Глаза Нико наполнились слезами. Но это другие слезы, они приносят облегчение, от них потухший, казалось, навсегда взгляд становится теплее.
– Мартен, почему ты это делаешь?
Он приложил палец к ее губам, намекая, что есть вопросы, на которые не нужно искать ответа. Сказал, что уже поздно, ей пора спать, а сам прилег рядом и долго держал Нико за руку, пока не почувствовал, что она уснула.
Середина ночи, многоквартирный дом для малоимущих в Эссоне, на окраине.
Маленькая квартирка, свет выключен, везде темно. Над звонком – славянская фамилия. Внутри серо и уныло. В комнате на этажерке несколько книг, которые он ей советовал прочитать, на плеере – мелодии, какие он для нее списал. На стене – афиши фильмов, которые в этом году они посмотрели вместе. Под кроватью – красивая музыкальная шкатулка. Когда открываешь ее, спокойная музыка наполняет комнату. В шкатулке – несколько выцветших фотографий о далеком детстве на Украине. В ней столько всего… На самом дне – конверт. В нем – купюры: деньги, которые Мартен давал ей при каждом свидании. Нико не израсходовала из них ни единого евро, даже в худшие моменты, когда была готова на все, лишь бы добыть дозу.
Столько доказательств, что в этом году что-то произошло между ними. Несколько месяцев, небольшой отрезок жизни, но он запал ей в душу, а она – ему.
13–
Вторая половинка
День за днем
Любовь умирает,
И все никак не умрет
Серж Генсбур
Она
Сан-Франциско
7 часов утра
Слабый проблеск начинающегося утра. Во рту – привкус соли. Туман в голове, ломота в теле, тяжесть на сердце.
Габриель тихонько встает с постели, чтобы не разбудить человека, заснувшего рядом с ней: мистер Коннард, о котором, кроме фамилии, она почти ничего не знает и которого больше не встретит никогда. Он и его экологические взгляды, ответственная работа в сфере высоких технологий и миленькая квартирка на берегу, окнами на океан.
Габриель собирает свои вещички и быстренько одевается, закрывшись в ванной: светлые джинсы, вязаный свитер, кожаная курточка в обтяжку, ботинки на высоком каблуке. В кухне достает из холодильника бутылку минералки. Хочется сигаретку, а еще больше хочется положить под язык лексомил, чтобы успокоить пустой желудок и унять щемящее чувство одиночества, что с самого детства не дает ей покоя.
Лучи восходящего солнца скользят по чистой глади залива и бегут дальше, в Тихий океан, огибая остров Алькатрас. Солнце зовет ее, и она выходит из дома, пересекает длинную лужайку и направляется к морю. Ветер усиливается и приносит с собой звуки морского прилива. Габриель бредет по пляжу, снимает обувь, ступает голыми ногами по песку. Волна только что отступила, и песок еще влажный. В волосах играет солнечный лучик. Издали может показаться, будто она танцует на берегу океана, что она счастлива. Но это не так. В ее истерзанном сердце – пустыня из льда и камня.
Сегодня ее тридцать третий день рождения. Этим утром, как и каждый раз в этот день, она совсем одна в мире. Совсем одна. Ей так одиноко! Габриель закрывает глаза и простирает руки навстречу порывам ветра и морскому воздуху. На душе – тоска. "Зачем я отпустила тебя?"
Габриель чувствует, что ее засасывает в пустоту, и она трепещет на ветру, как пламя свечи. Но сопротивляется, борется, ей нельзя угаснуть! Она не должна упасть, потому что если упадет, никто ее не подхватит, никто ей не поможет подняться! Тогда она просто погибнет.
Он
Париж
Час ночи
В номере гостиницы почти темно.
Мартен лежит на постели, скрестив руки на груди, с открытыми глазами. Рядом с ним спит Светлана. Он знает, что ему не сомкнуть глаз: со сном у него всегда проблемы. Склоняется над спящей, укутывает одеялом ее хрупкое тело по самые плечи. Натягивает свитер, выключает ночник и выходит из комнаты.
В лифте на него вдруг накатывает. Мартен чувствует смятение в душе, сердце сжалось в комок, тяжело дышать. Он понять не может, что с ним, но кажется, будто перед глазами открылась бездонная пропасть, полная отчаяния. Приступ проходит, оставляя тупую боль в груди. Мартен минует уютный холл, кивает на прощание ночному дежурному, выходит на улицу.
Дождь все еще моросит. Он садится на мотоцикл, заводит мотор и исчезает в ночи. Пока служил полицейским, иногда играл с огнем и порой обжигался. Этой ночью душа Мартена разрывалась от противоречий, он чувствовал себя непобедимым и уязвимым одновременно, им овладело щемящее чувство тревоги, как при игре в русскую рулетку. Казалось, будто он – канатоходец и идет по проволоке, натянутой между двумя горными вершинами, а под ним – скалистое ущелье.
Боль в груди не отступала, Мартен подумал, что это – от холода. Не догадался, что это – от любви.
Она
Сан-Франциско
7 часов 30 минут утра
Габриель пришла в себя, когда кто-то залаял у нее под ухом. Она открыла глаза и постаралась собраться с мыслями. Она лежит на пляже, рядом добродушный золотистый лабрадор прыгает вокруг и тычется мордой ей в лицо. Она треплет его за ухом, играет с ним, потом собирается, встает и идет вдоль берега в сторону шоссе.
Дорожка разделяет полосу прибоя от живописных домиков, пристроившихся у самой кромки океана. Машина Габриель легко узнаваема издалека: кабриолет 1968 года, "Мустанг", ярко-красного цвета. Когда-то он принадлежал ее матери. По современным меркам – совершенно не экологичная модель, созданная до бензинового кризиса и разговоров о потеплении климата. Своего рода дерзкий вызов современной политкорректности. А ей наплевать. Она считает, что очарование "Мустанга" никогда не устареет, бережет его и старается ездить осторожно.
Включив зажигание, медленно трогается с места, проезжает по Морской набережной, сворачивает на Редвуд и мчится по мосту Золотые Ворота.
Габриель обожает этот подвесной мост и ездит по нему почти ежедневно. Ей нравится его красновато-оранжевый цвет, высокие опоры, взметнувшиеся к небу, и, как все жители города, она им гордится.
На душе немного полегче. Габриель ставит кассету с музыкой Лу Рида. Волосы развеваются на ветру, ей кажется, будто она летит над морем на крыльях, парит в небесах и вот-вот коснется солнца.
Но внезапно сильная боль пронзает тело, и опять внутри возникает ощущение пустоты. Вместо того чтобы притормозить, Габриель жмет на газ.
"Если мне суждено разбиться вдребезги на этом мосту, то никто об этом не пожалеет".
Он
Париж
1 час 30 минут ночи
Наушники в ушах, в лицо колючий ветер, Мартен несется на полной скорости, рассекая завесу дождя, по скользкой, как каток, трассе по окружному шоссе. Ворота Винсен, ворота Баньоле, ворота Пантен. Сотни, тысячи огоньков проносятся перед глазами, кружатся вокруг, путают, мешают, ослепляют. В наушниках звучит голос Бреля. Он воспевает любовь, бесконечное стремление к далекой звезде, сумасшедшую страсть двух старых любовников из Амстердама, или из Гамбурга, или еще откуда-то…
Мартен прибавляет газу, петляет между машинами, объезжает препятствия. Словно в лихорадке, мокрый от дождя, он упивается скоростью, как водкой. Несется все быстрее, рискуя жизнью, провоцируя судьбу, будто он больше не хозяин ситуации, не он принимает решение, словно отдал себя в руки неведомой силе, которая ведет его куда-то или к кому-то…
Они
Два гонщика несутся навстречу друг другу, но между ними пока – океан.
Две падающие звезды, устремленные в одну точку пространства.
Долгожданная встреча влюбленных, отложенная на годы.
Долгожданная встреча, но все еще может плохо кончиться.
Любовь и смерть – так тесно переплетаются.
Часть вторая
На улицах Сан-Франциско
14–
Валентина
Если двое очень любят друг друга, то у этой истории не может быть счастливого конца.
Эрнест Хемингуэй
На следующий день
22 декабря
Над Атлантикой
– Вам принести шампанского, мсье?
Рейс № 714 держал курс на Сан-Франциско на высоте десять тысяч метров над уровнем океана. Самолет, как большая серебряная птица, парил над густыми ватными облаками. Мартен отказался от предложения стюардессы. Вокруг него пассажиры первого класса с аппетитом вкушали фуа-гра с финиками и жареные хлебцы с пряными травами. В кресле слева от него мадемуазель Хо, как обычно в сопровождении мускулистого сумиста, маленькими глотками попивала из бокала мартини "Бланко".
– Вы были правы, – признала она, вынимая картонный пакетик из папки для бумаг.
Мартен обратил внимание на папку, где аббревиатура "ФБР" сопровождалась еще более грозным "Конфиденциально".
– Вы получили результаты анализа отпечатка пальца Арчибальда?
Она кивнула и передала ему досье, предлагая ознакомиться.
– Позвольте представить вам Джозефа А. Блэкуэла, сидел в тюрьме Сан-Квентин под номером IB-070779, сбежал в 1981 году.
Мартен взглянул на толстую папку бумаг и почувствовал, как мурашки забегали по спине и напряглись нервы. Он решился открыть досье, и в глазах загорелись искорки.
Фотография, сделанная в комиссариате Сан-Франциско во время ареста некоего Джозефа Арчибальда Блэкуэла в ночь с 23 на 24 декабря 1975 года по обвинению в "причинении опасного ранения, связанного с риском для жизни". На черно-белом снимке – мужчина лет тридцати, под глубоко запавшими глазами – черные круги, измученный страданием взгляд. К протоколу прилагалась краткая биографическая справка на арестованного.
Родился в Фонтенбридже, рабочем квартале Эдинбурга, мать – портниха, отец – художник, не продавший за всю жизнь ни одной своей картины. Учился в школе, педагоги отмечали способности, но он был рассеян и недисциплинирован. В четырнадцать лет оставил учебу и работал на стройке, механиком в автомастерской, покрывал лаком гробы, разнорабочим в Школе изящных искусств в Университете Эдинбурга.
В двадцать лет записался в Королевский воздушный флот, сначала механиком, потом успешно прошел курс обучения и получил диплом летчика. Пять лет спустя подрядился работать пилотом в гуманитарных миссиях. Сначала – "Летающие врачи", там занимался тем, что эвакуировал тяжелораненых и больных в Центральной Австралии. На нескольких фотографиях того времени он, с обветренным загорелым лицом, стоит рядом со старенькой "Сессной" на фоне пустынного пейзажа австралийской равнины. Потом "Крылья надежды" – сопровождал детей, нуждавшихся в срочной медицинской помощи, в Биафре. Санитарная помощь беженцам. Доставка фармацевтических препаратов и медицинского оборудования в Никарагуа. Транспортировка медицинских бригад и спасателей к месту землетрясения на Сицилии… Много вылетов ради того, чтобы принести людям надежду. Несколько капель воды, чтобы потушить пылающий костер. Но эти несколько капель ничего не меняют. Эти капли меняют все…
Мартен, словно загипнотизированный, перебирал фотографии. Вот, значит, каким он был в молодости, этот знаменитый грабитель – пионер гуманитарного движения, одинокий воин с изможденным лицом и впалыми глазами, в которых меланхолия сочеталась с готовностью бросить вызов, а в глубине отражалась тоска по настоящей любви.
Две последние фотографии выбивались из общего контекста. На одной из них Арчибальд и какая-то девушка обнимались на песчаном пляже, позади их плескалось синее-синее море, на дальнем фоне возвышались горы, покрытые снегом, виднелись развалины крепостной стены. Этот город был знаком Мартену до боли.
Заинтригованный, он перевернул фотографию и прочитал надпись, сделанную перьевой ручкой:
Антиб, январь 1974 г.
Никогда не отпускай меня от себя
Я люблю тебя.
Валентина.
Значит, Арчибальд проводил каникулы на Лазурном Берегу в тот самый год, когда Мартен там родился. Это открытие еще больше заставило его поверить в то, что их судьбы связаны.
Мартену стало неприятно от мысли, что он без спроса копается в чужой личной жизни, поэтому не без замешательства он остановил взгляд на подруге Арчибальда: молодая женщина, безусловно, красивая, ветер растрепал густые каштановые волосы и закрыл пол-лица непослушной челкой. Хороший вкус похитителя распространялся не только на произведения искусства…
Другая фотография представляла Арчибальда крупным планом на террасе какого-то провинциального ресторанчика. Мягкие лучи солнца, освещавшие его лицо, придавали ему мечтательное выражение. Черты лица не напряжены, глаза улыбаются. Лицо мужчины, который чувствует себя в полной безопасности. Он спокоен, счастлив, влюблен. Смотрит прямо перед собой, но не в объектив, а на того, кто снимает. Мартен был готов поклясться, что фотоаппарат в руках держит та самая Валентина. Ей и предназначалась его ласковая улыбка. Кто же эта женщина? И как получилось, что Арчибальд попал в тюрьму? За что?
Чувствуя, что его все больше захватывает эта история, Мартен продолжил читать досье: отчет о полицейском расследовании, лист обвинительного заключения, вердикт и протокол судебного процесса.
История началась холодной декабрьской ночью 1975 года. Эта ночь должна была стать одной из многих счастливых ночей. Но почему-то не стала, положив начало последующим драматическим событиям.
Сан-Франциско
Понедельник, 23 декабря 1975 года
5 часов утра
– Дорогой, проснись, мне больно!
Арчибальд вздрогнул и открыл глаза. Валентина рядом с ним на постели корчилась от боли. Она была на шестом месяце беременности. Не так давно у нее начались проблемы с желудком. Она потеряла аппетит, ее часто рвало. Врач, к которому она обратилась, сказал, что это обычный гастроэнтерит, но ей становилось все хуже.
– Мы едем в больницу, – решительно сказал Арчибальд.
Он наклонился к ней, погладил по лбу, по щекам, помог подняться. Накануне ночью Арчибальд вернулся из Африки. Его командировка затянулась на целых три дня, поскольку самолет не мог приземлиться в Штатах из-за погодных условий: беспрецедентная волна холода захлестнула страну от одного океана до другого, снежные бури свирепствовали повсюду, снег засыпал дороги и взлетно-посадочные полосы на аэродромах быстрее, чем его успевали убирать. Сообщение во многих местах на автотрассах было прервано, кое-где из-за обрыва проводов не было электричества. И так значительную часть рождественских каникул. Даже в Калифорнии холод разрушил привычный уклад жизни. Шесть дней подряд было очень холодно, некоторые аэропорты закрылись, дороги перекрывали из-за гололеда и аварий. Такого раньше никогда не было.
К счастью, вокруг их кровати три электрических обогревателя работали круглые сутки, что делало более или менее сносной жизнь в маленьком домике на воде, размером чуть больше вигвама.
Валентина еле-еле держалась на ногах, если бы не Арчибальд, не смогла бы устоять, ноги отекли, головная боль и предчувствие спазма в желудке привели к тошноте и головокружению.
Ковыляя кое-как, они вышли на улицу. Городишко Соселито был погружен в темноту. Перед их домом красно-оранжевый "Мустанг", который они приобрели недавно, стоял, весь покрытый толстым слоем замерзшей воды.
Арчибальд помог Валентине устроиться на сиденье, а сам стал ногтями отскребать иней с ветрового стекла.
– В багажнике есть скребок, милый… – заметила она, глядя, как он мучается.
Он быстро справился, вставил ключ в зажигание, двигатель заурчал, и машина понеслась по направлению к больнице.
– На сей раз, чтобы не рисковать, я отвезу тебя в Ленокс!
– Нет, Арчи! Мы должны ехать в Мишн, в этой больнице я буду рожать.
Арчибальд не хотел с ней спорить, но не испытывал доверия к доктору Алистеру, гинекологу, который наблюдал Валентину. Это был высокомерный тип, слишком уверенный в своих способностях, он никогда ничего не объяснял, и с ним бесполезно было разговаривать.
– Но в Леноксе есть Элиот Купер.
– Элиот Купер хороший доктор, но он хирург и кардиолог, а не…
Он взглянул на нее. Несмотря на боль, мучившую ее, она постаралась ласково улыбнуться, чтобы замять несвоевременную размолвку.
Как всегда, Валентина была права, поэтому промчавшись по мосту Золотые Ворота, Арчибальд свернул на Ричардсон-авеню.
– Почему ты не включишь музыку, милый?
– Валентина, ты же…
– Не спорь, включи радио, пожалуйста! Пусть лучше музыка, я не хочу думать о боли!
В то утро из динамика раздавался низкий голос Леонара Коэна, он всю дорогу сопровождал их, пока они мчались от Дивисадеро-стрит до Пасифик-Хайтс и добрались наконец до Хайтс-Эшбери.
Валентина была такая красивая. Несмотря на недомогание, мигрень и тошноту, она была красива. Она смотрела на него и улыбалась. Они ехали молча, слушая музыку, и в тот момент еще не знали, что это – последняя песня, которую они слушают вместе…
Район Кастро стали называть "сектор геев" с тех пор, как сам город подтвердил свою гомосексуальную репутацию, подписав "билль о правах" против сексуального неравенства.
Потом они свернули направо, миновали Долорес-парк и остановились напротив Мишн в испанском секторе. В этот район туристы никогда не заходили, его не обозначали в туристических справочниках, однако это был самый старый район города. Именно здесь в 1776 году испанцы заложили первую часовню, отсюда монахи-францисканцы начали распространять католицизм.
Арчибальд не любил этот квартал, считая его жалким, некрасивым и грязным, а Валентина обожала, ей он казался окрашенным местным колоритом, веселым и полным энергии. Из-за развернувшейся невдалеке гигантской стройки земля на площадке была выворочена, котлован и всю прилегающую территорию обнесли железным забором, поэтому войти в больницу с центрального входа оказалось невозможно. Им пришлось обогнуть здание, прежде чем они открыли дверь в отделение "Скорой помощи". На соседних домах мигали неоновым светом примитивные вывески, заманивающие в бары и ресторанчики. Даже сквозь закрытые окна просачивались резкие запахи местной еды: острого перца, приправы чили, бурритос, кукурузных лепешек с жареным мясом и прогоркшего масла.
В приемном покое они поразились царящему там беспорядку и грязи. Очевидно, что недостаточное финансирование не могло не сказаться на работе больницы. В холле шатались наркоманы и нищие в ожидании бесплатной консультации врача.