ОПУБЛИКОВАННЫЕ РАССКАЗЫ
Я тебя больше не люблю
Джозефу Хеллеру двадцать два года, он родился и получил образование в Бруклине, Нью-Йорк, и теперь, прослужив три года в военно-воздушных силах, собирается поступить в Южнокалифорнийский университет. О себе он говорит так: "Я нахожусь на Корсике вместе с эскадрильей Б-25, входящей в состав Двенадцатой воздушной армии, у меня шестьдесят боевых вылетов на бомбардировщике, авиационная медаль с семью "дубовыми листьями" и "Благодарность президента". В июне я был демобилизован и с того времени с большим удобством отдыхаю. В настоящее время занимаюсь тем, что пытаюсь добиться постановки пьесы".
Она стояла посреди комнаты, сложив на большой груди руки, и он почти видел, как в глубине ее глаз мерцают язычки гневного пламени. Она изо всех сил старалась их пригасить.
- Знаешь, а ты не очень деликатен, - тихо сказала она.
- Знаю, - ответил он. - Мне очень жаль.
- Не верю я, что тебе жаль, - сказала она и стала ждать ответа. Однако не дождалась. - Ведь не жаль же?
- Нет, - сказал он. - Не жаль.
Она не сразу нашлась что сказать. Все складывалось как-то неправильно. Он провел дома уже три дня, и им обоим стало только хуже. В первый день они испытывали неудобство, были очень осторожны и деликатны, присматривались друг к другу, будто боксеры на ринге, нисколько сами на себя не походили и лишь надеялись, что им удастся снова связать ниточку счастья, разорвавшуюся год назад, когда он покинул дом. Второй день и мог бы оказаться лучше первого, но не оказался. Она все еще оставалась деликатной, слишком деликатной, а он почувствовал: что-то в исполняемом ими ритуале действует ему на нервы, озлобляет. И теперь они ссорились. То есть пока еще нет, однако он понимал: до ссоры уже рукой подать, - потому что и сам сознательно нарывался на нее. Он был намеренно жесток, хотя в общем-то и не хотел этого, но тем не менее ощущал какое-то извращенное удовольствие от того, что она несчастна. Он думал о ней целых десять месяцев, думал, как хорошо все пойдет, когда он вернется, но вот вернулся, и ничего хорошего из этого не вышло.
Он машинально покручивал в руках китайскую головоломку - два металлических кольца - и, даже не сознавая того, не позволял себе разъединить их. И, ожидая новых ее слов, поглаживал кончиками пальцев кольца, наслаждаясь холодом и прочностью металла.
- Скоро придут Гарри и Эдит, - наконец сказала она.
- Это хорошо.
- Может, ты оденешься?
- Нет.
- Почему?
- Не хочу.
- А чего ты хочешь? - осведомилась она.
Обдумывая ответ, он вглядывался в нее. Он лежал на кушетке почти голый, в одних трусах; густые, коротко остриженные волосы остались непричесанными, пряди их торчали во все стороны. Он впитывал в себя эту картину - она стоит, скрестив на груди руки, - и пытался понять, как его угораздило жениться на ней. Все дело в фигуре, решил он. Она была высока, выше среднего роста, и все в ней казалось крупным, однако ее облик был гармоничным, а все пропорции совершенными. В общем, внешне она была женщиной привлекательной.
- Я не хочу никого видеть, - сказал он. После возвращения он еще ни разу не выходил из квартиры. - Не хочу встречаться с твоей родней, с моей, со знакомыми. Не хочу сидеть в комнате, набитой людьми, которые улыбаются мне так, точно я какая-нибудь удивительная заводная игрушка, разыгрывать перед ними скромного героя. Не хочу никому рассказывать, как оно там все было, и застенчиво улыбаться, когда мне объясняют, какой я замечательный.
Руки ее беспомощно повисли. Она подошла ближе.
- Но чего же ты хочешь? - спросила она.
- Того, что делаю сейчас, - ответил он. - Хочу лежать здесь в покое и уюте и пить пиво. Ты не сбегаешь за бутылочкой?
- Нет, - сердито ответила она. - Я жена тебе, а не служанка. Зачем ты на мне женился? Дешевле было бы прислугу нанять.
- Знаю, - сказал он. - А женился я на тебе потому, что это было частью мечты.
- Мне ведь тоже жилось нелегко, - сказала она и спросила: - Какой мечты?
- Сладенькой, оклеенной блестками мечты о жизни, - ответил он, усмехнувшись. Усмехаться ему, вообще-то говоря, не хотелось, однако изменить выражение лица он не попытался. - Прекрасной панорамы прекрасной жизни, описанной в "Ридерз дайджест". Ты была хорошенькой девушкой, я - симпатичным молодым человеком, мы оба жаждали секса, ну и поженились. И правильно сделали, так?
- Я из кожи вон лезу, - жалобно произнесла она. - Если бы ты просто сказал мне, чего хочешь, может быть, я смогла бы тебе помочь. Я понимаю, ты разочарован, но не понимаю чем. Что ты рассчитывал здесь найти?
- Я хочу делать то, что хочу, - сказал он.
Она снова скрестила руки на груди.
- Это разумно, - с горечью согласилась она. - Очень даже разумно.
- Ты не понимаешь… - Он заговорил покровительственным тоном, продолжая поигрывать головоломкой. - Я хочу делать то, что хочу, и когда я этого хочу. Так понятнее?
- Нет, - ответила она.
- Ладно, попробую объяснить. Если чего-то не поймешь, скажи, я повторю. В эту минуту мне хочется лежать здесь, что я и делаю. Часа через два я, может быть, захочу сходить в клуб "Аист". Не знаю. Пока я здесь, мне, возможно, захочется спеть, причем во весь голос, пока же я хочу лежать здесь раздетым и пить пиво.
- Ты ведь знаешь, как мне было трудно.
- Знаю. Прости.
Она отошла к стене, опустилась в кресло, не зная, что сказать. Ей не хотелось поддаваться гневу, она старалась подавить его, но чувствовала, как гнев нарастает, словно вырываясь в новые измерения ее сознания.
- Ты изменился, - тихо произнесла она.
- Я знаю, - ответил он. - Ты уже повторила это несколько раз, однако так оно и есть.
Он подождал ответа, но она сидела неподвижно, молча.
- Мне больше не нравится Джордж Гершвин, - сказал он, - но пусть тебя это не огорчает.
Теперь он проявлял намеренную жестокость и уже презирал себя за это. Однако он знал, что она сейчас скажет, и ощутил прилив гордости, когда она словно бы подчинилась его приказу.
- А Джордж Гершвин-то тут при чем? - спросила она.
- Я все время думал о его музыке. Как я по ней скучаю, как вернусь домой и просижу несколько часов, слушая ее. Ну вот, наконец вернулся, послушал и понял: она мне не нравится.
- Не понимаю, - сказала она.
Он повернулся на бок, чтобы взглянуть ей в лицо.
- То же самое и с тобой, Энни, - неторопливо произнес он. - Я тебя больше не люблю.
Она резко выпрямилась, так, точно его слова хлестнули ее по лицу.
- Это неправда, - сказала она.
- Не знаю, - сказал он. - Но я тебя не люблю. Так уж получилось, и пока это так, давай будем с этим мириться. Какой смысл тянуть волынку, если это обоим неприятно? Добрейший - нож берет: кто умер, в том муки больше нет.
Он вглядывался в ее лицо - не заплачет ли? - и понял, что нет, не заплачет. Понял с разочарованием. И вдруг заметил кольца в своих руках, заметил, что, ожидая, когда она заговорит, перебирает их.
- Мило, - сказала она. - Очень мило.
- Так получилось.
- Ты хочешь развестись? - спросила она.
- Нет, - ответил он. - Разводиться я не хочу. Я слишком долго полагался на твою поддержку. Психологически я и сейчас от тебя завишу.
- О Господи! - отчаянно вскрикнула она. - Так чего же ты хочешь?
Губы его раздвинулись в злой улыбке.
- Бутылку пива, - сказал он.
Она вскочила, вышла из комнаты. Он повернулся на спину, уставился в потолок, ему было грустно, он ждал чего-то, но не знал, чего именно. Услышав, как она возвращается, не шелохнулся.
- Будь добр, оденься, - попросила она. - Поговорим в другой раз.
- Нет, - сказал он.
- Вот-вот появятся Гарри и Эдит. Не могу же я принимать их в коридоре.
- Приведи их сюда. - Он повернулся на бок, взглянул на нее. - Повидаемся.
- Так оденься тогда. Ты же голый.
- Гарри и Эдит женаты пять лет. Если она все еще не знакома с анатомией мужчины - значит, многое упустила, и я просто обязан, как друг, просветить ее.
- Может, ты хотя бы халат накинешь? - спросила она. Говорила негромко, тщательно подбирая слова, и он понял - приближается буря.
- Нет, - ответил он, снова ложась на спину и глядя на головоломку, однако краешком глаза внимательно наблюдал за женой. Несколько секунд она простояла неподвижно, глядя на него. Затем вздохнула протяжно и громко, и губы ее решительно сжались. Она повернулась и направилась к платяному шкафу.
- Куда собралась? - спросил он. Тон его утратил надменность, в голосе проступила тревожная дрожь. Она не ответила. Достала из шкафа плащ, надела. Потом открыла сумочку, покопалась, вытащила сберегательную книжку.
- Вот твои деньги, - сказала она.
- Куда ты?
Она опустила книжку на стол и покинула квартиру.
- Черт! - рявкнул он и, услышав тихий щелчок, взглянул на свои руки. Кольца головоломки разъединились. Он сел. - Проклятие, да что же со мной творится?
Он поднялся с кушетки, быстро прошел в спальню. Сел на край кровати, натянул носки, надел ботинки. Потом направился в ванную комнату, умылся и причесался. В бритье он не нуждался. Вернувшись в спальню, он оделся окончательно, сильным рывком затянув на гимнастерке ремень. А затем пошел к телефону и позвонил ее матери.
- Я думаю, Энни едет к вам, - сказал он. - Вы не попросите ее, как только она появится, позвонить мне?
- Что-нибудь случилось?
- Нет, ничего. Мне нужно поговорить с ней. Скажите ей, пусть сразу позвонит.
- Вы поссорились?
- Нет. Просто я хочу поговорить с ней как можно быстрее. Прежде чем она займется чем-то еще. Попросите? Это очень важно.
- Хорошо.
- Не забудьте, пожалуйста. Как только она приедет.
- Ладно-ладно. Я ей скажу.
- Спасибо.
Едва он положил трубку, заверещал дверной звонок. Пришли Гарри и Эдит, набросившиеся на него, как только он открыл дверь. Гарри пожал ему руку, хлопнул по спине, Эдит обняла и поцеловала, оба принялись засыпать его вопросами, не давая времени на ответы, и он понял вдруг, что рад их видеть. Все перешли в гостиную. Гости, еще не присев, снова начали задавать вопросы, вполне ожидаемые, и он отвечал им и ощущал радость. Прошло несколько минут, прежде чем приятели сообразили, что Энни здесь нет.
- А Энни где? - спросила Эдит.
Он замялся на миг.
- Поехала к матери.
- Слушай, - сказал Гарри, - мы сегодня в бридж собирались играть, но тут позвонила Энни, и мы все отменили. Теперь думаем отправиться на вечеринку и тебя с собой прихватить.
- Меня? - глупо переспросил он.
Они удивленно уставились на него.
- Тебя и Энни.
Он встал.
- Энни нет, - сказал он. - Мы немного повздорили, она ушла.
Они попытались что-то сказать, однако он им не позволил.
- Не думаю, что она вернется.
Некоторое время друзья ошеломленно молчали.
- Ну, наверное, это можно как-то уладить, так? - спросил Гарри.
Он увидел, что Эдит глядит на него как-то странно.
- Не знаю, - ответил он. - Не думаю. Боюсь, что нет. Вы поезжайте на вашу вечеринку. Я постараюсь во всем разобраться. А завтра позвоню тебе, Гарри.
- Ладно, - согласился Гарри, явно утративший праздничное настроение. - Слушай, ты только не дури. Я понимаю, это не мое дело, но ты все же подумай, прежде чем что-то решать.
- Я подумаю, Гарри, - пообещал он. - Спасибо. Простите, что все испортил. Хозяин дома из меня всегда был никудышный.
- Да ничего. Главное, чтобы вы помирились. Я вас обоих люблю.
- Я постараюсь, - сказал он, и друзья встали, собираясь уйти.
Все медленно направились к выходу. Но не успели дойти, как щелкнул замок и дверь отворилась. Энни вошла в прихожую пятясь, и потому увидела их не сразу. А когда повернулась к ним, оказалось, что лицо у нее гневное, раскрасневшееся. Мгновение она смотрела на Гарри с Эдит удивленно, потом лицо ее смягчилось, она перевела взгляд на мужа, стоявшего рядом с ними, такого молодцеватого в его ладной форме, причесанного, с печальной, извиняющейся улыбкой на чистом лице. Увидев в ее руке бутылку пива, он ухмыльнулся, точно напроказивший школьник, и Энни робко улыбнулась в ответ.
Ну, букмекер, берегись!
4 января 1946 года представляет собой памятную дату в истории беспощадной битвы человечества с букмекерами. В этот день родилось искусство выбора лошади средствами чистой науки. Создателем его стал не по летам развитой двадцатилетний студент Калифорнийского университета Марвин Б. Уинклер. А театром его научных действий оказался помпезный, но красивый ипподром "Санта-Анита", место кончины многих голливудских банкротов.
В названный, обошедшийся без кончин день Марвин Б. Уинклер появился на "Санта-Аните" с большой картонной коробкой в руках и занял место на главной трибуне. Произошло это, согласно показаниям заслуживающих доверия свидетелей, примерно за полчаса до начала первого заезда. Едва усевшись, он извлек из коробки комплект разного рода научных приборов и расставил их перед собой, а затем, водрузив на нос толстые очки в роговой оправе, приступил к наладке этого оборудования.
Поскольку на каждого, кто появляется на бегах, все успевшие появиться там несколько раньше взирают с подозрением, как на возможного носителя "надежных сведений", странное поведение мистера Уинклера взволновало немалое число завсегдатаев ипподрома. И очень скоро вокруг него собралась большая толпа. Затем весть о происходящем дошла до администрации ипподрома, незамедлительно пославшей на главную трибуну двух детективов из агентства "Пинкертон" и позвонившей эксперту по атомной энергии, дабы удостовериться, что деятельность молодого студента никакой угрозы для ипподрома не представляет. Ничего из этих принятых администрацией мер не вышло, поскольку все разбиравшиеся в атомной энергии ученые страны находились в то время в Вашингтоне и давали показания разным комитетам конгресса.
Между тем студент продолжал свои труды. Глядя поверх голов окруживших его людей, он нацелил на солнце секстант, а затем ввел полученные им посредством этих измерений данные в оригинальный компьютер. Завороженная собственной любознательностью толпа завсегдатаев подступила поближе к студенту, и вскоре сквозь нее пробился к молодому человеку ипподромный "жучок", известный в кругах игроков как Гарри Запах Изо Рта.
- Слышь, друг, - произнес, согласно показаниям стоявших поблизости от студента надежных свидетелей, Гарри Запах Изо Рта, - чего это ты делаешь?
Молодой человек на миг оторвал взгляд от барометрического сейсмографа.
- Определяю победителя первого заезда, - согласно показаниям компетентных свидетелей, ответил он.
- Это как же? - спросил Гарри Запах Изо Рта, поведя над мудреными инструментами рукой и едва не свалив при этом сосуд с эмульсией, состоявшей из азотнокислого серебра, суспендированного в фенолроте.
- Научно, - ответил мистер Уинклер.
- Научно, да? - усмехнулся Гарри Запах Изо Рта. - Ну так я и сам по науке работаю, а вот такой херни раньше не видел.
- Я говорю о чистой науке, - сказал мистер Уинклер, вычисляя между тем плотность ультрафиолетовых лучей. - Я определил точку росы, барометрическое давление, сопротивление воздуха и направление ветра, кубический вес насыщающей воздух влаги и поверхностное натяжение травы. Затем, просмотрев список участников первого заезда, я установил, что лишь одному из них довелось до этого времени выступить при всех названных условиях сразу и показать достойный результат. Отсюда я сделал вывод, что именно он и победит, обогнав ближайшего соперника на две и три шестнадцатых головы.
- Ну и кто же это? - спросил Гарри Запах Изо Рта, а все великоразумные свидетели вытянули шеи, чтобы не упустить ответ.
Студент с сомнением огляделся вокруг.
- Мне не хотелось бы распространять данную информацию, поскольку это может уменьшить мой выигрыш, однако в интересах науки я раскрою секрет. Речь идет о кобыле по кличке Овсяная Прорва. И проиграть она не может.
Каждый, кто услышал его, загоготал, ибо все хорошо знали, что Овсяная Прорва - безнадежная неудачница и шансы ее на победу составляют что-то около одного к двумстам. Однако молодого студента такая реакция не обескуражила.
- Присмотрите, пожалуйста, пока я буду делать ставку, за моим эндлокосмикнейтрофилом, - попросил он сидевшего рядом с ним джентльмена и начал протискиваться к кассовым окошкам.
Новость об изобретении студента быстро распространилась по ипподрому, и все, кто ее услышал, сочли молодого человека чудиком и обалдуем. Когда она достигла паддока, жокей Овсяной Прорвы, поставивший, по слухам, порядочные деньги на другого участника заезда, умер от смеха и ему пришлось подыскивать замену. Владелец Прорвы, загоготал и сказал себе, что надо как можно скорее забрать сына из университета. Даже сама Прорва, как сообщают заслуживающие доверия авторитеты, с трудом подавила смешок.
Как только заезд начался, о студенте практически забыли. А как только заезд завершился и Овсяная Прорва победила именно с тем результатом, какой предсказал молодой человек, к нему с надеждой сбежались зрители, и в глазах каждого из них читалась как бы мольба прокаженного. Вот таким образом в многовековой войне человечества с букмекерами появилось новое оружие - чисто научный подход. И пусть они теперь подыскивают адекватный ответ.
Жена Лота
Ночь, перекосившись, висела над ними - лишенная глубины, тихая, холодная и становившаяся с каждой новой минутой все более тихой и холодной. Тишину нарушал лишь стрекот сверчков в полях по сторонам от шоссе, однако звук этот, если о нем не думать, сливается с безмолвием и растворяется в темноте. Единственным, что в ней светилось, были фары машины Сидни Купера. Луиза так и сидела за рулем, наружу не вышла, и сейчас он, взглянув на жену, увидел, что она курит. Свет фар понемногу тускнел, становился желтоватым, оставляя асфальт черным, выхватывая из мрака лишь Купера и мужчину, который лежал перед ним на дороге, глядя в черную ночь. На лице мужчины застыло деревянное, непроницаемое выражение, автомобиль его словно обвил покореженный бетонный столб дорожного указателя.
- Сколько времени? - спросил мужчина.
Купер поддернул рукав, повернул часы к свету и ответил:
- Он уехал минут пятнадцать назад.
- А сколько, сказал он, отсюда до города?
- Около восьми миль, - ответил Купер. - Они скоро приедут.