Крепость располагалась на высоком скалистом холме за озером. Автомобили парковались у подножия; подъём же осуществлялся либо своим ходом, либо на спинах слонов. За несколько десятков евро нарядные, разрисованные цветными мелками слоники доставляли туристов на место. Посовещавшись, Люся с Мишей решили, что пойдут пешком. Жаль было измученных животных, вынужденных весь день ходить туда-сюда с пассажирами на спине.
Остановившись перед воротами крепости из красно-белого песчаника, они обнаружили, что попали в самый эпицентр событий: на площади велись съёмки какого-то исторического фильма, и ассистенты режиссёра шныряли в толпе, периодически выгоняя из разряженной и загримированной массовки очередного праздношатающегося туриста в европейской одежде.
– Вот это удача! – возликовал Миша. – Посмотри, какая красота! Судя по костюмам, снимают что-то про войны раджпутов.
– Раджпутов? – непонимающе переспросила Люся. – Кто это – раджастанские путаны?
– Эх ты, а ещё писательница! – попенял Миша. – Раджпуты – старинный воинствующий род, этакие индийские рыцари.
– А кто в главной роли? – заинтересовалась Люся. – Вдруг кумир моего детства – Митхун Чакроборти?
– Во-первых, кумир твоего детства давно уже старый пердун, – безжалостно высказался Миша, – а во-вторых, едва ли самый главный артист сейчас на съёмочной площадке. Иначе ажиотаж был бы куда больше, да и туристов не подпустили бы так близко. Исполнитель главной роли, думаю, давно уже преспокойно отснял все свои крупные планы где-нибудь в павильонах Болливуда…
– А интересно было бы там тоже побывать… ну, в Болливуде, – вздохнула Люся мечтательно. – Вся эта киношная кухня, песни и танцы… Я, конечно, не поклонница индийского кино, но старшая сестра Димки мне все уши им прожужжала.
– В Мумбай мы с тобой тоже обязательно поедем, – пообещал Миша. – Может, и в какой-нибудь массовке ещё засветимся, мне рассказывали, что индийские киношники вообще любят белые лица в кадре.
В том, что самая главная звезда не стала утруждать себя поездкой в Джайпур, Люся убедилась уже очень скоро. Артист, исполняющий роль воеводы, явно был здесь самой крупной шишкой – но даже он не вызывал интереса у индийских туристов. Стало быть, лицо его не было знакомо рядовому зрителю. Воевода в золотом шлеме сидел на пластиковом стуле и мрачно наблюдал, как массовка носилась туда-сюда в полном обмундировании под припекающим солнышком, размахивала мечами и орала нечто вроде "Ура!". Некоторых слонов – работяг Форта – тоже задействовали в батальных сценах. Слоны – не самые быстрые бегуны на свете, но атаковать противника на конях, наверное, было бы не так эффектно.
Люся уже знала, что, по старинной индийской традиции, дорогих гостей и VIP-персон в Индии всегда встречают цветочными гирляндами – надевают их на шею визитёров. Работники Форта, разумеется, свято соблюли эту традицию и с киношниками – гирлянду из живых цветов нацепили прямо на камеру. Люся похихикала про себя и выразила надежду, что оператор не обиделся.
Участники массовки – молодые индийские ребята – были явно счастливы и кайфовали от съёмок.
– Так и представляю, как впоследствии каждый из этих парнишек ведёт всю свою многочисленную родню в кинотеатр, – поделилась Люся своими соображениями с Мишей, – и восторженно орёт: "Вон, вон, ВОН!!! Пятый слева в двенадцатом ряду!!! Всё…"
Воины в очередной раз выстроились стройными рядами, готовясь к атаке главных крепостных ворот. Снимался новый дубль. Вот и сам суровый воевода встал во главе войска.
– А почему вон те сидят? – Люся кивнула на группу артистов массовки, выглядевших попроще – без воинских доспехов, а с обычными палками в руках, в простых белых одеяниях и цветных тюрбанах.
– Это, я полагаю… народ в роли народа. Их снимать будут отдельно, – предположил Миша.
– А после удачной атаки все эти раджпуты обнимутся, запоют и запляшут, – захихикала Люся.
Понаблюдав за съёмками с полчаса (Миша при этом не уставал фотографировать происходящее, несмотря на замечание ассистента режиссёра), Люся заскучала.
– Может, всё-таки пройдём внутрь и осмотрим Форт? – предложила она. – Тут ещё сто лет снимать будут…
И они, переждав очередную батальную сцену, воспользовались паузой и прошмыгнули в освободившиеся ворота.
Внутри крепости, несмотря на её внешний грозно-монументальный вид, всё поражало изысканностью и тонкостью архитектуры. Люсе больше всего понравились две вещи. Во-первых, дворцовый зал, облицованный множеством миниатюрных зеркалец (как заявил всезнающий Миша, ночью этот огромный зал можно было полностью осветить пламенем единственной свечи). А во-вторых – сад с фонтанами. В саду прогуливались индианки в синих сари, держа на головах ёмкости с водой. Они выглядели так колоритно, что Люся поначалу тоже приняла их за актрис. Однако, подойдя ближе, она сконфуженно сообразила, что все эти тётеньки-красавицы – на самом деле уборщицы общественных туалетов в Форте.
Блуждая по закоулкам, Люся с Мишей даже наткнулись на настоящего заклинателя змей – с дудочкой и беззубой коброй, всё как полагается. Поначалу он пытался стрясти с них бакшиш за то, чтобы продемонстрировать "смертельный танец змеи", но, завидев в Мишиных руках дорогую профессиональную камеру, оживился, тут же забыл про деньги и попросил только, чтобы его "сняли покрасивее". Люся вообще заметила, что к хорошей технике уважение здесь просто огромное, впрочем, как и к её владельцам.
Уже перед самым уходом они заглянули в ресторан при Форте, на удивление пустующий. Несмотря на то, что там было очень красиво, меню оставляло желать лучшего: на выбор предлагались лишь сэндвич с сыром, сэндвич овощной и чай.
– Может, они все продукты на съёмочную группу перевели? – понимающе протянул Миша. – Поди-ка, накорми этакую ораву…
Однако они решили не задерживаться здесь и пообедать в городе.
Далее их путь лежал во Дворец Ветров – Хава Махал. Это был уже район старого города, который представлял из себя сплошной рынок с разношёрстными лавочками. Чай, специи, сари, украшения, обувь, электроника и спортивные товары… Особой популярностью и спросом пользовалась в эти дни пиротехника – ввиду предстоящего Дивали. Народ закупался петардами, бенгальскими огнями и фейерверками. Прогуливаясь, Миша с Люсей угодили на целую улицу резцов по мрамору. Всё там было покрыто густой белой пылью, даже играющие на улицах дети. Игрушками для самых маленьких служили обломки мрамора.
– О, ты только взгляни, какая прелесть! – завопил вдруг Миша и ринулся в глубь одной из торговых улочек. Сначала Люся не сообразила, что так резко привлекло его внимание, а потом разглядела: два тощих индийских мужичка суетились перед старинной фотокамерой. Она действительно выглядела очень старой, как гостья из прошлого. Миша уже увлечённо беседовал о чём-то с фотографами, задавал им вопросы, показывал что-то на пальцах.
– Сколько же лет этому аппарату? – приблизившись, с интересом спросила Люся.
Миша обернулся к ней с горящими глазами:
– Сто лет! Ты представляешь – СТО! И она до сих пор работает… Клиентов хоть отбавляй! Ребята снимают, тут же проявляют и печатают. Через пять минут получаешь настоящее фото, сделанное на настоящую столетнюю камеру!
– Да ну, – засомневалась Люся. – Наверняка какой-нибудь фокус. Может, там внутри "Полароид" спрятан?
Услышав Люсины слова, один из мужичков оскорбленно замотал головой.
– Но "Полароид", мадам! Но! Нет, нет!
– Здесь всё по-честному, – заявил счастливый Миша, уже припадая, с разрешения фотографов, к видоискателю. – У них при себе и ведро с химией…
– Тут недавно были ребята с американского телевидения, – важно подтвердил один из мужичков по-английски. – Тоже нас снимали, обещали в США показать передачу про Джайпур.
– Смотри, – обращаясь к Люсе, Миша ткнул пальцем в образцы готовых фото. – А неплохо ведь в итоге получается… Может, и нам запечатлеться на память?
Сурендр и Тикам – так звали фотографов – энергично закивали, одобряя эту затею. Люсе ничего не оставалось, как подчиниться. Снимки на столетней камере выходили чёрно-белые, не размытые, но и не слишком чёткие, напоминали чем-то фотографии из старого семейного альбома Люсиных прабабушки и прадедушки. Даже выражения лиц на этих индийских фотографиях получались какие-то несовременные, словно из девятнадцатого века…
– Жаль, что Димы сейчас здесь нет – ему бы это наверняка понравилось… – задумчиво рассматривая получившиеся карточки, обронила Люся. Это вышло у неё машинально; сообразив, что она только что сказала, Люся закусила губу. Почему она вспомнила о Диме?.. Она же совсем о нём не думала. Миша покосился на неё понимающе, но придержал все комментарии при себе.
Как выяснилось, Сурендр и Тикам проводили за камерой весь день. Недостатка в желающих сфотографироваться не наблюдалось. Кто-то (в основном, конечно, иностранцы) фотографировался просто ради прикола – раритет, будет чем похвастаться перед друзьями. Многие же (преимущественно местные жители) приходили за фотографиями на документы, даже за групповыми семейными портретами. Обедали фотографы тут же, на рабочем месте – уплетали принесённые с собой из дома чапати и сабджи.
За те пару часов, что Миша с Люсей провели рядом с Сурендром и Тикамом, перед их глазами вереницей прошли следующие клиенты: семья бедного стеклодува (он сам, жена и пятеро детей); две подружки из Финляндии, одинаково блондинистые, голубоглазые и стройные; красавчик-австралиец в ковбойской шляпе, словно сошедший с киноплаката какого-нибудь вестерна; чета пожилых улыбчивых американцев… Тикам с уважением рассматривал навороченную Мишину камеру и кивал понимающе – коллега!.. Наблюдая за работой фотографов и изредка перебрасываясь с ними какими-нибудь фразами, Миша с Люсей сами не заметили, как пролетело время и начало смеркаться.
На улицах включили иллюминацию – гирлянды разноцветных лампочек, поскольку город уже вовсю был охвачен подготовкой к Дивали. Поняв, что дневной свет ушёл, фотографы принялись неторопливо и деловито собирать реквизит.
– Ну, счастливо вам, ребята, – сказал Сурендр, водрузив драгоценную камеру на не менее старый велосипед. – Заглядывайте к нам ещё! Мы тут каждый день работаем, даже в выходные и праздники.
– Что, поедем в отель? – спросил Миша у Люси. – Устал я что-то сегодня, да и немудрено – столько пешком проходить!.. Салман нас совсем заждался. Он, поди, жрать уже хочет, надо бы поскорее отпустить бедолагу.
– Ну что ж, поехали… – рассеянно откликнулась Люся и вдруг уперлась взглядом в малышку лет пяти-шести, которая храбро вышагивала одна-одинёшенька по противоположной стороне улицы, неся под мышкой два длинных стебля сахарного тростника. По сердцу как ножом резануло – так напомнила ей девочка собственную дочь, хотя внешне они совсем не походили друг на друга.
– Посмотри, какая крошка! – обернувшись к Мише, произнесла она дрогнувшим голосом. Миг – и Люся уже перебежала через дорогу, а затем порывисто опустилась перед девочкой на корточки. Она уже знала, что ласковое и нежное отношение к детям в Индии никого не удивляет, даже если ребёнок совсем незнакомый, поэтому смело потрепала малышку по щеке, любуясь её огромными чёрными глазами и такими же чернущими блестящими волосами – ну чисто кукла!..
– Как тебя зовут? – спросила она по-английски, не уверенная, впрочем, что девочка её поймёт. Однако, к её удивлению, прекрасное создание вежливо отозвалось:
– Моё имя Анжали, мадам.
– Где ты живёшь?
– Там. – Она неопределённо махнула рукой куда-то в сторону.
– Да это же дочка Сону, – признал её Тикам, подошедший к ним вместе с Мишей. – Мадам, её отец – катхпутли-бхатт, он выступает со своим балаганчиком недалеко отсюда.
– Кто такой… ну, это самый капут… бат, как вы его назвали? – полуобернувшись к нему, спросила Люся, не выпуская девочкиной руки, словно боясь, что та сейчас исчезнет.
– Катхпутли – куклы-марионетки, – объяснил Тикам. – Катхпутли-бхатт – тот, кто водит этих самых марионеток, даёт представления.
– Как интересно! – восхитилась Люся и перевела сияющие глаза на Мишу. – Ты слышишь? Я непременно хочу увидеть выступление индийского кукольного театра. Когда вы даёте представления? – обратилась она к девочке. Та замялась на мгновение, и Тикам тут же перевёл для неё вопрос на хинди.
– Каждый вечер с семи часов, мадам, – бойко отозвалась Анжали, тоже на хинди; Тикаму не оставалось ничего другого, кроме как переводить. – Мы сейчас остановились напротив лавки скобяных товаров дядюшки Мохана, да вы спросите кукольника Сону, и вам все укажут, как нас найти!
– Миш, я хочу это увидеть! – Люся снова умоляюще взглянула на своего друга.
Тот кивнул:
– Театр марионеток – это интересно… Но только не сегодня, хорошо? Можем приехать сюда завтра, специально на представление.
– Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста – давай! – Люся вновь перевела взгляд на девочку. – Мы непременно придём на ваше шоу… А сколько стоит входной билет?
Тикам не стал переводить вопрос, а громко рассмеялся.
– Да какие входные билеты, мадам, это же уличный театр… Кто сколько даст!
По чистой, но бедной одежде Люся уже догадалась, что семья девочки небогата – на грани нужды. Борясь с охватившим её волнением, она полезла в сумку и достала из кошелька пару сотен рупий.
– Вот… возьми, передай папе, – сказала она. – И обязательно ждите нас завтра. Завтра, завтра! – внятно повторила она, чтобы девочка поняла её.
Анжали широко распахнула глаза – для неё это была немалая сумма. Стиснув купюру в кулачке, она энергично закивала, приговаривая по-английски:
– Спасибо, спасибо, спасибо…
Прижав кулачок к груди, она резво рванула от них вдоль по улице.
– Надеюсь, никто у неё деньги по пути не отнимет? – обеспокоенно спросила Люся у Тикама.
Тот покачал головой:
– В этом районе живут добрые люди, да и вряд ли кто обидит ребёнка.
Весь оставшийся вечер у Люси только и было разговоров, что об Анжали. Миша даже стал над ней посмеиваться.
– Это в тебе материнский инстинкт, что ли, бушует? Соскучилась по Алесе?
– Соскучилась, конечно… – задумчиво кивала Люся, – но тут другое. Понимаешь, эта малышка… Она такая трогательная, такая хрупкая. А её глаза… ты видел, сколько в них мудрости? Не по годам взрослый взгляд…
На следующий день они, как и обещали, явились на представление кукольника Сону. Место проведения спектакля разыскали довольно легко, как и предсказывала девочка – спросили у прохожих, и те моментально их сориентировали. Анжали узнала Люсю издали и весело подбежала к ней, чтобы поприветствовать. Вместе с ней была худющая сумрачная девчонка чуть постарше.
– Добрый вечер, мадам, – без улыбки, но старательно выговаривая английские слова, произнесла она. – Вы вчера дали моей младшей сестре деньги… Спасибо! Пойдёмте, я провожу вас на лучшее место.
Никаких "мест", разумеется, в уличном кукольном театре не было. Зрители рассаживались прямо на расстеленном на земле покрывале. Среди публики преобладали в основном иностранцы с фотоаппаратами, но затесались и местные жители. Старшая сестра малышки Анжали провела их поближе к импровизированной сцене с занавесом и жестами пригласила сесть. Люся и Миша устроились на покрывале, поджав под себя ноги, и стали с интересом разглядывать сценическую площадку. Двойной занавес, обрамляющий её, был вырезан в виде арок и отдаленно напоминал строения индо-мусульманской архитектуры. (Позже Люся узнала, что на профессиональном сленге индийских кукольников этот занавес называется "тадж-махал".) Передний занавес не доставал до земли, и его зубцы слегка перекрывали задний, отчего кукловод, стоящий во время представления за фоновым занавесом, должен был полностью скрыться от глаз зрителей.
Люся с улыбкой обернулась к девочкам-сестрёнкам.
– Спасибо, отсюда отличный обзор… А тебя как зовут? – обратилась она к старшей.
– Рину, – буркнула та. – Весёлого просмотра. Мне нужно идти помогать маме и брату, но Анжали останется с вами. Она объяснит, если что-то будет непонятно. Увидимся после спектакля…
Выпустив из своей ладони руку младшей, она убежала куда-то за сцену. Анжали продолжала приветливо улыбаться Люсе, глядя на неё такими сияющими глазами, что у той потеплело на сердце.
– У вас большая семья? – спросила Люся.
Анжали принялась загибать пальцы на руке:
– Папа, мама, бабушка, дедушка, брат, сестра и я.
– И все работают с куклами?
Анжали молча смотрела на неё, видимо, не понимая вопроса. Люся постаралась подобрать наиболее простые английские слова.
– Кто помогает папе?
– Все помогают, и я тоже буду помогать…
Большего от неё так и не удалось добиться – слишком скуден был словарный запас для её возраста.
– Прибереги расспросы до окончания спектакля, – посоветовал Миша и дружески подмигнул крошке Анжали.
Люсе ничего не оставалось делать, кроме как засунуть своё любопытство подальше. Она принялась ещё более детально осматривать сцену. Её внимание привлекли куклы, которые рядком висели на заднике, – их было не меньше десятка. Она пожалела, что не захватила с собой очки – небольшая близорукость не позволяла разглядеть кукол подробно. Сощурившись, она различила фигурки как людей, так и животных – крокодила, верблюда, лошади.
Из-за занавеса появилась худенькая женщина в ярком оранжево-зелёном сари. В руках у неё был небольшой деревянный барабан, внешне напоминающий бочонок. Усевшись по-турецки на стороне зрителей, она устроила барабан между своих колен и узкими смуглыми ладонями выдала короткую, словно бы предупредительную, дробь по мембранам с обеих сторон музыкального инструмента.
– Кто это? – шёпотом спросила Люся у Анжали. – Твоя мама?
– Да, она дхолаквали, – объяснила девочка.
– Кто-кто?
– Дхолаквали.
– А, я, кажется, понял! – вмешался Миша по-русски. – Дхолак – это индийский барабан. Соответственно, дхолаквали – буквально "женщина, которая играет на барабане".
– С чего ты взял? – подозрительно спросила Люся. – Вдруг заделался знатоком хинди?
– Да нет же, тут простая логика. – Он пожал плечами. – Приставка "вала" для мужчин и "вали" для женщин означает владение чем-либо, принадлежность, сферу приложения. Помнишь, как называют водителей рикш? "Рикшавалы". А продавцов овощей? Овощи – "сабджи", то есть продавец – "сабдживала". Всё очень легко.
Из-за занавеса вышла старшая сестра Анжали и уселась рядом с матерью перед сценой.
– Что она будет делать? – поинтересовалась Люся.
– Петь, – объяснила девочка.