Его единственной победой над несчастливыми обстоятельствами было то, что он не стал (пока по крайней мере) желчным брюзгой, невыносимым для подчиненных. Капрал Коуэн ему нравилась. Расторопная в работе, с хорошим характером, и на нее было приятно – даже очень приятно – посмотреть. Будучи мужчиной с нормальным уровнем тестостерона, он испытывал к ней физическое влечение. Но капитан Дримпильский служил четырнадцатый год, до пенсии оставалось семь, и он был твердо намерен не подвергать себя риску бесславного увольнения из-за обвинений в сексуальных домогательствах. Только что с треском закончилась карьера одного генерал-майора с ворохом ленточек по причине "нескромного поведения" в отношении кого-то под ним ("под" в обоих смыслах). Капитан Дримпильский сублимировал свое отношение к капралу Коуэн тем, что подчеркнуто старался использовать уставные обороты речи и грамматическую форму третьего лица.
– Вольно, капрал.
– Есть, сэр, – сказала Касс.
– Как у капрала сегодня с боевым духом?
Понимая, что шутливо-формальный способ разговаривать помогает капитану держаться от нее на расстоянии, Касс охотно ему подыгрывала. Ей был симпатичен капитан Дримпильский, и она чувствовала, что он подавляет свои желания.
– Боевой дух у капрала – на грани между отличным и превосходным, сэр.
– Очень хорошо. Сейчас капрал узнает нечто, из-за чего его боевой дух взлетит ракетой к дальним галактикам.
– Капрал с трудом сдерживает рвение, сэр.
– Старайтесь. Есть данные, что к нам опять едет конгрессмен.
– У капрала нет слов, чтобы выразить свой восторг.
А в душе Касс не обрадовалась. За восемь месяцев пребывания в лагере ей уже пришлось сопровождать немало таких делегаций: в общей сложности семь конгрессменов и два сенатора США. Все конгрессмены мужского пола по достоинству оценили привлекательную молодую армейскую сопровождающую (в форме и черном берете Касс выглядела очень-очень). Один сенатор просто глаз с нее не сводил. Во время встречи с печальными боснийскими военными вдовами он, пока шел долгий разговор с синхронным переводом, пялился на нее и пялился. Наконец один его помощник, явно имеющий опыт таких ситуаций, заслонил ему обзор, чтобы он переключил внимание.
– Цель визита – выяснение фактов, – рассуждал вслух капитан Дримпильский, глядя на лежащую перед ним распечатку. – Факты, однако, таковы, что фактов у нас больше не осталось. Кончились примерно год назад. А они всё приезжают их выяснять.
– Может быть, законодатель порадуется факту завершения заливки бетона на строительстве передовой авиабазы Турье, – предположила Касс. – У меня как раз готов пресс-релиз. Пальцы капрала только-только оторвались от клавиш. Чистый Шекспир, если капралу не запрещены проявления профессионального самодовольства. Сэр.
– Читая, капитан несколько раз падал в обморок от восхищения. Он представит капрала к медали Чести от конгресса.
– Орлы парят, орлы пиарят! Ура!
Капитан Дримпильский высморкался в бумажную салфетку. У него, как и у всех в лагере Кэмп Браво, был насморк. Вся эта страна страдала насморком, который мог, если рассуждать исторически, передаться континенту в целом.
– Этот – большая шишка, – сказал капитан. – Член комитета по перенапряжению империи. Он против нашего присутствия здесь. Это я не критикую, а информирую.
– Понимаю, сэр.
– Джепперсон, демократ от Массачусетса. Смазливый такой. В семье денег немерено. Семья старинная. Он родственник Джона Седжвика – "дядюшки Джона".
– Кого, сэр?
– Наведите справки, капрал. Гражданская война. Хороший офицер по связям с общественностью должен знать военную историю страны.
– Генерала Седжвика, сэр? Того, которого убили в битве при Спотсильвании?
– Да, капрал, – подтвердил капитан Дримпильский. Он был слегка разочарован.
– Капрал читает книги, сэр, – сказала Касс извиняющимся тоном. – В свободное от несения службы время.
Капитан Дримпильский опять перевел взгляд на распечатку.
– Он и еще кое-кому приходится родственником. Деятелю революционной эпохи. Картина, капрал, складывается такая, что голубой крови в жилах у конгрессмена ого-го сколько. "Окончил Гарвард", – прочел он. – Ну разумеется. А капрал училась в Йельском?
– Никак нет, сэр. Сложная история.
– У конгрессмена были романы с кинозвездами, – продолжил Дримпильский. – Встречался с этой, как ее, с бывшей женой рок-звезды. С той, которая постоянно выражает убежденность, что Соединенные Штаты должны посылать войска во все голодающие страны мира, и в то же время осуждает американское военное присутствие где бы то ни было. Венесуэлка…
– Из Тегусигальпы, сэр. Прозвище – "Тамале по-гондурасски", если капрал не ошибается.
Дримпильский уставился на нее.
– Капрал заглядывает и в глянцевые журналы, – объяснила Касс. – В свободное время от сочинения информационных сообщений на шекспировском уровне. Сэр.
– Будьте бдительны, капрал, – отеческим тоном сказал капитан Дримпильский. – Просто… будьте бдительны.
– Капрал обещает не уронить достоинство офицера армии Соединенных Штатов, сэр. В критической ситуации капрал готова вступить с конгрессменом в прямое боевое соприкосновение.
Обычно конгрессмены летали в Гнилюк из Штатов напрямую. Но на обратном пути они, как правило, останавливались для "заправки" на авиабазе Хумпхаузен в Германии, поскольку там работал армейский магазин, по сравнению с которым "Уол-март" мог показаться жалкой лавчонкой. Там делегированные могли на год вперед без налоговой наценки запастись алкоголем и электроникой. Автопогрузчики доставляли все это на громадные транспортные самолеты "Си-5 Галакси", сами же конгрессмены летели дальше в избирательные округа с фотографиями, где были сняты в компании армейских. Они размещали эти картинки на своих веб-сайтах и рассылали в информационных бюллетенях, сопровождая поистине трогательными описаниями увиденного:
"Я только что посетил наших отважных военных, мужчин и женщин, которые делают вдали от родины трудную работу – распространяют демократию и американские идеалы. Оглядываясь на эти поистине волнующие дни, я могу только спросить себя: откуда берутся такие мужчины и женщины?"
Последние слова – из фильма о Корейской войне "Мосты у Токо-Ри" по роману Джеймса Миченера: излюбленный капитолийскими спичрайтерами пассаж с современным добавлением насчет женщин.
– Господин конгрессмен, мы заходим на посадку в Гнилюке.
– Спасибо, сержант.
Конгрессмен Рандольф К. Джепперсон печатал на своем ноутбуке. Одна из приятных сторон полета на военном борту в ранге конгрессмена США – то, что никакой член экипажа не будет командирским тоном требовать, чтобы ты пристегнулся и отключил электронику. Правда, однажды, когда он летал в корейскую демилитаризованную зону, приземление оказалось жестким и двое надоедливых сенаторов ударились о шпангоут, к тихому удовлетворению уорент-офицера, от чьего предложения пристегнуться они отмахнулись.
Конгрессмен Джепперсон печатал следующее:
"Общей для высших должностных лиц стала идея, будто Америка не должна отказываться ни от одного из своих начинаний, сколь бы глупым и непродуманным оно ни было. Наоборот: чем оно глупее и чем хуже продумано, тем сильней у них желание упорствовать до бесславного и неизбежного конца".
Перечитал абзац, улыбнулся и подумал: неплохо, старина. Это было письмо в редакцию, которое он собирался по возвращении из Боснии отправить в "Нью-Йорк таймс". По-хорошему, он знал, писать надо было после поездки в Боснию, предпринятой для выяснения фактов. Он приглушил голос совести, пообещав себе убрать эти фразы, если что-нибудь изменит его мнение (хотя это маловероятно). Он закрыл ноутбук в тот момент, когда шасси большого транспортного самолета скрипом и шипением испаряющейся резины возвестили ему, что он на Балканах. Ранди такие поездки нравились. Они формировали образ его внешней политики, составляли часть Большого Плана.
Рандольф Камберлинг Джепперсон-четвертый был настоящая голубая кровь в хищном политическом бизнесе красного мяса. Брат его прапрапрапрапрапрапрадедушки был в числе подписавших Декларацию независимости. На семейном жаргоне этого предка называли "семижды пра", а священный документ – "декуха".
Праправнучатым племянником этого "семижды пра" был упомянутый генерал Джон Седжвик, верный боевой товарищ генерала Улисса С.Гранта, отличившийся во многих битвах гражданской войны, а ныне, благодаря особым обстоятельствам своей гибели, фигурирующий в игре "вопросы и ответы". В семье его называли "человеком-слоном" или "бедным Джоном".
Прадед Ранди с материнской (камберлинговской) стороны был в 1880-е годы губернатором Массачусетса. Его дед по отцу Джозефус Агриппа Джепперсон увеличил и без того солидное семейное состояние, установив контроль над мировым рынком полевого шпата как раз в момент наивысшего спроса на алюмосиликаты. Президент Франклин Делано Рузвельт назначил его послом США в Бельгии, когда американо-бельгийские отношения были весьма напряженными. Его вмешательство во фламандско-валлонский конфликт 1938 года оказало решающее воздействие на события. Он подарил стране роскошный Palais Feldspar (Дворец полевого шпата) близ Генка с тем условием, что фламандцы и валлоны прекратят распрю, самую бессмысленную, по его словам, во всей Европе. Король Леопольд III присвоил ему титул Рыцаря белых панталон, один из самых почетных в Бельгии.
На плечах Минтерна Джепперсона, отца Ранди, мантия семейного величия держалась, надо сказать, плоховато. Первый свой нервный срыв он испытал в Гарварде, без особого успеха пробуя себя на академическом поприще. Однажды вечером он поджег исторический отдел Библиотеки Уайденера. Дело спустили на тормозах, и Джепперсоновский фонд оплатил восстановительные работы.
Минтерна отправили в швейцарский санаторий на лечение, которое состояло в интенсивном промывании кишечника и первичной терапии (два метода, можно сказать, дополняли друг друга). Возвращаясь на родину морским путем, он встретил и полюбил Аделаиду Панкхерст Питтс, единственную дочь Генри Гутца Питтса, главы компании "Великие озера от и до", которая, соответственно названию, контролировала практически всю коммерцию на Великих озерах. Родители Минтерна убеждали сына забыть о своем увлечении "Адди", аргументируя тем, что "Гутц" звучит по-еврейски.
Когда Минтерн отказался с ней порвать, Джепперсоны втихую наняли специалистов по генеалогии, чтобы выяснить, происходят ли их будущие возможные свойственники из племени Авраама. Услышав от специалистов, что родоначальник Готмундер фон Гутц (1436–1491) не только не еврей, но прямой потомок Одобарда II, императора Священной Римской империи, Джепперсоны вздохнули с облегчением и предоставили дело природе. Неплохо было и то, что Адди предстояло унаследовать отцовское состояние, которое оценивалось в серьезную для конца 1940-х сумму – 800 миллионов долларов.
Минтерн и Адди поженились, и у них родилось трое детей, первого из которых нарекли Рандольфом-четвертым. (Брат и сестра прозвали его "Внутривенным". Джепперсоны, подобно многим аристократическим семьям, были помешаны на прозвищах.) Минтерн пережил новые "эпизоды" (впоследствии диагностированные как атипичный психоз, или биполярное расстройство). У него развился болезненный страх перед бурно текущей водой и громкими звуками, который связывали с его пребыванием в Швейцарии. Он стал иногда издавать странный птичий щебет, часто в совсем не подходящие моменты – посреди обеда с важными гостями, в церкви, на деловом заседании. Но его жене это подсказало, как объяснять детям его участившиеся отлучки в разнообразные психиатрические учреждения: "Папа, дорогие мои, опять отправился наблюдать за птичками".
Несмотря на все эти трудности, Адди дала детям обычное для того времени новоанглийское бело-англосаксонско-протестантское воспитание: кормила нежной, передержанной на огне пищей, нанимала немецких нянечек, которые шлепали их при первой возможности, в одиннадцать лет отсылала в мрачные епископальные школы-интернаты. Оставшись без детей, Адди ограничила свою жизнь бриджем, комитетскими собраниями и джином с тоником. Она стала столпом бостонского общества – этакой вдовствующей королевой и знаменосцем старинного рода Джепперсонов.
Таковы были нити ДНК Рандольфа К. Джепперсона-четвертого.
Какие бы скелеты ни гремели костями в семейном шкафу – или вестибюле, если хотите, – характер у Ранди был солнечный, хотя в нервозном состоянии он порой как-то странно гудел на низкой ноте: "М-м-м-м-м-м".
– Рандольф, прекрати! – требовала мать. – Опять этот нелепый звук!
Ранди отправился в Гарвард. Учился он прилежно, получал хорошие баллы и пользовался популярностью, особенно среди студенток – благодаря приятной внешности и заразительному смеху. "Порше-кабриолет" и большая моторная лодка, которую он держал у пристани на реке Чарльз, тоже не портили его репутацию, как и корзины для пикников, полные шампанского, фуа-гра и лучшего марокканского гашиша. Он ни разу не уронил славного семейного имени. Он участвовал в издании студенческой газеты "Гарвард кримзон", стал отвечать за редакционную страницу, его заметки, осуждающие политику Рейгана по уменьшению налогов, были на хорошем счету. Большой скандал в семье, правда, вызвал его отказ вступить в престижный студенческий клуб "AD", здание которого он назвал "мраморной сральней".
Окончив Гарвард, Ранди провел год в составе Корпуса мира: пытался заинтересовать перуанцев водоочисткой и севооборотом, но главным образом отличался по части качественного и недорогого кокаина, которого он вдохнул, наверно, целые Анды. В вилле, которую он там снял, он до рассвета писал письма полудюжине оставшихся на родине подруг, намекая, что вообще-то работает на ЦРУ – помогает выслеживать на "Светлом пути" Абимаэля Гусмана.
Домой после этого кокаинового антракта он вернулся угрюмый и неузнаваемый, с длинными, не очень чистыми волосами и бородой. От наркотиков непроизвольное гудение стало у него почти беспрерывным. Потускнела и его речь, некогда искрившаяся остроумием. Он поговаривал о возвращении в Перу – мол, "надо доделать дело". Звучало неубедительно. Бывшие подруги под разными предлогами отказывались от свиданий. Мать пригрозила лишить его денежного содержания.
Спустившись однажды из спальни, где он продрых до пяти вечера, он был встречен матерью, которая сказала:
– Ты, милый мой, молод для кризиса средних лет. Давай бери себя в руки. Так пойдет – кончишь в дурдоме, как твой отец. Или угодишь в какую-нибудь секту "возрожденцев". Не знаю, что скучнее. И пожалуйста, перестань издавать этот противный звук!
Однажды по пути в Бостон к психиатру, на чем настояла мать, сказав, что иначе выгонит из дома и перестанет давать деньги, Ранди закинулся тремя дозами кислоты.
Это был довольно своеобразный, но по-своему логичный способ отомстить матери: увидеть под воздействием лошадиной порции ЛСД, как она уменьшается, съеживается. Ехать в Бостон по автостраде стало, однако же, сложновато. В какой-то момент он поднял глаза и узрел среди диковинных гигантских птиц, которые кружили над ним и норовили схватить и съесть, очертания спроектированной И.-М.Пеем библиотеки Джона Ф.Кеннеди, которые выделывали… ух ты… поразительные штуки. Сквозь цунами галлюцинаций до него вдруг дошло, что он ни разу там не был. Лови случай! Это было куда увлекательней, чем сидеть в обторченном виде у доктора Гольдберга, так что он свернул с шоссе – захватывающий и почти смертельный номер. Припарковался странно чем привлек внимание нескольких охранников, но ухитрился покинуть машину и войти в здание так, что его не загребли.
Он стоял в высоченном, как внутренность собора, застекленном холле, глядел на море и небо – и внезапно на него снизошло откровение всей жизни. Да! Ведь у него тоже бостонский выговор, он привлекателен, смекалист, учился в Гарварде, неприлично богат и – по крайней мере до того, как его нос начал работать кокаиновым пылесосом, – тоже был трахальщик хоть куда, вполне себе петух в любом курятнике. Он услышал голос – голос самого Дж. Ф.К.: "Вперед!"
Четыре годя спустя, после одного-двух фальстартов, Рандольф К.Джепперсон был избран в конгресс. Иной раз можно было услышать, что он купил себе кресло. Коллеги вскоре начали над ним посмеиваться, и у него появилось новое прозвище: Рандольф Неджефферсон-четвертый. Но он был твердо намерен сделать так, чтобы смеялись недолго.
Капрал Коуэн, стоя навытяжку, смотрела, как выруливает после посадки военный С-21А. Она успела навести о члене палаты представителей Р.-К.Джепперсоне кое-какие дополнительные справки. "Американский политический ежегодник" отмечал его родословную, его интерес к внешней политике (внутренняя – скука смертная). Он пустил в ход свои связи, чтобы войти в комитет палаты по контролю за использованием вооруженных сил за рубежом, который окрестили "комитетом по перенапряжению империи". Можно понять, почему он решил посетить Бесподобные Балканы.
Уж точно не для того, чтобы отовариться на обратном пути. Согласно журналу "Форбс", он был одним из богатейших депутатов конгресса: личное состояние – "более 100 миллионов долларов" (после "Великого пробуждения", как называли в семье произошедшую с Ранди метаморфозу, Адди смягчилась в денежном отношении). Это, наряду с потрясающе эффектной внешностью, сделало его самым заманчивым холостяком Вашингтона. Не один глянцевый журнал писал о нем, задаваясь вопросом: "Новый Джон Кеннеди?" У него был огромный дом в Джорджтауне, и капитан Дримпильский не ошибся, сказав, что он крутил "романы с кинозвездами". С "Тамале по-гондурасски" это длилось два года. "Вэнити фэр" привел слова его матери, назвавшей ее "гондурасской шлюхой".
Веселенький, наверно, вышел у них семейный обед в День благодарения, подумала Касс.