Олег Царев был жестоко избит, а Добкина обсыпали известью, а потом вылили ему на голову дефицитную зеленку. Добкин мужественно перенес это оскорбление и немного отошел, когда Вальцманенко достал для него новую рубашку, поскольку старая, обильно смоченная зеленкой, уже не годилась.
Вдруг, без стука ворвалась Виктория Нудельман. Скривив рот и захлопав подслеповатыми глазами, она воскликнула:
– Шьто тут происходит?! Как не есть стыдно?
Все тут же умолкли, только невежливый Добкин стал просить у Царева платок, чтобы вытереть лицо. Юля Владимировна Капительман распустила косу и стала вытирать кожаное кресло, покрытое пылью.
– Ласкаво просимо, пани и госпожа, графиня, княжна, представитель великого народа, нашего любимого друга. Как там Бардак, не болит ли у него животик, не страдает ли поносом, он же недавно ездил по странам Азии, а там с санитарией промблемы. А вы, как Нудельман? Ой, у вас на пальчике красное пятнышко, позвольте я его поцелую – мигом пройдет. Вот уже и кресло чистое, ласкаво просимо опустить свой великий, благородный зад в мягкое кресло.
Она обхватила зад Нудельман, трижды поцеловала его и нежно опустила в кресло. Нудельман не сопротивлялась, и это давало надежду Юлии на особые отношения с великой женщиной, ибо стоило ей чихнуть и украинцы тут же изберут ее президентом.
Но, непредсказуемая Нудельман, устремила свой ясный взор на Вальцманенко. Тот сначала опустил глаза, а потом поднял их и нагло стал сверлить великую женщину. Он начал с довольно увесистой груди, а когда остановился в том месте, в том недоступном волшебном месте, челюсть у него отвисла и в его мозг стрелой вонзилась крамольная мысль: я тебя испепелю в страсти. Нудельман непроизвольно моргнула левым глазом и повернула свой лик на Трупчинова. Тот задрожал, заключил кончик носа в ладони и затянул баптистскую мелодию.
Добкин ушел в туалетную комнату отмываться, а Царев готовил свою речь перед народом на тот случай, если служба безопасности во главе с американским шпионом Разливайналивайченко, его выпустит.
Юля, потеряв платок, все время терла глаза кулачками: она подметила, как левый глаз великой женщины дернулся под пристальным взглядом ее соперника, московского шпиона Вальцманенко. А это, ой, как много значило. Это сговор. У нее тоже так же дергался левый глаз, когда в последний день суда, ее защищал Власенко, выдающийся адвокат и в конце своей речи, стал сверлить ее своими красными глазами. А чем это кончилось? Постелью, конечно. Чем может женщина отблагодарить мужчину, как не своей мохнатой птичкой, такой нежной и такой вкусной, от которой мозги расплываются.
47
– Господа, я тут случайно оказалась, – стала изрекать мудрые мысли Нудельман, – и я вижу, с каким интересом вы все вступаете в предвыборную гонку по избранию президента Украины. Я об этом доложу Бардаку. Пусть вас изберет народ, голосует за вас, кто больше голосов, тот и будет президент. Может это будет Вальцманенко, классный мужик, похож на жид. Ты в Израиле был? Надо быть. На этом мой совещаний конец.
Она, как появилась, так и ушла – внезапно, как злая тень. Вдруг после ее ухода все поняли, что они при деле. Один Яруш, лидер правого сектора, почувствовал, что остается не у дел. А кто будет хоронить героев Украины? Надо организовать национальный траур и хоронить всех с почестями. Сколько их там, в морозильных камерах, сто? Больше?
Яруш уходил к себе на Майдан, у него тут была своя палатка, куда заходил только его заместитель Музычко. Музычко, крепче Яруша, шире в плечах, тупее и наглее, стал претендовать на более высокую должность, чем он занимал. А это значило: Яруш, подвинься.
– Этот вопрос мы решим позже, – сказал себе Яруш, и попытался уйти в тень.
В кабинете Яйценюха он застал только двух человек – Яйценюха и Трупчинова.
– Яйценюхи вы мои безмозглые, – сказал он грубовато. – А наши-то ребята в морозильных камерах, их следует похоронить с почестями…прямо у памятника, что возвышается над Днепром. Их там сто человек, если не больше. И все это дело рук снайперов. Кто из вас посылал на смерть моих котят? Кто давал задание снайперам отстреливать моих бойцов? Пару-Убий? Ты, Труп? Почему твой помощник, депутат Верховной Рады Нашинский развозил стрелков по домам после отстрелов?
– Я нет, я нет, – восклицал Трупчинов. – Это дело Пару-Убия. Он стоял и смотрел на стрелков, когда они уходили. Послушай, к нам еще приезжал экс-президент Грузии Сукаашвили с предложением прислать снайперов. Может это его работа, а?
– Ладно, разберемся потом. А пока надо организовать пышные похороны моих бандеровцев, прихватив двух-трех беркутовцев, чтоб не вякали, а то и среди них есть погибшие. И хоронить с почестями, присвоив им всем звания Героя Украины.
– Я согласен, я согласен, – запричитал Трупчинов. – Я, как президент, издам указ прямо сегодня. Кто будет командовать парадом?
– Ты. Ты же президент, а не х… собачий. А Яйценюх выделит пять миллионов на похороны. Надо же могилы копать, мрамор везти, золотыми буквами расписывать. Все школьники должны посещать эти могилы и учиться патриотизму. Многие все еще думают, что бандеры плохие люди. Нет, бандеры хорошие люди. Вот они погибли за народную власть. Только почему снайперы их отстреливали, а не сотрудников "Беркута"?
– Потому что их было больше. Целая армия, а сотрудников "Беркута" с гулькин нос.
– Ты, Яйценюх, несешь черт знает что. Ты, правда, так думаешь? Счас я нажму на кнопку, и мои бойцы…через пять минут будут здесь, возьмут тебя за яйца и в каталажку. Ну-ка, десять приседаний! Раз, два, три, четыре!
На цифре восемь Кролил свалился на пол и стал дрыгать ножками. Яруш схватил его за шиворот и посадил в кресло, но не премьерское, а в другое кресло, а премьерское занял сам. На столе в развернутом виде лежал приказ о роспуске незаконных формирований на территории всей Украины, включая и Правый сектор.
– Вы что, ребята, с ума сошли?
Оба великих человека заморгали виноватыми глазами и опустили головы.
– Прости, – сказал Трупчинов.
– И помилуй, – добавил Яйценюх.
– В последний раз, – сказал Яруш и изорвал приказ на мелкие кусочки, а потом выбросил в мусорную корзину. – Строчите указы, приказы, выделяйте деньги, определяйте дату похорон Героев наравне с Шухевичем и Бандерой, а Правый сектор будет вести наблюдение. Если мероприятие будет сорвано, вам обоим крышка. Понятно?
– Так точно, понятно.
– Нам крышка.
– Нам крышка, – повторил Трупчинов и прослезился.
Замороженных героев извлекли из морозильных камер, одели в дорогие костюмы и дорогую обувь, упаковали в позолоченные гробы. В день похорон все бандеровцы Галичины были в Киеве со скорбными и злыми лицами, цветами и клятвами на устах. Каждый бандеровец клялся отомстить москалям за убитых мирных граждан, молодых парней, которые пришли сюда с мирными намерениями и пали смертью храбрых.
Не будем судить этих парней, ибо мертвых не судят, а только выразим сожаление, что они в молодые годы отправились в иные миры, будучи обмануты и больны человеконенавистнической идеологией, не зная, что те, кого они так ненавидели, подкармливали их. Предоставляли им рабочие места недалеко от Красной площади. Простим им мальчишескую удаль, их желание стать героями при помощи коктейлей Молотова, спортивных бит, да заточенной арматуры. Ваши же боссы сделали вас мишенями, в ваши спины стреляли ваши единомышленники с извращенным понятием о добре и зле. Вы внесли лишнюю порцию раздора между братьями на долгие-долгие годы. Ваши заокеанские божки, которых вы так боготворили, будут смеяться над вами, и называть вас русскими дураками.
Похоронив великих революционеров-бандеровцев, украинское правительство и общество как бы забыло, что снайперы отстреливали не только своих, но и работников милиции, беркутовцев. Они плечом к плечу стояли на улице Грушевского без оружия и погибали как мыши в мышеловке. И это были не инопланетяне, а украинцы. Не их вина, что они не защитили режим Януковича.
Это он виноват в их преждевременной гибели, ибо он бросил их под пули, наивно думая, что бронежилеты защитят их от смерти.
Министр МВД Ваваков, лучший друг Яруша и Музычко, который стоял рядом с ними на Майдане, решил распустить "Беркут".
– Ты отдай их мне, – попросил Яруш. – Несколько мероприятий воспитательного характера, и я отпущу их, пусть идут, куда глаза глядят.
– Бери, – сказал Ваваков, – делай с ними, что хочешь.
Яруш собрал боевиков Правого сектора, построил у здания Киевской филармонии, с крыши которой велась стрельба снайперов по его бывшим бойцам, извлек бумагу из внутреннего кармана куртки и сказал:
– Каждый из вас записывает одну фамилию и адрес бывшего сотрудника "Беркута". К вечеру человек пятьдесят бывших стражей порядка должны быть здесь. После двадцати ударов битой, каждого прогоним через строй позора, а потом отпустим и посмотрим, как будут себя вести.
Бандеровцы, теперь с оружием, отправились по указанным адресам и вежливо приглашали жертву якобы для собеседования по поводу восстановления на службу новой власти. Тем, кто отнекивался, показывали на дуло пистолета, и человек бросал семью и одетый в гражданское уходил вместе с бандеровцем. Бандеровцы – это молодые ребята, чрезвычайно наглые и решительные, хорошо обученные и по тону разговора любой служитель "Беркута" понимал: надо идти.
Их всех собрали в полуподвальном помещении, стали избивать и требовали ползком пройти коридор позора и при этом выкрикивать: Слава Украине.
Несколько крепких мужиков, владеющих самбо вступали в бой с мальчишками-бандеровцами. К тем подходил Музычко с заряженным пистолетом и пускал пулю в сердце.
Коридор позора и побоище представляло жуткую картину. Музычко приказал притащить шланг и все смыть – кровь, рваную одежду, оживить тех, кто валялся, слабо соображая где находится и что с ним происходит. Это было не только моральное унижение, но и дикая физическая боль и даже увечья. Те, кто оправился от этого позора, тайно перебрались в Россию, враждебную бандеровцам страну.
48
Музычко не любил сидеть, сложа руки, он привык стрелять. А тут приходилось действовать кулаками и то редко. Все вроде бы завершилось, переворот удался, пять или шесть земляков получили министерские портфели, а это волшебные портфели: денежки туда сами плывут, да так, что портфели начинают трещать и владельцу приходится высыпать содержимое в мешки. А потом эти мешки, если повезет, переправить за границу, где они становятся надежным капиталом.
Все вроде бы складывалось хорошо, за исключением одного пустячка, имеющего для Музычко стратегическое значение: вчерашние бандиты, стоявшие на Майдане и кидавшие бутылки с зажигательной смесью в противника, которыми он командовал, могли отожраться сладким пирогом, а он, генерал Музычко, остался с носом. Это ни в какие рамки не лезет: против своих не пойдешь, а остаться с носом, это же немыслимо; обошли меня, как грязного пса, который лежит и сосет лапу.
– Пойду этому Яйценюху выправлю голову, а то у него слишком длинная шея и голова все время кособочит. И Трупчинову тоже. Что это они, псы поганые, – сказал себе великан Музычко.
Он уже стал собирать амуницию, как раздался стук в дверь. Стук был настойчивый, требовательный.
– Какая еще сука рвется в дверь. Иди к ё… матери.
– Не сука, а твой начальник и командир Правого сектора, – сказал Яруш, сверкая глазами и сжимая кулаки. – Ты, сволочь, куда собрался?
– От сволочи слышу. Но коль ты здесь, ладно, признаюсь. Я недоволен составом правительства. От Правого сектора только пять портфелей, а остальные где, Яйценюхи разобрали? Пойду, намылю шею этому Яйценюху.
– А зачем оружие?
– Так для поддержки духа.
– Не ходи никуда, – произнес Яруш. – Я недавно вернулся от них. Меня зарегистрировали кандидатом в президенты. Член избирательной комиссии Магера – Холера специально был вызван из центральной избирательной комиссии для этого дела.
– Да, тебе хорошо. Ты везде передовой, а я в хвосте. Между прочим, моих заслуг в этом перевороте не меньше, чем у тебя, а ты меня держишь за жабры, как мальчишку. Я в Афгане воевал, москалям кишки выпускал и обматывал вокруг дерева. Я настоящий бандер.
– Что ты хочешь этим сказать?
– А то.
– Что?!
– Что ты потерял совесть, – набычился Музычко.
– Знаешь, давай так. Ты поезжай на свою Волынь, отдохни немного от всех дел, а когда вернешься, возобновим трудный разговор. Это твоя вторая командировка. Я за это время что-то тебе подыщу такое, что тебя удовлетворит. Идет? Вот и хорошо. Руку!
Музычко подал руку, тот ее пожал. Они обнялись и поцеловались, как это было принято в их бандеровском кругу.
Музычко, вооруженный до зубов, уехал на Волынь поездом уже во второй раз. Скорострельный автомат он разобрал и уложил на дно рюкзака, а ножи, пистолеты рассовал по карманам. Земляки уже привыкли, что без Музычко как-то спокойнее живется, и расслабились. Руководители малого и среднего бизнеса раньше засыпали и позже вставали, жены угощали их вкусным кофе и разнообразными бутербродами, водители к восьми утра уже ждали их у подъезда. Жизнь текла мирно и беззаботно. Музычко не слыл злобным человеком, просто иногда чудил. Мог заставить любого бизнесмена раздеться донага и плясать на площади, повторяя:
Слава Украине!
Однако были случаи, что он и защищал бизнесменов от налоговой инспекции, от взяточников из местной администрации, от бандитской мелкоты. Тот, кто изучил его непредсказуемый характер, мог жить припеваючи.
В этот раз Музычко вернулся в явно плохом настроении: он был голоден, у него ныл желудок, его мучила жажда. Зайти в какой-нибудь ресторанчик и тихо пообедать, а после отправиться домой он не мог. Не его удел. Да и земляки могут сказать: плохи дела у Музычко. Приехал хмурый, с опущенной головой и без помпы.
Поэтому Музычко зашел в ближайший ресторан средний руки, перевернул все котлы, перебил всю посуду, взял директора Шульгу за воротник и поднял до самого потолка.
– Осетрина шоб была в подогретом виде. Жду пивгодыны.
Шульга впервые слышал это слово и думал, что осетрина – это лягушка, которая начинает квакать в апреле в пруду около дома.
Лягушка была поймана, ей отрубили голову и подогрели, но она еще вздрагивала и дергала лапками.
К этому времени Музычко, положив собранный автомат рядом, тянул уже третью чашку кофе и четвертый стакан коньяка. Когда ему подали безжизненную лягушку с отрезанными лапками, поджаренную на сковородке, он был уже под мухой и проглотил лягушку, как голодная собака кусок свежатины. При этом он дважды чмокнул и произнес:
– Осетрина – во! У москалей такую осетрину за мульон доллалов не купишь.
Музычко еще не успел закончить трапезу, как весть о его прибытии облетела весь город, и это подтверждалось тем, что к нему потянулись бизнесмены, среди которых были и бандиты средней руки.
Он пробовал заказать еще "осетрину", но ему доложили, что у Шульги случился понос, и он лежит обгаженный в непотребном виде.
– Обмыть холодной водой и подать сюда, я проломлю ему два ребра, и понос, как рукой снимет.
Помощники Шульги исчезли и больше не появлялись, а друзья стали заливать его водкой, коньяком, пивом и даже самогоном, хорошо зная, что Музычко может опорожнить ведро со спиртным и только после этого успокоится. Словом, пировали до рассвета. Потом был сон до 17 часов.
Он пробудился самостоятельно, самостоятельно экипировался и ушел на вечернее заседание администрации.
Дежурный милиционер попробовал было проверить удостоверение личности, но Музычко только улыбнулся, показал на автомат и прошел дальше.
Председатель Раздвигай-Нога громко доказывала, что новая власть в Киеве, это великое благо для Украины, поскольку Евросоюз уже готовится распахнуть свои двери и произнести: добро пожаловать, или ласкаво просимо, щиры украинцы.
– Будя брехать, – сказал Музычко, укладывая автомат на стол, как хозяйка вилку до прибытия гостей. – Кто хочет взять автомат? Берите. Ты, Суко Брынь? А нет! Вот прекурор Довгань. Не озьмешь? Подойди ко мне.
Прокурор, этот наглец, эта темная личность, не знающая, кто такой Музычко, вытаращил глаза и не сдвинулся с места. Он не мог понять, что происходит.
– Ты шо, оглох, тады я к тебе подойду.
Прокурор встал. Музычко взял его за воротник и галстук и приподнял до потолка. Прокурор крутил ногами словно ехал на велосипеде и стал кашлять. Когда струйка теплой жидкости, увлажнив штаны, начала капать на пол, все поняли, что прокурор описался и в знак покорности, опустили головы.
– Ну, и сука же ты. В штаны наложил? Сыми штаны, покажи зад. Раздвигай – Нога, не видела твой зад, пущай посмотрит.
Прокурор замер и ни на что больше не реагировал. Музычко стало скучно. Он снова подошел к тому месту, где стоял его автомат и стал доставать нож, потом пистолет.
– Ну, кто хотит, берите! Кто хотит обидеть героя революции, обижайте. Никто не хотит? Тогда вы мне не интересны. Бывайте, сморчки. А, забыл. По сто долларов с рыла на ресторан. Музычко за просто так, такие заведения не посещает. Прокурор, с тебя двести. Раздвигай-Нога, с тебя тоже двести, с остальных по сто. Кто хочет выпить и закусить, прошу следовать за мной.
Лучшее питьевое заведение "Три карася" имени Степана Бандеры в Ровно принадлежал в эту ночь Музычко. Он пил, танцевал и даже пел песню, которую любил Степан Бандера. Не обошлось без стрельбы. Правда, в воздух. А потом из пистолета по лампочкам. Когда все лампочки были перебиты, он вышел на улицу и вместе с двумя охранниками сел в машину и отправился в сторону села Бармаки. Был пятый час утра.
Патронов было еще много и он вышел, чтоб пострелять в воздух из пистолета. Охрана тоже последовала за ним. Они тоже вышли к какому-то кафе, над входом которого горела ода-единственная лампочка. Охранники удалились для личных нужд и потом там же закурили. А Музычко, злой, что кафе закрыто, стал целиться в лампочку, но за деревом в это время кто-то кашлянул. Это взбудоражило его.
– Я тебя прикончу, – заревел он, хватаясь за автомат.
Но с той стороны раздалась автоматная очередь. Музычко прошили ноги ниже колен, и он упал, но тут же стал на колени. Он впервые понял, что пришла беда и как бы преобразился.
– Братцы не убивайте. Я Музычко – великий сын Украины. Я поведу вас на Москву, я подарю вам свободу, – держа голову высоко и гордо. Боли он практически не чувствовал. Так, ноги ниже колен согревались жидкостью, его кровью.
Вторая очередь, всего несколько пуль, прошили грудь. Ему стало трудно дышать. Надо что-то делать, нельзя же так глупо умереть, подумал он и обхватил лицо могучими ладонями рук.
– Не убивайте, умоляю, я заплачу, я исправлюсь, я воевать ни с кем больше не буду…, уйду в горы пасти овец… все люди человеки и никого нельзя убивать, это грешно, Бог не простит…
Он говорил еще, много и только после выстрела в голову, умолк, свалившись набок, а потом на спину и вытянул ноги.
Весть об убийстве великого человека Галичины облетела весь город с быстротой молнии. Она долетела и до Киева.