- Послушай, - интонация у него была умиротворяюще-снисходительная, - я знал, что ты будешь против. Я тебя не осуждаю. Но ты же сама видишь, что получается. Поверь, так будет лучше. У тебя появится помощница по дому, а у нее - убежище. Дом и муж - большое дело, особенно в наше время. Видела, сколько вдов ночуют на улице? Да за то, чтобы заполучить спутника жизни, они убить готовы! Если подумать, это такой бескорыстный, благородный поступок с моей стороны! - Он осклабился. - Ей-ей, хоть медаль давай!
Когда стемнело, Мариам сказала девчонке о предложении мужа.
Та долго молчала.
- Он хочет получить ответ завтра к утру, - напомнила Мариам.
- Да хоть сейчас, - проговорила девчонка. - Я согласна.
4
Лейла
На следующий день Лейла не вставала с постели. Утром Рашид заглянул к ней и сообщил, что идет к парикмахеру, но Лейла лишь поплотнее завернулась в одеяло. Когда он вернулся во второй половине дня и продемонстрировал ей новую прическу, новый (чуть поношенный) костюм в полоску и обручальное кольцо, она все еще лежала.
Рашид присел на кровать рядом с ней, нарочито медленно развязал ленточку, открыл коробку и осторожно достал кольцо. Оказалось, ему пришлось продать старое колечко Мариам.
- Ей все равно. Уж ты мне поверь. Она даже не заметит.
Лейла отодвинулась от него подальше. Снизу доносилось шипение утюга.
- Она давно уже его не надевает.
- Не надо, - слабеньким голосом запротестовала Лейла. - Не хочу так. Отнеси кольцо обратно.
- Обратно? - По лицу Рашида пробежала тень раздражения и исчезла. Он улыбнулся. - За кольцо мне пришлось доплатить наличными, и немало. Это кольцо получше того будет, как-никак золото в двадцать два карата. Смотри, какое тяжелое. Возьми. Не хочешь? - Он захлопнул коробочку. - А как насчет цветов? Ты любишь цветы? А какие у тебя любимые? Маргаритки? Тюльпаны? Сирень? Не надо цветов? Хорошо! Прямо и не знаю, чем тебе угодить. Мне знаком один портной в Дих-Мазанге, думаю завтра отвести тебя к нему и выбрать подходящее платье.
Лейла покачала головой.
Рашид поднял брови.
- Я только хочу... - начала было Лейла и осеклась.
Он положил руку ей на шею. Лейла невольно вся сжалась, словно от прикосновения старой грубой дерюги.
- Да?
- Я только хочу провернуть все поскорее.
Рашид изумленно открыл рот, обнажив желтые зубы.
- Вот ведь не терпится, - только и сказал он.
Пока не явился Абдул Шариф, Лейла думала уехать в Пакистан. Даже когда он ей все рассказал, она не рассталась с мыслью убраться отсюда. Куда угодно, только бы подальше от этого города, где каждая улица превратилась в западню, где в каждом закоулке тебя подстерегает несчастье. Как угодно, пусть даже это очень опасно.
И тут оказалось, что выхода у нее нет.
Ведь ее так тошнило.
И груди прямо распирало изнутри.
И все сроки вышли. Суматоха суматохой, но она бы заметила.
Лейла представила себя в лагере беженцев, драные палатки посреди чистого поля, пронизывающий до костей ветер. И своего малыша - ребенка Тарика, - посиневшего, с ввалившимися щеками. Вот его тельце обмывают чужие люди, заворачивают в тряпку и кладут в грязную яму под разочарованными взглядами стервятников...
И Лейла поняла: бежать ей некуда.
Она перебирала в памяти друзей и близких. Ахмад и Hoop - мертвы. Хасина - уехала. Джити - разорвана на куски. Мама - погибла. Баби - погиб. И вот теперь Тарик...
Но тоненькая ниточка, чудесным образом связывающая ее с прежней жизнью, с прежней Лейлой, крохотная частичка Тарика, - осталась. И она будет расти и в назначенный срок явится на свет. Разве могла Лейла погубить завязь новой жизни, разорвать паутинку между прошлым и будущим?
Она приняла решение быстро. С их последнего свидания с Тариком прошло шесть недель. Еще чуть-чуть - и у Рашида появятся подозрения.
Да, то, что она собирается сделать, недостойно. Постыдно. Позорно. И неправедно по отношению к Мариам. Но хотя ребенок в ней был не больше тутовой ягоды, Лейла уже знала: матери приходится жертвовать многим. А уж добродетелью в первую очередь.
Она прижала руку к животу и закрыла глаза.
Безмолвная церемония потом вспоминалась Лейле урывками, кусочками.
Кремовые полоски на костюме Рашида. Резкий запах его одеколона. Свежий порез от бритвы на шее. Желтые от табака пальцы вертят кольцо. Ручка не пишет, срочно нужна другая. Брачный договор. Подписи: его - уверенная, ее - дрожащая. Молитвы. Зеркало (в нем она впервые замечает, что Рашид подровнял брови).
И где-то рядом Мариам, полная осуждения. Лейла не может смотреть ей в глаза.
Лежа в ту ночь на холодных простынях его кровати, Лейла с дрожью смотрела, как Рашид задергивал занавески, нетерпеливо расстегивал рубаху, распускал завязку на штанах. Пальцы его не слушались. Какая у него отвислая грудь, как густо она заросла седыми волосами, как торчит у него пупок с голубой веной посередине! А глаза так и ласкают молодую жену.
- Да поможет мне Бог, я люблю тебя! - бормотал Рашид.
Постукивая зубами, она попросила его выключить свет.
Когда все кончилось и Рашид уснул, Лейла нашарила под тюфяком заранее припасенный нож, ткнула себя в указательный палец и прижала руку к простыне.
5
Мариам
Днем девчонка была для Мариам скрипом кровати, звуками шагов над головой, плеском воды в ванной, звяканьем ложечки о стакан. Они ведь почти не виделись: так, иногда пронесется по лестнице смутная волна и скроется наверху. Правда, порой они случайно сталкивались нос к носу - в узкой передней, в кухне, у входной двери, - и тогда между ними словно искра проскакивала. Девчонка подбирала платье и извинялась, а Мариам молча наблюдала, как разгорается румянец у нее на щеках. Случалось, от Лейлы пахло Рашидом - его потом, его табаком, его ненасытностью. В жизни самой Мариам давным-давно уже не было места плотской любви, чему она была только рада. До сих пор ее подташнивало при одном воспоминании о супружеском долге, каким его представлял себе Рашид.
По вечерам избегать друг друга не получалось. Рашид сказал, что они - одна семья, а значит, должны трапезничать вместе.
- Что это такое? - ворчал он, пальцами обдирая мясо с кости (ложкам-вилкам была дана полная отставка через неделю после свадьбы). - Я что, женился на двух статуях? Ну-ка, Мариам, гап безан, заговори с ней. Так себя не ведут.
И девчонке, высасывая из кости мозг:
- Ты ее не вини. Она тихая, неразговорчивая. Слава Аллаху, слов зря не тратит. Мы-то с тобой горожане, а она - деревенщина. В глинобитной хижине выросла, да не в самой деревне, а на выселках. Ее туда родной отец определил. Кстати, Мариам, ты ей сказала, что ты харами? Незаконнорожденная она. Но вообще-то у нее есть и свои сильные стороны. Да ты сама увидишь. Работящая, неприхотливая. Я бы так сказал: если сравнивать с машинами, из нее бы получилась "Волга".
Мариам было тридцать три года, но гадкое слово "харами" по-прежнему причиняло ей боль. Она хорошо помнила, как Нана схватила ее за руки, помнила ее слова. "Мерзавка неуклюжая. Вот мне награда за все, что я перенесла. Все у этой маленькой харами из рук валится".
- А ты, - сказал Рашид девчонке, - просто "мерседес". Новенький сверкающий "мерседес". Только, - он поднял перемазанный в жире указательный палец, - за "мерседесом" нужен уход. Хотя бы из уважения к красоте машины и искусству производителя. Кто-нибудь может сказать: сумасшедший, дивана, жены для него вроде автомобилей. Только я ведь не всерьез. Просто сравнение уж очень удачное.
И Рашид положил обратно на тарелку шарик риса, который только что скатал. Взмахнул рукой.
- О мертвых плохо не говорят, тем более о шахидах. Так что скажу со всем моим уважением: они, то есть твои родители (да простит их Аллах и даст место в раю), очень уж много тебе позволяли. Извини за прямоту.
От Мариам не ускользнуло, с какой ненавистью девчонка взглянула на Рашида. Сам-то он ничего не заметил.
- Это все теперь неважно. Главное, я твой муж и обязан блюсти не только твое доброе имя, но и наше, то есть честь и гордость нашей семьи. Это мой долг. И я об этом позабочусь. Ты ведь - царица, малика, а этот дом - твой дворец. Мариам выполнит любое твое пожелание, только попроси. Ведь так, Мариам? А если взбредет на ум что-нибудь особенное, я все сделаю. Такой вот из меня муж. Взамен прошу только об одном. Не смей выходить из дому без меня. Только и всего. Просто, правда? Если тебе срочно понадобится что-то, без чего никак не обойтись, пошли Мариам, она сходит и принесет. У меня к вам разное отношение? Так ведь одно дело - управлять "Волгой", и совсем другое - "мерседесом". И еще вот что. Когда мы вместе выйдем из дома, обязательно надевай бурку. Это для твоей же безопасности. В городе полно мужчин, которых снедает похоть. Им порой все равно, есть у женщины муж или нет. Так-то.
Рашид откашлялся.
- Когда меня нет, Мариам будет моими глазами и ушами. - Он свирепо посмотрел на Мариам, будто подкованным башмаком в висок ударил. - И не потому, что я тебе не доверяю. Как раз наоборот. Ты вообще мудра не по годам. Но ты все-таки очень молоденькая, Лейла-джан, а юные женщины нередко ошибаются. Недоглядел - жди беды. А уж Мариам ничего дурного не допустит. А ошибешься - поправит...
Рашид говорил еще долго.
Мариам сидела и краешком глаза наблюдала за девчонкой. Поучения и требования сыпались на них дождем, словно ракеты на Кабул.
Мариам в гостиной сворачивала и складывала высохшее белье, только что снятое с веревки во дворе. Когда девчонка вошла в комнату, Господь ее знает. Оглянулась - а Лейла стоит в дверях с чашкой чая в руках.
- Я не хотела тебя пугать. Извини.
- Мариам ничего не сказала в ответ. Только смерила девчонку взглядом.
Солнечные лучи падали Лейле на лицо: гладкий лоб, зеленые глаза, высокие скулы, густые брови (не то что у Мариам, жидкие и неправильной формы), светлые волосы разделены на пробор.
По напряженным рукам, по пальцам, вцепившимся в чашку, Мариам сразу определила: девчонке не по себе. Наверное, долго сидела на кровати и набиралась храбрости.
- Листопад, - нарочито легким тоном произнесла Лейла. - Заметила? Осень - мое любимое время года. Обожаю запах дыма из садов, где жгут опавшие листья. Мама - та больше любила весну. А ты хорошо знала маму?
- Не очень.
Девчонка приставила ладонь к уху.
- Прости, не расслышала?
- Мы были едва знакомы, - повысила голос Мариам.
- А-а-а.
- Тебе что-то надо?
- Мариам-джан, я только хотела... Насчет того, что он сказал вчера вечером...
- Я сама хотела поговорить с тобой об этом.
- Да, пожалуйста, - поспешно ответила девчонка. В голосе ее слышалось облегчение. Она сделала шаг вперед.
Во дворе запела иволга. По улице кто-то волочил тележку, стрекотали спицы, хрустели обитые железом колеса. Издали донеслось три выстрела, потом еще один, и все стихло.
- Я не буду твоей прислугой, - отчеканила Мариам. - Не буду, и все.
Девчонка вздрогнула.
- Конечно же нет...
- Какая бы ты ни была царица, помыкать собой я не позволю. Можешь ему жаловаться. Не подчинюсь, хоть бы он мне глотку перерезал. Слышала? Я тебе не служанка.
- Нет! Я как раз хотела сказать...
- Если рассчитываешь от меня избавиться, сыграть на своей красоте, предупреждаю: не выйдет. Я сюда явилась вперед тебя. Меня так просто не выкинешь. Я за себя постою.
- Я и не собиралась...
- Как я погляжу, твои раны зажили. Так что свою часть работы по дому ты сможешь выполнять.
Девчонка быстро закивала, даже чай пролила. Только не заметила.
- Я как раз хотела поблагодарить тебя за заботу обо мне...
- Если бы я только знала, - прошипела Мариам, - что ты уведешь у меня мужа, я бы ни за что не стала тебя кормить и обмывать.
- Да разве...
- На мне кухня и мытье посуды. На тебе - стирка и уборка. Все остальное будем делать по очереди. И вот еще что. Ты ко мне в подружки не набивайся. Я уж лучше одна как-нибудь. Ты меня оставляешь в покое, а я - тебя. Вот так и будем жить. По моим правилам.
Когда Мариам закончила свою речь, сердце у нее колотилось, во рту пересохло. Никогда она ни с кем не говорила в таком тоне, никогда так резко не заявляла о себе. Взрыв гнева вымотал ее, да и не стоила игра свеч: плечи у девчонки поникли, глаза наполнились слезами, даже жалко стало.
Мариам протянула девчонке сложенные рубашки:
- Положи их в комод, не в шкаф. Он любит, чтобы белое было в верхнем ящике, а все остальное - в среднем, вместе с носками.
Лейла поставила чашку на пол и потянулась за бельем.
- Прости меня за все, - всхлипнула она.
- Ты правда виновата передо мной, - сказала Мариам.
6
Лейла
Лейле припомнился один из светлых для мамы дней. У них собрались гости. Женщины сидели во дворе и ели свежие тутовые ягоды (Ваджма принесла целое блюдо, шелковица росла прямо у нее во дворе). Пухлые ягоды были белые и розовые (а некоторые темно-лиловые, совсем как прожилки у Ваджмы на носу).
- А вы слышали, как умер его сын? - осведомилась Ваджма, набрав с блюда полную горсть.
- Он ведь утонул, правда? - уточнила Нила, мама Джити. - В озере Карга.
- Но вы, наверное, не знаете, что Рашид... - Ваджма набила ягодами рот и принялась энергично жевать, раскачиваясь в разные стороны и кивая: когда, мол, проглочу, тогда продолжу, - Рашид в тот день напился в стельку с утра пораньше. Ничего не соображал, говорят. А потом свалился и уснул. Выстрели у него над головой полуденная пушка, он бы и ухом не повел.
Прикрыв рот рукой, Ваджма тихонько рыгнула.
- Что было потом, догадаться нетрудно. Мальчик полез в воду, когда за ним никто не смотрел. Когда его нашли, он плавал на поверхности воды лицом вниз. Люди бросились на помощь, одни к сыну, другие - к отцу. Мальчика вытащили, пробовали ему сделать... как его?., искусственное дыхание. Бесполезно. Все видели: мальчишка мертв.
Ваджма подняла кверху палец, голос ее благочестиво дрогнул.
- Вот почему Священный Коран запрещает спиртное. Трезвый всегда расплачивается за грехи пьяного. Так всегда и получается.
Лейла сказала Рашиду, что ждет ребенка, - и вся эта картина так и встала у нее перед глазами. Муж вскочил на велосипед и помчался в мечеть - помолиться, чтобы Господь даровал ему сына.
За ужином Рашид с каким-то злорадством объявил о ребенке Мариам. Та заморгала, помрачнела, залилась краской.
Когда муж удалился наверх к своему радио, Лейла помогла Мариам убрать со стола.
- Что-то я понять не могу, кто ты теперь. - Мариам смахивала со скатерти зернышки риса и хлебные крошки. - Раньше была "мерседесом", а теперь кем стала?
- Наверное, поездом, - постаралась обратить все в шутку Лейла. - Или реактивным самолетом.
- Только не надейся, что тебе удастся увильнуть от работы по дому, - заявила Мариам.
Лейла уже открыла было рот, но вспомнила, что в их семье только на Мариам нет никакой вины.
Впрочем, на ребенке тоже.
Уже лежа в кровати, Лейла расплакалась.
- Что случилось? - взял ее за подбородок Рашид. - Ты не заболела? С ребенком что-то не так? Нет? Мариам тебя обидела? Так ведь?
- Нет, нет.
- Сейчас я ее проучу. Уж я ей задам. Да как она смеет, харами несчастная...
- Нет!
Но Рашид уже поднимался с постели. Лейла еле успела схватить его за руку:
- Не смей! Она очень добра ко мне. Одна минутка, и все пройдет.
Рашид, что-то бормоча про себя, принялся гладить ее по шее, потом рука его соскользнула на спину.
Склонившись над женой, он показал в улыбке зубастую пасть.
- Сейчас тебе точно полегчает, - пообещал он.
Сперва деревья - те, что не спилили на дрова, - сбросили свои багряно-медные листья. Потом задули ветра. Пронизывающе-холодные, они долго бесчинствовали в городе и разделались с деревьями по-свойски, не оставив ни единого листочка. На фоне коричневых холмов голые ветки смотрелись жутковато. Первый снег чуть прикрыл землю и быстро растаял. Потом дороги сковал лед, на крышах образовались сугробы, мороз разрисовал окна, наполовину заметенные снегом. Вместе со снегом появились воздушные змеи - некогда самодержавные хозяева кабульских небес, ныне разделившие власть с ракетами и реактивными истребителями.
Рашид, как повелось, являлся домой со свежими новостями о войне. Лейла уже с трудом понимала, кто с кем объединился и против кого воюет. По словам Рашида, Сайаф сражался с хазарейцами. Хазарейцы бились с Масудом.
- А Масуд дерется с Хекматьяром, которому помогают пакистанцы. Масуд с Хекматьяром - смертельные враги. А Сайаф выступает на стороне Масуда. Хекматьяр - тот поддерживает хазарейцев.
Непонятно было, на чью сторону перекинется непредсказуемый узбек Достум. В восьмидесятые Достум сражался с Советами бок о бок с моджахедами, а когда советские войска ушли, переметнулся к Наджибулле и даже получил из его рук медаль. Это, правда, не помешало ему опять перейти в лагерь моджахедов, и пока Достум в союзе с Масудом.
В Кабуле (особенно в Западном Кабуле) бои были в разгаре и черные грибы то и дело вспухали над заснеженными крышами. Посольства закрылись. Школы не работали. В приемных покоях госпиталей, говорил Рашид, раненые истекают кровью, и никто не оказывает им помощи. В операционных руки-ноги ампутируют без наркоза.
- Но ты не волнуйся. За мной ты как за каменной стеной, цветочек мой. Пусть кто-нибудь только попробует тебя обидеть. Я ему кишки выпущу и заставлю сожрать.
В ту зиму вокруг Лейлы словно выросли глухие стены. Ей мерещилось чистое небо детских лет, когда они с Баби ходили на турниры по бузкаши, отправлялись с мамой за покупками, свободно гуляли по улицам с Джити и Хасиной и сплетничали про мальчиков, сидели с Тариком где-нибудь на поросшем клевером берегу ручья на закате дня, загадывали друг другу загадки и поедали конфеты.
Только мысли о погибшем возлюбленном заводили ее слишком далеко: не успеет оглянуться - как перед ней предстает обожженное тело Тарика на далекой госпитальной койке, и неизбывное горе поднимается из глубины души, и желчь разъедает глотку и не дает вздохнуть. Тогда Лейла старалась вызвать в памяти образ ручья, журчащей воды, омывающей ей ноги, и не дать жутким картинам обступить ее со всех сторон.