"Нет, сначала он мне предложил стать его наложницей, и клялся осыпать меня золотом и изумрудами. Когда я ему отказала, он попытался овладеть мной силой, демонстрируя свои мужские достоинства и красочно расписывая утехи, которые ожидают меня, но я жестоко высмеяла его. Двое суток он потратил на уговоры, а потом распорядился давать столько еды и питья, чтобы я только не умерла с голода и от жажды. А спать разрешал не более трех часов в сутки. В остальное время меня будили его люди. Зато в последний день он заявился ко мне с царскими дарами, засыпал подарками, вниманием и обхождением. Стал угощать вином, яствами, но я сразу же почувствовала в вине привкус снотворного снадобья (я прошла эту школу в Венеции) и не стала пить. Тогда он велел мне выпить бокал, и тут я…" - Изабелла не удержала зевок.
"И тут вы вытащили эту миленькую штучку с трехгранным жалом? Вот ваше ложе, сейчас вам принесут все необходимое. Спокойной ночи, сеньора".
"Благодарю вас, - произнесла Изабелла и опустилась на ложе. - Простите меня, у меня не осталось никаких сил…"
Самое интересное началось у нас с Раулем, когда закончилось мое недельное право на пленницу. Он пожелал задать вопрос, не прибегал ли я по отношению к ней к насилию.
"Нет, не прибегал, - с насмешкой ответила Изабелла. - Разве вы не видите, его рука не болтается на тряпке".
Взбешенный Рауль занес над ней руку, но я успел перехватить ее. Француз стал вырывать свою руку из моей, но у меня рука достаточно цепкая, и я не выпустил ее. Тогда Рауль выхватил кинжал левой рукой и точно вонзил бы мне его в правый бок или в спину, но Изабелла обеими руками схватилась за него. Брызнула кровь из ее порезанных пальцев. Рауль замешкался, и я ударом кулака свалил его на землю. Зрители стали кричать: "На рею его! Повесить! Вздернуть!"
Я велел позвать Бонтемпса, чтобы он забрал своего помощника и сам решил его участь.
В Изабелле я нашел самую преданную женщину, какую только мог отпустить Господь мужчине. Нет, мы не были с ней близки, как можно было предположить, но сколько интереснейших бесед провел я с ней, Бог тому свидетель. Эта Изабелла оказалась родственницей Изабеллы Розер, той самой Розер, которая помогла Игнатию Лойоле в организации ордена иезуитов. Тайком от всех я переправил потом Изабеллу на родину".
- Надо же, я помню тот рассказ слово в слово, - сказал капитан. - А ведь прошло сорок лет…
Он чувствовал дрожь в теле. Видно, вся его прошлая жизнь застоялась в нем, как дурная кровь, и искала выход.
- А дальше? - по-детски простодушно воскликнула Анна Семеновна.
- Дальше? "Нашел из-за кого на дуэли драться - из-за бабы!" - фыркнул тот, что предложил мне начинать свой рассказ. "Что?" - спросил я. "Из-за бабы…" "Предупреждаю, это Дама моего сердца". "Из-за бабы, говорю, драться! - завелся тот. Глаза его налились кровью, лицо и шея побагровели, а руками, растопырив ладони, он брезгливо мотал над землей. - Из-за сучки…" Прошу прощения, сударыня… Пришлось ударить его разок. Я сел на свое место. Воцарилось молчание.
"Там, в твоих сказках, небось, не баланду едят, а окрошку с мясом трескают?" - спросил хмурый мужик, ласково взглянув на упавшего.
"Окрошки с мясом не было, сразу должен сказать. Сало было. Сухари двойной прокалки. Черное вонючее сало, скользкое и горькое, да труха из хлебных крошек, червей и мышиного кала. А запивались эти яства зеленой водой, протухшей год назад, с амебами и инфузориями-туфельками. И вообще, быт и общий вид у нас был еще тот, - я оглядел всех. - У вас тут еще пристойно. Бурая плесень в трюмах, где белая, где зеленая, а где просто черная, прогнившая палуба, башмаки проваливались в гниль и труху, растрепанные паруса, составленные из кусков грот и бизань… И, венец вселенной, беззубые, задристанные, опухшие оборванцы, куда вам до них! Да еще к этому нескончаемые ночи. Жуткие ночи в тропиках, когда во сне оплавляешься, как свеча". А закончил я почти как Толстой: "Вообще-то пираты не делали ничего необычного, они зарабатывали на жизнь. Пират - не профессия. Пират - это образ жизни, символ несогласия с жизнью. Можно ли соглашаться с жизнью, в которой хочется стать пиратом?" Помню, после этих слов я встал. Мне вдруг показалось, что передо мной огромная масса людей. Больше, чем в зале, больше, чем на площади, наверное, больше, чем в жизни.
Анна Семеновна согласно кивнула головой. Взор ее блестел.
"Сундуки с золотом, острова сокровищ, скелеты и черепа, трюмы и бочонки с ромом - продолжил я косить подо Льва Николаевича, - такая белиберда! Но как они пленяют слух, как они будоражат воображение! Недостаток разума и воображения делает из послушного обывателя или батрака отчаянного пирата. Пардон, я отвлекся. Когда Рауль показался на набережной в сопровождении десятка головорезов, у меня сердце дрогнуло, но один только раз. Представьте: набережная, туман, не спеша, мы идем навстречу друг другу. Сошлись под фонарем. Ворвань еще не зажгли. Смеркалось… Обошлись без учтивых фраз и поклонов. Я достал саблю, намотал на левую руку платок и приготовился к обороне. Рауль жестом остановил своих бандитов и напал на меня. У меня не было сомнения в подлости Рауля, но на секунду его жест показался мне исполненным благородства. Правда, он то и дело норовил встать так, чтобы его дружки оказались за моей спиной. Долго бы я не продержался. Едва звякнули клинки, два француза уже были у меня с боков, но тут из-за поворота вывернули мои товарищи. Они молча бежали к нам. Отразив удары Рауля и великана, наседавшего слева, я запрыгнул на валун у отвесной скалы. В нем было углубление, и я мог там плясать, как в чаше, не опасаясь, что мне подрубят сбоку ноги. Когда подоспели мои товарищи, для бандитов Рауля это было полной неожиданностью, и они потеряли сразу же половину своих людей. Вторая половина тут же побросала клинки. Один Рауль с бешеной силой клацал саблей по камню. Я соскочил на землю и, дав знак своим, чтобы не встревали, напал на Рауля. Я ранил его в грудь и плечо. Чтобы не отдать свою саблю мне, он швырнул ее в воду, а руки скрестил на груди".
- Это потрясающе - Homo Fictus - вымышленный герой! - воскликнула Анна Семеновна. - С ним вы можете стать самым настоящим героем!
- А я и есть самый настоящий герой, - возразил Дрейк. - Указ Президиума Верховного Совета на подходе.
Анна Семеновна торжествовала - в первом номере журнала такая история, замечательно! Она, правда, не врубилась, где в рассказе выдумка, а где ложь. Да хоть все ложь и выдумка! Правда-то она кислая! За милую душу пойдет! На минуту ей показалось, что Дрейк сумасшедший. Да ну, нет, конечно! Выпил? Глаза блестят, но это от рассказа. Актер, стопроцентный актер, хоть в водевиль бери.
Дрейк вдруг произнес:
- Я неплохо знал Монтеня.
- Кого?
- Монтеня, - небрежно сказал капитан. Мы встретились с ним в Лукке, на водах. Это в Италии. Его мучили почки, а меня желудок.
- Значит, самого Монтеня? - сказала Анна Семеновна.
- Я ему сразу не раскрыл своего имени. У меня было от чего болеть желудку… Спирт, вода, сухари с шоколадом - да я говорил уже… - Дрейк вдруг вспомнил те несколько летних месяцев, что провел в тундре, наблюдая за передвижением вражеских судов. Кораблей было не так много, но шли они вдоль берега мучительно медленно, как и не на войне. После передачи данных он не чувствовал облегчения, так как враг приходил и уходил, доставляя ему только безмерную усталость. Чтобы не было цинги, он жевал траву и корешки, отчего у него то и дело были тщетные позывы на рвоту. За полтора месяца он перестал хотеть есть, а ложку употреблял только для того, чтобы выковыривать ею из себя какие-то козьи орешки.
- И что же вы искали, капитан, в дальних краях? - Анна Семеновна уже начала верить, что капитан и взаправду плавал по белу свету под пиратским флагом, не тогда, конечно, но очень правдоподобно, очень!
"Я очень хорошо знаю, от чего бегу, но не знаю, чего ищу, - сказал мне Монтень. И еще добавил: - Природой мне суждено жить во Франции, и я по большому счету равнодушен к иным красотам, хотя как путешественник, и пленяюсь порой ими". Я, в отличие от него, вовсе не равнодушен к красотам мира. Их и искал. Чего еще надо?
Что же с ним? Аутизм, или как там его? - стала вспоминать Анна Семеновна. - Когда грезят и бредят наяву. Однако прошел час, и капитана было не узнать. Он снова стал немногословен и, когда Анна Семеновна пыталась растормошить его игрой ума, с недоумением глядел на нее. Складывалось впечатление, что он рассказал ей о себе в некоем забытьи, словно был не в себе. Может, он и вправду был не в себе? А где тогда? Вроде не пьян.
Глава 4
Три грации
Из-за Анны Семеновны теплоход задержался на сутки.
Во время очередной остановки она повела свой выводок в лес по ягоду. Там они, видимо, заплутали и к урочному часу не вернулись. Свечерело, давно уже пора отходить, а их нет. Дали гудок, через пару часов пустили несколько ракет. Бесполезно. С полуночи до рассвета теплоход каждый час ревел белугой.
В двенадцать тридцать пополудни группа ягодников явилась, помятая, искусанная и смертельно усталая. Одежда кое на ком оборвалась, все были в листьях и паутине. Впереди с песней шагала Анна Семеновна. У нее лицо опухло от укусов, глаз не было видно, а руку перебинтовывал оторванный рукав блузки.
- До чего же хорошо кругом! - пела Анна Семеновна.
- Марш политбюро? - хмыкнул капитан. - Что с рукой?
- На медведя в малиннике напоролись. Мои испугались - медведя не видели! - и тикать, а я палку взяла и на него. Медведь - бежать! А палка одним концом в него, другим в меня - уткнулась, вот и поранила слегка. Трусливый мишка попался!
- Мужик, - вздохнул Дрейк. - Однако, на сутки вышли из графика. Что делать теперь?
- Как что? Конечно же, догонять!
- Догоним и перегоним. Стоянки придется сокращать, Анна Семеновна.
- В чем же дело? Урезать, так урезать!
- А в чем причина задержки, позвольте полюбопытствовать?
- Да в медведе же! Медведь-то в одну сторону рванул, а мои в противоположную. Пока нашли друг друга, темно стало. Вон все охрипли, орали столько! Собрались - сами не знаем, где. До утра пережидали возле костра. Столько песен спели!
- А наши гудки вы не слышали?
- Услышали. На них, как светать стало, и пошли.
К удивлению Анны Семеновны, после того, как они накануне оба рассказали друг другу столько важного и даже странного, они вновь вернулись к тому "балдежному" языку, в котором мало слов участия и на котором общается вся страна.
Опоздали на десять часов. И вместо вечера подошли к причалу рано утром.
Дрейк ночь не спал, так как Анна Семеновна устроила напоследок диспут, который, начавшись вечером, завершился на рассвете. Уснуть под него не смог бы и мертвый. Диспут сопровождался песнями, танцами и барабанной дробью.
- Капитан, я с вами не прощаюсь! - воскликнула Анна Семеновна, сходя по трапу на берег. - Я вновь на земле. Девушки, это надо отметить! Айда ко мне домой! Кэп, не желаете?
Дрейк развел руки в стороны и сделал скорбное лицо:
- У меня семья, семеро по лавкам. Ждут тятю.
- Привет вашим оглоедам! Смотрите, наведаюсь! У меня есть ваш адресок!
- Милости просим, - устало произнес Дрейк.
В первый раз он был выжат круизом, как лимон. И впрямь так захочешь на пенсию. Тут он вспомнил, что просил Зиночку оставить два билета на спектакль ленинградцев. Спектакль! В круизе, да, вот это был спектакль! Неужели она всю жизнь так живет?!
Дрейк зашел в пароходство и поднялся к секретарше. Билеты были на третий ряд.
- Я уж думала, сорвется наш выход, - сказала жена. - Позвонила Зинаиде, говорит, задерживаетесь на сутки.
- Нагнали четырнадцать часов.
Лида сделала прическу, расфрантилась. Федор посоветовал ей убрать с шеи красный платок.
- Чересчур смело, Лида. Авангард.
- Авангард? А галстук твой?
- Да он у меня один. На все времена. Ну что, айда?
- Еще два часа.
- Коньячку в буфете пропустим, пирожных с кофейком. В честь праздника.
- Какого праздника? - через двадцать минут спросила Лида.
- Праздника?
- Ты сказал, в честь праздника.
- Я вернулся, разве не праздник?
В фойе театра висели портреты ленинградской труппы. Дрейк останавливался возле каждого, а увидев Катю, вздрогнул и быстро прошел мимо.
- А это кто? - придержала его Лида. - Вроде как в кино где-то видела? Не знаешь?
Федор молча стал разглядывать портрет. Сердце его билось с такой силой, что он слышал, как оно отражается от стен холла театра.
- Туманова, - прочитал он.
- Я и сама вижу, что Туманова, - Лида подозрительно, как показалось Федору, посмотрела на него. Значит, она Туманова, подумал он, не Дерейкина, не Славская.
- Кэп! - раздалось вдруг через все фойе. - Три тысячи чертей! Вы тоже тут?
- А где же мне еще быть? - неожиданно для самого себя гаркнул Дрейк.
Все рассмеялись.
- Ты чего это? - Лида с ужасом глядела на мужа и на сумасшедшую бабку в каком-то малиновом кимоно с черным широким поясом, которая горланила через все фойе, как на пляже.
- Общаюсь, - сказал Дрейк. Он даже рад был, что появление Анны Семеновны сняло некоторую напряженность между ним и Лидией. - Подойдем, - сказал он жене. - Это проректор института. Может, поможет чем, когда Маша поступать будет.
Подошли. Дрейк представил друг другу дам. На малиновой спине проректора извивался ужасный черный дракон.
- Тут можно курить, - сказала проректор, облизнув алые губы.
- Какой милый халатик! - похвалила Лида.
- Разновидность касури. Обычно она у них белая, а эта малиновая.
- Русский вариант, - сказал Дрейк. - Дракон - это фамильный герб?
- Скорее семейное, - улыбнулась Анна Семеновна. - Кэп, позвольте папироску?
Лиде не совсем понравилась эта некоторая вольность в обращении с ее мужем.
- Дома забыла кисет! - улыбнулась Анна Семеновна Лиде. - Самокрутки не пробовали? Напрасно. Будете у меня, непременно угощу! Попробуете, не оторветесь! Подымишь, и мозги скачут, как макаки! Да, капитан, вы подумали над моим предложением?
Лида впилась взглядом в мужа.
- Что предложите в мой журнал? Может, о борьбе за мир во всем мире? Это актуально.
- Причем всегда, - согласился капитан. - От борьбы за мир, как от всякой борьбы, человек звереет, так как в борьбе надо только побеждать. Я лучше о пиратах напишу.
- О пиратах так о пиратах. Это будет романтическая история? Хроника злодейств? Публицистика?
- Это будет белый стих, мадам. Никаких рифм. Лишь аритмия океана. Белый стих размером с океан. Одно я только думаю: поместится ли на моей кухне Пегас?
- У истинного поэта даже табурет под парусом.
Дрейку показалось, что Лиду вдруг скосило всю, как кливер. Хорошо, раздался звонок.
- Надеюсь, кэп, вы в галерке?
- Нет, мадам, партер, третий ряд.
- Как вы пали! Это мелкобуржуазно!
- Зато близко, - пробормотал Дрейк.
Он почувствовал, что устал. В этом фейерверке он совсем забыл, ради чего, собственно, пришел на спектакль. Катя, подумал он, Катя. Он произнес про себя несколько раз это полузабытое имя, и оно возродило в нем, как заклятие, былое. Как на призыв "Сезам, откройся!" открывалась дверь к несметным сокровищам. Вот только остались ли они там?
Федор не слышал, что говорят актеры, что-то суетятся, балагурят. Он видел Катю, и ему казалось, что она тоже увидела и узнала его. Несколько раз он ловил ее взгляд на себе. В антракте он не встал и остался в зале. Лида увидела знакомую и вышла вместе с нею в фойе.
- Видела твою, - сказала Лида.
У Федора захолонуло сердце.
- Кого? - выдохнул он.
- Сумасшедшую в малиновом кимоно. Из свиного рыльца сшила сарафан. Ей, небось, не сказал, что авангард? А как родной жене, так на ней и рейтузы - авангард! А дракон на спине - ничего!
- Рейтузы? Нет, рейтузы не авангард. Рейтузы - анахронизм.
Спектакль закончился под гром аплодисментов.
- Ну, как? - спросила Лида
- Душно, - ответил Федор, вытирая со лба пот.
- Я про спектакль спрашиваю.
- Спектакль как спектакль.
- Как тебе твоя Туманова?
- Моя?
- А то чья же? Что же, ты думаешь, я не знаю твоей первой жены? - Лида насмешливо смотрела на супруга. - Ты, Федя, как ребенок! Смешно даже, ей-богу!
- Смешно, - согласился Федор. - Подождем, когда она выйдет.
- Подождем, - кивнула Лида. - Ты подожди, а я домой пойду. А то Машенька одна.
- Останься. Ничего с ней не сделается. А ты не ребенок?
- Кэп! Где вы были в антракте? - раздался откуда-то сверху голос Анны Семеновны.
- В антракте, мадам! - не поворачивая головы, отозвался Федор.
Лида раздраженно отняла свою руку от руки мужа.
- Стыдно же так орать! Что подумают люди?
- Что подумают, то и скажут, - ответил Федор.
- Это она пришла на спектакль? Зачем ей спектакль? Она сама спектакль! - заводилась Лида, и Федор был согласен с нею. - Знакомые у тебя, Федор! Ишь, цокает как!
Та, шумя и приветствуя знакомых, спускалась по лестнице.
- Это абзац, капитан! - подошла Анна Семеновна. - Одни знакомые! А вам как?
- Что как? - свела брови Лида.
- Спектакль.
- Спектакль как спектакль, - ответила Лида. - Полный аут!
- Вот она, афористичность! Капитан, вы почему таили от общества вашу супругу?
- Да кто ее таил? - вырвалось у Дрейка, и тут он увидел Катю в сопровождении двух мужчин. Странно, когда она успела снять грим и все такое?
- Катя! - крикнул он. - Екатерина Александровна! Туманова!
Та остановилась, удивленно посмотрела в сторону Дрейка, что-то сказала своим спутникам, те попрощались с ней, один поцеловал в щеку. Она направилась к Дрейку, который уже шел ей навстречу, бросив жену и Анну Семеновну.
Весной Лида видела, как на мосту лоб в лоб столкнулись две машины. Сейчас она увидела нечто схожее. Муж и актриса застыли на мосту своей жизни, столкнувшись лбами, и неясно было, что сталось с ними. Еще Лида увидела, сердцем почуяла, что этот миг для них длился дольше десятилетий разлуки. "Почему? Почему так? - вскричал кто-то в ее душе. - Почему так несправедливо?"
Катя протянула руку Федору. Он вспомнил ее руку за мгновение до того, как коснулся. Катя обняла Федора и поцеловала в щеку. Он неловко ткнулся ей в ухо.
- Я и не думал увидеть тебя. Думал, пока грим снимешь, то-сё…
- Это быстро делается, - улыбнулась Катя.
Не успели они вымолвить еще пару слов, как их достала Анна Семеновна.
- Как я рада видеть вас, знаменитую актрису! - послышался ее хрипловатый голос. - Капитан, познакомьте меня с народной артисткой РСФСР!
- Екатерина Александровна, это Анна Семеновна, проректор инсти…
- И прошу заметить, Екатерина Александровна, руководитель студенческого театра! Вам непременно надо посмотреть наш последний водевиль! Он вас потрясет до основания! Поехали!
- До чего? - взметнула брови артистка.
- Куда? - спросил Дрейк. - Куда, Анна Семеновна? У Екатерины Александровны свои дела.
- Какие дела? Занавес опущен, значит, никаких дел! Едем ко мне в институт. Соберу сейчас девчат, парней и содрогнутся стены! Еще бы, сдать спектакль народной артистке РСФСР!