Я вздыхаю от неопытности первокурсника. Ведь любую камеру можно открыть штык-ножом, достаточно сунуть остриё в замок и немного нажать вниз. Я наскоро объясняю технологию открытия дверей непонятливому часовому. Осторожный Артём по-прежнему упирается с глупыми отговорками, мол, запрещено часовому отстёгивать штык-нож от автомата.
Постепенно наша перепалка будет всю камеру. Сначала Ванька, потом все остальные встают с нар и подтягиваются к двери. Поскольку в камере холодно, то всем спросонья тоже хочется "по-маленькому".
- Артём, не будь козлом! - уговаривают хором сокамерники, услышав от меня, как зовут часового. - Выпусти, а!
- У вас же параша в камере! - упирается Артём.
- Западло!
- Тогда до утра терпите!
- Будь человеком, Артём! - взывает к совести бдительного часового Лёха. - Знаешь, что долго терпеть вредно?
- Артём, я скоро освобожусь, найду тебя в училище и морду набью! - угрожает Ванька. - Я сейчас через глазок в коридор нас. у, а тебе отвечать!
Я прыскаю, представив, как снайпер Ваня мочится через глазок. После получасовой полемики Артём ломается. Он отстёгивает штык-нож, минут пять возится с замком и, наконец, мы, как взбесившееся стадо, несёмся по коридору к сортиру, невольно выполняя правило гауптвахты - перемещаться бегом.
После того, как все справили нужду, мы наглеем и упрашиваем Артёма открыть штык-ножом прогулочный дворик, чтобы покурить перед сном. Сломленный общественным напором часовой сдаётся.
Покурив, мы уже спокойным шагом возвращаемся в камеру. И тут совершенно неожиданно в коридоре возникает начальник караула капитан Никитин, курсовой офицер первого курса. Просто бестолковый Артём, не смотря на высокую бдительность, забыл запереть изнутри входную дверь на гауптвахту, поэтому начкар свободно вошёл в помещение губы. Никитин, видя царящий разврат, бледнеет и выхватывает пистолет из кобуры.
- Всем на пол! - орёт он. - Руки за голову!!
Мы с хохотом валимся на пол, принимая нужную позу. На Артёма страшно смотреть, настолько сильно он побледнел. Казалось, что ещё немного, и несчастный часовой рухнет в обморок.
- В камеру по одному бегом марш!! - разоряется капитан, размахивая пистолетом.
После того, как нас загнали в камеру, начкар некоторое время орёт в коридоре на часового, затем всё затихает. Мы немного посмеялись над происшедшим. Разгадка оказалась проста. У каждой камеры есть сигнализация, которая выводится на табло в караульном помещении. Она срабатывает, как только открывается камера, воет и высвечивает на табло номер открытой камеры. Когда в караул заступают старшие курсы, начкар, полагаясь на опыт старшекурсников, просто отключает сигнализацию, чтобы не беспокоила своим воем. Мы забыли, что в карауле сегодня первый курс, поэтому бдительный капитан Никитин, не особо доверяя подчинённым, оставил сигнализацию включённой. Видать, когда Артём открыл нашу камеру, сигнализация сработала, и воинственный начкар примчался, чтобы разобраться на месте в причине срабатывания.
Не успел я заснуть, как загремела входная дверь. В камеру вошёл убитый горем Артём, без автомата, поясного ремня и головного убора. Он шмыгал носом и подтягивал штаны, лишённые брючного ремня. Забавная ситуация: только что охранял нас, теперь его самого охранять будут.
- П. доры вы всё-таки! - заявил он с порога.
Мы начинаем хохотать, катаясь по нарам от смеха. Артём вымученно улыбается:
- Хоть высплюсь, - заявляет он, вызывая новый взрыв смеха. - Двигайтесь давайте!
Найдя местечко, бывший часовой валится на нары и засыпает. Лежащий рядом Лёха благородно делится с гуманным часовым своей шинелью.
Но в течение часа нам заснуть не удаётся: начкар по непонятным причинам арестовал ещё одного часового и одного выводного. На нарах становится тесновато.
- Никитин - долбо. б! - сонно пробурчал Иван, когда дверь загрохотала, пропуская в камеру очередного арестанта. - Так до утра он весь караул пересажает. Один будет охранять кичу со своей пукалкой!
На утреннем разводе на этот раз было спокойно. Начгуб отсутствовал, поэтому писарь быстренько "развёл" нас на работы. К Ваньке подошёл вчерашний бандюган, и сокамерник указал на меня. Теперь я вместо освободившегося Слона поеду на продуктовый склад. Ванька непонятно для чего договаривается с писарем, и тот разрешает взять нам с собой шинели.
На склад нас доставил бандюк на чёрном "бумере". Ванька ехал с явным удовольствием. Я, равнодушный к машинам, сидел на заднем сиденье и дремал. Мне без разницы, на чём ехать - на "бумере" или в крытом кузове училищного КАМАЗа. Разговорчивый бандит всю дорогу учил Ваньку жизни, объясняя нехитрые житейские истины. "Ща такое, мля, время, крутиться надо. Выживает, мля, сильнейший. Что в жизни, мля, главное? Толстый лопатник, мля, и уважение пацанов. А вы как лохи, мля, вояки, мля".
Чего только не было на этом складе! Огромные стеллажи, битком забитые разными вкусностями: здоровенными банками с китайской тушёнкой "Великая стена", почти полностью состоящей из непонятной жижи с редкими соевыми волокнами; печеньем с начинкой настолько яркой, что она просвечивала сквозь упаковку; сокоимитаторами "Зуко" и "Инвайт"; псевдомаслом "Рама", не таявшем даже в тёплом помещении склада… Ешь, Россия! Чай, не пробовала никогда заморской пищи? А чтобы было веселее шагать в славное рыночное завтра, на соседних стеллажах имеется импортное пойло самого высшего качества, разлитое в российских подвалах китайскими нелегалами: водка "Смирнофф", "Абсолют", спирт "Рояль", квазиконьяк "Наполеон". Вся эта благодать, необходимая для построения гражданского свободного общества, развозилась по многочисленным ларькам - зародышам будущих гипермаркетов и мегамоллов.
Мы с Ванькой работали добросовестно, то есть особо не утруждались, через каждые полчаса перекуривали и при каждом удобном случае отлынивали от работы. Для чего Ванька взял шинели, стало понятным: в свёрнутую в скатку шинель очень удобно прятать банки с консервами. Шинели мы сложили в сторону на пустые ящики, и, пока работали, потихоньку нагружали их банками и упаковками. Опытный Ваня взял с собой несколько верёвочек, чтобы подвязать шинели в "опасных" местах, иначе "экспроприированные" ценности могут вывалиться в самый неподходящий момент.
Заодно мы успеваем наесться впрок на месте. Когда никто не видит, мы потихоньку вскрываем ящик с чем-нибудь вкусным, выхватываем оттуда пару-тройку упаковок и сжираем содержимое с невероятной скоростью. Эх, славное было время, когда понятия "видеонаблюдение" не существовало! Скоро во рту становится противно-кисло от приторных импортных печенек и соевого шоколада. Алкоголь мы не берём и на месте не употребляем: не хочется попадаться ни бандюкам, ни начгубу.
Обедом нас кормят в местной кафешке, где питаются хозяева склада, кладовщики и какие-то стриженые личности в кожанках. Нас обслуживает молодой человек с липкой улыбкой.
- Давно хочу спросить вас, пацаны, - вкрадчиво говорит он, расставляя перед нами тарелки с обедом, - правда, что у вас в училище?.. Ну, баб ведь у вас нет… Поэтому вы друг друга… В общем, п. диков у вас там много. Так про вас говорят.
Ваня дёргается, как от удара, и на его лице появляется неприятная улыбка.
- Странно, - говорит он с нажимом, - а у нас в училище то же самое про официантов рассказывают.
Ответ дерзкий. Официант смотрит на Ванькины руки со сбитыми от постоянных тренировок костяшками пальцев и решает не связываться.
- Холуй! - процедил с ненавистью Ванька, когда официант отошёл. - Не понимаю, как здоровый мужик может целыми днями кланяться и улыбаться! "Чего изволите-с". Тьфу!
После обеда мы ещё немного работаем, затем идём играть с местными грузчиками в настольный теннис. Я тогда играл неплохо, Ванька тоже, поэтому мы не срамим честь родной гауптвахты, обыгрывая местных.
Назад нас отвозит всё тот же бандитообразный молодой человек. Он подозрительно косится на наши скатки, вдруг раздувшиеся непонятным образом, но ничего не говорит. Более того, у нас с Ванькой в руках по объёмистому пакету: кладовщик разрешил взять с собой немного продуктов. Так что возвращаемся мы с хорошей добычей. И наряд на работы у нас закрыт, разумеется, с оценкой "пять".
- Писарю дадим банку сгущёнки и банку тушёнки, - говорит Ванька, когда нас высаживают из "бумера" возле ворот комендатуры.
- Нафига? - удивляюсь я.
- Чтобы разрешил вечером сожрать остальное. Не дашь - он завтра же настучит начгубу, падла.
Мы зашли отметиться в кабинет писаря. Наглый солдат развалился в кресле и смотрел телевизор, закинув ноги в мягких тапочках на стол. Заметив нас, он нисколько не смутился.
- Отметьтесь сами, - вяло произнёс он, не отрываясь от экрана. - Наряд на стол положите.
Мы кладём наряд и припечатываем его банкой тушёнки и банкой сгущёнки. Писарь равнодушно косится на наши подношения.
- Всё-то вы меня балуете! - улыбается он снисходительно.
- Как же, как же! Для хороших людей ничего не жалко! - злобно скалюсь я, но писарчук не замечает иронии.
Интересно, догадывается он или нет, что больше всего на свете в данный момент мне хочется открыть банку "Великой стены" и размазать пахучую жижу по широкой писарчуковой морде.
Овощная база
По возвращении нас с Ванькой ждал сюрприз. Когда мы с богатыми трофеями вошли в камеру, там сидел ватушник - голубопогонный сержант в парадной форме с круглой улыбающейся физиономией. Наверное, мы бы меньше удивились, если бы увидели в камере американского "морского котика" или ещё какого-нибудь рейнджера.
- Ого! - недобро восхитился Ванька. - Живой ватухан! Ты откуда, чудо?
Добродушный ватухан смеётся и рассказывает, что его сюда посадил командир роты (аналог начальника курса) за пьянку. Ещё сержант сообщает, что он учится на первом курсе, куда поступил после того, как год отслужил срочную.
- А чего ты в парадке?
- Переодеться не успел с увольнения.
- Твой командир тебе западло сделал, - сочувствует Ванька. - У вас же есть своя губа в училище!
Постепенно, в камеру начинают прибывать вернувшиеся с работ курсанты. Как и мы, они, войдя в камеру, первым делом цепенеют, увидев ватушника.
Отдав выводным часть добычи и попросив часового постоять на "шухере", мы начинаем пирушку. Угощаем и несчастного ватухана, так глупо попавшего на гарнизонную губу. Ватушник оказывается парнем компанейским. Во время пирушки с ним проводится воспитательная работа: ему втолковывается, за что на киче не любят ватуханов.
Ванька был прав: начкар капитан Никитин, пока мы были на работах, арестовал половину караула. Несчастные первокурсники весь день работали на гауптвахте на уборке территории. Теперь начкар амнистировал их, и они, счастливые, собирались уезжать. Вместе с караулом уехал и отмотавший срок от звонка до звонка талантливый попрошайка Руслан.
На следующий день вчерашний бандит со склада не приехал. "Наверное, застрелили", равнодушно прокомментировал Ванька. На этот раз мы с ватуханом попадаем к старлею из Красных казарм, которому срочно понадобилась пара человек для поездки на овощную базу.
Мы едем не одни. Старлей прибыл на крытом армейском КАМАЗе, в кузове которого сидело с десятка полтора солдат. "Деды" заняли все сидячие места, "духи"-первогодки сидели на полу кузова. Ватухан, забравшись в кузов, уверенно направился к "дедам".
- Сморщите ж. пы! - приказал он.
"Деды", покосившись на сержантские погоны, послушно "сморщили" требуемое, и ватушник уселся. Я проделал ту же операцию, вспомнив, что по железной армейской неофициальной иерархии формально являюсь "дедом".
До овощной базы ехали долго: куда-то за город. Я дремал, стиснутый двумя здоровенными "дедами", и в полусне вспоминал, как наше училище осенью участвовало в уборке овощей в соседнем совхозе. В те далёкие девяностые наступила долгожданная свобода, и поэтому студенты, освобождённые от ига тоталитаризма, перестали ездить на картошку. Зато на военных нагрузка по уборке сельхозпродукции возросла вдвое: в те времена сельское хозяйство ещё не развалилось окончательно.
Осенью мы убирали капусту и морковку. В один прекрасный день мне в голову пришла, как ни странно, замечательная мысль. Я попросил местных взять с собой мешок капусты. Мне охотно пошли на встречу: капусты в тот год было много, и её, как обычно, было негде хранить. Мы с Сашкой Тоболовым загрузили полный мешок и вечером пошли по окрестным домам продавать. Мешок свежей капусты, только что привезённой с поля, мы продали мигом - народ тогда жил не очень богато. Продали мы по цене, раза в два меньшей чем в магазинах.
Поняв, что напали на золотую жилу, мы начали каждый день возить по два-три мешка капусты и продавать её. Пару раз привозили по мешку морковки. Я догадался, что у овощей долен быть товарный вид, поэтому перед началом торговки мы добросовестно чистили овощи от сохлых листьев и комков земли. Косноязычный Сашка отправлял "впаривать" товар меня:
- У тебя хорошо получается, - говорил он. - Ты как профессиональный торгаш умеешь разговаривать. Давай ты ходи по квартирам, а я буду мешки таскать.
Однажды мы здорово нарвались. В одном из домов я, как обычно начал ходить по квартирам, звон в двери и предлагая товар (в те времена ещё не было железных дверей на подъездах и домофонов). В одной квартире мне открыли дверь, и я отпрянул: передо мной стоял одетый в халат начальник одной из училищных кафедр, полковник.
- Что у вас? - спокойно спросил он.
- С… св… свёкла… - пролепетал я.
- Почём?
Я назвал цену, основательно занизив.
- У меня только половина, - сказал начкафедры. - Держи половину, а завтра зайди ко мне на кафедру, я тебе остальное отдам.
Само собой, на кафедру на завтра я не зашёл. Более того, я эту кафедру обходил стороной самыми дальними коридорами, чтобы не попасться на глаза "клиенту".
Постепенно расширив клиентскую базу, мы начали возить на заказ: кто-то из жителей просил нас привезти мешок картошки, кто-то - свёклы.
Постепенно нашему дурному примеру последовали ещё некоторые однокурсники. Мы с Сашкой перестали сами таскать мешки, а занялись исключительно маркетинговой деятельностью: принимали заказы у клиентов, давали адреса постоянных клиентов нашим курсантам, устанавливали твёрдые цены и скидки. Я вёл бухгалтерию, а хороший рукопашник Сашка выполнял полицейские функции, расправляясь с теми, кто пытался торговать минуя наш "овощной концерн".
Но наше коммерческое предприятие скоро рухнуло. Кто-то донёс начальнику курса о нашей предпринимательской деятельности. Кожевников построил курс и начал нас воспитывать:
- Есть у нас некоторые предприимчивые товарищи, - начал он, постепенно повышая голос, - которые торгуют по вечерам сп. жженной капустой. Бегают по квартирам и медоточат "капустки свеженькой не желаете". Торговки базарные! Я корову продала и козу купила; по Москве её вела, по п. зде лупила!
Начальник курса долго грохотал, иронизировал, высмеивал. А в конце пригрозил, что будет беспощадно сажать на губу торгашей. Овощная эпопея завершилась.
На овощебазе мы занимаемся тем, что таскаем мешки с картошкой из одного здания в другое. Нас разбивают на две бригады, я попадаю в бригаду к "духам", ватухан - к дедам. До обеда мы с молодыми солдатами работаем дружно и задорно. Мышцы за время отсидки стосковались по нагрузкам, и я с удовольствием ворочаю мешки.
Старлей, который привёз нас на базу, ближе к обеду выдаёт всем, включая нас с ватуханом, армейские сухпайки. Но они нам не пригождаются: обедом нас кормят селяне. Обед просто роскошен: огромная порция борща, в котором стоит ложка, с домашней сметаной, две большущие котлеты с пюре, сладкий компот. Я предлагаю солдатам обменять сухпайки на сигареты в ближайшей деревне. Нам удаётся провернуть коммерческую сделку в местном сельпо. Армейский сухпаёк в те времена делался по советским стандартам (тушёнка в нём тоже была советская, это не "Великая стена", в ней было почти одно мясо без жижи и сои), поэтому ценился очень высоко. Продавщица, взглянув на состав продуктов пайка, моментально согласилась.
Пока мы с молодыми работали, "деды" с ватуханом дрыхли где-то в тёмном углу склада. После обеда я покидаю молодых и присоединяюсь к бригаде "дедов", молодые выполняют двойную работу. Я не устал и тоже потаскал бы мешки до конца рабочей смены, но статус старослужащего надо поддерживать.
"Деды" любезничают с местными девчонками из сельхозтехникума, которых прислали перебирать картошку: отделять хорошую от гнилой. Заметив нового человека, то есть меня, девчата интересуются, почему у меня на погонах буква "К". Они не знают, что это означает "курсант".
- Ты - капитан? - любопытствует одна из них.
- Нет, кенерал, - не очень остроумно отвечаю я, но неприхотливые в части юмора селянки смеются.
В такой трепотне и безделье заканчивается день, и мы возвращаемся в родную пятнадцатую камеру.
Амнистия
Наступила суббота, пошли четвёртые сутки отсидки. На губе, как и большинстве частей родной армии, ПХД, парково-хозяйственный день. Почему "парково", я не знаю до сих пор. В этот день все отправляются на уборку территории: метут, чистят, моют…
У нас в училище по субботам тоже проводится ПХД, который я называю "похотливый день". На последнем ПХД мы с однокурсником Гришей Панковым удачно увильнули от работы и уселись играть в карты в "бытовке". Заигравшись, мы прозевали появление майора Кожевникова, который нас застукал за таким бестолковым занятием.
- Что, лодыри, работать не хочется?! - загремел он с порога. - Кто работал и трудился, тот давно п. здой накрылся, так что ли?!
Разгневанный майор дал нам с Гришей невыполнимое задание. Рядом с казармой была стройка, и в яму свалился спортивный городок - набор всяких тренажёров, лесенок и прочих спортивных штук, сваренный из толстенных труб. Задача - вытащить это тяжеленное сооружение из ямы. Вдвоём с Гришей мы не могли его даже шевельнуть.
Тогда я решил применить знания физики на практике и поднять городок из ямы рычагами второго рода. Мы выпросили у старшины пару ломов, нашли два деревянных кругляша и попытались выволочь хитрое сооружение из ямы. Классическая механика немного помогла нам - городок выполз из ямы только наполовину. Тогда Гриша, разочаровавшись в законах физики, применил на практике командирские навыки. Когда начальник курса куда-то отлучился, Гриша уговорил однокурсников помочь вытолкать проклятый городок. Силой трёх десятков человек сооружение было вытащено в пять минут.
Мы носимся по территории губы с мётлами и носилками. После обеда должен появиться начгуб, чтобы проверить качество уборки. Получить дополнительные сутки никому не хочется. Работают даже отъявленные бездельники.
- Возьми носилки! - просит меня солдат-первогодок, нагрузив их с "горкой" битым кирпичом.
Я медлю, глазами оценивая вес носилок.
- В падлу что ли? - кричит солдат.