Девушка облизнула губы, с опаской посмотрела на Алиде, потом на изгородь и принялась судорожными движениями закатывать рукава. Это у нее получалось довольно ловко, несмотря на состояние и путаную речь. Из-под рукавов обнажились изукрашенные синяками руки, она протянула их поближе как бы в подтверждение своих слов и в то же время повернула голову к изгороди, опасаясь увидеть кого-то. Алиде кинуло в дрожь. Конечно же девушка пытается вызвать сочувствие, может, она хотела попасть в дом и высмотреть, найдется ли в нем что-то на предмет кражи. Синяки все же были настоящие. И тем не менее Алиде сказала:
- Похоже, они старые.
Свежие следы побоев озадачили Алиде. Синяки обычно скрывают и не рассказывают о них. Заметив встревоженность хозяйки дома, девушка внезапным движением прикрыла свои увечья обрывком ткани, как будто только что сообразила, что надо стыдиться их обнажать. Потом заговорила, неотрывно глядя в сторону изгороди, о том, что дело было ночью, она не знала, где находится, и лишь бежала и бежала в темноте. Отрывистые фразы закончились уверениями в том, что она скоро уйдет. Она не хочет доставлять волнения Алиде.
- Подожди, я принесу воды и валерьянку, - сказала та и направилась к дому. У двери она обернулась, чтобы еще раз посмотреть на странную гостью, которая, притаившись, неподвижно сидела на скамье. Она всерьез боялась, страх шел волнами, Алиде ощутила, что и сама учащенно дышит ртом. Если девушка служит приманкой, ей нужно бояться того, кто послал ее сюда. Может, имелась веская причина, и ей надо истолковывать трясущиеся руки девушки как знак закрыть дверь и запереться, а девица пусть остается во дворе, пусть идет куда хочет, лишь бы ушла, оставила ее, старого человека, в покое. Только бы она не распространяла здесь отвратительный знакомый запах страха. Может, тут действует банда, которая прочесывает все дома подряд? Стоит ли позвонить в полицию и выяснить? Или же девица пришла только в ее дом? Кто-то, наверно, прослышал, что ее дочь Талви собирается приехать из Финляндии. Но сегодня это не такой уж солидный куш для бандитов, как в прежние времена.
На кухне Алиде набрала воды в кружку и накапала туда валерьянку. Девушку было видно в окно, она сидела, не шелохнувшись. Алиде добавила к валерьянке еще ложечку своего лекарства для сердца, хотя время обеда не настало, вышла во двор и протянула кружку девице. Та взяла ее, понюхала, поставила на землю, перевернула и стала смотреть, как постепенно выливается и впитывается в землю содержимое. Алиде почувствовала раздражение.
- Что, вода не подходит?
Девушка стала уверять, что это не так, она лишь хочет знать, что в нее добавили.
- Всего лишь валерьянку. Разве у меня есть причина для вранья?
Девушка взглянула на Алиде. В ее взгляде проглядывала хитрость. Это озадачило Алиде, но она все же принесла из кухни полную кружку воды и пузырек валерьянки, передала его девушке, которая, понюхав, убедилась, что в кружке только вода, затем опознала валерьянку и накапала в воду несколько капель, чем снова вызвала раздражение Алиде. Может, она просто сумасшедшая? Сбежала из психбольницы? Алиде вспомнила про женщину, которая сбежала из стационара в Колувере в вечернем наряде, полученном из гуманитарного пакета, но без туфель, и таскалась по деревне, оплевывая всех встречных, незнакомых ей людей.
- Ну, как, понравилась вода?
Жидкость стекала по подбородку девушки из-за жадных и поспешных глотков.
- Я тут пыталась тебя разбудить, но ты кричала "нет, только не вода".
Девушка явно не помнила этого, однако ее вскрик остался звучать в памяти Алиде, он повторялся снова и снова и заставлял вспомнить что-то очень давнее. Человек издает звук, если его голову много раз опускать в воду. В голосе девушки слышался именно тот самый оттенок. Она как будто захлебывалась, ощущался недостаток кислорода, звучало отчаяние. Рука у Алиде заныла. Боль возникла от желания шлепнуть ее. Замолчи. Уйди. Исчезни. Но, может, она ошибается. Может, девочка однажды чуть не утонула и поэтому боится воды. Или ее собственная, Алиде, голова проделывает с ней такие шутки, связывает разные ассоциации, в которых нет ничего общего. Может, старая речь, ушедший в прошлое язык, на котором говорила незнакомка, заставили ее вообразить такое?
- Ты голодная?
Девушка либо не поняла вопроса, либо у нее никогда этого не спрашивали.
- Подожди здесь, - сказала Алиде, снова пошла в дом и закрыла за собой дверь. Вскоре она вернулась с куском черного хлеба в руках и масленкой. Относительно масла она сомневалась, но все же взяла масленку с собой. С маслом было не настолько туго, чтобы не дать девочке маленький кусочек. Действительно удачная приманка, сработала ведь даже с такой, как она, все перевидавшей, да так легко. Рука у нее заныла до самого плеча, Алиде крепко сжала масленку, чтобы сдержать желание ударить девушку.
Испачканной в мокрой земле карты уже не было видно, очевидно, девица засунула ее в карман. Первый кусок хлеба почти целиком исчез у нее во рту. Лишь на третий она смогла положить масло, но и это она сделала торопливо, бросила кусочек на хлеб и переломила его, накрыла второй половинкой, сложила куски вместе, чтобы масло между ними размазалось, и проглотила. У калитки каркал ворон, залаяли собаки, но девушка так сосредоточилась на хлебе, что звуки не заставили ее вздрагивать, как раньше. Алиде заметила, что галоши у нее блестят, как хорошо начищенные сапоги. От мокрой травы к ногам поднималась сырость.
- Что же теперь? Этот твой муж… Он тебя разыскивает? - спросила Алиде, следя за тем, как девушка ест. Голод был неподдельным. Но этот страх? Боялась ли она только своего мужа?
- Да, разыскивает. Мой муж.
- Не позвонить ли твоей матери, чтобы она приехала за тобой? Или хотя бы знала, где ты находишься?
Девушка покачала головой еще решительней, чем прежде.
- Или кому-то, кто не сообщит твоему мужу о том, где ты?
Снова мотание головой. Грязные волосы слетели с лица. Девушка вернула их обратно и теперь казалась менее безумной, несмотря на постоянное вздрагивание. В ее глазах отсутствовали сумасшедшие искринки, хотя она смотрела исподлобья и в сторону.
- Я не могу тебя никуда отвезти. Здесь нет бензина, даже если бы была машина.
Автобус отходит из деревни раз в день, да и то не наверняка.
Девушка заверила, что скоро уйдет.
- Куда же ты пойдешь? К мужу?
- Нет.
- Куда же в таком случае?
Девушка пинала тапочкой каменный бордюр клумбы перед скамьей, опустив подбородок на грудь.
- Зара, - вдруг сказала она.
Алиде удивилась. Ничего себе, ведь это она представилась.
- Алиде.
Девушка сразу перестала пинать бордюр. Руки ее, которыми после еды она вновь ухватилась за край скамьи, теперь расслабились. Голова поднялась немного выше.
- Приятно познакомиться.
1992, Западная Виру
ЗАРА ПОДБИРАЕТ ПОДХОДЯЩИЙ РАССКАЗ
Алиде. Сама Алиде Тру. Руки Зары отпустили край скамьи. Значит, Алиде жива и стоит перед ней собственной персоной. Она живет в этом доме. Ситуация казалась такой же чужой, как и язык во рту Зары. Она смутно помнила, как ей посчастливилось найти правильный путь, помнила и серебристые вербы, но не помнила, насколько осознанно нашла нужный дом, стояла ли ночью перед входной дверью, не зная, как поступить. Рассуждала ли о том, что лучше подождать до утра, чтобы ночная гостья не напугала никого в доме, пробовала ли заночевать в сарае или на конюшне, заглядывала ли в окно кухни, не решаясь постучать в дверь, думала ли вообще о том, чтобы постучать в дверь, и что вообще думала. Когда Зара хотела что-то припомнить, у нее начиналась головная боль, и она пыталась сосредоточиться на происходящем сейчас. У нее не имелось готового плана, как действовать при достижении цели, а тем более на тот случай, если она встретит во дворе разыскиваемого дома саму Алиде. Она не успела продумать, как в такой ситуации поступить.
Теперь нужно попробовать справиться с задачей, нужно унять панический страх, хотя он только и ждал мига, чтобы наброситься на нее. Не думать о Паше и Лаврентии, осмелиться жить этой минутой и понять Алиде. Надо было взять себя в руки. Стать смелой. Вспомнить, как подобает вести себя с нормальными людьми, сосредоточиться на общении со стоящей перед ней женщиной, найти верный подход. Лицо у той было в небольших морщинках, изящное, но без всякого выражения. В ушах висели золотые серьги с красными камнями. Радужная оболочка вокруг зрачка была серой или серо-голубой, в уголках глаз, очевидно, скопился гной. Зара не решалась смотреть ей в глаза. Алиде оказалась меньшего роста, чем она себе представляла, худенькой. При дуновении ветра от нее доносился запах чеснока.
Времени было мало. Паша и Лаврентий так или иначе разыщут ее, в этом и сомневаться не приходится. Но тут был дом и здесь была Алиде. Согласится ли она помочь? Нужно поскорее объяснить ей все, но Зара не знала, с чего начать. В голове было пусто, хотя хлеб подкрепил ее и помог проясниться мыслям. Глаза чесались от старой туши, колготки разодрались, от нее пахло. Не стоило показывать синяки, теперь женщина сочтет ее за девицу, которая попадает в рискованные ситуации, напрашивается на побои и сама совершила что-то плохое. Но женщина может оказаться похожей на бабушку, о которой рассказывала Катя, или Оксанку, поставлявшую девушек в город таким, как Паша, типам. Как знать? Где-то в подсознании звучал насмешливый голос и смех, и это был голос Паши, его слова: "такая тупая девица сама не может ни с чем справиться. Такую дуру следует бить за ее запинания, несуразность, дурной запах, она заслуживает, чтобы ее утопили в унитазе, так как безнадежно тупа и уродлива".
Алиде смотрела на нее с досадой, облокотясь на косу, она рассказывала, что колхозы отменили, будто Зара была ее старой знакомой и пришла поболтать именно об этом.
- Тут к нам чужие не забредают, - сказала она и начала перечислять семьи, которые покинула молодежь. - Дети Розипуу уехали делать бизнес в столицу, члены семьи Кокка отправились строить дома финнам, сын Воор увлекся политикой и тоже пропал в столице. Надо бы позвонить ему и сказать, чтобы приняли закон, запрещающий уезжать из деревни так запросто. Как же нам здесь крышу починить, когда рабочих совсем не осталось. И если в наше время все женщины мечтают выйти замуж за бизнесменов или иностранцев, кто же захочет стать профессиональным рабочим. Рыболовецкий колхоз провинции Калур повез свое варьете в Финляндию, в город-побратим Ханко, и поездка оказалась успешной, финны стояли в очереди за билетами на выступление. Когда все вернулись обратно, руководитель группы через газету пригласил молодых и красивых девушек танцевать канкан для финнов. Подумать только, канкан!
Зара кивнула в знак согласия, она была абсолютно того же мнения, во время этого рассказа она сдирала с ногтей лак.
- Конечно, все только и бегают за долларами и финскими марками, прежде у всех была работа, а сегодня все воруют, в том числе и сами бизнесмены.
Заре стало холодно, щеки и язык онемели, что затрудняло и без того медленную и сбивчивую речь. Мокрая одежда вызывала дрожь. Она не осмеливалась посмотреть прямо в глаза Алиде и лишь глядела в ее сторону. Что кроется за словами этой непростой женщины? Они беседовали так, будто ситуация была вполне обычная.
С головой у нее уже было не так плохо. Зара заложила волосы за уши, чтобы слышать получше, подняла подбородок, кожа была липкой, горло закоченело, кончик носа дрожал, она чувствовала грязь, накопившуюся подмышками и в паху, тем не менее ей удалось издать легкий смешок. Она попыталась вспомнить о своей прежней манере, о том, как говорила раньше, встречая знакомых в магазине или на улице. Ее голос казался теперь чужим, несовместимым с телом, из которого исходил. Он напоминал о мире, к которому она больше не принадлежала, о доме, куда она не могла больше вернуться.
Алиде отбросила косу в сторону и продолжила рассказ о ворах, которые таскают черепицу с крыши. Дни и ночи напролет приходится бодрствовать, чтобы крышу не растащили. На мызе украли ворота, на железной дороге - рельсы, единственным годным для ремонта материалом осталось дерево, так как все другое растаскивают. А этот рост цен! Соседка говорит, подобные цены - это знак того, что близок конец света. И вдруг посреди этой болтовни Алиде задает неожиданный вопрос:
- А как у тебя дела, есть ли работа? Это на тебе профессиональная одежда?
Зара снова забеспокоилась. Она поняла, что нужно объяснить, отчего ее одежда так разодрана. Что же ей делать? Почему она заранее не обдумала все? Мысли ускользали, ей не удавалось привести их в порядок: простодушная правда и хитроумная ложь завели ее в тупик, отключили голову, глаза и уши. Она тщетно старалась выстроить правильное предложение о том, что была официанткой, но, взглянув на свои бедра, вспомнила о своей западной одежде и добавила, что работала в Канаде. Алиде приподняла брови:
- Так далеко? И хорошо зарабатывала?
Зара кивнула, пытаясь придумать, что бы еще сказать. В это время зубы у нее застучали от холода. Во рту была лишь слюна. Зубы не чищены. Она не могла выдавить из себя ни одного умного слова. Женщине пора бы уже и закончить свои расспросы. Но та захотела узнать, что же Зара в таком случае здесь делает. Зара смогла только сказать, что приехала с мужем в отпуск в Таллин. Это было воспринято нормально. Заре как будто удалось попасть в тон разговора. На этом ей хотелось бы закончить. Ну, а как же быть с историей, которая подошла бы для женщины? Только что придуманное Зарой начало истории ускользало, она пыталась поймать ее ускользающий хвост. Стой. Помоги. Слово за слово, дайте подходящую легенду. Чтобы Алиде не позвонила никому с предложением забрать Зару.
- А твой муж, он тоже был в Канаде?
- Был.
- И теперь вы приехали в отпуск?
- Да.
- А куда ты отсюда поедешь?
Зара набрала воздуха в легкие, и ей удалось на одном выдохе сказать, что она еще не знает и что отсутствие денег немного затрудняет дело. Этого как раз и не нужно было говорить. Теперь Алиде наверняка вообразит, что Зара охотится за ее кошельком. Мышеловка захлопнулась. Хорошее начало истории погибло. Алиде теперь ни за что не впустит ее в свой дом, и ничего не получится. Зара попыталась что-то придумать, но мысли сразу ускользали, не успевая возникнуть. Однако выдать что-то было необходимо, если не связный рассказ, то хоть что-нибудь.
Она обращалась за помощью к сооруженным кротами земляным кучкам, которые располагались в ряд у торца дома, к мелькавшим сквозь тяжелые ветви яблонь толевым крышам пчелиных ульев, к стоявшему по ту сторону калитки точилу, к подорожнику у себя под ногами, искала слов, как голодный зверек ищет добычу, но сквозь ее закоченевшие губы все слова просеивались. Скоро Алиде заметит ее растерянность и, когда это случится, подумает, что девица занимается чем-то нехорошим, тогда все пропало. Значит, она, Зара, вечно все портит, бестолковая особа, как говорит Паша, вечная идиотка. Зара смело взглянула на Алиде, хотя глаза ее даже не закрывала завеса из волос. Женщина, казалось, оценивала ее внешний вид. Вся ее кожа была покрыта грязью и потеками мокрой земли. Ей требовалось мыло.
1992, Западная Виру
АЛИДЕ УСТРАИВАЕТ ВАННУ
Алиде велела девушке сесть на кухонный расшатанный стул. Та подчинилась, хотя ее блуждающий взгляд сосредоточился на солонке, оставшейся с прошлой зимы между оконных рам, как на великом чуде.
- Соль вбирает влагу. Поэтому в мороз окна не так сильно покрываются ледяной коркой.
Алиде говорила медленно. Она не была уверена в том, на полную ли катушку работает голова девушки. Хотя та и выглядела теперь более бодрой, ее тапочки ступили внутрь так осторожно, будто вместо пола был лед, в прочности которого она сомневалась. Сидя на стуле, она съежилась еще больше, чем во дворе. Инстинкт подсказывал Алиде, что не надо бы впускать девицу в дом, но ее состояние производило настолько удручающее впечатление, что ничего другого не оставалось. Девушка вздрогнула и откинулась назад, кухонная занавеска коснулась ее обнаженной руки. Испугавшись, она наклонилась вперед, так что стул пошатнулся, и ей пришлось искать равновесия. Тапочка прошелестела по полу. Когда стул вернулся на прежнее место и нога расслабилась, девушка ухватилась за его края. Повернув стопы внутрь, она начала руками проводить по своим бедрам и затем подняла их к плечам.
- Подожди, я принесу для тебя сухое.
Алиде оставила дверь в переднюю открытой и достала из шкафа несколько платьев-халатов и нижних юбок. За все это время Зара не шелохнулась, лишь покусывала нижнюю губу. Выражение ее лица снова стало таким, каким было вначале. В Алиде проснулась неприязнь. Девушка может убираться, только сначала надо выяснить, куда ее отправить, и немного подлечить. Она не останется здесь ждать, пока Алиде отправит ее к мужу. Ведь за ней может стоять кто угодно. И если она не является наводчицей воров, то кто же ее подослал в таком случае? Деревенские парни? Стали бы они делать что-то подобное и зачем? Только лишь поиздеваться или за этим кроется что-то другое? Наши деревенские не стали бы использовать русскую девицу, ни в коем случае. Когда Алиде вернулась на кухню, девушка расправила плечи, подняла голову и обратила к ней лицо. Глаза ее по-прежнему смотрели в сторону. Она не стала брать принесенную одежду, а попросила брюки.
- Брюки? У меня только тренировочные, но и те нуждаются в стирке.
- Ничего.
- Я их использовала для работы во дворе.
- Ничего.
- Ладно.
Алиде пошла поискать брюки Мартина в передней на вешалке и заодно прихватила свои рейтузы. Их было по две пары, как обычно после той ночи в муниципалитете. Она тогда пробовала также надевать галифе своего мужа. Сразу возникало ощущение безопасности. Но в то время женщины не носили брюк. Позже уже и в их селе появились женщины в брюках, но она уже так привыкла к двойным нижним рейтузам, что не стала перенимать новую моду. Но почему девушка, наряженная в западное платье, захотела надеть брюки Мартина?
- Они появились в то время, когда Мартин приобрел оборудование для производства трико по японскому образцу, - засмеялась Алиде, вернувшись на кухню.
Девушка тоже прыснула после неловкой паузы. Это был короткий смешок, и она сразу проглотила его, как люди, которые не понимают шутки, но не хотят этого показывать и смеются в ответ. Но это не было шуткой. Девушка была такой молодой, что не могла помнить, какие трико изготовлял Мартин до появления оборудования новейшего образца, либо Алиде была права в своей догадке, что она не из их краев.
- Постираем и заштопаем твое платье позже.
- Нет.
- Почему нет? Такое дорогое платье.
Девушка выхватила брюки из рук женщины, стянула с ног колготки, натянула брюки Мартина, сдернула с себя платье и прежде, чем Алиде успела ее остановить, бросила платье и колготы в печку. Карта упала на ковер. Она подхватила карту и бросила ее в печку следом за одеждой.
- Зара, ничего страшного, успокойся.
Девушка стала перед очагом, как бы охраняя свою горящую одежду. Платье-халат застегивалось на полуоторванные пуговицы.
- Как ты относишься к тому, чтобы искупаться? Я хочу согреть воды для купанья, - сказала Алиде. - Ничего страшного, не бойся.