- Тут вот… - Костя подался к столу, пихнул деньги в ящик.
Лысодор на весу расправил четвертак.
- Разменять, что ль?
- Да-а-а, - проблеял Костя.
3
Костя чихнул. Еще раз, еще… И проснулся. Прочищенный чихом нос сразу учуял знакомый запах. План шабят! Анашку! Костя сел на койке, его слегка качнуло. Посмотрел время - часов не было. След белый был, а часы - ек.
- Сняли, - пробормотал Костя, озираясь вокруг.
Вора видно не было. Был запах, запах хорошего ломового плана. Дурь чистой воды.
Костя встал, поплевал на ладони, - провел по гимнастерке и бриджам: липнет к хэбэ всякая парша, матрац драный, надо у молодых поменять. Потом опомнился: какой матрац? Завтра домой!
Что-то уж очень скоро напился он у Валерки на КПП. Программу "Время" хорошо помнит, "Братья Карамазовы" уже пошли затуманенные, а конец и вовсе смазался. Где цыгане начали петь, плясать. Только вот почему там цыгане? У Достоевского евреи Мите Карамазову играли перед арестом. Это Костя помнил точно. Еще удивлялся, когда читал…
Казарма храпела.
Запах плана шел из Богданова угла, пробиваясь сквозь казарменную вонь. А перешибить ее нелегко: две с лишним сотни сапог и, соответственно, портянок.
Костя достал сигарету и долго прикуривал в надежде, что Женька заметит.
И тот заметил, свистнул тихонько: - Ко-отик!..
Плановые были в сборе. Женька, Миша Попов, Коля Белошицкий, Эдик Штайц и незнакомый парень в накинутом бушлате. Надвинутая фуражка закрывала его лицо. Парень сидел возле Женьки. На тумбочке в консервной банке горела свечка.
- Сколько времени, Котик? - улыбнулся Женька и протянул Косте часы. - Снимать надо на ночь. Не дома. Когда отвальную?
- Перед поездом. - Костя застегнул часы.
- Ты фосфор-то стери с циферблата, - посоветовал Коля Белошицкий. - Вредно для здоровья.
- Богдан, - простонал Миша Попов, - ну не мурыжь, кайф проходит.
- Садись, Москва. - Эдик Штайц подвинулся.
Женька нацепил на хрупкий кончик стеклянного челима новый косяк, подлил в челим вина из кружки, стал раскуривать.
- Ты от Танюшки как добрался? - с подсвистом спросил он Костю.
- Марик Мильготин подвез.
- От какой Танюшки? - проворковал парень в фуражке. Знакомым женским голосом.
- Люся? - Костя смешался. - Вы?
- На, дембель! - Женька протянул ему раскочегаренный челим. - На посошок. Все сделали?
Костя осторожно потянул в себя замечательный дым. Челим уютно забулькал.
- Почти. К утру кончим - и отвал.
- А нас до майских, наверное, не выпустят. Ты адрес мой не потерял питерский?
Костя проверил в записной книжке: на месте.
- Колесико не желаешь? - Коля Белошицкий достал из кармана таблетку.
Костя помотал головой.
- По люксу пойдет.
- Дай! - рыпнулся за таблеткой Эдик Штайц.
- Тебе звездюлей надо, а не колесико! - мрачно изрек Миша.
Он уже неделю дулся на Эдика: послал его к знакомой аптекарше за каликами, а Эдик не тех таблеток накупил, нажрался и полдня стройбату покоя не давал - бегал ото всех в одном сапоге и орал, змея.
- Тсс! - прошипел вдруг Коля Белошицкий, настороженно поднимая кверху вислый нос. - Показалось?..
- Менты на зоне, - вяло пошутил Миша Попов.
- Вя-язы, - гнусаво подыграл ему Эдик, приставив к шее два пальца.
На всякий случай Женька вырвал челим у Кости и спрятал в тумбочку, аккуратно спрятал, так, чтобы с носика не свалился недокуренный баш. Женька замер, жестом приказав не шевелиться. Стало слышно, как бьется в банке со свечой не вовремя ожившая тяжелая муха.
- Проехали, - буркнул Миша Попов.
Женька полез в тумбочку. Протянул Мише челим. Миша затянулся и закрыл глаза. Курнул еще раз и с полуоткрытым ртом отвел руку с челимом в сторону - следующему.
- Ништяк, - сказал сидевший напротив Миши Эдик Штайц. - Заторчал.
Женька тем временем высвободил челим из вялой Мишиной руки, обтер сосочек и протянул Люсеньке.
- Богдан, - из сонного омрачения возник голос Миши Попова, - ты новье будешь брать на дембель?
Он так вяло и незаинтересовано это спросил, что Женька не ответил.
- Покажи, как надо! - переживал Эдик Штайц, видя, что Люсенька неумело, с опаской берется за челим. - Людмила Анатольевна, вы не взатяжку, вы с подсосом, не сильно… Богдан, покажи толком!..
Люсенька запыхтела чрезмерно, челим заклокотал.
- Дам в лоб - козла родишь, - с закрытыми глазами пригрозил неведомому противнику Миша Полоз.
- Та-ащится! - радостно отметил Эдик Штайц. - Готов Мишель. Конопелька-то наша, тутошняя. А то фуфло, фуфло…
В данном редком случае Эдик Штайц был прав. В настоящий момент курили его анашу, его изготовления, а главное - его замысла.
Минувшим летом весь отряд по воскресеньям вместо выходных стали вдруг вывозить на поля собирать картошку. Как пионеров. Только возили почему-то в зэковозах - длинных машинах с высокими бортами, внутри лавки поперек, а над головой решетки, даже не встать, Хорошо хоть без охраны. Картошечку собирали соответственно. И себе, и Городу, и кому там еще… Коля Белошицкий сразу надумал, как мимо дела проплыть. Шел по гряде, ботву обрывал, возле грядки складывал, а напарник следом бежал и черенком лопаты грядки ворошил. Картошечку не трогали, упаси Бог. Картошечку на зиму оставляли зимовать. А офицерье в машинах сидит, не смотрит. Тем более холодно - снежок уж начал капать. Неуютно. План считали по грядкам, не по картошке, и получилось, что в отделении Богдана перевыполнение. А собирали только Фиша с Нуцо. Всерьез ковырялись. Ну, им простительно - народ деревенский.
Тогда-то Эдик Штайц и обнаружил, что здесь конопли завались. Правда, по колено только, но сойдет в армейских условиях. Начался лихорадочный сбор. Потом Эдик пробил коноплю, пыльцу замацовал - анашка получилась первый сорт. Только вкуриться нужно - с первых разов не пробирает. А потом благодать: с табачком растер, косячок набил - и торчи!..
- Богдан, - уплывающим голосом пробормотал Миша Попов, - пихни колючего…
Женька не реагировал. Он пристроился в самом углу, приняв Люсеньку под крыло, тихонечко ее полапывал. Костя сидел напротив, ему стало совсем хорошо и хотелось, как всегда под кайфом, посмеяться и еще - стихи, посочинять. Свечка разгорелась вовсю, коптящий язычок пламени вырос из консервной банки и метался перед оконным стеклом…
"Шарашится по роте свет голубой и таинственный… - сочинял Костя, спрятав лицо в ладони. - Шарашится по роте свет голубой и таинственный… И я не совсем уверен, что я у тебя единственный…"
- Богда-ан! - угрожающе прорычал Миша Попов.
Женька отлип от Люсеньки.
- Чего тебе?
- Пихни колючего…
- Завязывай, Мишель, понял? Сказал - нет, значит - нет. - И снова приобнял библиотекаршу.
Миша Попов последнее время ходил не в себе. Он вообще курил мало, он на игле сидел. А в последнее время сломалась колючка - деньги у Миши кончились. На бесптичье он даже выпаривал какие-то капли, разводил водой и ширялся. Доширялся - вены ушли. И на руках и на ногах, все напрочь зарубцовано. Женька сам не ширялся, но ширятель был знаменитый, к нему из полка даже приезжали. Он Мишу и колол. А недавно сказал: "Все, некуда".
Мишаня в слезы: как некуда, давай в шею! Женька орать: "Ты на всю оставшуюся жизнь кайф ломовой словишь, а мне за тебя вязы!"
От скрипа коек проснулся Старый. То лежал, смотрел на них, но спал, а сейчас зашевелился - разбудили.
Костя протянул ему челим, Старый принял его в мозолистую корявую руку. Ни у кого в роте таких граблей не было, как у Старого. Отпустил бы его капитан Дощинин на волю, чего он к нему пристал?..
- Хочешь, я с Лысодором поговорю за тебя? - спросил Костя.
- При чем Лысодор, он без кэпа не решает, - ответил Старый и вернул Косте челим. - Не хочу. А Дощинин не отпустит.
Он достал обычную папиросу и, видимо с отчаяния, так сильно дунул в нее, что выдул весь табак на Эдика Штайца.
- Констанц, оставь мне бушлат, - попросил Старый. - Тебе зачем?..
- О чем говорить! - кивнул Костя. - Заметано.
Костя вдруг осознал, что дембель завтра, вот он, рядом. И даже покрылся испариной. И встал.
- Чего ты? - спросил Женька.
- Пойду помогу, ребята возятся, Фишка с Нуцо…
- Сиди! - Женька за ремень потянул его вниз. - Только кайф сломаешь. Сиди.
Люсенька закемарила. Женька подсунул ей под голову свою подушку и надвинул фуражку, чтоб скачущий язычок пламени не мешал глазам.
Потом Женька встал посреди прохода и обеими руками шлепнул по двум верхним койкам. Койки заскрипели, отозвались не по-русски.
- Не надо, Жень… - вяло запротестовал Костя.
Но Богдан уже сдернул с верхних коек одеяла.
- Егорка, Максимка!..
Сверху свесились ноги в подштанниках, и на пол спрыгнул сначала крепенький Егорка, а затем нескладный, многоступенчатый полугрузин Максимка. Оба чего-то бормотали, каждый по-своему.
- Подъем, подъем! - повторял Женька, похлопывая их по плечам. - Задача: одеться по-быстрому - и в сортир. Там Ицкович и Нуцо, скажут, что делать. Вопросы? Нет вопросов. Одеться - двадцать секунд.
Егорка и Максимка стали невесело одеваться.
- Не здесь, не здесь, - Женька вытолкал их на проход.
- Торчит! - Коля Белошицкий тронул Женьку, показывая на Люсеньку. - Людмила Анатольевна!
- А-а… - донеслось из Люсеньки.
- Насосалась, кеша кожаная… - проскрипел Миша Попов. - Слышь, Богдан, гадом буду, куруха под окнами шарится, ктой-то ползает.
- Ты давай, давай! - отмахнулся от Миши Женька, но на всякий случай прислушался.
Было тихо.
- Же-еня-я… - прошептала Люсенька.
- Что с тобой? Плохо?
- Тошнит…
- Сукой быть, ктой-то ползает под окнами, - бухтел свое Миша Попов.
- Мам-ма… - простонала Люсенька. - Тошнит…
- Вкось пошло, - улыбнулся Эдик Штайц. - Точняк блевать будет!
- Давай ее на улицу, - предложил не заснувший еще Старый. - На свежачок…
- Не надо… - стонала Люсенька. - Ма-ма…
Костя протянул руку к окну - из щели бил холодный воздух.
- Сюда ее, к стеклу, похолодней, - сказал он.
Люсеньку передвинули к окну, она уперлась лицом в холодное стекло.
- Ага-а… - простонала она. - Лучше-е…
- Блевать будет, - уверенно повторил Эдик. - Сейчас бу…
Эдик не успел договорить - Люсеньку вырвало прямо на стекло. Консервная банка упала на пол, свечка потухла. Люсенька привалилась щекой к окну, тихонько постанывая.
- Тряпку! - рявкнул Женька, оборачиваясь к проходу, где мялись уже почти одетые Егорка с Максимкой.
- Богдан! - прорычал из дальнего угла разбуженный Сашка Куник, кузнец второго взвода. - Кончай базар!
- Отдыхай лежи! - заорал Женька, ощерившись.
В ответ в углу звякнули пружины - Куник встал.
- Я кому сказал: тряпку! - Женька хлопнул в ладоши.
За окном мелькнула тень, зазвенело разбитое стекло, голова Люсеньки дернулась.
- А-а! - закричала Люсенька, хватаясь за лицо руками.
- Свет! - взвыл Женька на всю роту. - Бабай! Свет!
- Рота, подъем! - спросонья заорал Бабай и врубил в казарме общий свет.
4
Разбили еще одно окно с другой стороны. Костя судорожно рванулся к выходу.
- Куда?! На место! - Куник затолкал Костю в проем между койками. - Подъе-ем! - орал он тонким голосом не соответствующим его огромному волосатому туловищу, - Подъем!..
Женька сидел на корточках возле Люсеньки, пытаясь отодрать ее руки от лица. Сквозь пальцы высачивалась кровь и текла в рукава голубой кофточки.
- Люся, Люся, - задыхаясь, бормотал Женька. - Ну, чего ты?.. Покажи, Люсенька… посмотрим…
Стекла лупили с разных сторон. Пряжки ремней, проламывая стекло, заныривали в казарму и исчезали, вытянутые наружу. Сразу стало холодно. В разбитые окна летели камни и мат.
Бабай метался по роте.
- Чего такое?! - Он подскочил к сидящему на корточках Богдану, вцепился ему в плечи. - Чего?!
- Воды! - отшвырнул его Женька. - Воды дай!
Куник вырвал у Бабая из рук графин, выскочил из казармы. И тут же ворвался назад, держась рукой за окровавленное плечо. В другой руке было зажато отбитое горлышко графина.
- Вторая рота. Блатные, падла! - рычал он. - Подъе-ем!.. Без гимнастерок!..
Холодная казарма гудела. Молодые соскакивали с верхних коек и испуганно одевались, не попадая в штанины. Двоих залежавшихся Куник сдернул сверху.
- Кому не касается?! - орал он. - Без гимнастерок! Строиться! Ремни на руку, вот так!
- Рота, отставить! - всунулся было Брестель, вспомнив, что он за начальника.
- Кыш, шушера! - Куник дал ему по башке.
- Дай ему, чтоб на гудок сел! - посоветовал прояснившийся уже Миша Попов, стаскивая узкую перешитую гимнастерку. - Раскомандовалась, сучка квелая…
- Холодно без хэбэ! - вякнул кто-то.
- Кому холодно?! - обернулся Куник. - Строиться! Рота, слушай мою команду!..
За окнами с одной стороны казармы стало светло - врубили прожектора на плацу.
- Уходят! - радостно заорал молодой у окна.
Костя рыпнулся в ту сторону: действительно, солдаты бежали через плац к казарме второй роты.
- Суки! - ощерился Куник, подстегнутый неожиданным отступлением нападавших. - Четвертая рота! За мной!.. На плац!.. Без гимнастерок!..
Выход казармы был узкий, в одну половину двери, и четвертая рота вытекала наружу в холодную ночь тонким ручьем. Оба пожарных щита у выхода уже разобрали и сейчас со щитов срывали красные конусные ведра.
Раздетая, в белых нижних рубахах, четвертая рота скучилась у торца казармы. Впереди был пустой, ярко освещенный бетонный плац, подернутый ночным ледком.
- Одесса! - заорал Куник. - Музыку вруби!
Коля Белошицкий вылущился из гудящей толпы и послушно полез по железной лестнице в кинорубку.
Над плацем женскими голосами громко заныли битлы.
Белошицкий вниз не спустился.
Костя лихорадочно перебирал глазами роту: "Фиши нет, Нуцо нет, а я, я-то почему здесь? Зачем я-то? Мне ж домой!.." От зависти к отсутствующим Фишелю и Нуцо у Кости схватило живот. Он чувствовал: будет что-то страшное, о чем пока не знает этот волосатый идиот Куник, и Богдан не знает, и Миша Попов. Только он, Костя, знает…
"Господи, - стонал про себя Костя, - ведь убьют!.." Анашовый кайф вылетел из его головы, как и не было. Просто так убьют, ни за что! Пусть они все передохнут: Куник, Богдан, Миша… Он же к ним не относится. Он же не с ними. Он другой! Другой!
А Нуцо был здесь. Выпорхнул из-под руки Куника и стал с ним рядом. С лопатой, к которой прилипла уже знакомая вонь. Он преданно смотрел на Куника, ожидая команды, и улыбался.
- Фиша где?! - крикнул ему Костя. - Где Фишка?
- За губарями побег! Валерка велел! - блеснул зубами цыган.
Поджарый Нуцо нетерпеливо прыгал вокруг огромного Куника.
- Пошли! Чего стоим? Холодно!
"Тебя кто звал?! - стонал про себя Костя. - У тебя ж отмазка!.."
Темная казарма второй роты молчала вдалеке, казалась спящей.
Над трибуной полоскался распяленный кумачовый транспарант: "Военный строитель! В совершенстве овладей своей специальностью!"
- За мно-ой! - Куник крутанул в воздухе ремнем, как шашкой, и двинул по диагонали плаца ко второй роте.
Четвертая с лопатами, ломами наперевес, галдя, повалила за ним, пряжки мотались у колен.
- Не бзди, мужики! - орал Куник. - Главное, всей хеврой навалиться!..
- "О-о ге-ол!.." - стонали битлы.
Куник был уже на середине плаца, как вдруг перед ним оказался Бурят. В расстегнутом кителе, в тапочках, Бурят судорожно цеплял на рукав красную повязку дежурного.
- Четвертая рота! Стой на место!.. Приставить ногу к ноге! - Запутавшись в командах, он обеими руками уперся в волосатую Сашкину грудь.
- Мочи Бурята!
Куник, не останавливаясь, отгреб Бурята в сторону. Тот отлетел, упал, заверещал что-то, фуражка покатилась по плацу. Рота валила дальше, за Куником.
До казармы оставалось шагов тридцать. Вторая по-прежнему молчала. Становилось жутко. Видимо, это почувствовал и Куник.
- Не бзди, мужики! - снова заорал он и орал так через каждые два-три шага.
Шел и орал, уже даже не оборачиваясь.
Женька со Старым рванулись вперед, чтобы не отстать от Куника. Костя тоже пошел быстрее. Женька держал в руке арматурину. Старый просто шел, шел без всего, ссутулившись по-пожилому, похожий на мастерового из фильма "Мать".
- Сука старая!.. - всхлипнул Костя, со злобой взглянув на свой кулак, в котором был зажат ремень.
Опять Старый умнее всех, ремня нет - вины меньше.
Женька хлопнул его по плечу:
- Чего ты?
- Ничего! - огрызнулся Костя, стряхивая его руку.
- Не бзди, мужики! - взвился под небеса истошный визг Куника.
И вдруг черная молчавшая казарма ожила. Вспыхнул свет. Кроме центральных дверей, распахнулись боковые. И трех прорех казармы живыми потоками наружу ломанулись блатные.
- Глуши козлов!
- Сучье позорное!..
- Петушня помойная!..
- Мочи пидеров!..
Костя увидел, как Куник, метнувшись навстречу толпе, сливающейся из трех потоков, увернулся от вспорхнувшего над его головой лома, и пряжкой, под свист ремня, уложил одного и, обернувшись, ловко достал первого - с ломом, уже вырвавшегося в чужую толпу. Оба подмялись, звякнул о бетон покатившийся лом.
- Минус два! - провопил Куник. - Мочи блатных!
Драка расползлась по всему плацу.
Костя сразу подался в тень трибуны, в темноту. Но и там было страшно: вдруг увидят, что прячется.
На мягких ногах вбежал он в тусующуюся толпу одетых и своих. Он крутил вокруг себя ремнем, надеясь, что никто к нему не сунется. Его и не трогали. И он снова отбежал в тень - передохнуть. Нуцо уделал одетого - лопатой плашмя.
- Луди вторую роту! - кричал Женька, молотя арматуриной по одетым.
Костя готов уже был в очередной раз ворваться в драку, уже ногу приготовил для толчка, но от удара в спину у него перехватило дух.
- А-а!.. Ма-а-ма!..
Пока он несколько мгновений ждал смерти, стриженый блатной, отоваривший его пряжкой, побежал дальше. Костя понял, что не умрет. За блатным рыпнулся Нуцо, оторванный от своей драки Костиным воплем, и успел приголубить блатного лопатой. Из прорвавшейся на спине гимнастерки потекла чернота. Блатной сунул руку за спину, глянул на нее и помчался к своей казарме.
- Назад! - прокричал кто-то.
Неожиданно, как по команде, вторая рота стала отступать к своей казарме. Четвертая навалилась на отступающих.
- Козлы! - орал Куник.
Ремень он потерял и дрался просто так.
- Еще! - взвыл рядом с Костей Миша Попов, тыча рукой в сторону.
Костя повернул голову, и у него онемели ноги: от техкласса отвалилась толпа одетых и молча неслась на них.
И отступившая было вторая рота, мощно подалась вперед. Блатные схитрили.
Полуодетые, придавленные сбоку свежими силами, заметались по плацу и, сбивая друг друга с ног, бросились домой, к казарме.
- Куда?! - заорал Куник. - Сто-ой! Стой, падлы!..