Мягкое жужжание бритвы немного успокоило его. Мысли уложились в некое подобие порядка, и тогда Валентин вспомнил вчерашнее "смутное место" в поведении Стрелецкого, мгновенно связал это с сегодняшним звонком и… опять-таки уткнулся в сплошную неизвестность.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
ПРОТРОМБИНОВОЕ ВРЕМЯ
Накануне того дня я встретил в управлении знакомого инженера-буровика, который только что вернулся из двухнедельной командировки на Гулакочи. Поговорили. Он увлеченно толковал об особенностях месторождения, рассказывал о том, какой эффект дала замена твердосплавных буровых коронок алмазными, похвастался количеством хариусов, выловленных в тамошних горных речках. В заключение, добродушно хохотнув, он вдруг сказал:
- Да! Говорят, Валентин твой здорово начудил там.
- Это в каком же смысле "начудил" - поскандалил, что ли?
- Ну, не совсем, конечно, но… в целом неловкое что-то вышло. Видишь ли, как раз за несколько дней до меня туда прилетал секретарь обкома. Были люди из газеты. Как водится, гостей провели по скважинам, показали руду, объяснили, рассказали. Все чин чином, и все хорошо. А тут вдруг Валентина нелегкая принесла. То ли он маршрутом мимо проходил, то ли специально подгадал. Короче, встал он и навалился на гулакочинцев: по старинке-де работаете, друзья, дальше собственного носа ничего не видите и видеть не хотите. Главная-то руда, мол, не здесь вовсе - она аж за полета километров в стороне, а тут одни только вершки рудного тела, перемещенные по горизонтали. И пошел, и пошел… Старший геолог Гулакочинской разведки Панцырев - ну ты ж его знаешь: мужик с головой - попробовал было по-хорошему. Это, говорит, Валентин Данилович, вопрос такой, сугубо специальный, давайте обсудим его потом, между собой. Сегодня же, говорит, мы не для того собрались. А Валентин уперся: нет, пусть товарищи будут в курсе дела, такие вопросы нельзя решать келейно, это вам не купля-продажа свиньи, а судьба месторождения государственной важности… Очень уж обиделись гулакочинские ребята за это "келейно" и особенно - за "куплю-продажу свиньи"…
- И что же дальше? - я произнес это довольно бодро, кажется даже улыбаясь, тогда как чувствовал себя худо, очень худо.
- Что дальше? - буровик, смеясь, пожал плечами. - Валентин подался назад, к себе на базу, а гулакочинцам пришлось извиняться. Объяснили, что парень-то он неплохой, только шибко всерьез поверил всяким теориям. Это, дескать, профессорам можно баловаться, у них с теориями вообще гуляй не хочу - у одного Земля сжимается, у другого расширяется, у третьего пульсирует. А нам, практикам, не до баловства - нам надо дело делать, руду давать. Панцырев - сам знаешь, он умеет-таки сказануть - пошутил еще: помните, мол, как Владимир Ильич насчет декабристов говорил - узок-де круг этих революционеров, страшно далеки они от народа. Секретарю, видно, это понравилось - посмеялся, и на том дело кончилось…
Мне в этот момент подумалось: где уж Вальке против таких, как Панцырев, - тут совсем другая весовая категория, да и я всегда старался сделать из него борца классического стиля - прямая стойка, открытое забрало, и это против изощренной-то хитрости нынешних самбо или тем паче этого… всяких там заморских каратэ. Однако, зная характер сына, я нисколько не удивился происшедшему. На меня подействовало, и, должен сказать, почему-то очень болезненно подействовало, другое - мобилистские увлечения Валентина. Надо думать, мобилизм в его понимании - всего лишь весьма практичная гипотеза, этакий консервный нож, позволяющий с большей эффективностью вскрывать те банки, в которые природа запечатала свои тайны. А вот для меня мобилизм - это то, что хотелось бы предать забвению. Сгусток кошмара. Гигантский кальмар архитевтис, который годами скрывается в глубочайших океанических впадинах памяти и лишь изредка, в самые темные безлунные ночи, всплывает на поверхность, вынося с собой чувство тоски и бессилия.
Кстати, относительно этого самого архитевтиса. Однажды старик Бруевич, когда у нас зашел с ним разговор о научной истине, не поленился разыскать среди своих книг английское издание Редьярда Киплинга и процитировал мне выдержку из рассказа, который, кажется, вовсе и не был у нас опубликован. Сам рассказ ничего особенного собой не представлял - что-то о морских приключениях, но вот одна фраза была, по-моему, в своем роде примечательна: "…истина - это обнаженная леди, и когда волею случая она оказывается извлечена со дна морского, джентльмен либо облекает ее в ситцевую юбчонку, либо отворачивается к стене и клянется, что ничего не видел". Слова эти недавно вспомнились мне, и тут выяснилось, что за минувшие с тех пор три десятилетия нагая прелестница перевоплотилась для меня в жутковатого обитателя сумрачных глубин…
Такие вот мысли шевелились у меня в голове, пока я шел по коридору, машинально отвечая на приветствия встречных, а затем сидел в пустой камералке и бездумно перебирал какие-то бумаги. Вспоминать против воли прошлое - занятие не слишком-то веселое, особенно если оно, это прошлое, содержит в себе что-то для тебя невыясненное. Поэтому прямо-таки ниспосланным свыше оказалось появление одного из наших вечно озабоченных профсоюзных деятелей, который, приоткрыв дверь, торопливо выпалил без всяких здравствуй-прощай:
- Данил Данилыч, не забыли: у вас сегодня встреча с участниками геологических походов…
Черт побери, а ведь и действительно из памяти вон! Я со всей признательностью поблагодарил профсоюзника и заверил, что выезжаю буквально через каких-нибудь пяток минут. На деле же эти минуты сильно растянулись, и прошло не менее получаса, прежде чем я смог усесться за руль своей "Победы". Именно наличие под рукой машины да еще почтенный мой возраст и явились причиной того, что при подыскании кандидатуры для этой встречи выбор пал на меня. Конечно, я сначала пробовал отговориться, но в ответ мне было сказано, что вы-де наш ветеран, у вас есть что сказать молодому поколению, и так далее, а уж потом, как бы между прочим, добавлено насчет машины - ехать, мол, надо за город, это, сами понимаете, сложновато, а у вас, кстати, свой транспорт…
Эвфемизмы в отношениях между людьми - то же самое, что обезболивающие средства в медицине. Вот, скажем, ветеран - хорошее ведь слово. Однако, когда его тычут тебе в нос по делу и без дела, поневоле начинаешь подозревать за ним иной, не совсем лестный, смысл. Или эти пресловутые "проводы на заслуженный отдых" - мне в этой фразе всегда мерещится тонкая усмешка. Неужели я всю свою жизнь работал, чего-то достигал, рисковал, ошибался, делал для себя выводы, был бит и сам бил других, - неужели все это только того ради, чтобы "заслужить отдых", а не работу по способностям? Неужели я могу уйти на этот "отдых" именно сейчас, во всеоружии знаний и опыта, которые физически невозможно при всем желании передать даже родному сыну?.. Впрочем, за рулем о таких вещах думать не следует, поэтому я, затратив немалое усилие, переключил свои мысли на другое - на то, что скажу юным участникам походов.
У ворот пионерлагеря я был встречен весьма серьезными дежурными, вежливо опрошен и передан с рук на руки шустрому мальцу с тугими помидорными щечками. Тот, ведя меня по территории, объяснил, что слет уже начался, но совсем недавно, поэтому беды никакой нет. "Увы, мой милый, - подумалось мне, - беда есть, она в том, что из-за своего опоздания я, старый инженер, предстану в глазах молодого поколения этаким разболтанным субъектом".
Когда мы вошли в переполненное помещение, напоминающее летний кинотеатр, на сцене находилась симпатичная полная дама. Она говорила об охране памятников старины, говорила хорошо, увлеченно, хотя и не без некоторого присюсюкивания. Я чувствовал себя последним свинтусом, пока пробирался на цыпочках по боковому проходу вслед за своим шустрым провожатым. Он оказался деловым человечком - быстро разыскал кого-то, переговорил, и не успел я опомниться, как был усажен, пожимал кому-то руку, шепотом здоровался и извинялся за опоздание.
Дама, защитница памятников старины, вскоре закончила, мило улыбнулась на прощанье и уступила место женщине типично педагогического облика - сухой, строгой, в одежде с преобладанием прямых линий. Эта женщина призвала к порядку зашумевший было народ, гипнотизирующе глядя, дождалась тишины и объявила меня, почему-то назвав при этом "известным советским геологом". Сие имело эффект - по наступившему безмолвию я понял: аудитория ошарашена не менее, чем я сам. Неважное начало, к тому ж, идя на сцену, я совсем некстати вспомнил рассказ моего соседа, артиста драмы Валерия Константиновича. Он однажды выступал с чтением стихов в деревенском клубе; вышел на сцену, увидел в полутьме зала одни детские мордашки, умилился и начал так: "Дорогие мои огурчики, дорогие мои помидорчики…" Результат был потрясающим, поскольку детишки занимали лишь первых два-три ряда, а дальше восседали деды, бабки и прочая солидная публика…
Очутившись в фокусе доброй сотни пытливых, с интересом взирающих глаз, "известный советский геолог" вдруг почувствовал тревогу. До него вдруг дошло, что весь его немалый опыт выступлений на разного рода собраниях и совещаниях тут не годится. Всякая казенщина, будь она даже тысячу раз правильной, может оказаться пагубной для чьей-нибудь юной души и, в дальней перспективе, исказить целую человеческую судьбу. А это, согласитесь, пострашней, чем любой производственный брак. Речь, обдуманная мной в машине, полетела к черту. Как быть? И тут мне неожиданно пришел в голову сегодняшний разговор с палеонтологом Далматским, приятелем моего Валентина. Мы с ним курили на площадке пятого этажа, вспоминали прошлый полевой сезон. Из дверей чьей-то камералки выпорхнули две очень похожие друг на друга пышненькие молодые особы и, оживленно щебеча, засеменили прочь по коридору. Почти машинально я сказал, глядя им вслед: "Экие геологини нынче пошли, толстенькие и коротенькие. Помню, какие были в наше время - длинноногие, поджарые. Впрочем, того требовали тогдашние условия. Сейчас, слава богу, героизм физический, телесный, отходит в геологии на второй план… но по-прежнему нужен героизм умственный". (Правда, вторую половину фразы как неприлично напыщенную я произнес лишь про себя.) Далматский, человек веселый и довольно-таки желчный, отвечал: "А нынче сама геология стала толстенькой и коротенькой". (Да, желчен Далматский, желчен, но, думается мне, такие люди - те самые щуки, которые существуют в реке, чтобы карась не дремал. А карась этот, сами понимаете, - наша совесть или что-то вроде того. Беречь надо таких Далматских, беречь и ценить, а мы…) Оба немножко посмеялись. Я, разумеется, понял, что он имел в виду: стиль геологической жизни и работы постепенно утрачивает былую романтику, лихие порывы по вдохновению, приобретая все больше и больше черт заурядного производственного процесса. А ведь геология не такова, не должна быть такой. Геология - не только профессия, но еще и образ жизни. Памятуя это, я положился на волю провидения и стал говорить следующее:
- Мой учитель, давно уже покойный профессор Бруевич, рассказывал, что в былые, дореволюционные еще времена самыми блестящими кавалерами на балах считались, наряду с гусарами, путейские и горные инженеры. Людей, преданных геологии, подобный факт, может быть, порадует еще и сегодня…
Далее я говорил о том, что за минувшее десятилетие профессия геолога претерпела странную на первый взгляд метаморфозу, незаметно, но довольно ощутимо уступив в престижности целому ряду других человеческих занятий. Список котирующихся среди молодых людей профессий ныне может быть различным по величине - это зависит от того, кто сколько вместит их на свой вкус в диапазоне от "А" до "Я", скажем, от археологии до ядерной физики. И есть большая доля вероятности, что во многих случаях геология окажется за бортом этого списка. Почему так произошло? И что ожидает ее, эту, наверно, самую земную из земных наук? А ведь когда-то она была столь притягательной для многих поколений молодых людей…
- Оставив пока в стороне производственную и научную стороны вопроса, - продолжал я, - спросим себя: что же давала геология как профессия человеку, занятому ею? Как она формировала его физически, нравственно и умственно?
По возможности проще я объяснил своим юным слушателям, что в истории изучения недр нашей страны существует целая эпоха, которая может быть охарактеризована, обобщенно говоря, двумя основными моментами: во-первых, планомерная и последовательная геологическая съемка всей территории СССР в масштабе один к двумстам тысячам; во-вторых, отсутствие широкого применения вертолетной авиации.
- Вот эту эпоху давайте условно назовем "прежними временами", хорошо? - я со всей уважительностью обвел взглядом ряды сосредоточенно-серьезных лиц, блестящих ясных глазенок.
Ответом было молчание - именно то молчание, которое считается знаком согласия. Ободренный, я заговорил о том, что в прежние времена судьба геологического коллектива - отряда, партии, - находившегося в районе полевых работ, во многом зависела от предусмотрительности, умения, здоровья и физической силы его членов, а порой - от элементарного везения или невезения. Особенно и в первую очередь это относится к районам Крайнего Севера, Дальнего Востока, Сибири, гор и пустынь Средней Азии. От геолога требовались способность переносить лишения и умение очень многое делать своими руками. Обходиться минимумом продуктов и снаряжения. Вязать плоты. Безошибочно ориентироваться на незнакомой и сложной местности. Быть охотником и рыболовом, портным и сапожником, плотником и врачевателем, альпинистом и лыжником. Иметь железные ноги, чтобы пройти за неделю сотни километров по бездорожью. Обладать крепкой спиной, чтобы носить на дальние расстояния трех-, четырехпудовые рюкзаки.
Преподаватели геологических факультетов, провожая своих питомцев в самостоятельную жизнь, напоминали им о том, что в условиях небольших скученных коллективов и громадной зачастую удаленности их от жилых мест руководитель геологической партии волей-неволей становится носителем власти во всей ее полноте и во всех случаях, какими бы сложными, а порой и трагическими они ни были. Тут я привел пару примеров - не слишком страшных (учитывая возраст аудитории), но, надеюсь, достаточно впечатляющих, чтобы надолго запасть в память.
Хочу думать, мои слушатели прекрасно поняли меня, когда я заговорил о том, что в основании той исполинской пирамиды, которая зовется современной цивилизацией, лежат полезные ископаемые, химические элементы, и все они, за исключением разве что газообразных компонентов атмосферы, найдены и разведаны не кем иным, как геологами. И подавляющее большинство нынешних месторождений найдены в прежние времена и прежними методами. Если учесть, что почти единственными инструментами геологов были тогда лишь молотки и компасы, сами факты находок месторождений могут показаться, с одной стороны, удивительными, а с другой же - невольно навести на мысль, что дело это, очевидно, простое и легкое. Оно, может, и было бы так, если не принимать во внимание, что, кроме молотка и компаса, у геолога имеется голова, вооруженная именно геологическими знаниями, геологической интуицией, и ее, эту голову, ничьей другой, пусть даже очень гениальной, но мыслящей в иной плоскости, не заменишь.
Ныне изучение территории страны средствами классической геологии, эта поистине титаническая работа, практически подошла к завершению. И вместе с этой разновидностью геологических исследований отходит в прошлое тип человека, соединявшего в себе умение древних людей сосуществовать с девственной природой, поддерживая и защищая свою жизнь своими руками, и особенность современного цивилизованного жителя, наученного обращаться с микроскопом, но не способного добыть огонь трением, даже если от этого будет зависеть его жизнь. Тогдашние первичные исследования громадных и неосвоенных районов нашей страны породили тип человека, который со всеми своими сильными и слабыми сторонами быть повторен уже не может. Жизнь идет вперед. Уже приборы, установленные на спутниках, фотографируют Землю, измеряют магнитные, гравитационные, радиационные и прочие ее параметры. Разбуриваются ложа океанов, в погоне за тайнами мантийного слоя планеты закладываются сверхглубокие скважины, волны геофизических взрывов прощупывают ядро Земли. В геологию все настойчивее вторгается математика с ее извечной страстью "поверить алгеброй гармонию". И самое главное - месторождения, которые могли быть открыты старыми методами классической геологии, уже, можно считать, все обнаружены, и они, месторождения эти, далеко не неисчерпаемы.
Геологическая служба, обретя новые задачи, становится иной. Однако тип человека, о котором я говорил, жив, ибо он не представитель какого-то вымирающего племени, а деятельный участник процесса перерождения, перестройки - необходимой, сложной и порой - мучительной. В геологии разгорается невидимая со стороны революция, и, как бывает при любой революции - социальной, научной или тектонической, - новые явления, новые структуры еще не оформились, а прежние уже устаревают. И соответственно этому - новый тип геолога - инженера или ученого - в строгом смысле этого слова, еще не явился. Ясно одно: он должен вобрать в себя лучшие черты и навыки прежних геологов, первопроходцев и первооткрывателей, - смелость, практичность, упорство, выносливость, особый геологический склад ума, - и присовокупить к этому знание современных методов физико-математических и технических наук. Короче, на практике превратить геологические науки из преимущественно качественных в качественно-количественные. Только в этом случае можно будет приступить к следующему этапу познания нашей планеты - окончательно уяснить историю ее возникновения и развития, законы образования месторождений и научиться создавать их самим и идти за ними в глубь земных недр. В конечном счете, возможно, от решения таких вопросов во многом зависит само существование человека.
Геология - обширное понятие. Здесь и "жар холодных числ", и романтика дальних экспедиций, и поэзия и проза тесного общения людей, коротающих вечера у одного костра, плывущих на одном плоту, летящих в одном вертолете, идущих по скалам в одной связке. И кроме того, ныне в поле зрения геологии находятся "кочующие караваны в пространстве брошенных светил". Луна и соседние планеты как чисто астрономические, космические объекты, грубо говоря, ничего нового дать человеку не могут - законы их движений открыты еще Кеплером в семнадцатом веке. Но они интересны как объекты геологические, могущие многое прояснить в загадке происхождения Земли и нынешней жизни ее недр, а в будущем - стать мощным источником минерального сырья.