Человек подошел к пониманию, что пожизненное заключение хуже смерти. Теперь ты можешь представить несравнимо большую трагедию души.
- Что же делать тем, кому эти мысли приходят в голову? Страшно подумать, но ведь некоторых из них можно понять!
- Идти в церковь. Ни один из решившихся на самоубийство даже не представляет, что давно существуют надежные способы уберечь человека от этого шага. Незнание - тоже подарок зла. И бежать нужно прежде всего от него.
- А что же происходит с теми, кто заставлял людей отдавать свои жизни, теми, кто принес миру только зло? Они тоже здесь?
- Да.
- И много их, приговоренных?
- Много. Ты все увидишь.
* * *
Внезапно Лера услышала глухие рыдания. Она обернулась. В глубине зала, прямо под сводчатым потолком, вполоборота к ней стоял человек. Его плечи вздрагивали.
- Что с вами? - услышала она свой голос, позабыв, что происходило с ней всего несколько минут назад.
Он повернулся и удивленно посмотрел на нее.
- Я не могу отмыть их! Я никак не могу отмыть их! - Его голос сорвался, и он показал на забрызганные кровью морские эполеты. - Я не хочу больше заколачивать гвозди! - Он умоляюще посмотрел на нее, не переставая вздрагивать.
Только тут Лера увидела зажатый в огромном кулаке позолоченный молоток. Ничего не понимая, она отчаянно закричала:
- Так бросьте же его!
Он обреченно покачал головой:
- Я пробую это сделать с девятнадцати лет. А ведь скоро конец.
И плечи его снова затряслись.
ДВА ПРЕЗИДЕНТА
Наверху, в спальне ее сына Майкла, слышались глухие рыдания. Маргарет тихо вошла к нему.
- Как ты могла допустить такое? - Он посмотрел на мать. - Я никогда, слышишь, никогда не прощу тебе этого!
Маргарет медленно опустилась на стул.
"У железной женщины должен быть такой же сын", - вспомнила она свои слова. Ужас наполнил ее сердце.
Март две тысячи пятьдесят третьего года выдался невероятно теплым. На земле остался только один человек, помнивший его.
Вертолет мягко коснулся земли. Овальный люк, тихо урча, медленно откатился назад, освобождая выход. Яркий луч осеннего солнца ударил ей в глаза. Маргарет зажмурилась. Огненно-рыжие волосы в свете яркого солнца выдавали ее скандинавское происхождение.
Старший офицер охраны, стоявший рядом с послом, взяв под козырек, попытался подать ей руку.
- Не стоит, - даже не глядя в его сторону, произнесла она.
Ни ясная и теплая погода, ни мягкость травы, которую она ощутила, ступив на землю, не изменили ее настроения.
Маргарет Олсон, премьер-министр Великобритании, быстрым и не по-женски решительным шагом направилась к Белому дому. Посол едва поспевал за ней.
У нее были причины для огорчений.
Русские, контролирующие основной объем добычи энергоресурсов, отказались от расчетов в единой валюте, а за поставки сверх контрактных объемов запросили двойную цену. И это после того, как вот уже десять лет половина потребляемого топлива в Европе выходит за рамки контрактных соглашений. Но то был лишь завершающий аккорд. За последние три года Россия сделала ряд шагов, повлекших за собой пересмотр основополагающих, как считали в Европе, принципов мироустройства. И Совет был вынужден пойти на уступки. Каких-нибудь двадцать лет назад такое решение могло присниться разве что в кошмарном сне. Кроме того, они продиктовали ряд новых условий, которые иначе как политическим шантажом она назвать не могла.
Последние восемь месяцев переговоры шли с большим скрипом, но все-таки шли. Этот вопрос оставался главным в повестке дня ее кабинета с того самого дня, как она стала его главой. Сама проблема назревала много лет. Все ее коллеги в правительствах союзных стран понимали, почему это произошло. Да, Россия стала сильной, как никогда.
Тридцать лет назад, когда появились первые ростки мирового топливного кризиса, выяснилось, что она обладает самыми большими запасами углеводородов на планете. Об этом стоило задуматься. Тридцать лет - большой срок для решения любой проблемы, однако эта проблема решена не была. Пожалуй, впервые в истории западный мир столкнулся с реальной угрозой утраты тщательно построенной "системы благополучия", как ее называли академические мужи в университетах. Еще недавно никто не ставил под сомнение незыблемость этой системы. По крайней мере ей так казалось. Все изменилось за два дня. Русские предложили перевести переговоры в иную плоскость и на новых условиях. Их меморандум ошеломил весь мир.
Почему так случилось? Как они могли допустить это? Почему много лет назад никто не принял решений, исключающих такой финал? Что и когда они проглядели? Впрочем, она понимала, что бессмысленно задавать себе эти вопросы. Те, кто должен был принимать решения, сейчас красовались на портретах в правительственной галерее.
Вчера они получили "черную метку", как сказал один из членов Совета.
Два дня она постоянно размышляла только об этом. Из всего случившегося следовало, что только экстраординарные и немедленные меры могут сохранить статус-кво. За этим она и прибыла в Вашингтон.
Шторы в овальном кабинете отсутствовали. С этой, как и с другими причудами нового хозяина Белого дома Джона Тайлера-старшего, прислуга давно смирилась.
- Отличная погода, миссис Олсон. С прибытием. - Президент широко улыбнулся и, шагнув вперед, подал ей руку.
Какой большой и грузный человек! Она встречалась с ним много раз, но сейчас неожиданно это особенно бросилось ей в глаза.
- Мне кажется, вы слишком благодушно настроены, господин президент, а между тем для этого нет никаких оснований, скорее напротив, - произнесла Маргарет, словно не замечая его приветствия.
- Вы слишком встревожены. Неужели перелет вас так расстроил? Ведь сейчас он не занимает столько времени. Вот когда я был молод, как вы…
- Оставьте, господин президент. Вы прекрасно знаете, чем я встревожена, и перелет здесь ни при чем. Давайте сразу приступим к делу.
- Как скажете, но позвольте предложить вам кофе, а уж потом обсудить наш вопрос. - Улыбка не сходила с его лица,
- Будьте так любезны. Только вряд ли это можно назвать вопросом.
Следующие четыре минуты, пока принесенная чашка кофе не опустела, прошли в тишине. Маргарет действительно почувствовала, что ей необходимо сосредоточиться. То, что она должна была сейчас сказать, она повторила сотни раз, прежде чем войти сюда. От этой встречи зависело все.
Джон Тайлер благодушно и, как ей показалось, с оттенком любопытства поглядывал на нее, сидя напротив. Три пальца его правой руки тихо отстукивали какую-то мелодию.
Она отодвинула чашку.
- Итак, как я уже сказала, вряд ли можно назвать вопросом ту проблему, которая привела меня сюда. Я пока не называю ее неразрешимой. Пока, - добавила она. - Как вы знаете, я - председатель Совета Европы. Так вот, на вчерашнем заседании мне предоставили все полномочия для разговора с вами. Наши с вами договоренности должны лечь в основу решения, которое Совет обязался принять ровно через неделю. Надеюсь, что разногласий у нас не будет. Скажу прямо: мы готовы на самые крайние меры - дело за вами.
С этими словами она быстро открыла маленькую папку и вынула оттуда голубоватый лист бумаги.
- Это их меморандум. Мы получили его вчера. Вчера же состоялось и заседание Совета. Иначе как ультиматумом его не назовешь. Прочтите. - Она резким движением подвинула к нему листок.
- Я знаком с этим документом, - произнес Тайлер.
Маргарет удивленно вскинула брови, но не потеряла самообладания.
- Тем лучше. Тогда я вообще не понимаю вашего благодушия, господин президент. Ведь он касается всех.
- Что же вы предлагаете, госпожа Олсон? - Тайлер помедлил. - Воевать?
Такого неожиданного поворота Маргарет не ожидала. Она, конечно, готова была обсуждать все возможные шаги, вплоть до угрозы применения силы, но самое большее, на что она надеялась, - медленно подвести к этой теме их разговор. Но чтобы так сразу…
- Ну почему же сразу воевать? Мы готовы на самые решительные действия, и вариантов этих действий достаточно и без самых крайних мер. Хотя их мы тоже не исключаем, - тут же поправила она себя.
- Значит, все-таки воевать. - Улыбка исчезла с лица Тайлера. - А госпожа премьер-министр знает, что такое война? Вам наверняка известно, что задолго до того, как я стал сенатором, совсем юнцом я участвовал во второй Иракской кампании. Так что войну я знаю не из мемуаров наших генералов и не из учебников, которые вы листали в колледже. После ранения и отставки я занялся историей. И вот эта история сегодня совершается здесь, в этом кресле. - Он выразительно кивнул в сторону своего стола. - И делаю ее я. К сожалению или к счастью, как вам будет угодно.
Я бы мог вам рассказать много нового о войне, - после некоторой паузы добавил он.
- Я вас не понимаю, господин президент. Мы с вами не принимаем решения об обмене ядерными ударами, и разговор у нас сейчас не об этом.
- Об этом, дорогая миссис Олсон. Именно об этом.
Маргарет была поражена. Только сейчас она заметила, что Тайлер был чем-то раздражен, даже озлоблен. Его неожиданный пассаж в начале их разговора свидетельствовал о том, что он не просто ждал ее приезда, а жаждал этой встречи, и тон его последних слов не предвещал ничего хорошего. Было понятно, что настроить его на конструктивный лад будет нелегко. Она давно изучила Тайлера и знала, как с ним разговаривать. Во всяком случае, ей так казалось. И все-таки Маргарет не могла избавиться от неприятного ощущения, вызванного таким поворотом. "Ничего, - подумала она. - Других вариантов у меня все равно нет. Только не перебивай. Надо дать ему высказаться, пусть выпустит пар". Этому приему ее научила еще бабушка.
- Не будем лукавить, - продолжал Тайлер. - Какие бы меры мы ни приняли, какие бы заявления ни сделали, знак минус на знак плюс без применения силы не поменять. Россия не может пойти на компромисс.
- Почему не может? Вы что, вообще исключаете такой вариант? Я вас не понимаю.
- Исключают из колледжа за неуспеваемость, дорогая Маргарет. Но судьба посмеялась над нами, и эти бездарности закончили обучение.
- Кого вы имеете в виду?
- Наших предшественников. Тех, кто и тридцать, и сто лет назад должен был принимать решения; что поделать, национальная британская черта - бестолковость. - Едва заметная усмешка мелькнула на его лице. - И сегодня нам предстоит это расхлебывать. Я правильно понимаю, что вы именно за этим прилетели? - Тайлер уже не скрывал раздражения. - Понимаете, решения! А не толкаться с двумя дивизиями между курдами и пуштунами, пытаясь втолковать бедуинам смысл слова "парламент". Вот когда это нужно было делать, - чуть понизив тон, добавил он.
- Господин президент, - Маргарет старалась говорить спокойно, - безусловно, ошибки допускают всегда, особенно в большой политике. Поэтому я отчасти с вами согласна, но только отчасти. Я считаю, что Запад не сделал ни одной серьезной ошибки в те годы, за исключением, пожалуй, одной: когда дал объединиться России с Беларусью и Казахстаном.
- А почему вы считаете это ошибкой? Ведь они сделали то, что вы сделали в Европе, - немедленно отреагировал Тайлер. - Они оставили им внешнюю политику. Они оставили их президентам возможность заседать в ООН на равных с ними правах, встречаться с главами других государств и чувствовать себя равными.
Они убрали только таможни и установили единую границу, точно как в Европе. Кстати, сделай они это раньше для своих союзных республик, история пошла бы по-другому. Но стоять на мостике - не значит управлять кораблем. А бездарных капитанов хватает в каждом порту. Им же, в отличие от нас, удалось все-таки сменить вахту. Почему вы считаете, что это плохо? Для них это было хорошо.
- Плохо для нас. Вы прекрасно меня понимаете. - Маргарет чуть не потеряла над собой контроль. "Стоп!" - сказала она себе и уже другим тоном добавила: - Именно поэтому мы и получили такой результат сегодня.
- То есть, по-вашему, все правильно, если хорошо для нас, даже если это плохо для других?
- Это не плохо для других.
- Так считаете вы, а они считают иначе.
- Если кто-то и считает иначе, то ошибается. - Маргарет старалась говорить мягче. - Как бы наши действия ни оценивались в момент их совершения, в конечном итоге они имели положительное значение для народов. Так было всегда.
- Всегда? - Тайлер задумался. - А договор с Гитлером, подписанный в Мюнхене вашим коллегой? Вы ведь сдали ему пол-Европы и поощрили его к дальнейшей экспансии. Помните, ваш коллега вернулся в Лондон со словами: "Я привез людям мир!" Или тогда в Англии слово "мир" и "Вторая мировая война" значили одно и то же, - саркастически добавил он. - Будьте осторожны со словом "всегда". Как любит повторять моя жена: "Говоришь "люблю", добавляй - "сейчас"".
После долгой паузы Тайлер отстраненно посмотрел на большой палец правой руки:
- Вам не кажется, что тезис "мы всегда правы" содержит некий изъян? Ведь если вы говорите это собеседнику, то у любого нормального человека возникает чувство отторжения.
- Оно возникает у тех, кто хочет сохранить власть любой ценой. Например, у тиранов и диктаторов.
- Осмелюсь настаивать, и у нормального человека тоже. К тому же клише наших идеологов не приблизят нас к решению проблемы, как это и случалось последние тридцать лет.
- Вы предлагаете поменять идеологию?
- Я предлагаю поменять мозги. Точнее, наконец вспомнить, что они есть. По-моему, кто-то нам это уже предлагал.
Их глаза встретились, но уже через секунду он продолжил:
- Что касается сохранения власти любой ценой, разве мы не стремились всегда к этому? Или у вас появились ценовые ограничения по степени планируемых к применению мер? Ограничения, за которые вы не выйдете? Если так, тогда что-то действительно изменилось в этом мире.
- Но, господин президент, мы даже еще и не приступили к их обсуждению, - она попыталась повернуть разговор к цели, ради которой была здесь.
- Нет, что-то здесь не так, изъян налицо, - пробормотал Тайлер, явно не замечая ее реплики. - Полагаю, "всегда правы" - утверждение из наших учебников, которое вы добросовестно выучили, - сыграло с нами плохую шутку.
- Знаете, я тоже изучала историю. Конечно, Мюнхен был ошибкой, и мы это признали. Но, во-первых, это было давно…
- Остерегайтесь слова "давно". Простите, - тут же поправился он. - Как знать, может быть, о решениях, принятых в наши десятилетия, и о том, что мы решим сегодня, ваш коллега лет через пятьдесят скажет: "Конечно, решения были ошибочные, но это было так давно…" История любит смеяться над самонадеянностью, и вы только что сами привели этому доказательство.
- Господин президент, к вам председатель начальников штабов. - Голос из селектора нарушил тишину. Тайлер, явно сожалея о прерванном разговоре, осторожно ступая по мягкому ковру, направился в глубь кабинета.
- Разве он не знает, что встреча перенесена на завтра?
- Мы ему сообщили об этом еще вчера. Он настаивает на аудиенции сегодня.
- Ну, хорошо. Проводите его в зал для совещаний, я сейчас выйду… Простите мэм, я с вашего разрешения ненадолго вас покину.
Маргарет согласно кивнула. Она вовсе была не против паузы в их разговоре. Ведь он пошел совсем не так, как ей представлялось всего несколько часов назад. Тайлер был намного ее старше, да и два срока президентства, хотя и подходили к концу, были весомым аргументом в пользу его опыта. Но то, что она услышала сейчас, выходило за рамки основополагающих принципов международной политики, которые она считала незыблемыми. Так ее учили, она так была воспитана. Сейчас человек, считавшийся несомненным авторитетом в мировой политике и в западной системе ценностей, ставил их под сомнение. К авторитету ее собеседника прислушивалась и другая часть мира, исповедовавшая другие ценности. Уважение, с которым везде относились к нему, было несомненным. Она даже подумала, что скепсис Тайлера - просто игра. И вдруг ее осенило: возможно, ей не известно то, о чем прекрасно осведомлен ее собеседник. Неужели что-то произошло за эти несколько часов? Но что? Что могло произойти, что вынудило его говорить такие вещи? "Гадать бесполезно, - подумала она. - Он сам скажет, когда сочтет необходимым. Какую же позицию занять мне? Ведь без решения я отсюда уйти не могу. Что ж, пожалуй, выбор невелик. Очевидно, нужно потратить время на такую фазу переговоров, как выслушивание ничего не значащих реплик. А там посмотрим".
Дверь бесшумно открылась, и Тайлер поспешно, как ей показалось, прошел к своему столу. Он явно был чем-то озабочен. Сделав пометку на одном из документов, он поднял на нее глаза.
- Еще раз простите. Так на чем мы остановились? Ах да. На тезисе "мы всегда правы!"
Маргарет молча смотрела на него.
- Давайте слегка отвлечемся, госпожа премьер-министр. Сегодня, обсуждая адекватность мер, мы будем опираться на понятия "морально" и "не морально". - Он сделал ударение на слове "будем".
- Безусловно, господин президент. Ведь это и есть наша главная ценность - моральность действий.
- А как вы определите, морален ли поступок? Или мы всегда правы? Тогда я возражаю против использования этого постулата в принятии решения.
- Я удивлена, господин президент. Простите, но вы рассуждаете, как адвокат другой стороны. - Она с трудом избежала слова "противник". - И я вынуждена напомнить вам, что по другую сторону стола сидят представители коммунистов. У них вместе с Россией сегодня одна задача! Еще во время учебы я побывала в Шанхае и прослушала курс лекций известного апологета этой теории. Знаете, меня он не вдохновил.
- Вы были плохой ученицей, если так оцениваете мои рассуждения. Знаете, у русских есть детская книжка "Что такое хорошо и что такое плохо?". Советую прочесть. Вы убедитесь, что их идеология пользуется теми же понятиями "плохо" и "хорошо", что и наша.
- Я не буду этого делать, но отвечу на ваш вопрос. Для человека, воспитанного на наших ценностях, совершенно ясно, что их главное мерило - человеческая жизнь. Коммунисты, погубившие огромное количество людей в лагерях, такие же чудовища, как Гитлер.
- Человеческая жизнь? Отлично, кто может поспорить? - Тайлер встал и, сделав несколько шагов к окну, обернулся.
- Мы, конечно так и думали, сбрасывая ядерную бомбу на Хиросиму. Осмелюсь напомнить, что в мировой истории Америка навсегда останется первой державой, применившей ядерное оружие против мирного населения. Между прочим, там были женщины и дети. За несколько секунд от них остались лишь тени на асфальте. Назовите мне ценности, оправдывающие подобные жертвы. Или это тоже "хотя и было ошибкой, но было так давно"?
- Мы это сделали, чтобы быстрее закончилась война, чтобы исключить ненужные потери среди наших солдат.