"Надо же, а я не слышала, как она пришла".
– У тебя что-нибудь случилось?
– У меня? Нет. Но мне надо с тобой серьезно поговорить.
"Та-ак. Начинается".
– Да? Ну, давай.
Грета села за стол в гостиной. Симона тоже. Потом встала, походила по комнате. Подошла к окну, снова села.
"Интересно, о чем она хочет поговорить? Выглядит она довольно раздраженной".
– Может, не сейчас? Позже? – осторожно спросила Грета.
– Нет, не позже. Сейчас.
– Это так важно?
– Да.
– Хорошо.
Симона не ожидала, что именно сегодня настанет момент для разговора с Гретой. Но после того, что она сегодня увидела, стало ясно, что больше откладывать нельзя. Они даже не заметили, что она вошла! Подумать только!
Симона пыталась приспособить одну из заготовок разговора к возникшей ситуации.
– Симона, я тебя внимательно слушаю, – напомнила о себе Грета. Симона опять потеряла нужную фразу, и разговор потек по стихийному руслу.
– Грета, ты что творишь, а? Ты вообще соображаешь, что ты делаешь?
– Ты о чем, Симона? Я что-то не понимаю…
– Не понимаешь? Ты все прекрасно понимаешь!
Грета обеспокоенно смотрела на сестру.
– Симона, я правда не…
– Хватит притворяться! Я все видела! Ты смешна, понимаешь? Тебе нравиться выглядеть посмешищем?
"Что она видела?"
– Что ты видела, Симона? Почему я смешна?
– Ты еще спрашиваешь? Я видела, как ты целовала руки этому мальчишке! Ты готова была…не знаю! Это вопиюще! Ни в какие ворота! Ты совершенно голову потеряла с этим Никитой! И меня ты не обманешь! Я давно заметила…У тебя с ним … что? Он … ты… Это же вообще….
* * *
Грета сидела у стола, подпирая правую щеку ладонью. Речь Симоны вызвала у Греты сначала вспышку яростного стыда, который знаком, наверно, каждому, кого застигали врасплох. Но сейчас у нее не было настроения вести долгий изнурительный спор, отвечать, объяснять, доказывать. То, что Симона оказалась дома раньше времени, не удивило Грету, но раздосадовало. После ухода Никиты Грета мечтала поваляться на диване, прийти в себя после задушенного на корню эмоционального всплеска. Ей нужно было обдумать, действительно ли он что-то почувствовал, не изменилось ли в худшую сторону его отношение к ней, – вдруг он испугался страстной вспышки своей наставницы? Или не испугался? Или вообще ничего не заметил?
Слова Симоны мельтешили в ее сознании как хлопья ваты, имитирующие метель. "Пусть говорит. Пусть все выскажет. Я не буду реагировать. Она весь свой запал растратит и выдохнется. И вот тогда я ей отвечу. Но спокойно. Она не заставит меня нервничать. У меня и так давление повышено. Я должна себя беречь. Для молодого любовника, да, Симона?"
– Так, Симона, ты закончила свою речь? Успокойся, пожалуйста, и послушай теперь меня. И постарайся не перебивать. Ведь я терпеливо выслушала… весь твой бред.
Грета перевела дыхание и продолжила.
– Во-первых, Симона, если ты забыла, я хочу тебе напомнить, что воспитанный человек стучит в дверь, прежде, чем заходить к кому-то в комнату. Мало ли с кем я могу там быть. Может, действительно с любовником. Прошу это усвоить на будущее!
Теперь второе. Никита свалился с велосипеда и очень сильно ободрал руку. Плечо, локоть, предплечье – всю правую сторону. Я промывала ему рану перекисью и спиртовым раствором. Это очень болезненно, понимаешь? И я дула на рану, чтобы не так больно было. Дула на рану! А не целовала ему руки! Это же надо такое придумать! А потом я наложила ему повязку с перуанским бальзамом и забинтовала. И сказала, чтоб он шел домой. Я хотела даже его проводить, так как он вдобавок ушиб ногу и хромал. Вроде перелома нет, надеюсь, что трещины тоже. Просто сильный ушиб. Он сказал, что сам дойдет. Вот он как раз звонит!
– Ты уже дома? Дошел нормально? Ну, хорошо, Никит. Отдохни. Полежи. Позже созвонимся.
Грета положила телефон на стол и покашляла, прочищая горло.
– Да, так вот! На чем я остановилась? На ноге. Кстати, я щупала его ногу от колена и ниже, но это никак не связано с тем, что твое больное ханжеское воображение могло тебе нарисовать.
Что касается всего остального… Да, мне интересно общаться с незаурядным человеком, хотя он очень молод. Не знаю, что здесь смешного. Но вот ты как раз безобразно смешна со всей своей слежкой и борьбой за мою нравственность. Хватит меня воспитывать, Симона! Тебе это понятно? Мы, кажется, уже говорили на эту тему. Я больше не хочу это повторять. Мне надоело выслушивать твои выговоры. Я живу, как хочу, как мне нравится, как я сама считаю нужным. Я не вмешиваюсь в твою жизнь. И ты не лезь ко мне. Оставь меня в покое. Все. Разговор окончен.
Симона сидела нахмурившись, с плотно сжатыми губами. Фиаско. Полное. Безоговорочное. Унизительное. И самое обидное, что так бездарно был израсходован главный козырь, который Симона берегла, чтобы уязвить Грету. Нет, не уязвить, а излечить. Образумить. Показать ей, как выглядит со стороны ее чрезмерное увлечение этим Никитой. "Ладно, хочет быть посмешищем – пожалуйста. Но последнее слово все-таки будет за мной".
Грета была уже у своей двери, как вдруг услышала:
– Тебе нравится с ним общаться не поэтому. Какой там незаурядный! Обычный средний мальчишка! Просто он похож на Георгия, вот и все. И тебя к нему как магнитом тянет.
– Что-о?! – резко обернулась Грета.
– Грета, не надо прикидываться, что ты этого не знаешь!
– Симона! Мне н и к о г д а не приходило в голову, что Никита похож на моего бывшего мужа. Это дикость! Это ни в какие ворота…
Симона усмехнулась.
– Что ты усмехаешься?! – взорвалась Грета. – Знаешь, Симона, это не я смешна, а ты! Только это уже не смешно! Это уже тревожно. Это почти клиника. Займись с о б о й!
Симона продолжала насмешливо смотреть на сестру. Наконец-то ей удалось вывести Грету из себя!
Да, удалось! Грета чувствовала, что ее охватывает ярость, ей хотелось ударить Симону по щеке, чтобы той было унизительно и больно. Стиснув зубы, Грета рванулась в свою комнату.
* * *
Симона сидела за столом, вертя в руках карандаш. Уголки ее губ были напряжены, словно насильно удерживали на лице тень победной улыбки. Да, разговор получился неудачный. Даже ссоры нормальной не вышло из этого разговора. "Дула на раны"! Выкрутилась! Надо придумать что-нибудь такое, чтоб она не смогла выкрутиться… Она ведь обманывает. И знает, что обманывает. И знает, что я ее раскусила… А этот и вправду похож на Георгия. Как она взвилась! Столько лет прошло, а она все не может его забыть. А ведь у нее были любовники. Что они в ней находят? Один был очень интересный, как его звали? Валерий, кажется. Да-а… А этот? Ходит за ней, как щенок. Он хоть соображает, что происходит? Но она ему – зачем? Что, у него нет сверстниц? Девчонок молодых?
Симона вспомнила, как Грета наклонилась над его рукой. Может, она и вправду дула на рану. Но он, похоже, был очень… взволнован.
Симона хотела подумать "возбужден", но ее передернуло даже от мысленного произнесения этого слова. Кошмар! С ума посходили! Разница в тридцать лет! Однако, она видела собственными глазами, как он смотрел на Грету… "Стучаться надо!" Вообще-то, я никогда не вхожу без стука. Впервые сегодня, даже не знаю, почему. Но зато увидела… лучше б не видела!
Симона встала, встряхнула головой, словно прогоняя навязчивое наваждение, и решительно направилась к себе.
* * *
– Это ж надо такое придумать! – Грета хлопнула дверью и рухнула на тахту. Она один за другим пережила три сильных стресса. Сначала с Никитой. Ведь она действительно чуть было не кинулась целовать его руку. И вообще неизвестно, куда бы ее занесло! А в это время в комнату заходила Симона! Какой ужас!
– Ну и ну! Как же мы не заметили, что она вошла! Главное, без стука! Она следит за мной!
Виски начали пульсировать, затылок налился тяжестью, и холодная тупая боль стала медленно заполнять мозг. Грета прикрыла глаза.
– Надо прекратить нервничать. А то так сдохну в расцвете лет. И тогда – прощай, Никита. Нет, сестрица, не дождешься.
"А ведь он действительно похож на Георгия. Манера говорить. Мимика. Даже некоторые жесты." Грета мысленно создала коллаж – она в объятиях мужчины, это муж, но руки – молодые, тонкие, уверенные мужские руки…Ох… Она опять ощутила прилив желания, но сильная боль в затылке мешала полностью насладиться мечтаниями. "Какое счастье, что я сумела с собой справиться. Он еще слишком молод, чтобы обрушивать на него такие страсти. Был бы поопытнее, сразу бы понял, что к чему. А так – я бы его точно отпугнула. Или стала бы ему неприятна. Или смешна. Нет, только не это".
24
Галя тихонько поскреблась в дверь Греты.
– Это я! Можно к тебе? Ты не спишь?
– Ну конечно, можно! Что ты спрашиваешь!
Галя забралась с ногами на Гретину тахту.
– Грет, я скучаю по Парижу.
– Правда скучаешь?
– Правда скучаю.
– Ты там прожила три месяца.
– Всего три! Грет, а я могу сойти за парижанку?
– Честно? Не уверена.
– А у меня там часто дорогу спрашивали – как пройти туда, как пройти сюда. Думали, что я местная.
– Это, наверное, были приезжие из России. Они не могут отличить истинных парижан от фальшивых.
– Гретка! Ну почему ты не можешь сказать мне приятную вещь?
– Галюш! Я хочу избавить тебя от комплекса провинциалки.
– То есть?
– Скажи мне, что отличает москвича от жителя Древнегорска?
– А есть такой город?
– Ну, какая разница? Пусть будет – Новогорска. Я условно говорю.
– Речь, манера одеваться…
– Галь, это не главное. Москвичу не надо доказывать, что он москвич. Понимаешь меня?
– Боюсь, что да.
– Не бойся. Просто не надо стремиться казаться парижанкой. Ты согласна?
– Согласна. Только все равно хочу опять в Париж.
Грета с улыбкой посмотрела на племянницу.
– Одно другому не противоречит. Но скажи мне, ты хочешь снова увидеть Лувр или что-то, более одушевленное?
Галя расхохоталась и ткнулась лбом в Гретино плечо.
– Как же я люблю тебя, тетка моя умнейшая!
– Неужели! – усмехнулась Грета, но по ее глазам видно было, что она растрогана. – Ну, так что же там в Париже?
– Познакомилась кое с кем.
– Та-ак! Жан? Жак? Пьер?
– Представь себе, Шарль!
– Ах, Шарль!
– И Франсуа.
– Шарль-Франсуа! Это два в одном?
– Нет, это два в двух. Шарль и Франсуа.
– И..?
– Один студент. Другой тоже, но подрабатывает в хардрок-кафе. Мне нравятся оба.
– Отлично! А как наш Степкин? Степашкин? Или как его?
– Фу, не напоминай мне о нем! Как я могла!
– А Никита?
– А что Никита? Никита есть Никита. Он меня не рассматривает как объект поклонения. По-моему, у него кто-то есть.
Сердце Греты сделало скачок и ударилось о грудную клетку.
– Да? И кто же?
– Не знаю. Он не рассказывает. Но видно по нему, что у него тайный роман.
– Ну, почему бы нет? Мне Симона на днях сообщила, что видела Никиту в компании молодых девиц.
– Ха-ха! Эти девицы знаешь, кто? Машка-кругляшка и Света Громова из нашей школы. Мне Никита рассказывал, что он их встретил. Тут ни тайного, ни явного. Слушай, Грета, а мне показалось или нет, что мама как-то неприязненно стала относиться к Никите? О чем бы мы ни говорили, у нее через каждое слово "Никита", и знаешь, так пренебрежительно и даже злобненько – "этот юнец", "Гретин питомец", "будущий гений от искусствоведения" и в таком духе. Я у нее спросила – мам, в чем дело? Ты почему Никиту разлюбила? А она говорит – "мне не с чего его разлюбливать. Я к нему отношусь объективно". Я подумала, что спрошу как-нибудь у тебя.
Грета не была уверена, стоит ли посвящать Галю в подробности. С другой стороны, Симону ведь не остановит Галино присутствие, если она вздумает снова… К тому же Галя единственный человек, с которым можно хоть как-то поговорить о Никите…
– Галюш, я не хотела с тобой это обсуждать, но она мне тут пару раз такие сцены устраивала из-за Никиты!
Галя подняла брови.
– То есть? Тебе? Сцены?
– Она считает, что я его совращаю. Представляешь?!
– Ты?! Каким образом?
– Не знаю. Таскаю его по выставкам, по музеям. Учу его всяким жизненным тонкостям. А тут я ему как-то руку перекисью обрабатывала – он с велосипеда свалился, прилично расшибся. Я ему говорю – потерпи, Никитушка, и стала дуть, чтоб не так больно было. Так Симона потом меня обвинила, что я ему руки целовала.
– Как в детстве – "давай поцелую, пройдет"?
– Вот-вот! "Где у нас бо-бо?"
– Да-а, матушка моя что-то совсем плохая на голову стала. Вроде как еще рановато…
– Это я на голову плохая стала. Часто так болит голова, что терпеть невозможно.
– Грета! А к врачу?
– Надо бы, конечно…
– И сейчас болит?
– Ты пришла – перестала.
– Слушай, Грета, а ведь оч-чень даже может быть, что Никитка и вправду запал на тебя.
– "Запал на меня"?!
– Да, мне давно уже показалось, что он к тебе испытывает нечто такое… особенное…
– Ты имеешь в виду духовную близость поколений?
– Исключительно духовную. Он всегда был склонен к духовной близости с женщинами постарше.
– Ты понимаешь разницу между "постарше" и "старше на тридцать лет"?
– Если есть духовная близость, это уже не имеет значения. Так что, похоже, ты и есть его тайный роман.
– Ну, мне-то об этом ничего не известно.
– Не знаю, не знаю… Совратила ребенка!
– Галка! Ты настоящая мамина дочь.
– Нет, я тетушкина племянница.
Они посмотрели друг на друга, прищурившись, и рассмеялись.
– Грет, а хочешь, я выведаю у Никиты…
– Не вздумай, Галка! Я серьезно прошу тебя этого не делать! Я не знаю, насколько он влюблен, но я не хочу, чтобы он меня возненавидел! Так что, пожалуйста…
– Ладно, не волнуйся. Но если что, ты мне скажи. Кстати, если Шарль и Франсуа приедут в Москву, то ты с ними познакомишься.
– А они собираются?
– Я их приглашала.
– Смотри, отобью у тебя юношей!
– Одного мне, одного тебе. Поровну!
– А Никиту куда?
– А Никиту бросишь.
Грета расхохоталась.
– Да-а, слышала бы тебя сейчас Симона!
– А что такого? Вполне домашнее воспитание.
– "Марья Гавриловна была воспитана на французских романах…"
– Это откуда?
– Есть такой великий писатель по фамилии Пушкин, по имени Александр Сергеевич…
– Так он же вроде великий поэт?
– Он и поэт великий, и писатель. Это из его повести "Метель".
– Да? Не помню. Надо перечитать.
– Вообще, Галка, такие вещи надо знать.
– Я же сказала: перечитаю! А насчет французских романов… Ах, Шарль! Ах, Франсуа! Как они мне нравятся оба!
25
Симона поставила сумку, повесила пальто на плечики, села на сундучок, служивший скамейкой, и стала стягивать сапоги, когда до нее донеслись знакомые голоса.
– Ну, все-таки, куда он мог деться? – спрашивал Галин голос.
– Ума не приложу, – отвечал голос Греты.
– Но ведь не мог он вот так взять и исчезнуть!
– Вообще не мог, но ведь исчез!
– Мы все осмотрели?
– По-моему, все!
– Давай еще поищем!
– Давай!
– Надо подумать, где он может быть? Теоретически.
– Теоретически – везде.
– А практически?
– И практически везде.
– Грета! Что делать?
– Может, в коридоре?
– Если только в прихожей.
– Ну пойдем еще раз посмотрим.
Грета и Галя вышли в коридор, где их с нескрываемым интересом дожидалась Симона.
– Что это вы так усердно ищете?
– Ну…одну вещь.
– И что за вещь?
– Так… ничего особенного…
– Большая?
– Н-не очень.
Они выглядели настолько смущенными, что Симона даже не рассердилась, что они скрывают от нее что-то. Забавно, что Грета была даже больше смущена, чем Галя.
– И все-таки?
– Ну, мам, ничего такого…
– Может быть, я могла бы поучаствовать в поисках? Это что-то важное?
– Н-нет. Ничего значительного.
Симона пожала плечами.
– Как знаете. Я хотела помочь.
– Спасибо, Симона, но понимаешь… – слабо попыталась спасти ситуацию Грета.
– Да нет, ради бога. Не хотите, как хотите, – Симона не стала слушать сестру и прошла в свою комнату.
– Ты есть бу… – запоздало спросила Грета в момент, когда дверь уже закрылась.
Галя и Грета молча, но выразительно смотрели друг на друга. Получилось страшно неловко, причем на ровном месте. Но главное, что проблема не решена, и еще предстоит…
Вдруг из комнаты Симоны раздался ее громкий вопль: "Это что такое?!" Послышались быстрые шаги, дверь распахнулась, и Симона с металлом в голосе произнесла: "Зайдите ко мне. Обе".