Их и приняли за чудаков, когда Алиде начала стучать, выделывая на ткацком станке материю для занавески, а Ингель - вышивать украшения, хотя нитки нужны были на другое. На деревне причуды сестер объясняли тем, что у них от горя помутился рассудок. Алиде же велела сестре рассказывать всем, что занятие ручной работой облегчает ее тоску и она не так много плачет, сосредоточившись на нитке и игле. Также Алиде придумала, что Ингель распустит слухи о кузине из Таллина. Та будто рассказала, что длинные занавески - последняя мода в Париже и Лондоне. Кузина, мол, показывала заграничные журналы мод, в которых нет деревенских занавесок на половину окна, они отошли в прошлое без возврата. Иногда Алиде казалось, что, слушая их истории с занавесками, люди смотрели на них так, будто понимали, что они лгут, но делали вид, что верят, и думали: пускай себе лгут. Она поняла две вещи - даже в это трудное время, прикидываясь барами или чудаками, можно им, живущим в деревне, следовать городской моде. Алиде объявила, что она современный человек и хочет иметь модные занавески.
Они стали задвигать занавески почти каждый вечер. Иногда они этого не делали, чтобы проходящие мимо видели, что в доме все по-прежнему и что им нечего скрывать. Также и другие вслед за ними начали занавешивать окна от любопытных, хотя бы короткими занавесками, но и они скрывали то, что происходит внутри. Без сомнения многие поняли, почему сестры выбрали длинные занавески, но те, кто понял, держали рот на замке. Закрывая и раздвигая занавески пару месяцев, сестры решили, что лучше, чтобы Ханс все время находился в доме. Они могли бы вырыть комнатку под кухней или построить клетушку в пространстве между кухней и маленькой комнаткой за ней. Удастся ли это? Там достаточно тепло, он будет вблизи от них, и они могут без опаски впускать гостей в другие комнаты.
Маленькая комнатка всегда служила кладовкой или комнатой для гостей, мало кто из деревенских бывал в ней, дверь ее всегда держали запертой. У нее не было ни ручки, ни засова, один лишь крючок. И кто мог помнить, какой величины она была? В комнате было темно. Настало время вызвать Ханса из леса, так как требовалась помощь в строительстве. На конюшне имелись доски, их незаметно занесли внутрь через коровник и кладовку. Стены строили лишь в самые дождливые и ветреные дни, когда не слышно было стука молотка и когда Линда с Ингель или с Алиде находилась в коровнике или где-нибудь еще, так как язык ребенка - всегда язык ребенка. Ей не рассказали об этой затее, напротив, для нее придумывались истории о привидениях, обитающих в комнатке. После того как Ханс переселится в готовую клетушку, он будет ходить в ванную или на кухню, когда девочки не будет дома или когда она спит. Если бы ребенок проснулся среди ночи и пришел на кухню, ей объяснили бы, что папа только ненадолго заходил.
Доска за доской они строили укрытие. Ингель смеялась, Алиде улыбалась, Ханс тихонько напевал, у него было хорошее настроение. Старые доски пола и потолка оторвали и прикрепили к новым стенам. Сделали вентиляционные отверстия, к потолку приделали трубу, через которую воздух поступал с чердака. Ингель нашла на чердаке рулон обоев, которыми раньше обклеивали маленькую комнату. После того как их приклеили, никто бы не догадался, что сзади находится просторная комната.
Ханс переставил шкаф от старой стены к новой, и тем самым закрыл ее настолько, что более светлый оттенок свежих обоев не был заметен. К тому же дверь в комнату скрылась за шкафом. Сначала поставили в угол комнатки ведро для нужд, но потом решили, что надо сделать отверстие в полу, поместить в него ведро и прикрыть сверху крышкой. Это на случай, если не удастся сделать отверстие в стене комнатки, которая была общей с коровником. Тут даже можно построить туалет, который будет использоваться еще и как запасной выход.
Вечером Ханс помылся в ванной и как следует подкрепился. Ингель уложила его рюкзак, и они сказали Линде, что папе снова надо уходить, но что он вернется. Очень скоро. Девочка заплакала, Ханс утешил ее. Сказал, что ей надо быть очень смелой, чтобы отец гордился своей храброй эстонской девочкой. Все трое проводили Ханса до дверей коровника и смотрели ему вслед до тех пор, пока он не исчез на опушке леса. Следующей ночью он вернулся и поселился в комнатке.
Через два дня по деревне разнеслась весть о страшной судьбе, постигшей Ханса на лесной дороге.
1946, Западная Виру
ВЫ В ЭТОМ УВЕРЕНЫ, ТОВАРИЩ АЛИДЕ?
Когда Ингель и Алиде впервые отвели на допрос в муниципалитет, встретивший их мужчина попросил извинения на случай, если его подчиненные, доставившие их сюда, были грубы.
- Дорогие товарищи, что с них взять, они - невоспитанные.
Ингель сопроводили в одну комнату, Алиде - в другую. Человек открыл дверь, предложил стул и попросил сесть.
- Я только проверю тут кое-что по бумагам. И затем мы начнем.
Он пробежал глазами бумаги, часы отстукивали время, по коридору взад-вперед сновали мужчины, их мерные шаги отдавались в ногах Алиде. Пол дрожал. Алиде сосредоточилась на том, что смотрела на дверные рамы. Казалось, что они двигались. Трещины в полу перемещались, как лапки паука. Стрелки часов показывали все новое время, а мужчина все просматривал бумаги. Пошел второй час. Мужчина поглядел на Алиде, вежливо улыбаясь. Потом он поднялся, извинился, что ему надо отойти и выяснить какую-то деталь, но что он скоро вернется и они смогут начать. Он удалился в коридор. Пошел третий час. Потом четвертый. Алиде поднялась со стула и направилась к двери. Она попробовала ручку и дверь поддалась. По ту сторону двери стоял мужчина, Алиде закрыла дверь и села на стул. Линда играла у соседки, когда к ним пришли мужчины. Наверно, соседка волнуется, где же они пропали.
Дверь открылась.
- Можем начинать. Куда товарищ Алиде собиралась пойти? Сначала выясним это.
- Поискать маленькую комнатку.
- Но почему вы не сказали? Хотите ли вы сейчас туда пойти?
- Нет, спасибо.
- Вы уверены?
Алиде кивнула. Мужчина закурил папиросу и начал спрашивать, может ли Алиде указать место нахождения Ханса. Алиде сообщила, что Ханс уже умер. Убийство с целью ограбления. Мужчина стал выпытывать подробности о смерти Ханса и вдруг сказал:
- Но, вы уверены, товарищ Алиде, что этот самый Ханс не рассказал бы о вашем местонахождении, если бы сейчас находился на вашем месте?
- Ханс умер.
- Вы уверены, товарищ Алиде, что ваша сестра в настоящий момент не рассказывает в соседней комнате историю о том, что вы инсценировали его смерть, и тогда все, что вы тут говорите, чистая ложь?
- Ханс умер.
- Сестра товарища Алиде не хочет ни суда, ни смерти, надеюсь, вы это понимаете?
- Сестра не стала бы так врать.
- Вы в этом уверены, товарищ Алиде?
- Да.
- Вы уверены в том, например, что сам Ханс не выдал нам имена тех людей, которые помогали ему в его аферах и преступлениях? Уверены ли вы также в том, что он не упоминает и ваше имя среди прочих? Я думаю лишь о благе товарища Алиде. Беспокоюсь, как бы такая красивая девушка не попала в беду только потому, что ее обманули, заставив помогать преступнику. Преступник был настолько талантливым обманщиком, что ввел вас в полное заблуждение. Товарищ Алиде, будьте разумной. Прошу вас, спасите себя.
- Ханс умер.
- В таком случае покажите нам его труп и после этого нам уже не придется беседовать по этому поводу. Товарищ Алиде, вините только себя, если попадете в трудное положение из-за этого Ханса. Или из-за его жены. Я сделал все, что от меня зависит, чтобы такая красавица могла жить спокойно, большего я не могу сделать. Помогите мне, чтобы я мог помочь вам.
Мужчина схватил руку Алиде и пожал ее.
- Я хочу для вас только хорошего. У вас вся жизнь впереди.
Алиде отняла руку.
- Ханс умер.
- Может, на сегодня достаточно. Но мы еще с вами встретимся, товарищ Алиде.
Мужчина открыл дверь и пожелал ей спокойной ночи.
Во дворе ждала Ингель. Они молча зашагали прочь. Лишь когда показался дом соседки, Ингель заговорила.
- О чем они тебя спрашивали?
- О Хансе. Я ничего не сказала.
- Я тоже.
- Что еще они спрашивали?
- Больше ничего.
- У меня тоже.
- Что мы скажем Хансу? А соседке?
- Что они спрашивали о чем-то другом. И что мы ничего ни о ком не сказали.
- А что, если Ристлан Хендрик расскажет?
- Не скажет.
- Можем ли мы быть в этом уверены?
- Ханс сказал, что одному только Ристлану можно доверять настолько, что его можно взять в помощники при инсценировке его смерти.
- Что, если Линда проговорится?
- Она знает, что тогда папа умрет по-настоящему, а не понарошке.
- Они снова придут спрашивать.
- Мы сейчас хорошо справились, не так ли? Мы и в дальнейшем справимся.
1947, Западная Виру
СКОРО АЛИДЕ ПОНАДОБИТСЯ ПАПИРОСА
Ласточки уже улетели, но клинья журавлей еще пронзали небо. Их крики тревожили поля и вызывали головную боль у Алиде. В отличие от нее они улетают отсюда, у них есть свобода, чтобы лететь куда пожелают. Она же может лишь отправиться в лес по грибы. Корзинка была наполнена подосиновиками и волнушками. Ожидающая ее дома Ингель будет довольна добычей, Алиде почистит их, сестра, быть может, разрешит ей проварить их, но все время будет сторожить рядом, а потом разложит по банкам, уча Алиде точности, иначе она, не научившись мариновать грибы, не сможет стать хозяйкой в своем доме. Солить Алиде еще сумеет, но маринование - это искусство. И скоро из рук Ингель выйдет еще несколько банок, ими заставят полки в чулане, на пару банок меньше будет голодное зимнее время. Алиде закрыла одно ухо свободной рукой - так много журавлей с их криками! Осенний холод пробирал даже сквозь кожаные постолы. Горло пересохло от жажды. Вдруг неожиданно появился мотоцикл, и мужчина в кожанке остановился рядом с Алиде.
- Что там в корзинке?
- Грибы. Я собирала грибы.
Мужчина выхватил корзинку, проверил ее содержимое и выбросил. Грибы рассыпались по земле. Алиде смотрела на них, взглянуть на мужчину она не осмеливалась. Сейчас это случится. Нужно держаться спокойно. Нельзя нервничать, выдавать охвативший ее страх. Вся она, с головы до ног, покрылась холодным потом, тело стало неметь, кровь отхлынула от конечностей. Может, ничего и не случится, может, она напрасно дрожит.
- Ты ведь к нам и раньше приходила? Вместе с сестрой? Женой того бандита?
Алиде уставилась на грибы. Человека в кожанке она видела боковым зрением. Он весь скрипел, когда двигался. Красные уши торчали. Хромовые сапоги блестели, хотя дорога была пыльной, и мужчина не был немцем. Не кинуться ли ей бежать, надеясь, что он не станет стрелять в спину? Или на то, что он не попадет в нее? Но тогда он направится прямо к ним домой, вызовет Ингель и Линду и станет ждать, когда она вернется. Ведь убегающий всегда виновен, не так ли?
В муниципалитете мужчина с большими ушами, через которые просвечивал свет, заявил, что Алиде носила еду бандитам. Он протащил ее на середину комнаты, оставил стоять, а сам ушел.
- Товарищ Алиде, какое разочарование!
Голос был тот же, что и в первый раз. И тот же мужчина - "вы уверены, товарищ Алиде?" Он встал из-за стола, скрывавшегося в полумраке, взглянул на нее, покачал головой, глубоко вздохнул и надел на лицо маску печали.
- Я уже сделал для вас все, что мог. Больше ничего не смогу.
Он помахал находящимся позади мужчинам, чтобы они подошли к Алиде, а сам вышел из комнаты.
Руки Алиде связали сзади, на голову набросили мешок. Мужчины вышли из комнаты. Сквозь ткань не было ничего видно. Откуда-то на пол капала вода, сквозь мешок ощущался запах подвала. Дверь открылась. Скрипнули сапоги. Кофту Алиде разодрали, пуговицы полетели на каменный пол, ударяясь об стены, немецкие стеклянные пуговицы, и тогда она… превратилась в мышку в уголке комнаты, потом в муху на лампе, полетела прочь, села на гвоздь на обоях, заржавелый гвоздь, стала заржавелым гвоздем на стене. Она была мухой, разгуливала по голой женской груди, женщина сидела посреди комнаты с мешком на голове, муха ходила по свежей ране, на коже под грудью собралась кровь, по кровоподтекам разгуливала муха, оставляя следы, кровоизлияния на распухших сосках напоминали материки. Когда обнаженная кожа женщины прикоснулась к камням пола, она больше не двигалась. Мешок на голове женщины казался инородным телом, сама Алиде перестала быть, ее сердце на маленьких червячках-ножках убегало в дыры и трещинки в полу, пыталось вжаться в землю, срастись с корнем дерева. "Не пустить ли ее на мыло?" Женщина посреди комнаты не двигалась, ее не было слышно, от нее осталось мокрое пятно на ножке стола, возле трещины в полу избы, внутри дерева в круглом дупле, на ольхе, выросшей на эстонской земле, на которой еще оставались лес, вода, корни и кроты. Она зарылась глубоко, превратилась в крота, который запрятался в кучку земли во дворе, там пахло дождем и ветром, мокрая земля дышала и кишела насекомыми. Голова сидевшей посреди комнаты женщины была засунута в помойное ведро. Алиде была снаружи, в мокрой земле, с землей в ноздрях, волосах, ушах, по ней бежали собаки, лапы оставляли следы на земле, которая дышала и стонала, и дождь в ней растворялся, канавы наполнялись, вода хлестала и клокотала по своим руслам, излучинам, а где-то хромовые сапоги, где-то кожаная куртка, холодный запах водки, смесь русского и эстонского, шипение исковерканных языков.
Женщина посреди комнаты не шевелилась. Хотя тело Алиде напрягалось, хотя земля старалась принять ее в себя и нежно ласкала потемневшую плоть, слизывала кровь с губ, целовала попавшие в рот волосы, хотя она делала все, она не смогла ничего, и ею снова завладели. Зазвенела пряжка ремня и женщина посреди комнаты шевельнулась. Хлопнула дверь, застучал сапог, зазвенел стакан водки, стул зацарапал ножками по полу, лампа под потолком качнулась и она метнулась прочь - она была мухой на лампе, плотно прилепившейся к вольфрамовой нитке. Но ремень отцепил ее, это был хороший ремень и почти неслышный, кожа его продырявлена лучше, чем кожа мухобойки. Она все-таки попыталась улететь, она же была мухой, вылетела из света лампы, поднялась на потолок, у нее прозрачные крылышки, сто глаз. Женщина на каменном полу хрипела, подергиваясь. На голове у нее был мешок, он пах блевотиной, в ткани мешка не было дырки для мухи, муха не нашла дороги ко рту женщины, муха могла попытаться задушить женщину, заставить ее снова блевать и задохнуться. Мешок пропах мочой, он был мокрым от мочи, блевотина - застарелой. Дверь хлопнула, сапоги заскрипели, над ними причмокивали, щелкали языком, хлебные крошки падали на пол как глыбы. Причмокивание прекратилось.
- От нее пахнет. Уведите ее.
Алиде пришла в себя в канаве. Была ночь. Какая по счету ночь? Первая, вторая, третья? Или всего лишь первая? Ухала сова. По лунному небу бежали темные тучи. Волосы были мокрыми. Она приподнялась и поползла на дорогу, нужно было добраться домой. Нижнее белье, юбка, рубашка, платье и пояс для чулок были на месте. Платка на голове не было. И не было чулок. Как же она пойдет домой без чулок, ей никак нельзя, там Ингель. Но дома ли она? Все ли с ней в порядке? А Линда? Алиде попыталась бежать, но ноги не несли, она поползла, потом вскарабкалась, встала на корточки, закачалась, но поднялась, пошатнулась, сделала рывок вперед, с каждым движением все вперед. Ингель будет дома, на сей раз они захотели только ее, Ингель наверняка дома. Но как она объяснит сестре, почему перед уходом из дома на ней были чулки, а когда вернулась - их нет? Платок - другое дело, можно сказать, что платок она забыла в деревне. На дороге были лужи, шел дождь. Она сняла мокрый платок и забыла его где-то. Но чулки, без них она просто не может появиться. Порядочная женщина даже у себя во дворе не расхаживала с голыми ногами. Амбар! В нем всегда сушились чулки. Ей надо будет сначала взять из амбара чулки. Но дверь его была на замке, а ключ находился у Ингель. И она никак не сможет попасть в него, разве что забыли запереть дверь.
Всю обратную дорогу домой Алиде пыталась сосредоточиться на мысли о чулках, не думать ни об Ингель, ни о Линде, ни о том, что произошло. Она вслух перечисляла разные виды чулок: шелковые чулки, чулки хлопчатобумажные, темно-коричневые, черные, светло-коричневые, чулки в рубчик. Впереди показался амбар, рассвело, детские чулки, она прошла в обход через пастбище за дом, чулки цветные, фабричные, чулки, которые покупали за два кило масла, чулки, которые стоят трех банок меда, двухдневной зарплаты. Как-то они с Ингель несколько дней работали для других хозяев и получили каждая по паре шелковых чулок, черных чулок с хлопчатобумажным верхом. На дороге зашумели серебристые вербы, за дворовыми березами стал виден дом, в нем горел свет. Ингель дома! Собаку не было слышно, чулки хлопчатобумажные, капроновые, она добралась до амбара, потрогала дверь. На замке. Ей придется войти в дом без чулок, держаться подальше от лампы, быстро сесть за стол и спрятать под него ноги. Может, никто не заметит. Зеркало бы сейчас не помешало. Алиде похлопала себя по щекам, пригладила волосы, потрогала голову, она была влажной, шелковые чулки, шерстяные чулки, капроновые чулки. Из колодца она подняла ведро с водой, вымыла руки, потерла их камнем, так как щетки не было, коричневые чулки, серые чулки, пестрые чулки, неокрашенные чулки, теперь ей нужно войти. Получится ли у нее? Перешагнет ли ее нога через порог, сможет ли она говорить? Надо надеяться, что Ингель еще сонная и не в состоянии ни о чем говорить. Линда, скорей всего, еще спит, раннее утро. Алиде втащила себя во двор, стала смотреть как бы со стороны, как она идет, как поднимается нога, как рука хватается за ручку, и она кричит, это я здесь. Дверь открылась. Ингель впустила ее внутрь. Ханс, к счастью, был в своей комнатушке. Алиде вздохнула. Ингель воззрилась на нее. Алиде подняла руку в знак того, чтобы Ингель ни о чем не спрашивала. Взгляд Ингель упал на голые ноги сестры, и Алиде, отвернув голову, нагнулась погладить Липси. На кухню прибежала Линда и замерла, заметив глубоко опущенные утолки губ матери. Ингель велела ей пойти умыться. Линда не шелохнулась.
- Слушайся.