До начала занятий оставалось два дня, когда Валя с товарищами, вернувшись после вылазки в город, увидели на одной из свободных еще коек незнакомого парня, завалившегося на одеяло прямо в чем был - в широком коричневом свитере, брезентовых брюках и грязнейших сапогах. Едва поздоровались, как парень тотчас сообщил, что чертовски устал - он буровой мастер, его еле-еле отпустили учиться - "адский труд!" - он приехал сюда прямо с буровой вышки, на машине, которая пошла за буровым раствором, и вообще он - "ты понял?" - весь буровой "от и до!" - в доказательство предъявлялись сапоги, густо заляпанные, как оказалось, именно буровым раствором. Что, замазал одеяло? Ерунда! В этой постели он так и так спать не будет - у него есть спальный мешок, вот он, видели? (Кое-кто из товарищей Валентина в самом деле впервые увидел спальный мешок.) "Я лично в такой постели спать не могу, совсем не могу - только в спальном мешке, привык в поле!.." Парень оказался словоохотливым. Прочно завладев вниманием, он в течение ближайшего часа вывалил на головы слушателей чудовищное количество штанг, обсадных труб, каких-то желонок, буровых станков и потрясающих эпизодов из буровой жизни. "Авария! Глубина семьсот метров! Кого ловить! - кричал он и обводил всех страшными глазами. - Начальство - ко мне! На цырлах! Спасай, только ты можешь!.. Спокойно! Никакой паники! Ты понял?.. Сделаю! Только спокойно. Пошел. Ночь - адская! Ветрюга - ха! Долото! Победитовые коронки! Нет, ты понял? Всем марш-марш - опасно! Я сам! Я один! Обсадную трубу - разбурить! К кошкиной маме! Долото - ха! Станок на полную мощу! Адский труд! Вышка вся - вот так, ходуном! Ты понял? А потом - р-раз и… суду все ясно! Начальство - ура-ура! Премия! Два оклада! Кого ловить! Неделю гуляем всей бригадой! От и до, ты понял? Потом - аврал, аврал, аврал! Погонные метры - ха! Керн - выход сто процентов, ты понял? Суду все ясно!.." Вчерашние десятиклассники, а также демобилизованные солдаты слушали, притаив дыхание. Парень производил сильное впечатление, и он сам это видел, поэтому воодушевлялся все более и более. Выяснилось, что его прошлая, добуровая, жизнь протекала в Феодосии и каким-то неуловимым образом оказывалась связанной с угрозыском. Это, разумеется, открывало широчайший простор для ярких воспоминаний. "Как вечер - я в приморском парке! - горячо излагал буровик. - Одет с иголочки. От и до! Мода! Подошва - каучук, три пальца толщина! Буги-вуги! Не придерешься! Ты понял? Кругом стиляги! Кадры! Музыка наяривает "Караван", ты понял? Эллингтон! Бэсаме муча! Суду все ясно! А у меня в заднем кармане - "Марголин"! Кого ловить!.. - Для пущей убедительности он звучно похлопал себя по соответствующему месту. - Нет, ты понял?" - "Не понял, - с полной серьезностью отозвался один из бывших солдат. - "Марголин" же - спортивный пистолет". - "Кого ловить! - вскричал буровик. - Видишь, свэтр на мне? Верблюжий, между прочим, на всякий случай! Специально для водолазов, ты понял? Особое задание, от и до! Адский труд!"
Буровик был действительно буровик. Без обмана. Может быть, даже мастак ликвидировать аварии в буровых скважинах. И его "свэтр", кажется, в самом деле был из верблюжьей шерсти (он его носил чуть ли не до дипломной практики). Что до "Марголина", то тут, как говорится, бог его знает. И однако ж на их курсе все пять лет, вплоть до самого выпуска, трепачей звали не иначе как "буровиками"…
В тот год в Иркутске осень стояла будто на заказ. Золото, ярчайшая голубизна, белейшие гряды облаков. В полдень солнечные лучи ослепительно дробились в волнах Ангары. На Вузовской набережной, в парке Парижской коммуны, на Иерусалимской горке сухо шелестели вороха опавшей листвы. Чудные стояли дни. Нескончаемые прохожие на улице Карла Маркса были светлы лицом, миролюбивы, деловиты без суеты. Глаза девушек… но Валентину было не до них. Он просто шатался по городу, переходя из улицы в улицу, заглядывал в магазины, торчал у витрин, листал разложенные на лотках книги. Ел мороженое - кстати, тоже впервые в жизни. Ему все больше нравилось здесь. Он начинал привыкать к большому городу. Переставал дичиться многолюдья. Научился правильно переходить улицы и даже, не краснея, спрашивать у прохожих, как, мол, пройти туда-то и туда-то.
Он вырос в убеждении, что геология - это "экспедиция". Собственно, в их местах так оно и было. Но вот на днях он слышал разговор однокурсников - тех, что в свое время закончили техникумы и успели поработать. Люди с опытом, они держались сплоченной кучкой и меж собой говорили всегда о чем-то таком, мало для остальных доступном. О чем-то неизвестном они толковали и на этот раз. Один из них - курсовая кличка Ржец - то и дело вкусно выговаривал: "Иргередмет… Сибгеолнеруд… Цветметразведка…" Как догадался Валентин, все это были названия геологических организаций, расположенных здесь же, в Иркутске. Они звучали таинственно и значительно. Это вам не какая-то просто "экспедиция". "Вы где работаете?" - "В Сибгеолнеруде!" Нет, ты понял? Кого ловить! Адский труд!.. Впереди распахивались черт знает какие дали. Валя отчаянно шагал по иркутским улицам, и земля весело вращалась у него под ногами, как глобус со всеми своими меридианами и параллелями…
10
Или эти воспоминания, или то, что Валентин внутренне готовился - правда, не как студент, конечно, - предстать перед известным профессором, - но что-то вдруг заставило выпорхнуть из закоулков памяти мелодию студенческой песенки, и понесло ее, бедовую, точно легкомысленную бабочку, по перегруженной магистрали его сегодняшних забот:
Нас курами и утками не кормят повара,
Мы заняты науками с утра и до утра,
И чтобы не проспать рассвет,
У нас в подушках вовсе нет
Ни пуха, ни пуха, ни пуха, ни пера!
Мотивчик этот как-то сам собой возник под гул мотора еще до посадки самолета, накрепко привязался и, вроде бесшабашного походного марша, продолжал сопровождать Валентина и дальше - пока он звонил по телефону-автомату, а потом мчался в такси из аэропорта в город.
Сначала он позвонил в приемную начальника управления и установил, что Андрей Николаевич Стрелецкий пока еще не уехал. "…Нет-нет, он проводит сейчас совещание с сотрудниками геологического отдела… Сколько оно продлится? Точно не могу сказать, но, видимо, еще не менее получаса… Остановился он в гостинице "Байкал"… Нет, номер мне неизвестен…"
Что ж, неизвестен так неизвестен. Валентин бросил взгляд на часы - без двадцати пяти пять. Темп, темп!
Второй звонок - гостиница. "Стрелецкий? - томительная пауза, неразборчивые голоса вдали, гул и наконец - Стрелецкий… Так… Он остановился в двести восемнадцатом номере…"
Третий звонок - это уже по чисто личному делу: вопрос - ответ, вопрос - ответ и два-три завершающих слова.
Все, теперь - такси. Время - без двадцати пять. Темп!!
Восемнадцать километров, отделяющие аэропорт от города, промчались на скорости, вполне приличной для конца рабочего дня, когда на шоссе становится особенно тесно.
Пройдут года аллюром, друг,
И вместо шевелюры вдруг
Ни пуха, ни пуха, ни пуха, ни пера!-
резвился где-то внутри юный голосишко.
В пять часов без каких-то секунд Валентин выскочил из машины перед крыльцом управления. Когда он бегом поднимался на третий этаж, навстречу ему, окончив работу, поодиночке и группами спускались управленцы. Некоторых из них он знал - никого из геологического отдела среди них не было. Это обнадеживало.
Еще не дойдя до знакомой двери с наполовину закрашенным стеклянным верхом, Валентин с облегчением убедился, что совещание все еще продолжается. Кто-то что-то излагал негромким монотонным голосом, слушатели покашливали, время от времени двигали стульями, возили по полу ногами - словом, типичная звуковая обстановка делового совещания. Чтобы взглянуть на мгновенье поверх закрашенной части дверного стекла, Валентину при его росте не было нужды становиться на носки. Выступал кто-то из геофизиков - Валентин знал его в лицо, но сейчас не мог припомнить ни его фамилии, ни занимаемой должности. Стрелецкого он никогда до этого времени не видел ни лично, ни на фотографиях, но что-то вдруг подсказало: "Вот он!" Седые пышные волосы, худощавое, даже чуточку изможденное и очень смуглое лицо, усталый и немного скучающий взгляд из-под снисходительно набрякших век… Валентин был уверен, что не ошибся.
Он медленно спустился в вестибюль, размышляя, как быть дальше. Конечно, штурмовать Стрелецкого тотчас после совещания и думать нечего: маститого гостя постараются деликатно оградить от непрошеного собеседника, а во-вторых, надо же и совесть иметь: старику, естественно, надо поужинать, отдохнуть хотя бы с часок. Исходя из этих соображений, Валентин склонялся к гостиничному варианту беседы. Но, с другой стороны, приходилось учитывать и то, что вечера у профессора несомненно расписаны наперед и, возможно, именно сегодня хлебосольными хозяевами запланирована для него какая-нибудь разновидность демьяновой ухи, угощать которой столичных гостей столь горазды на местах.
Чуточку посоображав, Валентин избрал тактику выжидания.
Он вышел из здания, пересек улицу и со скучающим видом занял наблюдательный пост в сквере напротив. Сидя здесь на скамье, он мог видеть вход в управление, а если повернуться градусов на сто двадцать - то и подъезд гостиницы "Байкал". И в то же время его самого вряд ли могли заметить при выходе знакомые из геологического отдела, встреча с которыми отнюдь не входила сейчас в планы Валентина. По привычке он засек время, вынул из полевой сумки приобретенный в аэропорту научно-популярный журнал - на обложке цветное фото веселого лысого человека в вышитой украинской рубашке - и начал листать, не забывая поглядывать на двери управления.
Ждать пришлось дольше, чем он рассчитывал. Его чуть не подвела небольшая заметка с восхитительным названием "Сорбционные свойства активного центра эн-ацетил-бета-дэ-глюкозаминидазы из эпидидимиса хряка". То, что хряк, самец обыкновенной свиньи, является обладателем столь умопомрачительной штуки, настолько подействовало на Валентина, что он чуть было не упустил Стрелецкого. Когда же спохватился, седая шевелюра, венчающая по-мальчишески сухую фигуру в свободной серой куртке, виднелась уже в десятке метров от выхода, продолжая не спеша удаляться, огибая площадь, по направлению к гостинице. Профессора сопровождали трое мужчин. Одного из них Валентин узнал - это был главный геолог управления, совсем недавно назначенный на этот пост, а до того работавший в экспедициях где-то в южных районах.
Рассчитано помедлив, Валентин встал и с ленцой, прогулочным шагом начал пересекать площадь по диагонали. Он видел, как группа, за которой он следовал, у дверей "Байкала" разделилась - после краткого прощанья Стрелецкий с главным геологом вошли в гостиницу, а двое других сели в, видимо, поджидавшую их машину и укатили.
Валентин вошел в вестибюль минутой позже и, оглядевшись на всякий случай, установил, что ни профессора, ни его спутника здесь нет. "Двести восемнадцатый - это, кажется, в левом крыле, - припоминал он, поднимаясь по лестнице. - Заходить следом неудобно… Надо выждать хотя бы минут пять…" Он уселся в холле второго этажа, выбрав крайнее кресло, с которого можно было видеть сумрачную даль коридора с глухой ковровой дорожкой, дверными нишами по обе стороны и единственным окном далеко в торце.
Ему доводилось слышать, сколь иногда капризны бывают именитые старцы, и из этого следовало, что очень многое может зависеть от первого впечатления, которое он произведет на Стрелецкого. Надо было срочно избрать наиболее рациональную линию поведения, а это, при полнейшем незнании характера почтенного профессора, представляло немалую трудность. Валентин задумался. Как обычно бывает в таких случаях, в голову лезло черт-те что, только не то, что нужно. Ни к селу ни к городу вспоминались давно слышанные истории из студенческого фольклора о чудаковатых профессорах. Например, о математике, который якобы никому за свою жизнь не выставил оценки выше "удовлетворительно", говоря при этом, что все в мире знают математику на "уд" и "неуд", сам он знает ее на "хорошо", а на "отлично" - лишь один господь бог… Или о другом профессоре, сразу говорившем экзаменуемому: "Шпаргалки есть? Если есть, один балл плюс, ибо составить грамотную шпаргалку - для этого надо хорошо овладеть материалом".
Промаявшись безрезультатно минут десять, он так и не пришел ни к чему толковому. "И чего это я буду лебезить? - вдруг подумал он с внезапным раздражением. - Что я, бедный родственник, пришедший за толикой от щедрот богатого дядюшки? Останемся самими собой!"
Решительными шагами Валентин приблизился к двести восемнадцатому номеру и, сказав сам себе: "Ну, форвертс!". - твердо постучал. В ответ донеслось глуховатое "да-да", и Валентин толкнул дверь.
Стрелецкий, в белой сорочке, стоял перед зеркалом, вдумчиво повязывая галстук. Главный геолог сидел в глубине комнаты возле низенького журнального столика. В комнате было светло, тихо, уютно, слегка пахло одеколоном - видно, профессор только что побрился.
"Явно куда-то собирается, - пронеслось в голове. - Черт бы побрал наше пресловутое сибирское гостеприимство! Может, старику оно как раз в тягость: у него гастрит, язва желудка, печень… Может, ему слаще всего пища для ума, а они со своим медвежьим хлебосольством…"
Валентин выдержал точно отмеренную паузу и неторопливо, с достоинством произнес:
- Здравствуйте, Андрей Николаевич!
- Добро пожаловать, молодой человек, - звучно отозвался Стрелецкий, на миг отвлекаясь от зеркала.
11
В момент, когда он переступил порог, все его колебания мигом испарились, и где-то в глубинах мозга автоматически включилась установка экспресс-анализа, тотчас отметившая и рассеянно-праздный вид Стрелецкого, и начальное недоумение в глазах главного геолога, секундой позже сменившееся выражением узнавания и одновременно - вопроса.
- А, Валентин! - главный поспешно встал, пояснил Стрелецкому - Наш геолог, с севера, из Абчадской экспедиции.
- Ясно: молодой коллега, - приветливо сказал Стрелецкий. - Милости просим, Валентин. Рад видеть!
Профессор, очевидно, полагал, что появление молодо го коллеги предусмотрено хозяевами, а главный ничего, конечно, пока не понимал, и неопределенность этой ситуации следовало немедленно обратить себе на пользу.
- Спасибо, Андрей Николаевич, - Валентин пристально поглядел ему в глаза, добавил как бы между прочим и ни к кому из них персонально не адресуясь - Извините, я кажется, немного опоздал, - и продолжал уже быстро и уверенно - Я только что из аэропорта. Отряд свой вынужден был оставить прямо в поле. И совершил, можно сказать, угон вертолета, чтобы только застать вас, Андрей Николаевич. Так что времени у нас, к сожалению…
"Итак, начало есть, - отметил про себя Валентин, - профессор, кажется, польщенно улыбается, главный - помалкивает". Обстановка все еще продолжала оставаться неопределенной, но это долго не могло тянуться. Пора было вовлекать их в разговор, и он решил начать с вопроса, ибо инициатива, как известно, всегда у спрашивающего, но отнюдь не у отвечающего.
- Самые последние данные по Гулакочи вам известны? - внезапно обратился он к главному.
- Ну, я не знаю… - тот немного замялся от неожиданности. - Возможно, мои сведения немного устарели…
- Это не важно, - поспешил успокоить его Валентин. - Суть остается прежней: на Гулакочи мы имеем все признаки кондиционного месторождения, за исключением одного-единственного параметра, вы согласны?
- Да, пока что разведанных запасов не слишком… - осторожно отозвался главный, все еще не понимая, зачем этот разговор и к чему он клонится.
- А между тем это именно нормальное месторождение. Доказательства уже есть, - кинул он, решив идти ва-банк, и мигом переключился на Стрелецкого - Андрей Николаевич, все охотно соглашаются с тем, что тектоника - философия геологии, а как доходит до дела, то практики не очень-то спешат руководствоваться новейшими положениями этой самой философии. Вы, конечно, замечали такое?
- Лично я не склонен осуждать кого-либо за это, - отвечал Стрелецкий. - Теорий рождается слишком даже много, порой самых противоречивых, а практики - я имею в виду разведчиков, а не эксплуатационников - предпочитают проверенные пути. И вполне, надо сказать, оправданно. Однако же нет правил без исключений…
Вот это последнее замечание профессора было для Валентина, без преувеличения, сущим подарком - сам того не зная, Стрелецкий давал ему великолепную возможность плавно и корректно перевести разговор из плоскости предварительной подготовки в основную и главную. "Сопряжение, - мельком подумал он. - Кажется, в начертательной геометрии это называется сопряжением".
- Да, нет правил без исключений, - подхватил он и сделал шаг к столу, говоря - Вот, может быть, одно из таких исключений…
Упрямо игнорируя встревоженный взгляд главного геолога, он потянулся было к полевой сумке, где лежала загодя приготовленная геологическая карта, очень четко вычерченная и раскрашенная, но тут приглушенно звякнул телефон, и Валентину волей-неволей пришлось умолкнуть.
- Извините, - Стрелецкий поднял трубку. - Да, это я… Спасибо… Значит, машина вот-вот будет? Что ж, в та ком случае сейчас же и выходим.
Он дал отбой и, повернувшись к Валентину, сокрушенно развел руками:
- Вот видите, не получается у нас с вами разговор - люди ждут…
- Тогда, может быть, завтра? - все еще на что-то уповая, спросил Валентин.
- Увы, утром улетаю… уже и билет в кармане. Но вы не огорчайтесь, - поспешил успокоить Стрелецкий, - Если что-то не клеится, почаще советуйтесь с товарищами. Коллектив у вас в управлении сильный, так что добрый совет и помощь вам всегда обеспечены. Не так ли? - отнесся он к главному геологу и стал надевать пиджак.
- Ну разумеется, разумеется, - живо поднимаясь, с явным облегчением отозвался главный. - Надеюсь, мы не опаздываем…