элиот, не сердитесь на меня, – Юстас превратился бы в его пламенного сторонника… но я думаю, что он проголосует и за Джего реального, такого, какой он есть.
– Значит, все, кроме юного Льюка, уже распределились, – сказал Кристл. – По крайней мере на сегодня.
– Разумеется, мы пригласим не только Пилброу, но и Найтингейла, и Роя Калверта, – продолжал Браун. – Непонятно только, надо ли приглашать Льюка. Должен признаться, что я очень не хочу этого делать.
– Мы без всякого труда склоним его на нашу сторону, – жестко сказал Кристл. – И наши противники – тоже. Он же младенец.
Льюк вошел в члены Совета несколько месяцев назад, и я практически не знал его, потому что видел только на официальных собраниях да во время обеда, – он казался мне жизнерадостным, но сдержанным и очень наблюдательным молодым человеком. Мы разговаривали наедине – и то не больше получаса – всего один раз, когда я встретился с ним, прогуливаясь в парке нашего колледжа.
– Не знаю, – сказал я Кристлу, – так ли уж легко склонить его на чью-нибудь сторону.
– Нет ничего легче, – уверил меня Кристл. – Что для нас, что для Винслоу.
– Мне тоже так кажется, – сказал Браун. – Думаю, что декан, совершенно прав. – И добавил: – Вот поэтому-то я и не хочу его приглашать. – Браун смущенно раскраснелся, но лицо у него было решительным и твердым. – Да-да, мне не хочется склонять его на нашу сторону. Он очень молод, он еще не утвердился у нас, и я считаю, что мы просто не имеем морального права давить на него. Я вовсе не уверен, что мы сможем предоставить ему место через шесть лет, даже если он будет работать у нас чрезвычайно успешно: в колледже уже есть один физик – Гетлиф, и я не знаю, найдем ли мы средства, чтобы учредить для Льюка постоянную должность. – Льюк и Рой Калверт были направлены в колледж на исследовательскую работу; в конце этого срока они должны были уйти, если колледж не предоставит им штатную должность. Все мы понимали, что Роя непременно зачислят в штат; но приживется ли у нас Льюк, пока еще никто не знал. – Льюку естественно примкнуть к партии Кроуфорда и Гетлифа. Они ученые, они в состоянии помочь ему, если у колледжа появится возможность взять его на постоянную работу. По-видимому, он не захочет портить с ними отношений, и мы не вправе осуждать его за это. Если бы у меня, как у этого парня, отец был портовым рабочим – хотя по нему этого вовсе не заметно, – я ни за что не стал бы рисковать, начиная свою научную карьеру. Поэтому я не стану склонять его к рискованным поступкам. Пусть сам решает, кого он будет поддерживать, мы не должны в это вмешиваться.
– Послушайте, – сказал я, – Фрэнсис Гетлиф – справедливый и беспристрастный человек…
– Согласен, – перебил меня Браун. – И я вовсе не говорю, что решение Льюка в пользу Джего непременно как-то повлияет на его судьбу. Но ему-то может казаться, что повлияет. И я, знаете ли, не возьму на себя смелость его переубеждать.
– Что ж, это сильный довод, – сказал Кристл.
– Единственное, что я могу сделать, – продолжал Браун, – это послать ему записку с извещением, что некоторые его коллеги решили поддержать на выборах Джего. Я напишу ему, что в воскресенье у нас состоится рабочее совещание, а поэтому мы приглашаем только тех, кто уже сделал окончательный выбор.
– К сожалению, я должен признать, что вы правы, – сказал Кристл.
На том они и порешили. А я подумал, что их огромная влиятельность в колледже становится вполне понятной, когда убеждаешься, что, даже делая политику, они остаются доброжелательными и тактичными. Я знал, что успешно и долго управлять своеобразным сообществом колледжа можно только в том случае, если пользуешься доверием коллег. И большинство доверяло этим политикам. Да, они были политиками, откровенно стремились к власти и руководствовались в своих поступках жесткими правилами политической игры. Однако они никогда не преступали законов общечеловеческой порядочности. Всегда держали свое слово. Неизменно были особенно щепетильными и справедливыми, когда имели дело с молодежью. И люди полагались на них – хотя считали, что Кристл менее надежен, чем его друг. Грубая прямолинейность Кристла мешала им увидеть, что в глубине души он добрее Брауна.
А вскоре я убедился и в том, что им вовсе не всегда отдают должное – на примере Льюка. В тот вечер Льюк сидел за обедом рядом со мной. Он казался не таким жизнерадостным, как обычно, веселый огонек в его глазах приугас; я спросил, как подвигается его работа.
– По синусоиде, – ответил он. Мне пришлось вспомнить, что синусоида – это кривая, которая идет то вверх, то вниз. А Льюк между тем продолжал:
– Порой мне кажется, что задача практически решена. А порой я думаю, что изобретаю вечный двигатель. Сейчас у меня как раз вторая фаза. И я почти уверен, что никогда не закончу эту проклятую работу.
Он был подавлен и раздражен, а тут вдруг мы услышали, как Браун приглашает Роя Калверта на ленч – "где соберутся в первый раз все сторонники Джего".
– О чем он говорит? – спросил меня Льюк. – Это что же – ответ на совещание у Винслоу?
– В общем, да, – сказал я.
– А меня пригласят?
– По-моему, Браун считает, что вы еще не приняли окончательного решения.
– Мог бы и поинтересоваться, – проворчал Льюк. – Ладно, я потом сам потолкую с ним начистоту.
В профессорской, разливая по бокалам вино, он разговаривал с Брауном спокойно и почтительно. И я снова убедился, что он замечательно владеет собой. Через час, когда мы с Брауном вышли во дворик, Льюк догнал нас.
– Браун, почему вы не позвали меня на ваше партийное совещание? – резко спросил он.
– Строго говоря, его нельзя назвать официальным совещанием, – ответил Браун. – Я думал послать вам записку…
– У вас собираются сторонники Джего, верно?
– Да, некоторые из нас считают, что Джего будет хорошим ректором. Мы…
– Я тоже так считаю. Почему мне ничего не сказали? Почему меня не пригласили на совещание?
Браун шел домой, в город, и, спрятавшись от дождя под аркой главного входа, мы остановились под фонарем.
– По правде говоря, Льюк, мы думали, что вы собираетесь голосовать за Кроуфорда. И не хотели вмешиваться.
– Да я лучше удавлюсь! – рявкнул Льюк. – Зря вы считаете меня дураком, Браун. Джего будет замечательным ректором – лучшего-то в этом колледже, может, никогда и не было.
И вот Льюк пришел к Брауну на ленч – снова скромно сдержанный, одетый изящней и строже, чем все другие, если не считать Роя. Он помалкивал и с удовольствием прихлебывал из бокала душистое монтрашо.
Браун сел за стол напротив Кристла и, оглядев нас, удовлетворенно сказал:
– Очень рад, что вам нравится вино. Я решил, что оно вполне подходит для сегодняшней встречи. В конце-то концов, мы не каждый день собираемся, чтобы обсудить кандидатуру будущего ректора.
На приемах у Брауна, как правило, стол был самый скромный. Два-три бокала сухого вина – этим и ограничивалась выпивка; только раз в год, когда он собирал у себя своих друзей – истинных ценителей хороших вин, – все было иначе. Сегодня мы выпили за ленчем монтрашо, а потом Браун предложил нам еще бутылку кларета.
– Перед деловым разговором полезно немного взбодриться, – сказал он.
Мы были очень благодушно настроены после ленча – и гурман Пилброу, и юный Льюк, у которого были все задатки стать со временем гурманом, и Кристл, и Рой Калверт, и я. Пилброу тихонько посмеивался про себя.
– Бедные, бедные старики ахейцы, – невнятно бормотал он.
Мы спросили, почему это ему вдруг вспомнились ахейцы, и он вполне внятно объяснил:
– Да я тут перечитывал "Илиаду" – на сон грядущий, – песнь XI, и там сказано:
В нем Гекамеда, богиням подобная, им растворила
Смесь на вине прамнийском, натерла козьего сыра
Теркою медной и яичной присыпала белой мукою, -
Так уготовя напиток составленный, пить приказала.
Господи, ну бывает ли что-нибудь мерзее?
Все мы, кроме Найтингейла, с удовольствием попивали вино, а он сидел над чашкой кофе и завидовал нам, но подавлял раздражение и даже принимал участие в общей беседе.
Потом Браун спросил у Кристла, не пора ли нам, по его мнению, начать деловой разговор. После ритуально бесконечных взаимных комплиментов – Кристл говорил, что председательствовать должен Браун, а Браун утверждал, что дух нашего сегодняшнего собрания требует, чтобы председателем был непременно декан, – Кристл без всякого вступления перешел к делу. Он предложил нам высказать, в порядке старшинства, свое отношение к Джего и объявил, что сам он как председатель выступит последним. Мы сидели вокруг неубранного стола, и каждый из нас произнес небольшую речь.
Пилброу говорил по-обычному торопливо и неразборчиво, по его позиция была ясна и понятна. Он сказал, что его огорчают реакционные политические убеждения Джего, но он ценит его дружелюбие, его заботливую внимательность к людям, а поэтому готов поддержать его против Кроуфорда. Я внимательно слушал эту замечательную для семидесятичетырехлетнего старика речь и очень удивлялся равнодушию остальных. Кристл задумчиво крутил в пальцах пустой бокал, даже Браун посматривал на Пилброу со скучающим и рассеянным видом.
Зато сам Браун сразу завладел вниманием собравшихся. В первый раз он сказал о Джего все, что думал, – сказал веско, аргументированно, откровенно, и его чистосердечная откровенность не только убедила нас, но еще и сплотила. Браун утверждал, что Джего будет выдающимся ректором, что если мы добьемся его избрания, то принесем колледжу двойную пользу – или, говоря иначе, совершим двойную ошибку, если позволим пройти в ректоры Кроуфорду: во-первых, колледж получит плохого руководителя, а во-вторых, потеряет хорошего. И этот, второй, пункт особенно важен.
Найтингейл поставил под сомнение славу Кроуфорда-ученого – таких разговоров ни я, ни другие никогда еще не слышали, – и притихнув мы с недоумением поглядывали на Найтингейла; а он ухмыльнулся и закончил:
– Весьма вероятно, что через десяток лет все его работы – как и любые работы такого сорта – будут забыты и колледж окажется в очень странном положении…
Я вслед за Пилброу сказал несколько слов о личности Джего и предложил коллегам задуматься, какие, на их взгляд, человеческие качества нужны в первую очередь ректору.
– Мне представляется, что прежде всего – бескорыстное внимание к людям, великодушие и творческая фантазия. Никто, наверно, не сомневается в том, что у Джего есть фантазия, – добавил я, и все засмеялись, – но мне совершенно очевидно, что он, кроме того, один из самых бескорыстных и великодушных людей в колледже.
Рой Калверт тоже говорил о личных достоинствах Джего, но подробнее, чем мы с Пилброу, и гораздо красочней. В конце своей речи он, по обыкновению, не удержался от озорства:
– Мы с Элиотом считаем, – услышал я, – что Джего – необыкновенный человек. А вам, чтобы наверняка в этом убедиться, надо просто поговорить с ним часок-другой наедине. И если вы ничего не заметите, то не по нашей или его вине.
Льюк коротко сказал, что Джего, по его мнению, прекрасно справится с обязанностями ректора, и он проголосует за него при любых обстоятельствах.
Кристл делал заметки на каком-то старом конверте после каждого выступления. А потом подытожил то, что мы говорили, – подытожил резко и обнаженно, как бы даже зло и нетерпеливо, но удивительно верно. Он объяснил нам, что ему необходимо уточнить, какие обязательства принял на себя каждый участник совещания. Если он не ошибается, то Браун, Найтингейл и Льюк проголосуют за Джего в любом случае, Элиот и Калверт предпочтут его любому из уже названных кандидатов, а Пилброу поддержит его в борьбе против Кроуфорда.
– Я правильно вас понял? – жестко спросил он.
И Браун и я внимательно следили за Найтингейлом. Кристлу никто не возразил, и в ответ на его вопросительный взгляд каждый из нас утвердительно кивнул головой.
– Что ж, очень неплохо… по нашим возможностям, – сказал он. – Я не буду утомлять собрание длинной речью. Мне близка позиция Пилброу, по я, пожалуй, готов присоединиться к Элиоту и Калверту. Да, я буду поддерживать Джего против Кроуфорда или любого другого уже названного кандидата из нашего колледжа. Связать себя, как Браун, безусловным обещанием я пока не могу. Джего не идеальная фигура для ректора. Он недостаточно хорошо известен в академической среде. Но лучшей кандидатуры у нас сейчас нет.
Он посмотрел на Брауна и закончил:
– Итак, мы убедились, что Джего должен собрать большинство голосов. И значит, наша сегодняшняя рабочая программа успешно выполнена.
Нас охватило радостное возбуждение вдохновленных удачей заговорщиков. Браун и Кристл принялись рассказывать, как развивалась борьба перед выборами нынешнего ректора. Я впервые услышал, что Джего попытался тогда сколотить партию сторонников Винслоу. Меня это так удивило, что я даже спросил, не ошибаются ли они.
– Да-да, – подтвердил Браун, – в те времена они вполне ладили. Правда, друзьями их и тогда нельзя было назвать, помните, Кристл? – обратился он к другу.
Зашел разговор о выборах прежних ректоров, и Пилброу внезапно расхохотался.
– Вот ведь смешно… – пробормотал он, запнулся, но сейчас же ясно и вразумительно сказал: – Я, как вы знаете, член Совета с незапамятных времен – и никому еще ни разу даже в голову не пришло выдвинуть меня на ректорскую должность. Мало того – я и сам, по-моему, никому не помог стать ректором. Так что я своего рода рекордсмен. – Он опять весело рассмеялся. Ему была безразлична административная карьера. Его знала и любила чуть ли не вся творческая интеллигенция Европы, к его суждениям внимательно прислушивались многие европейские писатели – а на собраниях в собственном колледже никто не придавал значения его словам. Как странно, подумал я и опять вспомнил беспомощность Роя на последнем официальном собрании, что два таких естественных и блестящих человека не умеют приспосабливаться к условиям коллективных совещаний. Возможно, они были чересчур естественными. Возможно, влиятельность среди солидных людей достигается, как говорил Верной Ройс, только с помощью "всем знакомых пустопорожних фраз". Ни Пилброу, ни Рой Калверт просто не могли произносить таких фраз без смеха. В любом обществе, чтобы стать влиятельным человеком, надо немного отличаться от других, надо быть немного многогранней, чем другие, – по именно немного, в этом все дело. Пилброу постоянно кому-нибудь помогал, Рой Калверт часто вел себя в жизни очень самоотверженно, по обоим не хватало смирения, чтобы выучиться языку дюжинных людей.